Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Строго говоря, образ мысли, проводящий эту параллель, не был «изобретением» фюрера. Это сопоставление гитлеровцы унаследовали от германских историков XIX века, изучавших средневековый «дранг нах остен». Так, классик германской исторической науки Мориц Вильгельм Хеффтер в 1847 году писал, что славяне, чьи земли немцы захватили в Центральной Европе, даже не додумались до простейших форм обработки земли – «прямо как дикие кочевники Азии или индейцы Америки»[92]. Но в литературе предшествующего столетия эти сравнения касались далёкого прошлого. В устах нацистов они описывали актуальную реальность и планы на будущее.

В дни сражений на Восточном фронте фюрер уверенно заявлял: успех поселенцев в Северной Америке обусловлен тем, что колонисты «сбили число краснокожих с нескольких миллионов до нескольких сотен тысяч». «На Востоке, утверждал глава Третьего рейха, то же самое произойдет во второй раз…»[93]

В другой речи лидер нацистов утверждал, что перед руководством Германии «стоит лишь одна задача: осуществить германизацию путём ввоза немцев, а с коренным населением обойтись как с индейцами…»[94]. О борьбе с партизанами он рассказывал так: «Нам придётся прочёсывать территорию, квадратный километр за квадратным километром, и постоянно вешать! Это будет настоящая индейская война…»[95] О жертвах её Гитлер призывал не жалеть: «Мы совершенно не обязаны испытывать какие-либо угрызения совести… Едим же мы канадскую пшеницу, не думая об индейцах»[96]. Наконец, обозначая отказ от захвата заморских колоний в пользу завоевания земель в Европе, фюрер прибегал к такой американской аллюзии: «Нашей Миссисипи будет Волга, а не Нигер»[97].

В политических сферах Германии подобные параллели проводил отнюдь не только Гитлер. Не менее откровенен был рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, который, по свидетельству доктора Феликса Керстена, обосновал допустимость истребления евреев ссылкой на американский опыт: «Гиммлер ответил: он понимает, что евреев ждёт много страданий. Но как поступали американцы? Они самым отвратительным образом истребили индейцев – которые всего-навсего хотели жить на своей родной земле. Великие замыслы требуют от нас переступить через мёртвых и построить новую жизнь. А мы должны построить новую жизнь, мы должны очистить землю, иначе она останется бесплодной»[98].

Генерал-губернатор оккупированной Польши Ганс Франк прямо называл евреев индейцами, намекая на их уничтожение[99]. Один из разработчиков переселенческой политики в СС профессор Конрад Майер писал, что «Америка германских народов лежит в Восточной Европе»[100]. В известной нацистской брошюре «Унтерменш» были высказаны сожаления, что территория СССР, принадлежа недочеловекам, пребывает в жалком состоянии, но под управлением высшей расы она могла бы стать «европейской Калифорнией»[101].

Министр сельского хозяйства и продовольствия Рихард-Вальтер Дарре убеждал начальника Главного управления СС по вопросам расы и поселений Гюнтера Панке: после завоевания Востока «поселенцы войдут на выделенные им земли подобно армии, ротами и полками, и захватят их силой оружия. Они должны будут с оружием в руках защищать эти земли и сами обрабатывать их. Он напомнил… о колонизаторах Америки, которые точно так же, группами, сами добыли себе землю и возделывали её»[102].

Германская пресса даже перефразировала известный лозунг американского журналиста Хораса Грили, брошенный им в 1837 году: «Иди на Запад, молодой человек». В переделке нацистов слоган призывал немецкую молодежь «идти на Восток»[103].

Крупный исследователь нацистской пропаганды Роберт Герцштейн справедливо усматривал влияние вестернов на финал одного из самых известных пропагандистских фильмов нацистской Германии – картины Густава Учицки «Возвращение домой» (1941), в которой представители немецкого меньшинства на территории Польши подвергаются постоянной угрозе со стороны карикатурных поляков. В канун Второй мировой «восточные дикари» сжигают германский фольварк: «они носятся вокруг как обезумевшие животные, а один ужасный “недочеловек” срывает с груди испуганной немецкой женщины цепочку со свастикой, рыча при этом от восторга». В последний момент от неминуемой гибели немцев спасают пришедшие на помощь войска фюрера. В этой сцене, заключает Герцштейн, «люфтваффе и танки были кавалерией, немцы – белыми поселенцами, а поляки – индейцами»[104].

Все эти параллели, вошедшие в нацистский язык, высвечивают магистральную цель Гитлера: завоевание восточных земель «немецким мечом для немецкого плуга» с неизбежным подавлением и устранением коренного населения.

Центральной фигурой в проекте освоения «жизненного пространства» и переселенческой политики стал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Глава «Чёрного ордена» твёрдо усвоил теоретические основы завоевания по Ратцелю и неоднократно воспроизводил их в своих многочисленных и многочасовых речах. Так, он чётко проводил разницу между оккупационными и сельскохозяйственными колониями, делая выбор, естественно, в пользу последних.

«Колонии вообще-то можно брать, они нужны для определённых вещей, – внушал рейхсфюрер юнкерам в Бад-Тёльце осенью 1942 года. – Но главная колония нашего рейха лежит на востоке: сегодня – колония, завтра – район заселения, послезавтра – рейх! Дома мы только в нашем рейхе, а в африканской колонии мы не дома, она лишь испортит наш род, и через 200 лет из германского господина получится африканец… Посмотрите на народы Южной Америки, которые когда-то были испанцами. А кто были испанцы? Названия провинций говорят за себя: Каталония это Гаталония, Андалузия – Вандалузия. Итак, они были готами и вандалами, в конечном итоге, нашими предками. Но 700 лет жизни в изнуряющем климате под жарким солнцем и в чужеродной местности, под влиянием чуждых рас привели к утрате германской наследственности. Каждое поколение отвечает за то, чтобы подобное не повторилось»[105].

Слушатели подводились к очевидному выводу: новые территории должны иметь непосредственную связь с рейхом, а «влияние чуждых рас» следует устранить. В первом приближении эта задача решалась в ходе «войны на уничтожение», развязанной против СССР. Для дальнейшего «переваривания» Востока в недрах СС началась разработка документа, получившего название «Генеральный план ОСТ». Уже на начальном этапе поселенческой колонизации, как явствует из письма Гиммлера профессору Майеру от 12 января 1943 года, следовало «освоить» Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию, Ингерманландию (Ленинградскую область. – Е.Я.) и Крым. «Эти территории подлежат тотальному онемечиванию и тотальному заселению», – указывал рейхсфюрер СС[106].

Таким образом, действия нацистов в ходе агрессии против СССР полностью укладывались в логику поселенческого колониализма. Соответственно, и развязанный гитлеровцами геноцид можно рассматривать как производный от этого исторического явления. Отличительной чертой такого геноцида является уничтожение людей в первую очередь за то, где они живут, и лишь во вторую – за то, кто они. При этом подходе расизм играет важную роль инструмента расчеловечивания конкурента, который снимает табу на его истребление. Но он не является первопричиной этого истребления. Первопричиной выступает жажда беспрепятственно владеть чужой землёй и ресурсами. Такой подход, в частности, непротиворечиво описывает, почему уничтожение евреев на оккупированных территориях СССР предшествовало «окончательному решению» для евреев Европы, а отчасти и предрешало его.

В последние годы учёные всё чаще ставят гитлеровские преступления на Востоке в контекст истории колониальных массовых убийств. По словам американского этнолога Уарда Черчилля, «призрак Колумба шёл с британцами в их войнах против зулу и арабов, с американцами против “моро” на Филиппинах, с французами против народов Алжира и Индокитая, с бельгийцами в Конго, с голландцами в Индонезии. Он присутствовал во время опиумных войн в Китае, во время “секретных” бомбардировок в Камбодже, он наблюдал за системным истреблением аборигенов Калифорнии в XIX веке и гватемальских майя в 1980-х. И да: мы очень часто видим его в нацистских коридорах власти, среди охранников Собибора и Треблинки, в составе айнзацкоманд на Восточном фронте. Третий рейх, очевидно, не был каким-то отклонением, он был кристаллизацией основных черт – расового превосходства, жажды покорения и геноцида – той европейской традиции, ярким выразителем которой был Колумб. Нацизм не был уникален: это был лишь один из “новых мировых порядков”, запущенных в результате Открытия [Америки]. Он был не более и не менее ужасным, чем то, что сотворил Христофор Колумб на Эспаньоле в 1493 году; 1493 и 1943 – это части одного целого»[107].

Ещё более органично нацистская «война на уничтожение» будет смотреться в более узком ряду результатов именно поселенческого колониализма: тех трагических событий, которые разворачивались в Северной Америке, Тасмании, Австралии и Новой Зеландии. Хотя принято считать, что история не имеет сослагательного наклонения, однако постановка гитлеровской попытки захвата «жизненного пространства» в колониально-поселенческий дискурс позволяет с очень высокой долей вероятности сконструировать представление о трагической судьбе народов Советского Союза и Польши в случае победы нацистов. Вторжение германских войск, начавшееся 22 июня 1941 года, стало тем редким случаем в мировой истории, когда, согласно научной формуле Патрика Вульфа, событие не превратилось в структуру.

«Лучше им умереть»: модель геноцида при захвате жизненного пространства

Адольф Гитлер, родившийся 20 апреля 1889 года, – сын XIX столетия. События этого века были для него отнюдь не преданьем старины; наоборот – актуальным контекстом. И в этот контекст входили кровавые геноциды с целью очищения жизненного пространства, осуществленные колонизаторами в Тасмании, Австралии и Калифорнии. Внимательно посмотрев на истребительную политику нацистов, мы обнаружим в ней многие черты, свойственные предшественникам фюрера по делу завоевания Lebensraum. В известной степени это объясняется тем, что успехи «старших товарищей» вдохновляли лидера Третьего рейха, о чём мы говорили в предыдущей главе. Один из первых учёных, показавших связь нацизма с англосаксонской колонизацией, – профессор Гейдельбергского университета Мануэль Саркисянц. «Его [Гитлера] восточный империализм, – полагал он, – был скорее похож на колонизацию англичанами Австралии, чем на британский империализм в Индии… Этот пример был настолько впечатляющим, что, пожалуй, именно он… мог послужить прецедентом для освоения Гитлером… “пространств на Востоке”, послужить моделью для германизации земель – после геноцида и низведения оставшихся жителей до статуса недочеловеков»[108].

Однако дело не только в примере. Дело также и в том, что, преследуя аналогичную цель, нацисты, иногда бессознательно, воспроизводили на Востоке Европы те же приёмы, которые ранее применялись на заокеанских просторах. В разных уголках земного шара действовала одна и та же модель геноцида, производная от поселенческого колониализма.

В колониях истребление начиналось тем легче, что контингент, который шёл в авангарде их освоения, изначально не отличался добросердечием. В Австралии это были каторжники, на американском Западе – разного рода авантюристы и джентльмены удачи, которым зачастую нечего было терять и которых Патрик Вульф эмоционально назвал «пограничным сбродом»[109]. Другой учёный, Николас Клементс, характеризуя фронтирменов, отметил, что, с их точки зрения, «права были фантазией… и они не собирались признавать их за дикарями»[110]. Именно пионеры, чувствуя себя без пяти минут обладателями ценных земель, создавали истребительные отряды, уничтожавшие аборигенов, и настоятельно требовали у власти поддержать их начинания. Такой тип уничтожения был, по сути, стихийным и очень быстро принимал обыденный характер. Далее мы будем называть этот тип уничтожения повседневным геноцидом.

Эти кровожадные настроения быстро переходили на уровень местной администрации, поскольку региональная власть была тесно связана с переселенческим обществом. В итоге она либо демонстрировала неспособность обуздать пограничные бесчинства, либо поддерживала их с разной степенью участия. К примеру, на Тасмании колониальное правительство периодически выпускало примирительные прокламации, но они абсолютно ни на что не влияли: ни один белый не был наказан за убийство аборигена, даже если оно совершалось с особой, извращённой жестокостью. В Калифорнии же власти открыто поощряли кровавые экспедиции рейнджеров[111].

Наиболее кровавый и быстрый геноцид был осуществлён на острове Тасмания, или, как её первоначально называли, на Земле Ван-Димена[112]. Здесь с началом британской колонизации в 1803–1804 годах разразилась эпидемия убийств, обращения местных в рабство и безудержного сексуального насилия. По словам историка Алана Мурхеда: «В Тасмании они (аборигены) были поголовно истреблены… поселенцами… и каторжниками… все они жаждали получить землю, и никто из них не собирался позволить чёрным препятствовать этому»[113].

Коренное население практически сразу превратилось в объект выслеживания со стороны белого человека. Так, поселенец Адам Амос хладнокровно писал в своём дневнике, что его сын Джеймс «вернулся с охоты на чернокожих». Чуть позже он зафиксирует, что и сам удачно поохотился на туземцев[114]. Эти свидетельства не уникальны: «Охота за чёрными была любимым спортом колонистов. Выбирали день и приглашали соседей с их семьями на пикник… после обеда джентльмены брали ружья и собак и в сопровождении 2–3 слуг из ссыльных отправлялись в лес искать чёрных. Охотники возвращались с триумфом, если им удавалось подстрелить женщину или 1–2 мужчин»[115].

Ценность жизни аборигена в глазах пришельца можно понять из фактов, приведённых биогеографом Джаредом Даймондом. «Один пастух расстрелял девятнадцать тасманийцев из фальконета, заряженного гвоздями, – рассказывает учёный. – Четверо других напали на коренных жителей из засады, убили тридцать человек и сбросили их тела с горы, ныне называемой Виктори-хилл»[116]. Впрочем, многие колонисты не удовлетворялись убийством, они стремились заполучить трофеи «в виде ушей, пальцев и голов… Некоторые каторжники отрезают уши и носы своим убитым жертвам, которые они с ужасным самодовольством демонстрируют своим развратным товарищам и даже гордятся этими дьявольскими достижениями… У одного европейца была кадка с маринованными огурцами, в которую он клал уши всех чернокожих, которых он застрелил. Не менее тревожным был рассказ… о каторжнике по имени Кэрроттс, который однажды отрубил голову туземцу в Ойстер-Бей и заставил свою жену повесить её себе на шею и носить как игрушку. Более того, это жуткое увлечение отрубанием частей тела могло быть применено и к живым жертвам. У скотоводов был обычай загонять мужчин в хижины и отрезать им ножом пенис и яички… Люди, совершавшие такие поступки, не просто чувствовали себя комфортно, убивая и калеча туземцев; они определённо наслаждались этим»[117].

Естественно, подобные развлечения подпитывал англосаксонский расизм, который отказывался видеть в туземцах людей. Так, в 1827 году крупный колониальный чиновник Родерик О’Коннор озвучил распространённое мнение, что местные – «это орангутанги, и считать их людьми – было бы позором для человечества»[118]. Столь циничное причисление тасманийцев к фауне отнюдь не мешало поселенцам устраивать экспедиции для ловли местных женщин и насилия над ними. Гендерный дисбаланс – среди колонистов было ничтожно мало представительниц слабого пола – высвобождал самые низменные инстинкты белых. Иногда, надругавшись над несчастными тасманийками, их убивали на месте, иногда забирали в рабство для постоянных сексуальных утех. «Переживания этих женщин, хотя в основном и не задокументированные, определённо были ужасающи», – справедливо заключает историк Николас Клементс[119]. Полное господство над женщинами часто побуждало переселенцев к столь изощрённым надругательствам, что от их описания кровь стынет в жилах. В качестве наказания тасманийкам разбивали головы дубинками или безжалостно секли кошками, сделанными из сухожилий кенгуру. Но случались и совсем дикие вещи: «Величайшая и наиболее варварская жестокость, практикуемая моряками на Кенгуру-Айленд, была по отношению к чернокожим женщинам; она состояла в том, что моряки отрезали кусок от щеки чёрного мальчика и заставляли их съесть его… моряки привязывают чёрную женщину к дереву, а затем срезают плоть с её бедер, отрезают ей уши и заставляют съедать»[120].

Насилия над обитательницами Земли Ван-Димена приводили в неистовство местных мужчин. Над ними колонисты также издевались; во время похищения женщины её близких, как правило, убивали; иногда мужа могли специально кастрировать, чтобы усилить унижение.

Ещё одним объектом похищений стали дети аборигенов: из них пытались воспитать образцовых покорных слуг. Кроме того, в колонии получила распространение педофилия[121].

Отчаянные попытки аборигенов защититься в британской традиции получили название «чёрной войны». Бунты и выступления коренного населения жестоко подавляла колониальная армия: «Солдаты сорокового полка загоняли туземцев меж двух каменных глыб, расстреливали всех мужчин, а потом вытаскивали женщин и детей из скальных расселин, чтобы вышибить им мозги»[122].

В 1828 году губернатор Тасмании просто запретил местным появляться в той части острова, где уже обжились европейцы. В случае нарушения запрета солдатам было разрешено убивать аборигенов на месте. Зато сами белые зачастили на территорию тасмайницев, так как их похищение и продажа в рабство (так называемый «отлов чёрных») стали прибыльным бизнесом: за взрослого давали пять долларов, за ребёнка – два. В результате к 1830 году из 5–6 тысяч аборигенов на всём острове оставалось всего лишь двести – их в итоге принудительно вывезли за тридцать миль от Тасмании на остров Флиндерс. Итог трагедии цинично, но точно подвёл историк и журналист Джон Лоуренс Хэммонд: «Тасманийцы были бесполезны и все умерли»[123].

Удивительно: собравший огромное количество примеров самого чудовищного насилия над аборигенами современный австралийский историк Клементс не уверен в том, что это можно считать геноцидом[124]. Его сомнения основаны на том, что массовое уничтожение аборигенов происходило… во время войны. К окончательному решению колонистов-де подтолкнул не «цвет кожи или вероисповедание туземцев, а эффективность их атак и сила их решимости». Подобная казуистика совершенно неубедительна, особенно при сравнении действий англичан с классическим определением геноцида от Рафаэля Лемкина. Это определение совершенно чётко включает в понятие геноцида создание препятствий к деторождению у какого-либо народа; то, что породило «чёрную войну» – массовое похищение туземных детей с целью обращения их в рабство и женщин ради сексуального насилия уже было геноцидом. А «эффективные атаки» аборигенов стали обречённой на неудачу попыткой избежать этой незавидной участи и привели к тому, что геноцид со стороны колонистов приобрёл другую форму – прямого тотального уничтожения.

Белое население Австралии восприняло опыт соседей с энтузиазмом. Как рассказывает Даймонд, «австралийское правительство, по образцу карательных отрядов тасманийского правительства, создало подразделение конной полиции, так называемых “полицейских для дикарей”; это подразделение выполняло приказ “найти и уничтожить”: аборигенов либо убивали, либо сгоняли с обжитых территорий. Чаще всего полицейские окружали стоянку аборигенов ночью, а на заре нападали и расстреливали всех. Белые поселенцы также широко применяли для уничтожения аборигенов отравленную еду»[125]. Иллюстрацией к последнему тезису может быть красноречивое хвастовство одного из колонизаторов, который в 1885 году говорил: «Чтобы успокоить ниггеров, им дали нечто потрясающее. Еда наполовину состояла из стрихнина – и никто не избежал своей участи… Владелец Лонг-Лэгун при помощи этой хитрости уничтожил более сотни чёрных»[126].

Н. Н. Миклухо-Маклай сообщал в Русское географическое общество: «Их [аборигенов] вытесняют внутрь страны, всячески преследуют, и убийство чёрного не считается даже преступлением»[127]. Душегубы, учинившие в 1838 году бессмысленную резню на Майелл-Крик в Новом Южном Уэльсе (чуть ли не единственный случай в истории, когда белых австралийцев повесили за убийство «ниггеров»), говорили на суде: «Мы не сознавали, что, убивая чёрных, нарушаем закон… потому что раньше это практиковалось повсеместно»[128]. На первом процессе по этому делу бандитов и вовсе оправдали: местный житель сообщал в редакцию газеты Australian, что один из присяжных заседателей так пояснял своё решение: «Я смотрю на негров как на стаю обезьян, и чем раньше их сметут с лица земли, тем лучше. Я знал, что эти люди были виновны, но я никогда не видел, чтобы белого человека повесили за убийство чернокожего»[129]. На повторном процессе благодаря принципиальности генерального прокурора и главным образом из-за наличия белого свидетеля убийцам вынесли обвинительный приговор, но общество встретило его с негодованием. Симптоматично заявление газеты «Сидней Морнинг Геральд»: «Эта банда чёрных животных не стоит тех денег, которые колонистам придётся потратить на печать глупых судебных отчётов. Мы и так уже потратили слишком много»[130]. Дело о резне на Майелл-Крик лишь усилило в среде белых австралийцев «заговор молчания» относительно убийств аборигенов. Вторым его следствием стало то, что для расправы с «обезьянами» начали активнее использовать яд: это делало положение убийц более безопасным на случай, если некий чиновник-идеалист вдруг захочет расследования.

«Чёрная кровь на руках “добропорядочных” колонистов Нового Южного Уэльса, и всех вод новой Голландии будет недостаточно, чтобы смыть эти позорные пятна»[131], – написал политик и писатель-гуманист Джон Данмор Лэнг об активности соотечественников.

Последнее массовое убийство мирного племени в Австралии, которое подтверждается документами, было совершено отрядом полицейских в 1928 году: жителей захватили, сковали и убили выстрелами в затылок. До прихода нацистов к власти оставалось пять лет.

Америка также в течение нескольких веков была ареной истребления поселенцами коренных народов. Первыми его начали спутники Христофора Колумба, едва только ступив на американскую землю. Cтолкнувшись вдалеке от родины с наивным чужим народом, они молниеносно сбросили тот налёт цивилизованности, который наносили на человека религия, закон и государство в Европе XV века. Вырвавшись за рамки своего мира, конкистадоры охотно шли не только на варварский грабёж, который по крайней мере совершался по рациональным мотивам, но и на патологические истязания индейцев исключительно ради забавы. Начался повседневный геноцид.

«Они разрубали их пополам и бились об заклад, кто одним махом снесёт индейцу голову с плеч, жгли их живьём и творили другие небывалые зверства. Среди прочего рассказал отец Монтесино, что однажды испанцы проводили время в таких забавах на берегу какой-то реки, и один из них схватил младенца, годовалого либо двух лет, и перебросил через плечо в реку, но тот не сразу пошёл ко дну, а некоторое время держался на поверхности, и тогда этот испанец оборачивается и говорит: “Ещё барахтаешься, такой-сякой, барахтаешься?”»[132].

Описанное происходило на карибском острове Гаити, где ныне расположены сразу два государства – Доминиканская Республика и Республика Гаити. На всех мировых картах он называется Эспаньола, то есть «испанский», как окрестил его в 1492 году Колумб. В СССР колонизаторскому названию предпочли исконное индейское Гаити, что означает «гористый», которое, по традиции, сохраняется и в современной российской географии. Историки спорят, каково было население острова к прибытию Колумба: цифры колеблются от нескольких сотен тысяч до трёх миллионов. Как бы там ни было, но сокращение населения Гаити в любом случае оказалось катастрофическим: уже спустя двадцать лет на Эспаньоле жили всего 16 000 индейцев[133]. Остальные были истреблены колонизаторами, умерли от занесённых ими болезней или бежали (впрочем, недалеко и ненадолго); вскоре для работы на золотых рудниках и плантациях испанцам пришлось завозить чернокожих африканских рабов.

То же самое, как рассказывает «История Индий» Бартоломе де Лас Касаса, происходило на Кубе, когда там высадились колонизаторы во главе с Диего Веласкесом, будущим шефом и соперником Эрнана Кортеса в деле покорения Мексики.

«Тут случилось то, что случается всегда и постоянно, а именно испанцы отправились по лесам охотиться за несчастными, “поразмяться”, как они это называют; сие словечко весьма распространено и в большом ходу и в почёте; и стоило им наткнуться на кучку индейцев, они бросались на них и убивали мечами и кинжалами всех, кто попадёт под руку, – мужчин, и женщин, и детей, а прочих связывали и приводили к Дьего Веласкесу и по его слову делили их между собой, столько-то одному, столько-то другому, и хотя индейцы не считались рабами, но должны были служить своим господам пожизненно, и приходилось им ещё тяжелее, чем рабам»[134].