Черный дьявол, или Хакасские хроники. Книга 1. Шесть пудов золота

Иваницкий сочувственно закивал. И его дядюшка, и отец, оба были страстными охотниками, и ничто другое не интересовало их в жизни так сильно, как охота. Захарий Михайлович до последнего времени, пока имелись силы, ездил за сто верст от Чебаков в глухую тайгу на Терсинку, выслеживать изюбрей. И терпеливо сидел целыми днями на продуваемых ветром гольцах, поджидая зверя. Причем наверх его затаскивали охотники-инородцы на нартах – самостоятельно ходить на лыжах по холмам он уже не мог. Цибульский не жалел денег на оружие и снаряжение, и постоянно выписывал себе из-за границы самые новейшие образцы ружей и винтовок, не обращая внимания на их стоимость. Да и сам Костя еще с четырнадцати лет пристрастился к охоте, и именно под головой первого убитого им марала и сидел сейчас в уютном кресле Захарий Михайлович. Да что там Костя, даже его многочисленные сестры, и те всегда с нетерпением ждали отца и брата с охоты. А по их возвращению, девицы наперебой выспрашивали у охотников все подробности очередного увлекательного приключения, и искренне радовались, рассматривая привезенные трофеи.

А золотопромышленник вновь заговорил.

– И вот тогда я и решил окончательно – надобно мне поскорее бросать канцелярскую службу и искать себе более интересное, да и зачем греха таить, более прибыльное занятие. А в то время им могла стать только золотодобыча. Ведь в конце двадцатых годов обнаружилось, что Сибирь наша матушка на золоте стоит. Причем, выяснили это на свой страх и риск простые купцы. Никаких горных институтов они не заканчивали, но обладали большим упорством, настойчивостью, значительными капиталами и, конечно, везением. И покатилась тогда по Сибири настоящая золотая лихорадка! Поэтому в сороковом году, когда я задумался об отставке, других вариантов, кроме как податься на службу к золотопромышленникам, я даже и не рассматривал. И кстати, Константин Иванович, именно в нашей Томской губернии и началась та самая золотая лихорадка, хоть она и улетела потом еще дальше, в Енисейскую тайгу и за Байкал. Но эта история давняя, и для тебя, наверное, она неинтересна. Я ее для краткости пропущу.

– Не надо ничего пропускать! – горячо запротестовал Костя. – Я очень хочу ее услышать! Да и Вы, Захарий Михайлович, обещали мне с самого начала и до конца все рассказать!

– Таким макаром мы с тобой и за неделю не управимся… – пробурчал Цибульский, – ну да ладно, расскажу, коли взялся! Тем более, что история эта весьма поучительна. Слушай внимательно, да запоминай! Почти все земли у нас в Сибири принадлежат государству, то есть Казне. А некоторые территории находится в собственности Государя Императора, имуществом которого управляет Кабинет Его Величества. Для частных лиц доступ на кабинетские земли был до недавнего времени запрещен. А Казна свои территории сдавала в аренду, однако позволяла разрабатывать на них только руды простых металлов – железо, медь, свинец, и олово. А монополию на добычу золота и серебра она оставляла за собой. И если вдруг частные арендаторы, выплавляющие железо либо медь, обнаруживали руды драгоценных металлов, то Казна тут же изымала их предприятия в свою собственность. А порой в дело вмешивался и Кабинет, забиравший особо лакомые земли себе. В результате такой недальновидной политики, золота у нас в стране добывалось очень мало, и до поры до времени это никого не беспокоило. Но к началу века российские финансы оказались в полном расстройстве. Вместо серебряных рублей принялись даже печатать ассигнации, за которые больше тридцати копеек никто не давал. Ожидалась крупная и затратная война с Наполеоном, и в Петербурге понимали, что без резкого увеличения добычи золота, страну ждет крах! И поэтому в мае 1812 года, перед самым началом Отечественной войны, вышел сенатский указ, который официально позволил владельцам частных заводов добывать рудное серебро и золото на арендованных казенных землях. А с девятнадцатого года им разрешили еще и мыть россыпи. Но ты сам понимаешь Костя, что к нам, простым купцам, подобные указы не имели абсолютно никакого отношения, ведь по сути дела, частным лицам путь в золотодобычу по-прежнему был заказан. По закону, разрешение на поиск золота Комитет Министров мог выдать любому российскому подданному, а не только владельцам заводов. Однако, в Петербурге бытовало мнение, будто частные лица, заполучившие отводы, не смогут их правильно разрабатывать, а то и вовсе начнут утаивать от Казны драгоценный металл. Поэтому дозволения на золотодобычу решили никому пока не выдавать, в ожидании лучших времен.

– Вот так у нас все и делается, – авторитетно заявил Иваницкий, – вроде бы и не запрещено, но и не разрешено!

– Ну а как ты хотел, Константин Иванович, – весело сказал Захарий Михайлович, – гладко бывает лишь на бумаге! Ну да ладно, слушай дальше. В 1824 году, город Екатеринбург с высочайшим визитом посетил Его Императорское Величество Александр I. Для переодевания он остановился в доме богатого местного купца Якима Меркурьевича Рязанова. А Рязанов давно уже пытался добиться разрешения на поиски золота, но все никак не мог получить согласие от Комитета Министров. Поэтому во время торжественной встречи Государя, Яким Меркурьевич лично обратился к нему со своей просьбой. И в беседе с Александром I, он не только сумел выпросить дозволение на поиск и добычу золота, но еще и получил на это дело казенные деньги, двадцать пять тысяч рублей! И уже в следующем году Рязанов снарядил поисковые партии в Тобольскую губернию, хотя официальное разрешение Комитет Министров выдал ему лишь спустя еще год, в ноябре двадцать шестого. Но увы – потратил Яким Меркурьевич все казенные деньги, но на тобольских землях ничего не нашел…

– Ну вот, – разочарованно протянул Костя.

– А ты как думал, – усмехнулся Захарий Михайлович, – золотое дело такое: можно на один вложенный рубль восемьсот получить, а можно и целый миллион потратить впустую. Сам посчитай, отправить в тайгу одну поисковую партию из тридцати-сорока душ стоило не меньше трех тысяч рублей. Во главе обычно ставили человека надежного, из доверенных торговых приказчиков, на которых купец мог положиться. Вот только никакого горного опыта у них отродясь не было, да и быть не могло. Приказчики искали отводы по наитию, шурфовку вели наугад, и золотые россыпи подобным образом отыскивали скорее случайно, чем намеренно. В итоге потратил Рязанов время и деньги зря, а тут и еще одна беда на него навалилась – он неожиданно обанкротился. Понес Яким Меркурьевич большие убытки в торговых делах, и пришлось ему даже на время перейти из купцов в мещане. А Комитет министров заявил – до тех пор, пока Рязанов не запишется вновь в купеческое сословие, заниматься поиском золота ему будет запрещено! Однако, Яким Меркурьевич не растерялся. Он вступил в долю с местным купцом Алексеем Баландиным, в двадцать восьмом году получил на имя Баландина разрешение добывать драгоценный металл в Сибирских землях, и отправил людей к нам, в Томскую губернию. Но поисковые партии Рязанова, добравшись сюда, обнаружили, что они опоздали. А золото в местной тайге уже нашли и без них…

Глава 3. Егор Лесной и другие

Цибульский помолчал немного, а потом указал рукой на бутылочку настойки, стоящую возле Кости. Тот вскочил из-за стола, вновь наполнил рюмку, и подал дядюшке. Захарий Михайлович неторопливо осушил ее и продолжил свой увлекательный рассказ.

– Да, золото уже нашли и без них, – повторил он. – Ведь в марте двадцать седьмого года разрешение на его добычу в Сибири получили дядя и племянник Поповы. Правда то, как они этого добились – отдельная и весьма любопытная история! Коммерции советник Андрей Яковлевич Попов числился верхотурским купцом 1 гильдии, занимался винными откупами, арендовал несколько винокуренных заводов, и получал миллионные прибыли! Сам он в те времена, о которых я рассказываю, сильно болел, жил в Петербурге, а торговые дела вел в основном его племянник Федот, обосновавшийся у нас в Томске. Ну а Федот Иванович был человеком весьма выдающимся! Настоящий самородок! Драгоценный металл он начал искать еще на пару лет раньше Рязанова, и тоже в Тобольской губернии. В двадцать третьем и двадцать четвертом годах снарядил он почти два десятка поисковых партий, потратил на них сорок тысяч рублей, но ничего не нашел, так же, как и Рязанов впоследствии…

– Далась им эта Тобольская губерния, – заметил Костя.

– Разведчики шли с Урала на восток, и все земли подряд исследовали, – пояснил Цибульский, – никто-же не знал, где и кому золото попадется. Рязанов, кстати, в Тобольской губернии какие-то крохи все-же нашел, однако добывал там всего пуда два в год, не больше. А Попов еще в двадцать четвертом году окончательно убедился, что надо двигаться дальше на восток, и следующей весной отправил два десятка поисковых партий в Томскую губернию.

– Подождите Захарий Михайлович, – нахмурился Иваницкий, – но Вы ведь сами сказали – дозволение на поиски золота Поповы получили лишь в двадцать седьмом году! Или до того времени они отправляли партии на свой страх и риск?

– Молодец, Костя, – похвалил племянника Цибульский, – прямо в корень смотришь. Конечно же не было у Федота Ивановича в двадцать пятом году разрешения, да и быть не могло. А местные власти сразу за это и ухватились! Они завели дело, обвинили Попова в том, что земля, где он вел поиски, принадлежит не только Казне, а проходит еще и по ведомству Колывано-Воскресенских заводов. А, следовательно, Попов – чуть ли не государственный преступник, который ворует золото на заводских дачах, и хочет тем самым расшатать Государственное Казначейство. Ну а еще ему припомнили, как своим разведчикам по выходу из тайги он разрешал целый месяц бесплатно пить в его же кабаках, и обвинили Попова в спаивании и развращении Общества. Претензии Федоту Ивановичу власти предъявили очень и очень серьезные, а грозили ему судом и каторгой. Хотя на самом деле все двадцать партий Попова обнаружили в томской тайге лишь три более или менее стоящие россыпи. И не намыли на них даже и фунта золота! Ну какой тут может быть ущерб Казне…

– И чем-же дело закончилось? – нетерпеливо спросил Костя.

– Не переживай, Константин Иванович, Попов сумел отбиться от всех предъявленных ему обвинений, – успокоил племянника Захарий Михайлович. – Убедил он начальника Колывано-Воскресенских заводов в том, что, хотя его люди и искали золото на казенных территориях, но к заводским дачам они не относятся. А расположены те земли в глухой тайге, где ранее не ступала нога человека. И если бы не он, Попов, то Казна ничего бы и не узнала о ценности тех мест, а десятки тысяч пудов золота лежали бы там еще многие столетия. А весь найденный им в сибирских землях драгоценный металл не только не расшатает Казначейство, но наоборот, приумножит государственное и народное богатство, и принесет огромную пользу России. И так далее, и тому подобное…

– Как хитро выкрутился, – заметил Иваницкий.

– Да и не просто выкрутился, – сказал Цибульский, – а еще и получил от Комитета Министров медаль за открытие россыпей в Сибири, и официальное дозволение на поиски и разработку золота. Вот таким образом, Костя, две богатые купеческие семьи и стали обладателями двух первых Высочайших разрешений – Рязановы в ноябре двадцать шестого через беседу с Государем, ну а Поповы в марте двадцать седьмого через уголовное дело. Но имелось между этими официальными разрешениями одно маленькое отличие – Рязанову оно было выдано только на Вятскую и Тобольскую губернию, а Попову на все свободные казенные земли Сибири. И пока Яким Меркурьевич тратил время и деньги в окрестностях Тобольска, Федот Иванович, который уже прекрасно знал, что там ничего нет, все свои силы и средства направил в томскую тайгу. В двадцать седьмом году он потратил на поиски и разведку приисков ни много ни мало, а целых двести тысяч рублей! Но намыл за тот сезон всего лишь десять фунтов золота.

– Так и разориться недолго, – покачал головой Костя, – за год двести тысяч в землю закопать!

– Другой, кто победнее, давно бы разорился, – согласился Захарий Михайлович, – однако, Поповы обладали огромным капиталом, и Федот Иванович мог себе позволить такие траты. Зато на следующий год ему, наконец-то улыбнулась удача…

Тут, к великой досаде Кости, раздался короткий стук в дверь и беседу дядюшки и племянника прервал вошедший в кабинет камердинер Тихон Иванович. Он почтительно протянул Захарию Михайловичу визитную карточку на серебряном подносе, а тот взял ее, нацепил на нос очки, прочёл написанное на обороте, покосился на часы и коротко сказал:

– Приглашай к пяти.

Камердинер наклонил голову и бесшумно исчез.

– Не дает мне мой поверенный поболеть спокойно, – вздохнул золотопромышленник, проводив взглядом Тихона Ивановича, – дело весьма срочное надо с ним обсудить. Но я и так уже чувствую, что за сегодняшний день свою историю не закончу. Хотел я тебе быстренько все рассказать, а сам размахнулся чуть ли не от Рождества Христова.

– Зато как интересно, дядюшка! – воскликнул племянник, – я слушаю Вас, а сам словно Федота Попова перед собой вижу! Эх, были же люди в старые времена…

Иваницкий, конечно, знал от отца и о Рязановых, и о Поповых, и о других первопроходцах золотого дела. Но, слушая неторопливый и обстоятельный рассказ Захария Михайловича о тех давних событиях, Костя словно сам становился сейчас их непосредственным свидетелем. А плоские портреты ушедших в небытие исторических личностей стали для него живыми фигурами, невзирая на все тяготы и препятствия, упорно идущими к своей призрачной цели.

– Да, были люди, и еще какие! – согласился Цибульский, – но пора нам с тобой дальше двигаться. Ты Костя, уже слышал, наверное, сказку про отшельника Егора Лесного? И мне можно время не тратить, заново ее не пересказывать?

В ответ Иваницкий сделал умоляющие глаза и попросил:

– Расскажите, дядюшка, ну пожалуйста! Это ведь тоже часть истории!

– Ладно, слушай, – проворчал Захарий Михайлович, сообразив, что от племянника он легко не отделается. – Жил когда-то на берегу озера Берчикуль, недалеко от деревни Тисуль, крестьянин Егор Лесной. Одни про него рассказывали, будто он бывший старообрядец, а приехал в такую глушь, спасаясь от гонения церковных властей. Ну а другие считали его обычным вором и беглым каторжником. А кем он был на самом деле, мне не ведомо. Разведчикам Попова, искавшим в окрестностях Тисуля золото, местные рассказали, будто бы этот Егор Лесной моет в каких-то ручьях самородки, а где именно – держит в строжайшем секрете. Те сразу же навестили отшельника, но он заявил, что ничего про золото не знает, и отправил непрошеных гостей восвояси. Вот только люди Попова заметили у него в красном углу старообрядческий образ, с окладом из самородного золота. И смекнули, что хитрый старовер водит их за нос. Было это в двадцать седьмом году. А следующей весной к отшельнику с визитом отправился сам Федот Иванович, решив выведать или купить у него тайну золота! Да, забыл я тебе сказать, старообрядец тот захватил в свое безраздельное владение озеро Берчикуль, подле которого жил. А от местных крестьян потребовал мзду, за разрешение ловить в том озере рыбу. Ну а те посоветовались немного, подумали, да и задушили зарвавшегося отшельника. Поэтому Федот Иванович вместо старообрядца обнаружил на берегу озера лишь его свежую могилу.

– А не будет людей обижать! – заявил Костя, – нашелся тут барин, мзду ему плати неизвестно за какие привилегии!

– Конечно, – согласился Цибульский, – меру во всем следует знать, крестьяне, они ведь народ простой. Ну сам посуди – зачем им платить, если задушить гораздо дешевле выйдет? Тем более, местные власти тоже были не рады появлению в их краях Егора Лесного, и по поводу его убийства никакого следствия проводить не стали. Но вернемся к Попову. Он, узнав о смерти отшельника, не растерялся, а пошел с расспросами к местным. И выведал у них, что Егор, оказывается, жил не один – имелась у него в услужении какая-то девица, то ли воспитанница, то ли дочка. Федот Иванович разыскал ее, и она показала купцу одно местечко на реке Берикуль, где старовер мыл золото для украшения своих икон. А Попов устроил там прииск, и в сей же час разбогател. Вот и сказочке конец, а кто слушал, молодец!

– Но почему Вы называете эту историю сказкой, дядюшка? – спросил удивленно Костя, – я читал про Егора Лесного в Горном журнале, вроде все так и было в действительности!

– А потому, Константин Иванович, – пояснил Захарий Михайлович, – намыть на таежной речке десяток самородков и устроить из них оклад для образа, это одно. А разведать прииск с богатым содержанием золота, пригодный к разработке, это совершенно другое! Сам посуди, за один только двадцать восьмой год Попов исследовал сотню отводов на реке Кии и ее притоках, и даже выписал себе в помощь горных инженеров с уральских и алтайских казенных заводов. Он ведь прекрасно понимал, что поиск и разведку должны вести не торговые приказчики, а специально обученные горному делу люди. И потратил он на снаряжение поисковых партий и обустройство уже найденных приисков по Берикулю триста тысяч рублей! Заметь, за один год! А вся пятилетняя эпопея с поисками золота обошлась ему вдвое больше, в шестьсот тысяч! Поэтому я и считаю, что история про Егора Лесного – всего лишь красивая легенда, а на самом деле Попова привел к успеху его упорный труд, значительные семейные капиталы ну и, конечно, везение! А без везения в нашем промысле и делать нечего.

– Ну и пусть эта история будет легендой, зато она и вправду красивая, – заметил Костя, в душе нисколько не согласившийся со словами чересчур прагматичного дядюшки.

А Цибульский и не стал возражать, вспомнив некстати про собственную тайну, до рассказа о которой он так пока и не добрался, невольно пустившись в воспоминания об очень светлых, но безвозвратно ушедших временах своей молодости. Ведь и его тайну точно так же можно назвать легендой или сказкой. Захарий Михайлович, конечно, знал, что никакая она не сказка, а самая настоящая быль. Но поверит ли ему племянник?

– Золотопромышленное дело требовало соблюдения целой кучи формальностей, – продолжил он. – Если ты думаешь, Костя, что по тайге мог бродить кто угодно, когда угодно, и где угодно, то сильно ошибаешься! На любую поисковую партию предварительно оформлялось разрешение в земском суде, и в нем указывался ее поименный состав и маршрут движения. А прежде, чем приступить к шурфовке в выбранном месте, партия ставила в начале и конце участка временные, разведочные столбы, и пока она находилась на отводе, никто кроме нее не имел права зайти туда. Найдя золотую россыпь, партия должна была убрать временные столбы, и поставить в начале участка заявочный, или починный столб. На нем писали фамилию золотопромышленника, на чье имя будет заявлен отвод, и текущую дату.

– Не так уж и сложно, – пожал плечами Иваницкий.

– Ага, конечно! Отыскать перспективную для разработки россыпь было только началом дела. А затем купец, отправивший партию, ехал в окружной земской суд, и подавал заявку. Ее записывали в специальную шнуровую книгу, и снимали с нее копию заявителю. Эту копию, вместе с просьбой на отвод площади, купец вез к окружному инженеру, где его ставили в соответствующую очередь. На следующий год, или еще позже, очередь подходила, и к золотопромышленнику выезжал отводчик из горного управления. Он проверял правильность заявки, убеждался, что на эту площадь не претендуют другие лица, и в итоге составлял акт на прииск и чертил план отвода. Еще в течение года-двух, эти бумаги проверялись в горном управлении, утверждались, и, наконец, выдавались купцу на руки. И лишь тогда он становился полноправным хозяином прииска, и мог приступать к его разработке. В лучшем случае года через три после подачи заявки. А то и позже.

– Небыстро, – прокомментировал племянник.

– А что у нас скоро делается? – усмехнулся дядюшка, – Но я тебе скажу так – на самом деле никто и не ждал получения акта. Если на отвод не имелось претензий от других лиц, то добычу золота хозяева прииска начинали, не дожидаясь оформления всех бумаг. На заявленном отводе законом дозволялось вести разведочные работы, этим они и прикрывались. Вот тебе простой пример – Федот Иванович Попов подал заявку на самый свой первый прииск «1-ю Берикульскую площадь», в двадцать восьмом году, отвод ему оформили только в тридцать втором, ну а сам акт на владение выдали и того позже. Однако золото он там начал мыть уже в двадцать девятом. И именно тогда наконец-то намыл свой первый пуд, потратив на это пять лет и шестьсот тысяч рублей!

– Не густо как-то, правда дядюшка? – рассмеялся Иваницкий, – если считать по три с полтиной за каждый золотник, то один намытый пуд, стоит ровным счетом тринадцать тысяч. Скромная прибыль на шестьсот вложенных!

– Да Костя, не густо, – согласился Захарий Михайлович, – я ведь уже говорил, дядя и племянник Поповы были очень богаты, поэтому они могли себе позволить такие расходы. Будь они победнее, давно бы залезли в долги и разорились. Но Федот Иванович наконец-то начал пожинать плоды с затраченного капитала. В тридцатом году он намыл уже более четырех пудов, а заявок на отводы подал чуть ли не сотню. И когда до Томской тайги добрались первые партии Рязанова, работа там шла полным ходом, а все хлебные места в бассейне Кии оказались застолблены Поповым.

– Кто не успел, тот опоздал, – философским тоном сказал Костя.

– Да нет, совсем даже не опоздал, – усмехнулся Захарий Михайлович, – наоборот, события начали развиваться все стремительней! Поисковыми партиями Якима Меркурьевича Рязанова командовал его племянник, Аника Терентьевич. Первое время ему, как водится, не везло. Золото он, правда, находил, прииски открывал, но прибыль с них получалась мизерной, по несколько фунтов в год, против четырех пудов у Попова. И тогда Аника Терентьевич решил попытать счастья по левому берегу Кии, в то время как все партии до него работали по правому. Ну и причина тому, конечно, имелась, ведь притоки слева оказались низменными и болотистыми. Копать там было невозможно – шурф сразу заполнялся водой, с которой ни одна помпа не справлялась. А Рязанов велел своим людям шурфить зимой. Борта в ямах вымораживались, и грунтовая вода сквозь замерзшие стенки уже не попадала внутрь. И можно было спокойно копать, не боясь подтопления.

Иваницкий, который во время беседы не забывал отдавать должное изысканному обеду, почувствовал, наконец, что наелся до отвала, откинулся на спинку стула и спросил:

– А как же они зимой мерзлый песок мыли?

Цибульский позвонил в колокольчик, вошел камердинер, мигом собрал со стола остатки еды и бесшумно исчез. А Захарий Михайлович начал объяснять племяннику особенности зимней шурфовки.

– Под снегом земля почти не промерзала. В лед превращался лишь самый верхний ее слой, который отогревали кострами. Но подо льдом лежал теплый грунт, его доставали наверх и мыли речной водой. А чтобы вашгерд не обмерзал, грели на костре кипяток и смывали им ледяную корку с желоба. Именно таким способом, в начале тридцать первого года Рязановы нашли богатейшую золотую россыпь на речке Кундустуюль, левом притоке Кии, и подали заявку на прииск, названный Воскресенским. А намыли они на нем впоследствии, ни много, ни мало, целых пятьсот пудов золота! И это при том, что Федот Иванович на всех своих шести Берикульских приисках, добыл только сотню. Вот так Рязановы и обошли Поповых, и никакой сказочный Егор Лесной вместе с его самородками им не понадобился!

Иваницкий, сын и племянник золотопромышленников, прекрасно знал о богатейшем Воскресенском прииске, единственном в своем роде в Томской губернии, поэтому только восхищенно покивал головой, и ничего на сей счет не сказал.

– Но тут, Костя, в дело вступил еще один персонаж, о котором я до поры до времени молчал – коллежский советник Асташов! – подмигнул племяннику дядюшка.

– Какой Асташов? – изумился Иваницкий, – неужели Иван Дмитриевич?

– Да, он самый, собственной персоной, – подтвердил Цибульский.

Глава 4. Чиновник и купец

Костя, конечно, не успел познакомиться с Асташовым, ведь тот умер, когда Иваницкому не исполнилось и шести лет. Однако, его личность была прекрасно известна Константину Ивановичу, как и любому другому томичу. Многие годы действительный статский советник Иван Дмитриевич Асташев, получивший за свои заслуги дворянское звание, считался самым влиятельным и богатым жителем Томска. Жил он в собственном доме на Миллионной улице, а усадьба его занимала целый квартал в центре города. Известен был Асташов и своей щедрой благотворительностью. Он выделил деньги на строительство каменного дома для Мариинского детского приюта, и ежегодно перечислял по 3-4 тысячи на его содержание, занимал пост почетного попечителя Томской губернской гимназии, а также принимал активное участие в возведении Троицкого кафедрального собора. Иван Дмитриевич входил в комитет по его строительству, пожертвовал для него кирпич, стоимостью в 24 тысячи рублей, и решал множество организационных вопросов, возникающих в ходе постройки. Но, когда летом 1850 года из-за спешки строителей в одночасье рухнул незавершенный купол собора, похоронив под собой несколько человек, Асташов охладел к своему детищу. В конце жизни он, правда, обещал за свой счет достроить храм, но так и не успел этого сделать. А сам обвалившийся собор, по верху которого проросли приличной величины березки, уже больше тридцати лет стоял посреди Миллионной улицы на заваленном мусором и кирпичом пустыре, носящем громкое имя Ново-соборной площади.