Княгиня Ольга. Стрела разящая

– Ты говоришь, маль… ты говоришь, я уже не вправе распоряжаться моим домом и моей дочерью? – прохрипел Свенельд.

– И не думал я отказывать тебе в праве распоряжаться тем, что принадлежит тебе. – В наступившей тишине, где десятки людей затаили дыхание, голос Логи-Хакон прозвучал немного напряженно, но ясно и четко. – Однако никто не в силах распоряжаться тем, чем владеет кто-то другой. Без согласия моей матери, дроттнинг Сванхейд, и моего брата, князя Ингвара, я не возьму на себя никаких обязательств насчет брака и тем более не стану решать судьбу чужих владений.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что моя дочь недостаточно хороша для тебя? – гневно крикнул Свенельд, не вникая в слишком тонкие для его досады намеки.

И он, прорубив стену этих доводов, вместо того чтобы искать хитро спрятанную дверь, весьма успешно достиг цели. Логи-Хакон встревожился, поняв, что и Свенельд, и, похоже, Предслава видят в Соколине подходящую для него жену. Он не вполне понимал сам, нравится ли ему эта девушка, и, пытаясь это решить, думал о ней довольно часто. Поначалу она показалась ему не особенно красивой, но привлекла необычностью своих повадок; она раздражала, задевала, лишала покоя, приковывала взгляд и мысли, и теперь он уже не придавал значения тому, красива ли она.

Но она родилась от рабыни. От пленницы неведомого рода. Она не могла стать законной женой ему, внуку конунгов и брату князя. Потомку Харальда Боезуба, а через него – и самого Одина. Свенельд несколько забылся, навязывая побочную дочь в невестки своему вождю, пусть и покойному. Заслуги, богатство, почет, влиятельное положение запорошили ему глаза, и он забыл, что все же не ровня сыновьям Олава. Знатные люди, случалось, женились на побочных дочерях конунгов, но где когда бывало наоборот?

Все ждали, что сейчас Свенельд вскочит, сорвет со стены топор или метнет в дерзкого свой кубок. Но вместо этого хозяин, помедлив немного, откинулся к спинке сидения.

– Так я и знал! Ты считаешь, что дочь рабыни недостаточно хороша для тебя. Но сдается мне, ты еще маловато испытывал свою удачу и не можешь решать, что хорошо для тебя, а что нет. Завтра у тебя будет такой случай. Ты будешь состязаться с ней, и если уступишь девчонке, над тобой будут смеяться от Квенланда до Греческого царства. Такой слабак мне в зятья и не годится, так что проваливай домой к своей мамаше… ну, к уважаемой дроттнинг Сванхейд, с низким поклоном от меня. А если ты все же возьмешь верх над девчонкой, значит, твоей удачи хватит на то, чтобы хоть попытаться одолеть того, кто удачу испытывает без малого пять десятков лет! Ты схватишься со мной. И если докажешь, что твоя удача больше моей… тогда и будешь сам решать, что с этим делать дальше! Эй, дочка! – Старик обернулся к Соколине, застывшей, будто береза, с кувшином в руках. – Налей ему еще пива, а то он что-то малость побледнел. Или мне кажется?

Хозяин захохотал, смех перешел в кашель. Соколина, будто проснувшись, подошла к Логи-Хакону и стала лить пиво в его кубок. Потом подняла взгляд. В их глазах – его светло-серых и ее золотисто-желудевых – отражалось одинаковое убеждение: мы в ловушке!

* * *

Вечерело. Возвращались с луга коровы, челядь гнала их в хлевы Свинель-городка, устроенные в клетях на внутренней стороне вала. Челядинки шли доить. Соколина, как всегда, ушла с ужина раньше всех, чтобы проследить за дойкой. Но едва ли она сегодня видела хотя бы то, что делают ее собственные руки.

К стене коровника снаружи небрежно привалились двое. Бьольв жевал травинку, и только самый пристальный взгляд различил бы, что руки у него дрожат. Лис сидел на земле, и на его лице не отражалось ни малейшего беспокойства.

– Давай я сам с ней поговорю, – негромко промолвил он.

Всякий, кто видел их в этот час, мог подумать: парни вышли подышать перед сном и болтают лениво – о том, что и всякий день, и ни о чем по существу.

– Почему ты? – В отличие от Лиса, Бьольву приходилось притворяться невозмутимым. – Я ведь ему в руки дал.

– Но придумал-то я.

Из хлева вышла Соколина с засученными рукавами. Лицо у нее было мрачное. Оба парня, так и не успев договориться, разом подались к ней. Движение их было столь слаженным и хищным, что она невольно вздрогнула от неожиданности и шагнула назад. Потом узнала их.

– Это вы! Чего бродите, как мары полуночные?

– Тебя ждем, – кивнул Лис. – Пойдем-ка отойдем.

– Не пойду! – Соколина вцепилась в косяк. – Надоели вы все мне до смерти!

– Пойдем! – Лис мягко, но крепко взял ее за локоть. – Разговор есть. Нужный.

Лис и в дружине, и в хозяйской семье был известен как человек, слов на ветер не бросающий и по пустякам шуму не подымающий. Поэтому Соколина лишь вздохнула из самой глубины души и покорно пошла с ним к вдоль стены к клетям, где хранились припасы. Иные из них сейчас, пока зрели хлеба, стояли пустыми. Лис открыл дверь, кивнул туда Соколине; она помотала головой, тогда он зашел сам, чтобы скрыться с глаз проходящих по двору, а девушка встала так, чтобы ее прикрывала отворенная дверь. Бьольв, в душе радуясь, что Лис взял все на себя, отошел на пару шагов и сел со скучающим видом наземь – следить, не подойдет ли кто слишком близко.

– Видела рогатину, какую твой отец в избу забрал? – сразу начал Лис.

– Забрал? – Соколина нахмурилась.

Она ушла из гридницы раньше мужчин и не видела, как Свенельд удалился на покой, опираясь, будто на посох, на древко новой рогатины, которую так самовластно выменял у Логи-Хакона. Не так чтобы ему требовалась подпорка, а просто взбрело в голову взять ее с собой и тем выразить нерушимость своих решений.

– Он забрал в избу рогатину, которую взял у рыжего, – подсказал Бьольв. – Ты же видела, как они менялись?

– Ну? – мрачно ответила Соколина.

Ей вспомнился последний взгляд, которым они обменялись с Логи-Хаконом. В тот миг ей впервые пришло на ум, что он-то, в отличие от Ольтура, Володислава и еще многих, вовсе не жаждет ею завладеть. И она до сих пор не поняла, обрадовало ее это открытие или задело. Веселости, во всяком случае, на сердце не прибавилось.

– Забери ее оттуда.

Лис выразился предельно ясно, но Соколина воззрилась на него в недоумении.

– Пойди в избу, и если воевода уже спит, забери эту рогатину, – повторил Лис. – Принеси ее мне. А взамен положишь вот эту.

Он кивнул на рогатину, родную сестру той первой: новое древко, новый наконечник из тех, что лежали в кузне на дощатом ларе. Парни принесли ее с собой и пока положили наземь под стеной клети, чтобы не бросалась в глаза.

– Зачем? – в упор глядя на него, спросила Соколина.

– Так надо.

– Чего вам надо?

– Просто пойди и сделай, если тебе отец родной дорог! – прошипел Бьольв, у которого едва хватало сил таить раздражение.

Обычно он держался гораздо хладнокровнее, но весь этот вечер его била дрожь при мысли, что он своими руками, можно сказать, подсунул вождю негодное оружие. Но кто же мог подумать, что старику втемяшит в голову меняться с гостем?

– Что с ней не так?

– С ней все не так. – Лис не видел смысла запираться, Соколина ведь все равно не смирится с тайной. – Если только ее в дело пустить, нажать – наконечник и отвалится. Ты же не хочешь, чтобы твоего отца… кабан порвал?

Соколина немного подумала. Кажется, Логи-Хакон сказал «твои люди поднесли»?

– Это вы ему… подсунули? – в ужасе прошептала она.

– Да мы ж не для него! – опять прошипел Бьольв. – Это не для старика! Кто ж знал, что он ее себе утянет? Удачи у него многовато, йотунов ты свет, желает раздавать!

– Вы… – Соколина чуть не задохнулась. При виде Бьольва ей на ум пришел Ольтур и то, за что он был изгнан в Веленеж. – Вы…

– Тише! – Лис лишь чуть подался к ней, но взгляд его светлых глаз и напугал, и отрезвил Соколину: она умолкла и плотно прижалась спиной к стене. – Нечего болтать. Иди забери рогатину, если старик спит. Эту положишь на ее место – он не заметит.

Соколина сглотнула, но не нашла в себе сил отлепиться от стены и продолжала стоять неподвижно. Ей хотелось закричать, ударить кого-нибудь… Мысли неслись свистящим вихрем, и с каждым мгновением сердцем прочнее овладевала холодная жуть пополам со жгучим негодованием.

Они хотели убить Хакона! Колючка под седлом была хоть и весьма опасной, но все же шалостью. А вот негодная рогатина перед ловом – это уже смерть. Или тяжкое увечье. Но почему? Что Логи-Хакон им сделал? Ее женская сущность возмущалась тем, как эти люди, среди которых она выросла и считала их своими чуть ли не назваными братьями, безжалостно распорядились судьбой человека – молодого, полного сил, знатного, доблестного и, главное, ничем их не обидевшего! От волнения ей с трудом удавалось связать обрывки мыслей, все эти «зачем?» и «почему?». Сама она надеялась лишь обскакать Логи-Хакон во время состязаний и тем лишить права свататься к ней – раз уж отцу взбрело на ум поставить такое условие. Дальше этого ее строптивость не шла.

– Мы хотим уберечь старика! – Лис обеими руками мягко, но крепко взял ее за плечи и тем заставил обратить на себя внимания. – Ты все знаешь сама: он заставит рыжего состязаться сперва с тобой, потом – с ним самим. Ты же не хочешь, чтобы рыжий его убил? Твоего отца? Ты ведь тоже хочешь, чтобы все оставалось как есть и мы проводили его на тот свет как можно позже?

– Я… еще рано… он еще… меня не одолел…

Соколина не могла смотреть Лису в глаза – слишком холодны и безжалостны они были. И впервые ей пришло на ум, что она совсем не знает этого парня, который прожил при ее отце уже… лет десять и выглядит вчерашним отроком, хотя уже десять лет назад был вполне сложившимся мужчиной и воином. Это Лис еще лет восемь назад, когда Свенельд в последний раз ходил с Ингваром в степь, взял в плен печенега Багишку – тот потом долго жил у Свенельда, именно он научил Соколину скакать по-степняцки, приподнимаясь в стременах.

– Когда он тебя одолеет, будет поздно, – напомнил Лис. – Тогда нам придется… дать ему противника помоложе воеводы, а это уже чревато ссорой с Ингваром и прочими сварами. А так… всякому своя судьба.

– Он сам выбрал, – добавил Бьольв, которому теперь казалось, что так оно и было. – Я ему несколько рогатин предлагал, он эту взял. Но может, еще и обойдется. Или она выдержит. Или кабанов не поднимем.

– Пойдем! – Лис оторвал Соколину от стены и мягко подтолкнул в сторону срединной площадки городка, где стояла воеводская изба. – Забери рогатину, и все будет хорошо. Даже рыжему ничего не грозит, у него хорошее оружие осталось. Выдохни.

Соколина зашла в избу, но тут же вышла с пустыми руками: Свенельд еще не спал, ворочался и кашлял. Во сне он храпел, как три медведя, поэтому ошибиться было трудно.

– Не торчите здесь! – Ей было противно видеть Лиса и Бьольва. – Давайте вашу рогатину! Вот сюда положите, под крыльцо, чтобы не видно было. Я потом ту вынесу и сюда же положу. Уходите!

– Мы не… – Бьольв протянул к ней руку, отчаянно желая оправдаться.

Но она уже отвернулась и ушла.

* * *

На дворе еще не стемнело полностью, но все оконца в воеводской избе были заволочены – от комаров – и висел мрак. Соколина вошла, стараясь шуметь как можно меньше, и села на скамью возле самой двери, возле лохани. Отец не спал: вместо привычного храпа она слышала временами покашливание. Еще нельзя. Надо обождать.

Соколина не любила плакать и делала это очень редко: для слез она была слишком самолюбива и упряма. Но сейчас ей хотелось разреветься от досады.

Рыжий Хакон ворвался в ее жизнь, будто факел в овин. Все еще не полыхало, но уже было очень близко к этому. Для Соколины отец тоже был одним из тех волотов, на костях которых стоит мир, но только он был жив и вечен. Казалось, он так крепок и упрям, что никакие волны времени его не сокрушат. К единственной дочери Свенельд всегда был добр и снисходителен, давал ей полную волю. Десять лет назад, когда она пожелала выучиться стрельбе, он не стал напоминать, что «ты же девчонка», а выдал ей наставника – старого алана по имени Гозар. То же касалось верховой езды: он сам купил ей у угров красивую соловую кобылу, которую она назвала угорским же именем Аранка – «золото». Свенельд лишь смеялся, что по цене своей кобылка оправдывает это имя. Соколина болтала в гриднице с отроками куда охотнее, чем посещала супрядки у Предславы, сколько та ее ни зазывала. О том, что когда-то девушке с такими привычками придется идти замуж, и помину не было. Соколина жила счастливо и не задумывалась о будущем.

И вот с углов ее беспечального существования потянуло дымом. Не враг лихой, а сам отец родной задумал все это разрушить. Сбыть ее замуж, а самому отправиться в Валгаллу! Еще чего! Соколина даже в мыслях не посмела бы сказать об отце, что «старикан-то трёхнулся», как говорили отроки, но признавала, что у парней есть основания так думать.

Мысли ее о женихе, то есть Пламень-Хаконе, были весьма беспорядочны. Глупо спорить: он весьма хорош собой, держится учтиво, но твердо, а знатностью рода не уступит никакому князю. Все в ней противилось мысли о переменах, но не сказать чтобы Логи-Хакон был ей противен сам по себе. Ну, может быть, когда-нибудь, если через много-много лет отец все-таки умрет… а набирать себе девичью дружину ей не захочется…

Однако судьба не намеревалась давать ей столько времени. Отец вдруг решил устроить все прямо сейчас: ее свадьбу и свои похороны. За эти несколько дней Соколина поверила: он не шутит. Ей ли было не знать упрямства своего отца: если сказал, сделает так, значит, сделает!

И вот, пока она пыталась привыкнуть к мысли, что этот рыжий – ее будущий муж… Пусть отец поставит ему условие, что он не станет запрещать ей забавы, к которым она привыкла в девичестве…

Так вот, не успела она все это обдумать, как оказалось, что решать ее судьбу взялся не только отец! Все эти, кого она помнит мальчишками, подносящими стрелы, тоже навострились прясть нити Рожаниц! Засели у подножия Ясеня среди старушек норн и принялись резать ей жребий! Ольтур, Бьольв, Лис и даже раззява Кислый собираются пойти против воли вождя и отнять у нее жениха! А у самого Хакона – жизнь.

А ей-то, Соколине, что теперь делать? Рассказать отцу она не смела, предвидя страшную бурю в привычном мире дружины. Хватит того, что Ольту с Кислым выгнали из дома, а без них уже как-то все не то… Обсуждать с самими негодяями она тоже не будет. Из женщин Соколина дружила только с Предславой – не поговорить ли с ней…

Но Предслава – родная племянница Логи-Хакона. И уже приняла его в свое сердце как дорогого и любимого родича. Понятно, что она скажет, стоит ей хотя бы заподозрить…

А может, она что-то уже знает! Соколина вспомнила, какой беспокойный вид был у Предславы в последние дни, как наливались тревогой ее глаза при упоминании Логи-Хакона…

Тишину избы прорезал раскат натужного храпа. Будто разбуженная, Соколина встрепенулась.

Спит!

Сердце оборвалось: пришла пора действовать. Она встала, но не сразу сдвинулась с места, а еще немного послушала привычные налеты рева и рычанья, несущиеся со стороны отцовской лежанки.

Рогатина. Новая рогатина, которую отец у всех на глазах взял у Логи-Хакона в обмен на свою старую. Потому что «нажать – наконечник и отвалится». Она же не хочет, чтобы ее отца кабан порвал?

А они хотели, чтобы кабан порвал Логи-Хакона. Все очень просто и понятно…

Соколина стояла неподвижно, но ей казалось, что она идет в темноте по жердочке над пропастью. Один неверный шаг, даже просто неловкое движение – и… «в ямку – бух!», как говорит Предслава, качая на коленях какое-нибудь из своих чад.

Но эту рогатину у отца надо забрать. В пожелании ему долгих лет они с Лисом, по крайней мере, едины.

Соколина неслышно сделала несколько шагов и принялась шарить по стене. Она не видела, где отец поставил рогатину – большая часть его оружия хранилась в гриднице, здесь был только меч у лежанки и боевой топор в ларе, – но вскоре нащупала длинное древко. Тихо забрала его и двинулась наружу.

На полпути замерла, чувствуя, что в избе как-то подозрительно тихо. Но тут тишина взорвалась храпом, и Соколина, успокоенная, толкнула дверь.

Она вышла на крыльцо и огляделась. Сумерки заметно сгустились, ворота городка были давно закрыты, повисла тишина. Все спали, кроме дозорного десятка на стене: челядь отдыхала от дневных трудов, отроки отсыпались перед завтрашним ранним подъемом. С рогатиной в руке Соколина ощутила прилив спокойствия и мужества. Что она, в самом-то деле, разнюнилась, как… как девка!

Теперь ей было ясно, что делать. Ради Предславы, ради чести отцовского дома, ради мира в земле Деревской она не может допустить гибели Логи-Хакона, родного брата Ингвара киевского. А для Свенельдовой дружины, в общем, безразлично, умрет он или просто исчезнет с глаз. И для нее самой тоже… да!

Все так же, с рогатиной в руке, она уверенно направилась к гостевой избе. Искать кого-то из челяди, объяснять, подсылать, ждать – на это у нее сейчас не было ни времени, ни терпения. Поэтому она просто вошла под навес гостевой избы, толкнула дверь и ступила в темноту.

И тут же споткнулась об кого-то: этот кто-то лежал на полу возле двери и вскочил, услышав скрип. Наверное, копье в руке ночного пришельца он увидел раньше, чем все остальное, поскольку успел предостерегающе вскрикнуть, отскочил и тоже хватил какое-то оружие.

– Да тише, дурни! – вполголоса крикнула Соколина, плотно закрывая за собой дверь. – Мне надо с вашим князем потолковать.

Во тьме зашуршало, раздались возгласы: «Кто здесь?». Заволоки на оконцах были отодвинуты ради духоты, и, когда глаза привыкли, Соколина разглядела обитателей избы: частью они свешивали головы с полатей, частью уже стояли на полу: босые, в исподнем, с топорами и мечами в руках. Иные и со щитом. Будто ждали…

Даже летом вождь и его приближенные занимали место в середине спального помоста, возле очага. По летнему времени очаг не горел, но среди приподнявшихся фигур Соколина узнала Логи-Хакона.

– Кто это? – спросил он.

– Дочь Свенельда, – ответил ему кто-то возле двери.

– Ты хочешь поговорить со мной?

В голосе Логи-Хакона слышалось вполне ожидаемое удивление, но Соколину оно почему-то задело. Как будто простой разговор меж ними ему казался чем-то невероятным! А еще жених!

Тут она вспомнила, что он-то ей в женихи не набивался, и стало обидно. И чего она притащилась к нему среди ночи, с рогатиной в руке, будто валькирия!

– Не могла бы ты обождать снаружи, совсем немного, – мягко попросил Логи-Хакон. Теперь в его голосе слышалось уважение, и у Соколины немного отлегло от сердца. – Я буду рад поговорить с тобой, но хотелось бы сперва одеться.

– Я буду позади дома. Приходи поскорее. И пусть здесь будет тихо!

Соколина вышла, огляделась: двор по-прежнему был пуст. Она зашла за угол и прислонилась к стене, опираясь на рогатину. Почти сразу за угол заглянул какой-то парень из Хаконовых хирдманов – убедиться, что здесь не засада. А потом появился Логи-Хакон: уже одетый, опять в ту же красную рубаху, с поясом, с заплетенными в косу волосами.

– Немного… неожиданная встреча! – Он неуверенно рассмеялся. – Ты хочешь обсудить… условия нашего состязания?

И посмотрел на рогатину в ее руке.

Мысль о том, что ее привели любовные помыслы, явно не пришла ему в голову. Соколине следовало бы этому порадоваться, но она почему-то ощутила досаду.

– Я хочу обсудить условия, как тебе уйти отсюда живым, – утомленно ответила она.

Логи-Хакон помолчал, потом спросил без удивления:

– Уже до этого дошло?

– Тебя уже два раза хотели убить. Один раз помешал ты сам, второй – мой отец.

– Этого хотел твой отец? – быстро спросил Логи-Хакон.

– Нет! – возмущенно воскликнула Соколина. – Мой отец никогда не позволит… ты гость в его доме… брат его воспитанника! И он правда хочет, чтобы ты его убил, а не он тебя!

– О боги! – Логи-Хакон с досадой ударил кулаком по стене. – Он все-таки не шутит?

– Нет!

– Я не буду этого делать! – Логи-Хакон посмотрел на Соколину так, будто это она его подбивала на убийство Свенельда. – Как я потом покажусь на глаза Ингвару?

И тут ему вдруг пришло в голову: если не сам Ингвар, то дружина Ингвара была бы ему весьма благодарна за этот подвиг. А значит, и Ингвар вынужден будет рано или поздно смириться и простить.

О боги! Не для этого ли его сюда послали, заботливо предупредив о тяжелом нраве Свенельда? От этой мысли похолодели жилы.

– Тебе и не позволят, – отчужденно сказала Соколина. – Вместо этого убьют тебя самого.

– Люди… ваши отроки?

Девушка кивнула.

– И у тебя есть один способ не стать ни убитым, ни убийцей. Уезжай. Прямо сейчас.

Логи-Хакон помолчал. Не было нужды задавать вопросы «почему?» или «что я им сделал?». Он знал на них ответы не хуже, а то и лучше самой Соколины, потому что этот предмет был ему гораздо лучше знаком.

– Но я не могу позволить… Это будет выглядеть, как будто я сбежал… испугавшись состязания с женщиной!

Эта мысль пришла ему только сейчас и привела в ужас.

– Нет! – Логи-Хакон решительно мотнул головой. – Этого я сделать не могу.

– И что ты думаешь делать? – Соколина торопливо поставила рогатину к стене, сжала кулаки и подалась к Логи-Хакону, будто собираясь стукнуть для вразумления – как могла бы поступить с Кислым, Ранотой или Бримиром. – К моему отцу я тебя не подпущу! И парни не подпустят. Значит, ты предпочитаешь дурацкую смерть?

– А ваши парни так трусливы, что могут только посягать на чужую жизнь тайком?

– Они не трусы! – горячо возразила Соколина, хотя сама недавно в досаде подумала так. – Но они не хотят менять вождя!

– А впрочем, ты права, – согласился Логи-Хакон. – Здесь нет никого, кто был бы мне равен.

– Ах ты заносчивый щенок! – вдруг раздался рядом рев.

Соколина и Логи-Хакон разом вздрогнули и в невольном порыве подались друг к другу. Поскольку девушка все еще держала руки приподнятыми, будто собираясь драться, а Логи-Хакон опирался вытянутой рукой о стену, теперь это выглядело, будто они норовят слиться в объятии.

Из-за другого угла избы появился Свенельд: всклокоченный, лишь в сорочке и портах с простым поясом, и очень злой.

– Я сразу понял: ты уж слишком много о себе мнишь! – рявкнул он и шагнул к ним.

Соколина успела за один миг подумать сразу о многом. Недооценила она своего отца, а напрасно. Доблесть не пропьешь, как говорят старые хирдманы. Несмотря на годы, он оставался воином, который любого заткнет за пояс: бдительным, осторожным и терпеливым. Обманул ли он ее притворным храпом, или потом проснулся и обнаружил, что в избе нет ни дочери, ни новой рогатины, а это уж точно неспроста?

– Вот как ты не желаешь жениться на моей дочери! – продолжал он, медленно делая к ним шаг за шагом вдоль бревенчатой стены. – Ты, видать, решил обойтись без женитьбы и просто ее одурачить – ты вот попробуй-ка одурачить меня!

Пока он шел, эти двое не оставались безучастны. Логи-Хакон невольно пытался отстраниться от Соколины, чтобы не задеть ее в случае драки; Соколина, напротив, придвинулась еще ближе и вцепилась в его рубаху, надеясь таким образом не дать отцу на него наброситься. Со стороны это было очень похоже на некую любовную борьбу и лишь укрепило старика в его подозрениях.

– То он не будет жениться, потому что она не слишком для него хороша, а то он заманивает ее ночью за угол! Сам не знаешь, как быть с твоим негодным корешком, так я тебе его оторву напрочь!

– Это я его заманила! – крикнула Соколина в лицо Свенельду, повернувшись и прижавшись спиной к Логи-Хакону, чтобы заслонить его собой. – А не он меня!

Логи-Хакон молчал, не пытаясь снять обвинение, но Соколина никак не могла допустить, чтобы другой пострадал за ее собственную вину. Такого она никогда бы себе не простила.

Взяв девушку за плечи Логи-Хакон, попытался отодвинуть в сторону, но она упиралась изо всех сил. Приблизившись, Свенельд выбросил руку, ухватил дочь за основание косы – привычным движением, явно не в первый раз, – и отшвырнул прочь.

Освободившись, Логи-Хакон шагнул назад, дабы выбраться на простор, и приготовился к драке.

– Давай, старый хрен! – позвал он, с ненавистью глядя в угрюмые глаза Свенельда под косматыми бровями. – Довольно я тебя терпел, ляд тебя бей! Ты бранишь меня дураком и неудачником при моей и твоей дружине, распоряжаешься мной, будто своим холопом, но больше этого не будет! Если ты так прыток, то давай, выясним наконец, вправе ли ты давать волю языку!

Лицо Свенельда неожиданно прояснилось, и тут между ними вклинилось нечто весьма объемное.

– А ну прекратите! – с трудом пытаясь придать почтительность своему властному голосу, воскликнул Сигге Сакс. – Вы оба – слишком знатные и уважаемые люди, чтобы бить друг другу морды, будто отроки!

Оба противника невольно огляделись: вокруг было полно народу. С одной стороны столпились хирдманы Логи-Хакона, с другой – отроки Свенельда. Оружия ни у кого в руках не было, но решительные лица говорили о готовности постоять за жизнь и честь вождя.