Россия и мусульманский мир № 3 / 2011

Не стоит, видимо, даже и сегодня отворачиваться от еще одной, в высшей степени неясной пока проблемы – возможной массированной иммиграции в Россию извне. Любая мыслимая чисто переселенческая (из внутренних регионов России и ближайших постсоветских государств) политика объективно не может решить проблему депопуляции восточных регионов страны. Опыт Екатерины II здесь тоже вряд ли поможет: не те масштабы, да и остатки «неприкаянного» европейского населения сохранились разве только в Южной Африке. Сегодня ни руководство страны, ни тем более ее население не готовы не только решать, даже и ставить этот вопрос. Однако жизнь идет, и, вероятно, рано или поздно его решать все же придется.

И евро-атлантический, и восточно-азиатский векторы международной политики России отнюдь, конечно, не означают, что ее интересами в других регионах мира можно и пренебречь. Помимо общеполитических соображений эти регионы представляют для нее, возможно, единственную реальную надежду (если она всерьез ставит перед собой задачу модернизации, чтобы не скатиться в ближайшие одно-два десятилетия окончательно к статусу энергосырьевого придатка высокоразвитого мира) прорваться на мировые рынки с высокотехнологической, да и просто высокотехнической продукцией. Сегодня высокотехнологическая продукция составляет менее 1 % ее экспорта, а машины и другая продукция высокой степени обработки – менее 10 %. Неприученной и непривыкшей к жесткой конкуренции России не скоро удастся отвоевать себе достойное место на рынках индустриальных стран. А на рынках развивающихся государств она (естественно, при сохранении должного качества продукции) может конкурировать хотя бы условиями поставки – ценой, кредитом, запчастями, надежным обслуживанием и пр.

В этой связи встает, понятно, вопрос: будет ли в конце концов Россия в обязательном порядке подчиняться правилам ВТО или она останется еще надолго (а то и навсегда) аутсайдером? Как известно, переговоры о вступлении России в эту организацию идут уже около 15 лет и пока все еще балансируют на грани срыва. Думается, сложившаяся ситуация не может быть оценена однозначно. Конечно, выгода от вступления в ВТО для наших экспортеров некоторых первично обработанных видов продукции (например, металлов) в результате снижения тарифов, отмены квот и прямых запретов и пр. представляется реальной: по ряду оценок она может достичь 3 млрд. долл. в год (т.е. порядка 2 % нашего экспорта). Удешевление импорта новой техники и технологий в результате устранения всякого рода препятствий, в том числе налоговых, тоже вполне реально. Но как режим ВТО с его отменой или заметным ограничением таможенных тарифов и других импортных барьеров скажется на интересах наших и без того дышащих на ладан отечественных производителей (например, текстильной или швейной, пищевой или автомобильной отраслях промышленности, а также на сельскохозяйственном производстве)? Думается, пока они так или иначе не поднимутся, стратегия модернизации в результате вступления в ВТО может вновь (в который раз) столкнуться с самыми разрушительными последствиями.

Определенная настороженность в этом вопросе вполне понятна. Международные организации тоже ведь бывают разные. Есть ООН, но есть, скажем, и НАТО. И разгромленная, разбомбленная ни с того, ни с сего Югославия является убедительным предупреждением, что в подобных вопросах осторожность и осмотрительность никогда не помешают.

Россия активно участвует в работе «восьмерки», а теперь и «двадцатки», она является членом МВФ и Мирового банка, она высоко ставит свое членство в ШОС и ОДКБ, она ведет регулярные консультации и переговоры по линии Россия – НАТО и Россия – Евросоюз, включая и недавнюю совместную ростовскую инициативу «Партнерство для модернизации». В конце концов, это та густая сеть соглашений и организаций, которая так или иначе опутывает сегодня все континенты. И провозглашенный Россией курс на радикальную модернизацию страны, не угрожая никому, органично вписывает ее в то русло, по которому движется сегодня весь цивилизованный мир.

«Современная Европа», М., 2010, № 4, с. 7–16.

РОССИЯ И СТРАНЫ ВОСТОКА

ПОСЛЕ КРАХА РЕАЛЬНОГО

СОЦИАЛИЗМА И РАСПАДА СССР

Алексей Кива, доктор исторических наук (ИВ РАН)

После распада СССР и краха реального социализма все внимание нашей новой политической элиты сосредоточилось на странах Запада и США в особенности. Но не только элитой, но и значительной частью широких слоев населения отношения Россия – Запад воспринимались как новая страница в нашей истории. «Запад нам поможет» – эти слова можно было слышать в самых разных аудиториях. Эти ожидания возникли еще в годы инициированной М. Горбачёвым перестройки и покоились на том, что новое советское руководство сделало ряд крупных шагов в интересах коренного улучшения отношений СССР со странами Запада и в первую очередь с США. Покончило с гонкой вооружений, пошло на сокращение ракетно-ядерного потенциала, в том числе на уничтожение самых мощных и совершенных в мире ракет СС-20 («Сатана»), способных преодолевать любую противоракетную оборону противника. Согласилось на объединение двух Германий (а фактически на поглощение ФРГ ГДР) и ликвидацию военного блока социалистических стран – Организации Варшавского договора (ОВД). Притом что оно доверилось устным заверениям лидеров западных стран, что военный блок НАТО не будет расширяться за счет стран, входивших в ОВД. Горбачёв и его ближайшее окружение провозгласили своей целью устранение всех препятствий на пути интеграции СССР в европейское сообщество – «вхождение в общеевропейский дом».

Президент РФ Б.Н. Ельцин пошел еще дальше. При участии прозападной либеральной интеллигенции и безучастии широких слоев населения, разочаровавшихся в реальном социализме, он активно работал на разрушение «красной империи», как называли на Западе СССР, и социалистического строя. И, повторюсь, не только новой элите, либералам-западникам, но и многим нашим простым гражданам казалось, что коль скоро Россия как несущая конструкция СССР сама ликвидировала враждебный Западу государственный и общественный строй, то он, Запад, просто обязан помочь нам и совершить конверсию, и с наименьшими издержками перевести государственную плановую экономику на рельсы рыночного развития.

Эта вера была настолько сильна в окружении президента РФ Ельцина, что Россию стали реформировать по модели, созданной в США, и при непосредственном участии американских советников во главе с профессором Гарвардского университета Джеффри Саксом, который, как потом стало известно, давал не только советы правительству, но и готовил для президента Ельцина проекты указов. После провала реформ в свое оправдание Сакс скажет, что американские советники при правительстве Ельцина–Гайдара оказались в ситуации хирурга, который видел, что операция неизбежна, однако когда он вскрыл больного, то увидел, что органы у него расположены не так, как у людей, которых он до этого оперировал. Но если за этим нет лукавства, то это больше говорит о неопытности «хирурга», нежели об особенностях анатомии «больного».

И еще. Почему-то Ельцину и его окружению не приходила в голову очень простая мысль: Америка не заинтересована в успешном реформировании новой России, дабы та не стала центром сплочения стран СНГ в более тесный союз, чем-то напоминающий СССР. Мне откровенно говорила об этом канадская журналистка, работавшая в Москве: «Как вы понимаете, господин Кива, Запад не хочет допустить создания на базе распавшегося СССР новой сверхдержавы. И ключевой вопрос для нас состоит в том, чтобы не допустить сближения Украины с Россией». Понятно, что если обвалить экономику и обесточить госбюджет, то тут на первый план встанет вопрос о выживании самой России, вынужденной с протянутой рукой стоять перед западными финансовыми центрами, которые к тому же будут диктовать ей, что и как делать. И это, как известно, и делал Международный валютный фонд (МВФ).

Забегая вперед, скажу, что отрезвление ельцинской команды наступило лишь тогда, когда, вопреки обещаниям, Запад стал продвигать НАТО на Восток, а высокопоставленные чиновники Белого дома стали открыто заявлять о намерении США «осваивать постсоветское пространство». То есть тормозить процесс интеграции в странах СНГ с конечной целью свести на нет влияние России в странах, с которыми она сотни лет жила в едином государстве. А агрессия стран НАТО против Югославии в 1999 г. поставила крест еще на одном мифе руководства постсоветской России – насчет того, что у нашей страны больше нет внешних врагов.

Именно ориентация только на Запад, на его помощь, на его подсказки по части реформирования страны в последние годы существования СССР, а затем и в новой России привела к свертыванию наших связей со странами Востока, к потере позиций, завоеванных нелегкой ценой, а нередко и кровью. Мы, по сути, бежали из стран «третьего мира», включая те, в которые мы вложили десятки миллиардов долларов, с которыми у нас были самые широкие и взаимовыгодные связи или которые имели для нас важное стратегическое значение. Мы потеряли многие дружеские режимы, которые в тяжелое время противоборства двух общественных систем и двух военных блоков были на нашей стороне. Скажем, поддержи мы умеренный режим Наджибуллы в Афганистане – и ситуация там могла бы сложиться совсем по-другому, чем она сложилась. Это же относится и к некоторым другим дружественным нам режимам. Мы оставили военную базу Камрань во Вьетнаме, хотя нас никто оттуда не выталкивал. Даже с Индией наши торгово-экономические отношения скукожились до невероятно малой величины. И лишь острая необходимость поддерживать от окончательного разрушения наш ВПК (ныне ОПК) заставляла новые российские власти смотреть в сторону Востока.

Однако не меньшее значение наиболее продвинутые страны Востока имели для нас и с точки зрения их опыта экономической модернизации. Наши, горбачёвские реформаторы и ельцинские демократы не понимали простой вещи. Ученые и специалисты в странах Запада, за редким исключением, не знали и до сих пор не знают, какими методами, через какие этапы, ступени совершается переход от государственной экономики к рыночной. Даже там, где это имело место, это было давно и давно забыто. Мой опыт пребывания в качестве приглашенного профессора в научно-исследовательском институте в ФРГ убедил меня в этом. Лишь отдельные ученые старшего поколения помнят, что и послевоенная Германия (Западная Германия) строила новую экономику последовательно, от низшей ступени к высшей, и с немалой долей государственного регулирования. Никаких «шоков» и обвальных грошовых приватизации там не было. Да, там не было и плана, как во Франции или в Японии, но там были «рекомендации» центральных властей субъектам экономического процесса, которым следовали законопослушные немцы. А обвальную ликвидацию государственного сектора и, прежде всего нерентабельных производств, в бывшей ГДР нельзя назвать удачным опытом. Это породило острейшие экономические, социальные и духовно-нравственные проблемы в «новых землях» (бывшая Восточная Германия), потребовало гигантских средств со стороны «старых земель» (бывшая Западная Германия) и надолго затормозило быстрый рост объединенной Германии.

Где был нужный нам опыт? Он был в Японии, Южной Корее, Индии и особенно в Китае, поскольку там создавалась рыночная экономика в сходных с нашими условиях господства централизованной плановой экономики. Еще в годы горбачёвской перестройки наши выдающиеся ученые предлагали властям обратиться к опыту Китая, начавшего реформы в конце 1978 г. и за первые 10 лет добившегося колоссальных успехов. Схожую с китайской модель, в частности, предложил наш видный экономист академик РАН В. Полтерович. А крупный специалист по Китаю академик В. Мясников даже пригласил в Москву для беседы с кремлевскими экономистами гениального, по его словам, китайского экономиста Чэнь Ицзы, которого Дэн Сяопин, придя к власти, в буквальном смысле слова вытащил из тюрьмы, куда его в 1956 г. запрятали маоисты за «буржуазный уклон». Именно Чэнь Ицзы сыграл важнейшую роль в создании китайской модели реформ.

Однако старания наших ученых оказались тщетными. Так называемые «консерваторы» (сторонники Е. Лигачёва) видели в китайской модели «отступление от марксизма-ленинизма, а «реформаторы» (сподвижники М. Горбачёва, Э. Шеварднадзе и А.Н. Яковлева) боялись не угодить «западным друзьям» и западному общественному мнению, осуждавшим китайское руковод-ство за антидемократическую политику. А что касается прозападно настроенных ельцинских либерал-демократов (Е. Гайдар, А. Чубайс и др.), то они напрочь отметали опыт стран Востока. А ведь было немало ценного и в деятельности финансово-промышленных групп Японии и Южной Кореи, в том, как в этих странах государство стимулирует внешнюю торговлю и технический прогресс, обеспечивает приток в экономику передовых западных технологий. И у Индии можно было поучиться глубоко продуманной поэтапной приватизации и финансово-банковской политике, препятствовавшей бегству из страны капитала.

Чтобы не обрушить экономику, социальную сферу и научно-техническую инфраструктуру, не породить редкие в мировой истории организованную преступность и коррупцию, не взорвать духовно-нравственную атмосферу, не усугубить до предела демографическую проблему и не вызвать «сверхсмертность», нам нужна была совсем другая модель. Нам нужен был сравнительно длительный этап госкапитализма, через который прошли практически все «новые индустриальные страны», и наш социализм, пусть казарменный или «нищий», как называли его в Польше, надо было не разрушать «до основанья», а трансформировать в общество социал-демократического типа по примеру Скандинавских стран.

За годы, прошедшие после развала СССР и краха мирового социализма, в странах Востока произошли и происходят разнонаправленные события, на которые следует лишь указать, не выстраивая их в какой-то логический ряд.

Первое. Исчезли с политической сцены страны социалистической ориентации, уменьшилось, но не сошло на нет влияние в обществах стран Востока социалистической идеи. В целом ряде стран, которые мы считали странами социалистической ориентации, у власти находятся все те же партии, что и раньше. Многие партии афро-азиатского мира, включая и правящие, входят в Социалистический Интернационал (Социнтерн). Не отказались от социалистической идеи Китай, Вьетнам и Лаос. Вполне возможно, что идея социализма в том или ином обличье («новый социализм», «третий путь» и пр.) в афро-азиатском мире в ближайшем будущем обретет второе дыхание. Что уже происходит в странах Латинской Америки. Проявится ли эта тенденция на других континентах под влиянием мирового кризиса, сказать трудно.

Второе. Ускорилась дифференциация афро-азиатских стран по уровню развития. Этому в немалой мере способствовал набирающий обороты процесс глобализации. По-прежнему называющий себя развивающейся страной Китай вот уже 30 лет демонстрирует редкие в мировой истории, тем более для такой огромной страны, темпы роста ВВП (в среднем 10 % в год) и промышленного производства (до 15 % в год). Ускорилось развитие (8–9 % – ежегодный рост ВВП) второй крупнейшей страны мира – Индии. Пережив глубокий финансовый и политический кризис, четвертая в мире по численности населения страна – Индонезия добилась в последние годы значительных успехов и вошла в число «новых индустриальных стран» третьего поколения. В клуб развитых стран уже фактически вступила Республика Корея, с каждым годом увеличивающая ассортимент и объем высокотехнологичной продукции. Быстрый рост характерен практически для всех «новых индустриальных стран». Зоной социально-экономического застоя являются лишь несколько азиатских стран, и в частности Мьянма (бывшая Бирма).

В арабском мире завидный прогресс демонстрируют богатые нефтью страны Персидского залива, и в первую очередь Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты (ОАЕ), умело использовавшие высокие цены на нефть для ускорения своего развития. Успехи Саудовской Аравии в экономическом развитии (помноженные на огромные запасы нефти) обеспечили ей место в «группе двадцати» (G20), где она стала единственной страной арабского мира. В то же время целый ряд арабских стран (Алжир, Йемен и др.) по-прежнему стоят перед острыми социально-экономическими проблемами, что сказывается на их политической стабильности.

Неожиданно для многих на африканском континенте в числе наиболее быстро растущих стран оказалась Южно-Африканская Республика, в которой долгое время царил режим апартеида и расовой дискриминации. Сказалась мудрость последнего белого президента Фредерика Де Клерка, который в 1991 г. отменил закон о сегрегации и вместе с проявившим не меньшую мудрость Нельсоном Манделой взял курс на создание условий для формирования в ЮАР многорасового общества. Став в 1994 г. президентом, Мандела не стал ущемлять белое меньшинство и, в частности, вытеснять его из экономической и общественной жизни (как это, например, имело место в Зимбабве). Напротив, он активно продолжал взятый на формирование многорасового общества курс, который успешно продолжает сменивший его на посту президента (1999) Табо Мбеки. И как результат, ЮАР стала единственной африканской страной, которая вошла в «группу двадцати» (G20).

Пока еще большинство стран Тропической Африки находятся в бедственном положении. Именно это стало основной причиной многочисленных кровавых этнических конфликтов и гражданских войн, появления партизанских движений и террористических организаций. На смену ушедших в прошлое тиранических режимов в Уганде, Центрально-Африканской Республике и некоторых других странах пришли новые тиранические режимы, и прежде всего в Судане и Зимбабве.

От повстанческих движений, террористических организаций и особенно терактов не свободны и страны других регионов. В числе этих стран Алжир, Индия, Пакистан, Шри-Ланка, Египет, Индонезия, Турция и др. Некоторые авторы высказывают сомнительную мысль о том, что в такую брутальную форму перерастает национально-освободительное движение.

По сходной логике можно утверждать, что оно, национально-освободительное движение, «перетекает» в развитые страны. Сопровождавшиеся бессмысленными поджогами машин и разрушением объектов социальной инфраструктуры бунты иммигрантов – выходцев из бывших французских колоний в пригородах Парижа и других крупных городов осенью 2005 г. (так называемая «Осенняя интифада-2005») – это тоже, пусть и извращенная, но борьба за свои права, только уже в метрополии. Бунты арабо-мусульманской молодежи перекинулись и на некоторые другие европейские страны, хотя и не получили там широкого размаха. Весной 2007 г. бунты в пригородах Парижа повторились, хотя и не в прежних масштабах. Их повторение возможно и в будущем.

Мир поистине стал неделим, и беды бывших колоний неизбежно будут давать о себе знать (и уже дают!) в бывших метрополиях и развитых странах вообще. Даже если резко уменьшить приток иммигрантов из бывших колоний в западные страны, то и в этом случае численность выходцев с «бедного Юга» будет неуклонно увеличиваться по отношению к коренному населению за счет быстрого естественного прироста. Поэтому если «богатый Север» хочет сохранить нынешнюю политическую и социальную стабильность, то он, с одной стороны, должен повернуться лицом к «бедному Югу», а с другой – серьезно заняться проблемой интеграции выходцев с «Юга» во все структуры общества, а в перспективе – в каких-то странах – возможно, формированием многорасового общества, как это имеет место в США.

Третье. В условиях резко ускорившейся глобализации наибольших успехов добиваются те страны, которые, используя свои естественные преимущества (скажем, богатые запасы ценного сырья, в большей или меньшей степени развитую инфраструктуру, квалифицированную и/или дешевую рабочую силу, вековые навыки ремесла, выгодное географическое положение и пр.), активно включаются в глобальную экономику и занимают свои ниши в мировом разделении труда. На этих принципах выросли «азиатские драконы». Фактически на этих же принципах состоялось и «экономическое чудо» Китая. Рост инновационного сектора экономики Индии тоже покоится на этих принципах.

В то же время глобализация как объективный процесс, направляемый, однако, наиболее развитыми странами, во главу угла ставит конкурентоспособность технологий, товаров, услуг, национальных экономик в целом. В этих условиях наименее развитые страны оказываются в чрезвычайно трудном положении. Собственными силами они не могут найти себе достойного места в мировом разделении труда. Ибо далеко не у всех есть такие естественные преимущества, которые позволяют им сформировать конкурентоспособные производства, не говоря уже о конкурентоспособных экономиках. Сохранившаяся монокультурная направленность экономики может быть преодолена только с помощью развитых стран. Бедственное положение многих бывших колоний, конечно, имеет ряд причин. Но одной из очевидных является то, что когда мировая система социализма потерпела крах, наиболее бедные развивающиеся страны, за выбор общественного пути которых боролись две мировые общественные системы, на долгое время выпали из сферы интересов великих держав.

Четвертое. В постсоветскую эпоху в странах Востока возникла угроза появления новых ядерных стран (КНДР, Иран). Став единственной в мире сверхдержавой и посчитав себя вершителем судеб мира, США под фальшивым предлогом совершили агрессию против Ирака и пригрозили расправой с государствами «оси зла», в число которых включили КНДР и Иран. Все это, с одной стороны, заставило эти страны ускорить разработку ядерного оружия, привело к победе на президентских выборах в Иране самого радикального кандидата в президенты, «заморозило» трансформацию северокорейского изоляционистского режима, а с другой стороны, способствовало превращению до этого, по существу, светского Ирака в рассадник исламского фундаментализма.

Вызовы для России в XXI в

Известно, что президент Д. Медведев еще в ходе предвыборной президентской кампании выдвинул идею модернизации страны в составе четырех «и»: институты, инновации, инфраструктура, инвестиции. Потом появилось и пятое «и» – интеллект, т.е. знания. Это дало старт обсуждению проблем модернизации страны в общественных и особенно научных кругах. Уже после избрания президентом Д. Медведев призвал ученых РАН высказать свои соображения о проблемах модернизации страны и поручил созданному под его кураторством Институту современного развития (ИНСОР) разрабатывать эту проблематику. А в своей интернет-статье «Россия, вперед!», опубликованной на официальном президентском сайте 10 сентября 2009 г., Медведев дал развернутую картину преобразований, которые в итоге должны превратить Россию в современное процветающее демократическое государство. Я напомню вкратце содержание этой статьи.

Во-первых, президент поставил вопрос о комплексной модернизации России, включая политическую систему, а не только экономику. Но модернизацией постепенной, поэтапной, не нарушающей стабильность в стране. Конечная ее цель – построение процветающего, открытого демократического общества на базе инновационной экономики.

Во-вторых, в отличие от того, что говорилось правительством и руководством Госдумы по поводу нашего быстрого экономического роста, Медведев подчеркнул тяжелое положение российской экономики, которая, по существу, не развивалась последние 20 лет, не считая роста ВВП за счет небывало высоких цен на экспортируемое сырье. Указал и на причины фактического неразвития страны.

В-третьих, президент заявил, что «модернизация российской демократии, формирование новой экономики возможны только в том случае, если мы воспользуемся интеллектуальными ресурсами постиндустриального общества. Без всяких комплексов, открыто и прагматично. Нам нужны деньги и технологии стран Европы, Америки и Азии». Так откровенно и честно до Медведева еще никто не говорил из высших должностных лиц.

В-четвертых, президент по-новому поставил вопрос о проведении государством внешней политики, которая бы исключала враждебность, обидчивость, кичливость, закомплексованность, ностальгию и пр., а основывалась на «стратегических долгосрочных целях модернизации России».

Появление этой статьи стимулировало уже идущие дискуссии о путях и методах перевода сырьевой экономики страны на рельсы инновационного развития. До этого мнение крупнейших ученых РАН чиновники, определяющие экономический курс государства, практически всегда игнорировали, что, как стало теперь очевидно всем, имеет катастрофические для страны последствия. В погоне вначале за дележом собственности, созданной тремя поколениями россиян, а затем за легко получаемыми деньгами от продажи углеводородов правящий класс предал забвению идею развития. Как заявил академик РАН Р. Нигматулин, то, что считалось у нас экономическим ростом после 1999 г., на деле есть время потерянных возможностей. Мы потеряли машиностроение, авиастроение, производство бытовой электроники, лекарств и пр. Мы начали прогрессирующе отставать уже и от стран, которым СССР помогал создавать зачатки экономики и научно-технической инфраструктуры. Как отметил директор ИМЭМО РАН академик РАН А. Дынкин, «по эффективности наша экономика находится примерно на уровне западноевропейской конца 60-х годов и Южной Кореи – начала 90-х годов». Как с горечью сказал академик РАН В. Маслов, «кризис можно было предотвратить», а «нынешнее отречение от науки на деле самоубийственно для страны». Об этом же не раз заявлял и лауреат Нобелевской премии академик Жорес Алферов.