Россия и мусульманский мир № 8 / 2010

Подчинение одного континента другому не следует понимать как приказ в духе «встать-лечь». Для этого нет необходимости, хотя отношения между ними носят непростой характер. Бывают и осложнения. Но совпадение цивилизационных ценностей является залогом органического союза США и Европы. Экспертами часто переоцениваются расхождения между ними в пользу Европы, при этом отмечается ее самостоятельная и прогрессивная роль в подходе к тому или иному вопросу. Отдавая должное позиции «обелить Европу», нужно вместе с тем отметить, что речь идет об отдельных аспектах мировой политики, о частностях. Лидерство США не ставится Европой под сомнение. Максимум, на что Европа претендует, так это на инициативу согласованного отхода от согласованной позиции.

Когда Д. Давид, исполнительный директор Французского института международных отношений, пишет, что Европа находится между глупостью и Россией, то с этим нельзя согласиться. Европа находится в союзе с США, и этот факт нельзя опровергнуть. В свое время политика Советского Союза была нацелена на то, чтобы оторвать Европу от США, играя на нюансовых противоречиях между ними. Успеха она не достигла. Тем не менее такие устремления не изжиты до сих пор, а именно: переубедить и переманить Европу на свою сторону («России необходимо использовать противоречия между США и Европой…»). Такой подход не только бесперспективен, но и подпитывает подозрения относительно российских намерений внести раскол в западный мир.

Значит ли это, что Европа не заслуживает отношения к себе как к Высокой договаривающейся стороне, что более целесообразно вести все дела напрямую с США, через голову Европы. Нет, не значит. Чрезвычайная военная слабость делает Европу более чувствительной во внешней политике, а отсюда и более восприимчивой к аргументам и другим точкам зрения. Для России она представляет собой своеобразный канал воздействия на США, размягчения заокеанских позиций в трудном диалоге Москвы и Вашингтона. Против своего покровителя Европа никогда не пойдет, но высказать собственное мнение ей не воспрещается. Для США это никакое не обременение, тем более что Европа не едина в своих воззрениях на существующие реалии и США всегда могут выбрать нужное для себя.

Широко известны язвительные слова Г. Киссинджера: где тот номер телефона Европы, куда можно было бы позвонить и узнать ее мнение по разным вопросам? Как видим, в расчет не берутся Европейская комиссия и ее президент, парламент и другие органы ЕС. В ответ европейские деятели, действуя по принципу «око за око», могли бы спросить: а насколько сами США являются европейской страной? Здесь недостаточно ссылки на единые цивилизационные истоки. В своей агрессивности США приобрели новое качество, отличающее их в худшую сторону от Евросоюза. Отнюдь не стремясь к парадоксальности, можно сказать, что, не будучи европейской державой, США возглавляют европейский континент и представляют тот самый номер телефона, куда следует звонить за консультацией. Можно не без оснований предположить, что с учреждением в ЕС двух новых руководящих постов в видимой перспективе ничто принципиально не изменится.

В отношениях с Европой США празднуют триумф, они сломали ее. На своем историческом пути США неоднократно сталкивались со стратегическими противниками, и Вашингтону сопутствовал успех. Сначала это была Англия, потом Германия и Япония, ставшие в конце-концов подчиненными союзниками США, затем Советский Союз. Ныне нелегким контрпартнером является Россия, которая утратила военный паритет и сейчас стремится его восстановить. Принципиальным соперником США чем дальше, тем больше выступает Китай с неясным исходом этого противостояния. Кто знает, может быть, когда-нибудь Европа сменит своего патрона, действуя по принципу: кто сильнее, тот и цивили-зационный друг, или того пуще, цивилизационный предок.

Если оперировать категориями континентов, то в отличие от Европы Азия представляет собой самостоятельный сектор мирового пространства, где нет такого единения, как Евросоюз, но нет и признания за США статуса высшей инстанции, что является незыблемым правилом для европейских столиц. При оценке концепции ограниченного возмездия следует помолчать о высокой морали на фоне висящей над всем миром опасности быть многократно уничтоженным при наступлении «часа икс». Молох не исповедует вегетарианство. Добавим только, что при желании предстать святее других можно опорочить любое дело, даже самое благородное. Так, честь и хвала норвежским создателям мирового хранилища семян на Шпицбергене, что гарантирует сохранение этих культур при всех катаклизмах на Земле, в том числе ядерной войне. Но, обладая перевернутым мышлением, можно все поставить с ног на голову и выдвинуть «обвинение»: мол, надо не готовиться на случай войны, а активнее бороться за мир во всем мире. Между прочим, без слов «гарантированное уничтожение» не обходятся статьи и книги о потенциальном нападении. Все, что касается войны, находится вне моральных критериев. Иначе давно надо бы запретить, подобно наркотикам, международную торговлю оружием, ибо в наш просвещенный век негоже наживаться на смерти и страхе.

Есть вещи поважнее, чем мир, заявил в свое время госсекретарь США А. Хейг. Весь вопрос в том, что именно потенциальный агрессор посчитает поважнее мира – гуманитарные войны (НАТО против Сербии из-за Косова), надуманные предлоги (нападение США на Ирак)? Этот перечень потрясания оружием легко продолжить на примере тех же США.

Америка меняет военную стратегию?

Не лишено интереса переосмысление военной стратегии в самих Соединенных Штатах. Если до сих пор по-прежнему целесообразным считается максимальное разрушение российского жизненного пространства, то, как сообщалось, в апреле 2009 г. там родился доклад под названием «От противостояния к минимальному сдерживанию» (полное название «From Counterforce to Minimal Deterrence: A New Nuclear Policy on the Path Toward Eliminating Nuclear Weapons»). Авторы, их трое, указывают на переизбыток накопленного ядерного оружия и вытекающую отсюда опасность для самих США и выступают с призывом к властям перенацелить ракеты с ядерными зарядами, сократив их, с многочисленных прежних точек на 12 важнейших объектов экономики, а именно: нефтеперерабатывающие заводы, предприятия черной и цветной металлургии, энергетические станции – Омский НПЗ (Газпром), Ангарский НПЗ (Роснефть) и др. Возможно, более точной формулировкой является сохранение только этих предприятий под прицелом, потому что они, как можно полагать, и прежде находились в поле зрения военных структур США. Авторы исходят из того, что при неблагоприятном развитии событий Россия превратилась бы в экономически разрушенную страну при ограниченных потерях среди населения. Называется цифра более миллиона прямых жертв, убитых и пострадавших. Чем не более «гуманный» подход по сравнению с существующим?! Однако возникают вопросы. Планируется ли уничтожение штаб-квартир перечисленных концернов? А если они находятся, например, в Москве? Далее, после выведения из строя нефтегазовых и прочих чувствительных для страны мишеней, последуют ли удары по вооруженным силам, и считается ли противная сторона с возможным ракетно-ядерным ответом? Начальную численность жертв мы знаем, а какова конечная? Как насчет пресловутого солдатского сапога, который должен пройтись для закрепления победы по чужой территории? На этом вопросы не заканчиваются. Нельзя не отметить, что под раздачу попадают и объекты, принадлежащие на долевой основе концернам из стран – союзников США, той же ФРГ. Как бы то ни было, налицо отход от доктрины войны вразнос, до последнего солдата или жителя и последнего ядерного заряда.

Помнится, Мао предлагал советскому руководству не бояться войны с Западом: пусть погибнут миллионы и миллионы своих граждан, зато на капиталистическом пепелище расцветет социалистический рай. Изложенная концепция ограниченного возмездия создаст для Запада схожую картину, и он вряд ли выберет кощунственный кровопролитный вариант, несмотря на патологическую нелюбовь к России. В свое время концепция ограниченного возмездия имела хождение в Европе, причем понести существенный урон должен был Советский Союз. Так что она не абсолютная новость в международной политике. Да и сейчас она де-факто никуда не исчезла. Зададимся вопросом: зачем Франция, выведенная Шарлем де Голлем в 1966 г. из военной структуры НАТО с выселением из Парижа штаб-квартиры Альянса и закрытием его военных баз в стране, сохраняет свой ядерный кулак? Он нужен ей не для победы, не для взаимной смерти в обнимку с потенциальным противником, а для отпугивания, устрашения, для демонстрации возможности существенно поквитаться с этим противником. Возвращение Франции в военный состав НАТО по инициативе президента Саркози в 2009 г. ничего не меняет в этом отношении. Если разобраться, то многие страны в мире, если не большинство, находятся по отношению друг к другу как сильный к слабому, причем слабый партнер, не имея агрессивных намерений, и не думает разоружаться.

Еще один пример, совсем миниатюрный, который, однако, показывает, что концепция так или иначе работает. Так, Чехия была готова пойти навстречу США и разместить у себя радиолокационную станцию ПРО. Население окрестностей, где должна была состояться установка оборудования, протестовало в этой связи, не желая оказаться жертвой непредвиденных обстоятельств. То же самое можно сказать о поляках, проживающих в местности, где американцы были намерены установить свои противоракеты. Нетрудно представить, каким мощным фактором в пользу примирения может стать антивоенное движение в заокеанской державе, и особенно в тех ее центрах, которым – заранее известно – уготована незавидная судьба.

* * *

По всей вероятности, для России пришло время задуматься о практической целесообразности концепции неполного возмездия. Это нелегкое решение, ибо его трудно совместить с привычным нам мышлением. Упоминавшаяся военная доктрина РФ в одном месте почти соприкасается с изложенной нами позицией. Так, в пункте 8 говорится: «В современных условиях Российская Федерация исходит из необходимости обеспечить нанесение заданного ущерба любому агрессору (государству или коалиции государств) в любых условиях». Вопрос состоит в том, что понимать под заданным ущербом – нулевое уничтожение агрессора или какой-то другой вариант?

Экономия на гонке вооружений может успешно сочетаться с другим направлением – расширением зарубежной нефте– и газопроводной системы, которая приносит осязаемые экономические выгоды, но сильно беспокоит Запад. Дoля России в газовом импорте 27 стран составляет 42 %, причем для кого-то наша страна является единственным или почти единственным поставщиком: Словакия – 100 %, Финляндия – 100, Болгария – 100, Литва – 100, Латвия – 100, Эстония – 100, Румыния – 94, Австрия – 82, Греция – 81 %. Оценивая общий курс нынешнего российского руководства, английский журнал «Экономист» считает, что оно намерено переписать окончание «холодной войны». Если Запад видит в российских поставках нефти и газа угрозу для себя, а компанию «Газпром» называет новым стратегическим оружием, то это его дело. Имея Россию в виду, Польша выступила, как мы помним, с предложением создать своего рода «энергетическое НАТО» с возможным применением силовых мер воздействия. Создание международной нефтегазовой инфраструктуры стоит дорого, но в условиях мировой непредсказуемости эти инвестиции можно рассматривать как специфические оборонные затраты, а специфика выражается в том, что они приносят реальную прибыль. Конечно, расширение этого сектора внешней экономики должно быть ограничено разумными рамками. Создавать угрозу для Запада (воспользуемся его терминологией), да за это еще получать оплату – разве не рациональная политика?

Возможно кто-то спросит: почему для России априори устанавливается военное неравноправие и допускается, что Запад (США) может раскассировать Россию, а Россия его нет? Тогда придется, наподобие сказки про белого бычка, повторять аргументы сначала, выделив сердцевину: Россия экономически надорвется на высокотехнологичной милитаризации и вследствие производительной слабости, депопуляции, падения доли русских и нерешенности национального вопроса канет в Лету. Без войны. Уберечь экономику от непозволительной перегрузки, а страну от такой незавидной доли – задача из задач, решение которой означает шанс сохранения России.

«Современная Европа», М., 2010, № 1, с. 517.

ДАГЕСТАН: НОВАЯ ВЛАСТЬ

И СТАРЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Сергей Маркедонов,кандидат исторических наук (РГГУ)

В начале февраля 2010 г. в самой крупной (по территории и численности населения) северокавказской республике – Дагестане – появился новый президент. На смену ветерану дагестанской политики Муху Алиеву пришел сорокапятилетний Магомедсалам Магомедов, представитель новой генерации политиков и управленцев, чей карьерный рост пришелся уже на постсоветский период. Кандидатура Магомедова была представлена Народному собранию Дагестана 8 февраля 2010 г., а через два дня депутаты республиканского парламента единогласно проголосовали за выдвиженца российского президента. На первый взгляд, в описанной выше процедуре нет ничего экстраординарного. Ее проходят главы всех субъектов РФ. И в Дагестане, как и в других российских регионах, местное политическое сообщество публично поддержало выбор федеральной власти. Коллизий между Центром и регионом не возникло.

Однако при более детальном знакомстве мы видим, что Дагестан резко выделяется среди других российских регионов – даже находящихся по соседству с ним на Северном Кавказе. И дело тут не только и не столько в сообщениях о терактах, диверсиях и столкновениях, о которых мы слышим почти каждый день. Республика имеет много структурных политических и социальных особенностей, которые невозможно игнорировать, в том числе в контекстуальных рассуждениях о северокавказской геополитике в целом. Все это заставляет отнестись к прошедшей смене власти в Дагестане с особым вниманием.

Начнем с того, что процедура определения кандидата на президентский пост в Дагестане беспрецедентно затянулась. Президиум генерального совета правящей партии «Единая Россия» предложил 19 ноября 2009 г. на рассмотрение президента Дмитрия Медведева список из пяти кандидатов на пост главы самой крупной северокавказской республики. В нем помимо действовавшего на тот момент президента Муху Алиева оказались вице-премьер республиканского правительства, доктор юридических наук Магомед Абдуллаев (в свое время он учился в аспирантуре Ленинградского университета практически параллельно с Дмитрием Медведевым); помощник спикера Совета Федерации Магомед Магомедов; сын многолетнего председателя Госсовета республики, депутат Народного собрания Магомедсалам Магомедов (именно на его кандидатуре впоследствии и остановит выбор федеральный президент); Магомедгуссейн Магомедов (претендовавший на роль руководителя республики уже во второй раз).

При этом в списке «Единой России», поданном на рассмотрение Медведеву, не оказалось многих влиятельных в республике персонажей. В первую очередь следует отметить отсутствие в этом ряду амбициозного мэра Махачкалы Саида Амирова (впервые победил на муниципальных выборах в феврале 1998 г.). Несмотря на то, что в его пользу высказалась городская организация «Единой России», а верные ему СМИ развили активную деятельность, Амиров не стал участником федерального отбора. Вне списка остались и другие влиятельные мэры дагестанских городов, имеющие мощные позиции далеко за пределами их муниципалитета. К таковым мы могли бы причислить мэра Хасавюрта Сайгидпашу Умаханова (часто оказывавшегося в фокусе внимания во время громких событий в Дагестане), а также главу Кизлярского района Сайгида Муртазалиева.

Как бы то ни было, а в декабре прошлого года Дмитрий Медведев утвердил «дагестанскую пятерку». Однако 21 января 2010 г., когда определенный регламентом срок (30 дней до окончания срока полномочий действующего главы республики) для определения кандидата в президенты республики истек, высшая российская власть не огласила своего решения. По справедливому замечанию российского политолога и журналиста И. Сухова, «за весь период, когда на Северном Кавказе функционирует система назначения вместо всенародных выборов, нынешнее… назначение президента в Дагестане выглядит как самое проблематичное»: для оглашения финального решения по кандидатуре главы республики Москве потребовалось целые две дополнительные недели. За это время затянувшаяся церемония определения победителя президентского отбора получила образное название «президент-шоу» (его ввел махачкалинский эксперт и журналист Зубайру Зубайруев). И только 8 февраля 2010 г. Дмитрий Медведев представил Народному собранию самой крупной северокавказской республики кандидатуру нового президента. Как и в случае с назначением на пост полпреда в Северо-Кавказском федеральном округе Александра Хлопонина (получил назначение 19 января нынешнего года), кадровое решение по Дагестану воспринималось как сенсация (хотя, как это часто бывает, и в Москве, и в Махачкале нашлись «кассандры», задним числом прогнозировавшие именно такой результат).

На этапе президентского отбора Магомедсалама Магомедова никто не называл как возможного фаворита. В этом плане характерно мнение одного из ведущих экспертов по Дагестану Энвера Кисриева, в ноябре 2009 г. прокомментировавшего появление «дагестанской пятерки» претендентов таким образом: «Судя по тому составу, который предложен, там никто не составляет конкуренции Муху Алиеву. Этот список так – для красоты, для проформы». Среди возможных претендентов на пост главы республики называли либо Муху Алиева (действовавшего на тот момент президента Дагестана), либо Магомеда Абдуллаева (с учетом его «питерского прошлого»). Однако в очередной раз кадровое решение Кремля (принятое, как обычно, без открытых общественных и экспертных консультаций) поставило в тупик многочисленных прогнозистов.

Хочется особо отметить, что кампания по определению главы республики вызвала неслыханный для других регионов всплеск публичной политики. В течение ноября 2009 – февраля 2010 г. в печати (региональной и федеральной) появилось четыре публичных обращения (различных по своей направленности), касающихся процедуры назначения главы Дагестана. Среди подписантов были и депутаты республиканского Народного собрания, и представители дагестанского интеллектуального сообщества. Два ноябрьских обращения стали непосредственным поводом для проведения согласительной комиссии «Единой России» по выборам президента республики (она прошла в закрытом режиме 29 ноября 2009 г.). К проявлениям публичной политики мы можем отнести и судебные решения относительно муниципальных выборов в Дербенте. Выборы мэра города состоялись в «единый день голосования» – 11 октября 2009 г. По данным республиканского избиркома Дагестана, победителем избирательной кампании с 66,95 % голосов стал действующий глава города, представитель «Единой России» Феликс Казиахмедов, лично поддержанный Муху Алиевым. Однако городской суд Дербента 3 декабря 2009 г. отменил итоги выборов. В самом деле, избрание мэра сопровождалось скандалами, беспрецедентными даже для выборов с использованием административного ресурса. В день голосования из 36 избирательных участков работали только 23, да и то некоторые из них не весь день. Избирателям не давали пройти на участки для выражения волеизъявления, причем эта акция сопровождалась невиданным использованием представителей правоохранительных структур.

В результате итоги выборов вызвали неудовлетворение в рядах оппонентов действующей городской и республиканской власти. В Дербенте они провели митинг 12 октября, а 26 октября 2009 г. – в Москве (на столичную акцию пришло около 300 человек). Остроты ситуации добавлял такой факт: случаи, когда бы судебные инстанции отменяли выборы мэров городов в постсоветской России, можно перечислить буквально по пальцам: отмена скандальных выборов мэра Нижнего Новгорода в 1998 г., где главным героем стал Андрей Климентьев; отмена выборов главы района в Калининградской области в 2004 г. и отмена выборов мэра Сергиева Посада Московской области (несколько раз начиная с 2003 г.). На Северном же Кавказе Дербент впервые создал прецедент подобного рода – как раз в канун определения кандидатуры президента республики (что не позволяет нам говорить о данном решении как об абсолютном торжестве правосознания и законности).

Так почему же смена власти в самой крупной северокавказской республике оказалась слишком затянутой? Почему Кремль пошел на беспрецедентное нарушение собственного же регламента определения регионального руководителя? В чем причина неслыханной публичной активности в субъекте Федерации, который ранее никто не определял в качестве первопроходца российской демократизации? Причин для реализации особой «дагестанской» модели смены власти много. Мы остановимся лишь на наиболее важных, с нашей точки зрения, предпосылках.

Во-первых, Дагестан последним из субъектов РФ перешел к президентской форме правления; следовательно, и процедура номинации президента здесь укоренена в меньшей степени. Только в феврале 2006 г. была отменена уникальная система этнического представительства и произошел переход к персонифицированной власти. Основным законом республики начиная с 1994 г. была установлена коллегиальная форма правления. Эту сложную систему венчал Госсовет республики, в состав которого входили представители 14 основных этнических общин Дагестана, избираемые Конституционным собранием республики и меняющие друг друга на основе ротации. В составе Госсовета в 1994–2006 гг. работали представители аварцев, агулов, даргинцев, кумыков, лакцев, лезгин, ногайцев, рутульцев, табасаранов, татов, цахуров, чеченцев-акинцев, русских и азербайджанцев. Их выбирали члены Конституционного собрания республики (242 человека, из которых 121 – депутат республиканского парламента). Делегаты Конституционного собрания избирались по тем же округам, что и депутаты Народного собрания. Каждый член собрания мог выдвинуть одного кандидата в Госсовет, затем троих из выдвинутых представителей от каждой этнической группы включали в избирательный бюллетень. Именно Госсовет формировал республиканское правительство, глава которого одновременно является заместителем председателя Госсовета. Начиная с октября 1994 г. выборы в Народное собрание Дагестана также осуществлялись на основе квотирования мест с учетом этнического фактора: в ноябре того же года была утверждена нарезка 121 избирательного округа, среди которых 11 аварских, 12 кумыкских, 10 русских, шесть даргинских, пять азербайджанских, четыре чеченских, четыре лезгинских, три лакских, три табасаранских, два татских, один ногайский. Затем за счет «свободных» округов добавилось по одному аварскому и табасаранскому округам.

Между тем за все время работы Госсовета ротации его председателя не происходили. Статья 93 Конституции Дагестана запрещала представителю одной этнической общины занимать пост председателя два срока подряд. Однако Магомедали Магомедов (этнический даргинец) инициировал поправки к Основному закону республики, позволившие ему пролонгировать свое пребывание на посту главы Госсовета до 16 февраля 2006 г. В 2003 г. в рамках политики по исправлению республиканского законодательства в Дагестане была инициирована конституционная реформа. Конституционное собрание Республики Дагестан приняло 10 июля 2003 г. новую Конституцию республики, вступившую в силу с 26 июля того же года. В соответствии с ней была учреждена должность президента республики. Однако до февраля 2006 г. действовал «переходный период». После его завершения Госсовет был упразднен, в Дагестане появился институт президентства. Первым главой республики по представлению Президента Российской Федерации был утвержден Муху Алиев (этнический аварец).

Во-вторых, Дагестан по сравнению с соседними республиками, Ингушетией и Чечней, имеет гораздо более сложное (а потому и менее понятное стороннему наблюдателю) политическое сообщество. Это обстоятельство и объясняет, почему самая крупная северокавказская республика слишком долго шла к персонифицированной форме власти. За весь постсоветский период здесь ни мягкая (евкуровская), ни жесткая (кадыровская) формы вертикали власти не были реализованы. По сравнению с соседними субъектами Федерации в Дагестане существует неслыханная свобода слова. Где еще на Кавказе (и не только – вообразите себе появление аналогичного текста в Москве!) можно в газетах (а не в блогах) прочитать текст следующей тональности: «Возникает ощущение: Муху Алиев – начальник штаба по выдвижению Феликса Казиахмедова в мэры города»? Этот процитированный фрагмент имеет отношение к описанным выше скандальным выборам мэра второго по величине города Дагестана. В каком еще субъекте РФ найдутся жесткие (на грани, а иногда и за гранью фола) статьи, критикующие внешнюю политику России на азербайджанском направлении, с обвинениями в адрес Москвы в недостаточном понимании проблем «разделенных народов»? В действительности этот плюрализм легко объясняется. Его корни следует искать не в подражании демократиям западного образца (с этим в Дагестане как раз есть проблемы), а в сложной этнической, конфессиональной (как следствие – общественно-политической) композиции республики.