Полная версия
Россия и мусульманский мир № 2 / 2012
Кстати, по данным журнала Forbes за кризисный 2009 г., число долларовых миллиардеров в стране выросло с 32 до 62 человек, что представляет уникальный результат в мире. В том же 2009 г. правительство выделило на антикризисные меры рекордную сумму в 4,6 трлн. руб. А по данным того же Forbes состояние российских миллиардеров и мультимиллионеров выросло на те же самые 4,6 трлн. руб. Очевидно, куда пошли средства рядовых налогоплательщиков. Неслучайно, что в России 1 % самых состоятельных сограждан получает 40 % всех доходов, тогда как даже в США этот же 1 % самых богатых располагает лишь 8 % национальных богатств.
По достаточно надежным расчетам заслуживающих доверия экономистов, страна вполне располагает ресурсами, которые дали бы ей возможность эффективно и в кратчайшие сроки провести модернизацию экономики. Однако российские власти обычно замалчивают реальную цену модернизации и зачастую занижают размеры потребных вложений в обновление основных фондов. В печати чаще фигурируют в качестве ресурсов возможности, связанные с уменьшением «откатов», экономией нерациональных расходов федерального и местных бюджетов. Но все это составляет лишь малую часть требующихся средств. Получается, что искать ресурсы для ускорения экономического развития (при обеспечении при этом социальной стабильности) – задача не столь простая. Между тем, как показывает анализ, требуемые дополнительные средства могут быть получены в объеме не меньшем, чем 10,37 трлн. руб., за счет резкого сокращения социальной дифференциации, при котором ныне существующий децильный коэффициент был бы снижен с 30:1 до 6:1, т.е. до показателя, существующего в большинстве западноевропейских стран. Нельзя не согласиться с тем, что огромный среднедушевой доход самой материально продвинутой группы населения за редким исключением заданы грабительским характером проведенной в 1990-е годы приватизации, позволившей близким к власти и зачастую криминальным элементам нашего общества получить огромные богатства. Г. Ханин и Д. Фомин совершенно справедливо пишут: «Предлагаемая коррекция доходов представляет собой изъятие части нелегитимных богатств в пользу всего общества в чрезвычайной ситуации общенационального кризиса, вызванного во многом как раз деятельностью этой группы». Более того, по мнению этих же авторов, личные доходы рядовых граждан могут быть при этом существенно увеличены. Необходимость же таких со всей очевидностью далеко не популярных для многих сограждан мер вполне естественна и возможна в России в связи с тем, что «демодернизация является такой же угрозой национального существования, как и поражение в войне».
Об опасности отчужденной от основных интересов большинства населения элиты неоднократно писал крупнейший отечественный элитолог, профессор Г.К. Ашин: «А как добиться того, чтобы элиты выражали интересы народных масс, а не привилегированных меньшинств? Или поставим вопрос еще острее: как миллионам людей обезопасить себя от эгоистических действий правящих групп? С одной стороны, … выделение лидеров и элиты необходимо для упорядочения общественной жизни, ее регулирования, для уменьшения энтропии в социуме. Однако общество (точнее, его большую часть) подстерегает опасность превратиться в объект манипулирования элит, утратить свою субъектность. А для решения этой проблемы требуется создание гражданского общества, которое бы постоянно контролировало деятельность элит, чтобы в соответствии с конституционными нормами демократических государств народ стал подлинным субъектом социально-политического процесса.
Слишком часто элитой считаются люди, отнюдь не заслуживающие этого названия. Подлинная элита – это люди чести и совести, для которых главный приоритет – служение народу, это люди высокой культуры, способные разработать программу движения страны к процветанию. К сожалению, такой элиты Россия не имела ни до революции (были лишь отдельные периоды, когда в правящих кругах находились люди талантливые и бескорыстные, причем они были скорее исключением, чем правилом), ни после нее. Слишком настрадалась Россия от авторитарных, тоталитарных, коррумпированных элит. Правление Путина–Медведева не смогло пресечь разгул коррумпированной “элиты” и должным образом стимулировать развитие гражданского общества».
Известный экономист и политолог В.Л. Иноземцев отмечает, что Россией правит не лидер, а сплоченная номенклатурная группа, в которой не видно людей, отличающихся талантами и способностями. Эта группа не обнаруживает способности к «выбраковке» своих членов в случае их профессиональной непригодности: «…каждый из бюрократов понимает, что занял свое место не по меритократическому принципу, а в общем-то случайно… современная российская элита представляет собой сплоченную серую массу, которая рекрутирует новых членов по принципу ментального и интеллектуального сходства с нею самой».
Каков характер влияния таких «элит» на духовную и нравственную обстановку в обществе? Вот мнение писателя, историка литературы Л.И. Сараскиной: «Обеспечив себе высочайший, никогда не виданный в России уровень потребления, [высший слой (класс)] востребовал самые низкие сорта культуры, заменив ее досугом, искусство – индустрией развлечений, религию – клубом и сектой, веру – оккультизмом… Вся сфера культурного и даже духовного обслуживания стала ориентироваться на этот слой (класс), повсеместно насаждая его стандарты – пресловутый глянец и гламур».
Среди отечественных аналитиков все чаще высказывается сомнение в корректности применения термина «элита» к российским правящим слоям. Отмечают, что правящие круги не обладают модернизационным потенциалом, что это группы людей, не прошедшие социального отбора, ничем не подтвердившие свои преимущества перед другими членами общества и т.д. Как отмечают наши видные социологи Л.Д. Гудков и Б.В. Дубин, «важнейший социологический признак… элиты – ее открытость, т.е. публичный характер оценки и сертификации кандидатов, квалификации их деятельности, доходов, моральных характеристик (честность, умеренность, порядочность)… Элита, а вернее, элиты не могут возникать и функционировать без конкурентной системы образования, конкурсной практики занятия ключевых позиций и должностей… Именно профессиональная группа или культурная среда должны засвидетельствовать ценность и оригинальность достижений данного кандидата на вхождение в состав элиты». Но эта концептуальная конструкция не имеет отношения к нашей отечественной практике: «Российская “элита” представлена лишь околовластными кругами, поскольку нет никаких других образований либо инстанций, санкционирующих авторитет кандидатов в элиту. Соответственно приходится говорить о … “позиционной элите”, т.е. о номенклатуре».
Известный социолог Ж.Т. Тощенко, обсуждая качественные характеристики нынешней правящей верхушки, также отказывает ей в праве называться «элитой». Он подчеркивает, что «это группы людей, к которым наиболее применимы и соответствуют их духу, целям и методам деятельности такие понятия, как “клики”, “кланы”, “касты”. Разумеется, они претендуют на носителей общественных интересов. И мерой их циничности выступает постоянно внушаемое всем окружающим утверждение: если это выгодно им, то это выгодно и полезно для общества».
Автор добротных сравнительных исследований стран Балтии и России Р.Х. Симонян довольно четко подмечает, что «настоящая элита общества, в том числе и творческая, и научная, и политическая, – самая ценная его составляющая». Однако правящая верхушка современной России отнюдь не отвечает такому критерию. Более того, реальное поведение ее представителей, принимаемые ими решения никоим образом нельзя трактовать как отвечающие национальным интересам нашей страны. «Приказом о назначении или снятии с поста формируется номенклатура, но не элита». Стоит ли говорить о том, что когда именно по такому принципу происходит отбор в правящую верхушку, в нее попадают не те, кто искренне стремится реализовать свои таланты и идеи на благо государства, а те, кто использует высокое положение в узких сугубо личных интересах и кто «ничего не потеряет, если России не будет … переедут в Испанию, Французскую Ривьеру, Калифорнию или Флориду, где уже заблаговременно приобретена недвижимость».
Суммируя все вышесказанное, можно заключить, что проблема современной российской элиты – в формировании таких сил в составе влиятельных кругов российского общества, которые смогут выразить интересы не неономенклатуры, а складывающегося нового среднего класса и национальной буржуазии, и трансформировать авторитаризм застоя и выживания в авторитаризм национального развития. Иными словами, для успешной модернизации всего общества необходимо не только обновление состава властвующих элит, но и формирование принципиально иных приоритетов в экономической и социальной политике, обращенной в первую очередь к интересам наиболее прогрессивной части общества. Пока же мы, к сожалению, реально наблюдаем, как основные политические и экономические ресурсы нашей страны эффективно реализуются ради обеспечения краткосрочной выгоды узкого круга лиц, малокомпетентных и мало озабоченных будущим собственной страны.
За 20 лет после начала реформ, целью которых было создание в нашей стране предпосылок для становления эффективной демократической политической системы и конкурентной рыночной экономики, так и не произошло качественного изменения в составе высших слоев российского общества. Более того, в 1994 – 2010 гг. шел процесс вытеснения демократов и замещения их представителями, прежде всего, силового блока советской номенклатуры. Изменилась лишь подчиненность в отношениях между политическими правящими кругами и крупными собственниками: если до кризиса 1998 г. бизнес во многом определял характер решений, принимаемых на государственном уровне, то в 2000-е годы закрепилась обратная тенденция – подчинение бизнеса государству. Абсолютный контроль над подавляющей частью национальных активов и, прежде всего, над стратегическими отраслями экономики вновь, как и в советское время, сосредоточен в руках политического руководства страны и государственных чиновников – менеджеров государственных корпораций. Как отмечал известный аналитик и историк российского крупного капитала Я.Ш. Паппе: «…поддержка крупного бизнеса была на протяжении большей части 1990-х годов необходимым фактором сохранения политического строя и политической элиты. И лишь с конца 1999 г. ситуация значимо изменилась и стала асимметричной: для крупного бизнеса отношения с государством все еще жизненно важны, для государства – уже нет».
Мое восприятие нынешней российской элиты исходит из убежденности в ее преемственности по отношению и к советской номенклатуре, и к элите времен царизма как в сфере внутренней политики, так и в выборе внешнеполитических ориентиров. Отсюда и опорные точки в самоидентификации элиты России времен Путина–Медведева. Очевидно, что ядро российской элиты объединяет отказ от ожидаемой страной смены экономической парадигмы с рентоориентированного поведения на поведение, ориентированное на инновационные преобразования в экономике. В социальной сфере правящие группы сопротивляются смене доминирующей парадигмы (восприятие населения как возобновляемого ресурса, численно избыточного в условиях сырьевой экономики, и преобладание потребления зарубежных благ и услуг) на принятую в цивилизованном мире парадигму: население – это человеческий капитал, человеческий потенциал, который является стратегическим ресурсом создания модернизированной страны и возобновляемых экономических благ. В политической сфере российская элита упорно придерживается идеи священности власти и ее носителей при восприятии народа как объекта (а не субъекта) управления и политтехнологических манипуляций. Она сопротивляется переходу к парадигме, рассматривающей власть как выразителя и арбитра плюралистических интересов основных групп населения страны, этическим императивом которой выступает рациональное самоограничение.
В связи со сказанным современная российская элита испытывает трудности с идентификацией в мировом и региональном пространствах. Ее экономические интересы, как, кстати говоря, и экономические интересы самой страны, требуют устойчивого взаимодействия, прежде всего с Европой, но здесь возникают наибольшие напряжения, связанные с качественно различными ценностными системами, касающимися прав и свобод граждан, гуманизации жизни. Отсюда раздвоение между естественным тяготением к Европе и устремлением к формированию собственной державности как самостоятельного центра мирового влияния. Отсюда и сохранность имперского, а не этнонационального мышления как доминанты в определении своего места в мировом геополитическом пространстве. Эта элита сочетает антизападничество и особенно антиамериканизм со стремлением уподобиться западной элите, войти на равных в ее состав. В этом унизительном стремлении к уподоблению представители российской элиты опираются на общность интересов с транснациональными капиталистическими кругами, на огромные собственные капиталы и контролируемые государственные ресурсы. Противоречивость положения правящих групп России приводит к усиливающимся устремлениям в сторону союза с Китаем и государствами-маргиналами (Иран, Венесуэла и т.д.). Слабая линия идентификации, как ни странно, наблюдается относительно, казалось бы, абсолютно естественного лидерства на постсоветском пространстве.
Для успешной модернизации всего общества необходимо не только обновление состава властвующих элит, но и формирование принципиально иных приоритетов в экономической и социальной политике, обращенной, в первую очередь, к интересам прогрессивной части общества, национальной буржуазии (средним предпринимателям) и профессионалам.
Естественным антагонистом российской бизнес-элиты и переплетенных с нею чиновничьих верхов выступает отечественная национальная буржуазия, тесно связанная с национальной промышленностью и замкнутая на внутренний рынок. Она не располагает ни властной, ни природной рентами. Среди ее специфических черт исследователи отмечают преимущественную ориентацию на внутренние рынки сбыта, рачительное отношение к национальным ресурсам, стремление к улучшению промышленного и человеческого потенциала страны. Для нее также характерны отсутствие сколько-нибудь выраженной зависимости от иностранного капитала и внешних центров политического влияния, инвестиции большей части прибыли в национальное производство. По самым оптимистическим расчетам, их вес в национальной экономике недостаточно значим (около 24 % ВВП и 12,8 % экспорта). Объективно интересы российской национальной буржуазии, ориентированной на развитие технологически сложных отраслей экономики и качественное расширение внутреннего рынка сбыта, совпадают с интересом большинства россиян. Однако эта часть предпринимателей не входит в состав элиты, и ее интересы, система ценностей, ментальность не только не совпадают, но и противостоят интересам и ценностям элиты.
Как показывает опыт других стран, как к западу, так и к востоку от России, ключевой проблемой является выдвижение на первый план в системе формирования элит такого принципа социальной селекции, как меритократизм, с тем чтобы одаренные люди, которые смогли получить доступ к хорошему образованию, реально получили преимущества в социальном продвижении. Это резко отличает принцип социально-экономической организации постиндустриальных (информационных) обществ от классического капитализма и современного этакратизма (пример – Россия), где материальные и культурные преграды стоят на пути выходцев из низов и динамичных представителей среднего класса и где доминирует принцип наследования материальных богатств и социальных связей.
«Мир России», М., 2011 г., № 4, с. 68–86.СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ
И ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ
НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ: СТРАТЕГИЧЕСКИЕ
РИСКИ РАЗВИТИЯ РОССИИ
Алла Язькова, доктор исторических наук (ИЭ РАН)История российского государства в целом и опыт последних двух десятилетий в частности убедительно свидетельствуют об исключительно важной роли Северо-Кавказского региона в экономической и политической судьбе страны. Поэтому закономерно, что проблемы и противоречия в развитии национальных республик этого региона, а также в политике и методах их разрешения (прежде всего снижение напряженности и урегулирование конфликтов) порождают риски для безопасности и устойчивого развития России не только в ближней, но и дальней перспективе. Отсюда – высокая актуальность комплексного и объективного изучения и понимания ситуации на Северном Кавказе, в которых, к сожалению, до сих пор ощущается большой дефицит. Без этого невозможно четко идентифицировать и оценить стратегические риски, обусловленные положением дел в указанном регионе, для будущего России. Данная статья представляет собой попытку восполнить, хотя бы частично, отмеченный пробел в исследованиях.
Северо-Кавказский регион занимает территорию 355 тыс. км2, что составляет немногим более 2 % территории России. В то же время его доля в населении страны существенно выше – 12 %; средняя плотность населения также выше общероссийской – около 50 человек на км2. Северный Кавказ объединяет семь национальных республик: Адыгею, Дагестан, Ингушетию, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию и Чеченскую Республику, а также Краснодарский и Ставропольский края и Ростовскую область. Сегодня все края и республики Северного Кавказа входят в состав Южного федерального округа России (ЮФО), который, по оценке большинства экспертов, представляет собой критически сложный регион с точки зрения социально-экономической нестабильности.
Низкий уровень регионального развития определяется депрессивным характером экономики, деградацией крупных предприятий и инфраструктуры, дефицитом инвестиций, высоким уровнем безработицы. Характерны также возрастающая милитаризация региона, наличие межэтнических противоречий, массовых миграций и организованной преступности – коррупции, контрабанды, торговли наркотиками и оружием. На этой основе становится все более заметным сращивание властных структур и местного бизнеса, распространение нелегальных (криминальных) промыслов, при невозможности развития традиционных для региона малых и средних форм производства. Возрастает восприимчивость населения к идеям «вахаббизма» – «чистого ислама».
Регион испытывает значительное деструктивное влияние целого букета кризисных ситуаций внутриполитического характера, от длительного вооруженного конфликта (двух войн) на территории Чеченской Республики до множественных конфликтов на территориях Дагестана, Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии. После августовского вооруженного конфликта 2008 г. к ним добавилась межгосударственная напряженность в отношениях с Грузией – проблемы с Южной Осетией и Абхазией, а также с Азербайджаном – по «лезгинской» проблеме. При этом обращает на себя внимание и вызывает особую озабоченность то, что для российской государственной политики на Северном Кавказе на протяжении последних двух десятилетий было характерно отсутствие стратегических подходов к решению накопившихся сложных проблем, что привело к серьезным просчетам в экономике и политике.
События последних двух десятилетий подтвердили, что резкое ухудшение экономического положения населения неизбежно ведет к росту социальной напряженности и конфликтности, что непосредственно сказалось на положении национальных республик Северного Кавказа. Здесь в наибольшей степени, в том числе и на низовом уровне, проявилось социальное расслоение многоэтничных формирований на фоне прекращения деятельности государственных экономических структур, резко снизившейся управляемости обществом, массовой безработицы, тотальной коррупции и криминализации хозяйственной деятельности. Разбуженные в начале 1990-х годов и экономически не подкрепленные потребности в демократии, политической свободе и национальной самостоятельности стали обретать формы межэтнических и межнациональных противоречий и конфликтов.
Показатели экономического развития национальных республик Северного Кавказа – самые низкие по России (с исключением производства некоторых видов сельскохозяйственной продукции). Традиционные области производственной деятельности в предгорной части региона – незначительные объемы добычи угля, нефти и газа, а также машиностроительная, химическая, легкая и пищевая отрасли; в горных районах – нефтедобыча и нефтепереработка, цветная металлургия, пищевая и легкая индустрия. После 1991 г. показатели многократно снизились во всех этих отраслях, в том числе масштабы ежегодной добычи нефти, угля и газа в начале 2000-х годов по сравнению с концом 1980-х сократились примерно втрое, хотя еще в середине 1970-х годов Северный Кавказ давал 1/5 общесоюзной добычи газа.
На состоянии хозяйственного комплекса Северо-Кавказского региона тяжело сказалась дестабилизация на протяжении последних полутора десятилетий социально-экономической обстановки, обусловленная разрывом хозяйственных связей после распада СССР, низкой конкурентоспособностью производства в рамках государственной экономики и особенно войной в Чечне и наличием других «ползучих» конфликтов. По оценке специалистов, без структурной перестройки экономики ожидать улучшения деятельности в производственном комплексе региона не приходится, а структурная перестройка требует наличия стратегического планирования и крупных капиталовложений.
Все более важным сектором экономического развития становится теневая экономика как некий буфер между старыми и новыми хозяйственными структурами, частично амортизирующий негативные социальные последствия реформ. Главные отрасли теневого оборота на Северном Кавказе, сформировавшиеся в 1990-е годы, и по сей день сохраняют свою значимость. Это нелицензированное производство нефтепродуктов и их продажа (преимущественно в Чечне); неофициальное (кустарное) производство икры и осетровой рыбы и их реализация через подпольную торговую сеть; нелицензированное производство винно-водочных фальсификатов под известными торговыми марками из контрабандного спирта; неучтенный экспорт через порт Новороссийска.
Теневая (неформальная) экономика создает возможности второй или даже третьей занятости определенной части населения, подтягивая ее денежные доходы до необходимого уровня потребления, и это объясняет тот факт, что теневой сектор на Юге России, по оценке бывшего полпреда Президента РФ в ЮФО Дмитрия Козака, составляет в среднем 30 %, т.е. практически каждый третий житель этого региона занимается нелегальным бизнесом. Особенно высоки эти показатели для Северной Осетии (80 %), Ингушетии (87 %), Дагестана (75 %). И эти же самые республики открывают список самых дотируемых субъектов Российской Федерации. По самым скромным оценкам, только в 2004 г. государство понесло ущерб от теневой экономики в Северо-Кавказском регионе в сумме около 50 млрд. руб., в то время как финансовая помощь (дотации) Югу России составила тогда же 47 млрд. руб. За тот же период, по данным Росфинмониторинга, было выявлено более 50 тыс. экономических преступлений, из них 13,5 % в крупном или особо крупном размере, а величина ущерба от них оценивалась в 56 млрд. руб.
Такие деньги невозможно было бы присвоить без содействия высокопоставленных чиновников, в рамках четко отработанной клановой системы. Сформировавшиеся во властных структурах корпоративные сообщества монополизировали экономические и политические ресурсы. Во всех северокавказских республиках руководящие должности в органах власти, а также наиболее крупных хозяйствующих субъектах занимают лица, состоящие в родственных связях между собой. В результате оказалась разрушенной система сдержек и противовесов, что приводит к распространению коррупции.
Результатом сложившейся в Северо-Кавказском регионе клановой системы стал неконтролируемый рост безработицы, значительно превышающей сегодня средние показатели по России. По неофициальным данным, от 70 до 80 % молодежи (до 30 лет) вообще не имеют постоянной занятости, что связано не только с кризисным состоянием экономики, но и с низким уровнем профессиональной подготовки. Это объясняется прежде всего тем, что в районах вооруженных конфликтов значительно понизились возможности школьного и профессионально-технического образования.
Массовая безработица в среде молодежи резко повышает уровень социальной напряженности, обостряет криминальную обстановку, усиливая влияние экстремистских, в том числе и вооруженных, группировок. На руках жителей находятся сотни тысяч единиц огнестрельного оружия, а холодное оружие есть практически в каждом доме, и это, независимо от воли и намерений мирного большинства населения, создает возможность перерастания накопившихся противоречий в вооруженное противостояние.
Как показывает опыт, острота рисков и кризисов в национальных республиках Северного Кавказа определяется множеством уже упомянутых факторов, но ее уровень различается также и в зависимости от положения в субрегионах – восточном (Дагестан, Чечня, Ингушетия) и западном (Северная Осетия, Карачаево-Черкесия, Адыгея). Принадлежность находящейся в центре региона Кабардино-Балкарии по-разному определяется исследователями, некоторые считают ее, в соответствии с уровнем фактической нестабильности, относящейся к «Востоку».