Лось в облаке

– Помогите! – снова закричал Вадим что было сил и заплакал. – Мама, мамочка!

Прямо перед ним из-за кочки высунулась светлая вихрастая голова с веснушчатым носом и веселыми синими глазами.

– Заткнись, дурак, – сказала голова, – и не трепыхайся, а то еще больше увязнешь. На вот, хватайся за ветку.

Вадим судорожно уцепился за толстую березовую ветвь, и только тогда к нему вернулась способность соображать.

– Ну, чего виснешь, как дохлая рыба на крючке? Давай, подтягивайся. Да не елозь ты, не елозь. Вот так, молодчина! Давай сюда пять. Ничего, брат, я тебя вытащу, – обнадежил незнакомец, подкрепляя свои слова немалыми усилиями.

Вадим еще барахтался и скользил ногами, когда тот подтянул его к себе и одним рывком вытащил на относительно твердую почву.

– Что, испугался? И правильно сделал. Какого рожна тебя сюда понесло? Ты посиди пока, отдышись, потом будем вместе выбираться.

Вадим, все еще всхлипывая, размазывал кулаком по щекам слезы и грязь. Спаситель снял с себя перепачканную майку и вытер чистым концом мальчику лицо.

– Не кисни, – сказал он, – мужчины не плачут. Тебе сколько лет?

– Четырнадцать, – промямлил Вадим, тоскливо ожидая привычного неодобрительного удивления.

– Здорово, – ободряюще сказал паренек, – и мне четырнадцать. А звать как?

– Вадимом.

– Вадик, значит?

– Не-е, Вадим. – Он терпеть не мог уменьшительного имени. – А тебя?

– А я – Саня, – ответил тот, внимательно разглядывая тщедушного мальчика. – Ладно, Вадим так Вадим, – согласился он и с тех пор никогда иначе его не называл.

Сам Саня был складным, крепким парнишкой, с сильными загорелыми руками и ногами. У него были очень светлые, почти белые волосы, ресницы и брови чуть темнее, большой улыбчивый рот – губы сплошь в цыпках и трещинках; нос как нос – не большой, не маленький, неопределенной формы, а глаза – неправдоподобно синие, яркие, словно две лучистые звездочки.

– Ты к бабушке Дусе приехал, вчера, из Ленинграда, верно? – все так же дружелюбно спросил Саня.

– Откуда ты знаешь? – удивился Вадим.

– У нас новости быстро расходятся. А я от вас через несколько домов живу, совсем близко. – Он поднялся. – Все, вставай, пошли уже, ступай за мной след в след, а то опять сковырнешься.

Они вышли к реке. Саня сказал:

– Скидывай свою амуницию, будем жижу отстирывать, а то мамка заругает.

Одежду выстирали и разложили сушиться на прогретой корме баржи, торчащей из воды. Потом выкупались у берега в голубой прозрачной воде и сели обсыхать на песок. Было тепло и безветренно. На недвижной поверхности реки дрожал огненными бликами солнечный свет. Полуденный лес на другом берегу подернулся знойной дымкой, зыбился и струился в неверном горячем мареве.

– Ты в школе какой предмет больше всего любишь? – спросил Саня.

– Математику и физику, а ты?

– Я биологию люблю и химию, еще литературу.

– Книги я тоже читать люблю, только не романы всякие душещипательные, а фантастику и приключения.

– Да ну! – обрадовался Саня. – Айзека Азимова читал?

– Читал – «Конец вечности». Еще я Кларка люблю, Стругацких, Ефремова. Да всех не перечесть.

Они разговорились, увлеченно обмениваясь впечатлениями о прочитанном, не замечая, как летит время, что-то неожиданно вспоминая и перебивая друг друга.

– Сходим вместе в библиотеку? Посоветуешь, что взять почитать, – предложил Саня.

Вадим уже смотрел на него с обожанием. Впервые он был кому-то интересен, причем не взрослому и не родственнику, а мальчику одного с ним возраста, да еще такому сильному, такому классному, поверить невозможно! Он не насмехался над Вадимом, не дразнил, слушал его серьезно и даже спрашивал совета.

– Сань, а что ты делал на болоте? – осмелился спросить Вадим.

– Пичугу одну высматривал. Она поет хорошо. Я люблю слушать, как птицы поют.

Вадим встрепенулся:

– У меня дома тоже птичка есть – зеленушка. Она в клетке сидит и очень красиво поет. Мне ее папа купил.

На этот раз Саня его не одобрил.

– Нет, – покачал он головой, – птицу в клетке держать нельзя.

– Почему? – удивился Вадим. – Многие держат.

– Глупые, потому и держат, – убежденно сказал Саня. – Лесной певец в лесу должен петь. Птицы ведь тоже по-разному поют. На воле она жизни своей маленькой радуется, солнцу красному. А что она тебе в клетке споет? Ты ее тоску, тревогу слышишь каждый день. Разве это хорошо?

– Нет, плохо, – пролепетал Вадим, чувствуя себя преступником.

– Ты подумай, к примеру, – продолжал Саня, – сможет тебе папа купить закат солнца? Или вон, смотри, – рыба плещется, словно в серебре. Не сможет. Вот так и это. Природы руками не ухватить. Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – усиленно закивал Вадим. – Я как приеду домой, сразу птицу выпущу.

– Правильно, отвези подальше в лес и выпусти. Пусть себе радуется.

– Вади-им, – донесся издалека голос бабушки, – ты где?

– Я на берегу, ба!

– Сиди тут, я сбегаю – скажу, что ты со мной, – вскочил Саня. – Надо подождать, пока твоя одежда высохнет. Не стоит им говорить, что ты тонул, напугаем только.

Бабушка Дуся, – позвал он, появляясь в поле зрения Евдокии Федоровны, – мы с Вадимом здесь, на берегу, загораем.

– Саня, ты, что ль? Вот славно! Ты уж за ним присмотри, золотко, а то, может, уговоришь его прийти поесть. Он у нас не ест ничего, отощал совсем. И сам с ним приходи.

– Не, баб Дусь, я не приду. Спасибо. Но за него возьмусь. Вы не беспокойтесь.

Саня вернулся к Вадиму и сказал:

– Бабушка говорит, ты плохо ешь?

– А что? – сразу насупился Вадим.

– Как это «что»? Я тебя завтра с собой на рыбалку хочу взять, а перед рыбалкой надо весь день хорошо есть, а то начнешь животом урчать и всю рыбу распугаешь.

– На рыбалку?! – глаза у Вадима засияли предчувствием невероятного счастья. – Ты, правда, меня возьмешь? – Он вдруг забеспокоился: – А я рыбу ловить не умею.

– Это дело нехитрое, научу. Сейчас иди пообедай, а потом пойдем червей копать.

Вадим живо оделся. Рубашка и брюки были еще влажными, но выглядели сухими. Саня сказал:

– Ты часика через два подходи к нашему дому. Видишь, вон тот, с белым забором. Запомнил?

Еще бы не запомнить! Вадим смотрел вслед Сане, как тот идет по мосткам вдоль канала, мимо похожих друг на друга уютных изб, сложенных из толстых бревен, огороженных частоколом, – у каждого забора скамеечка под сенью тополей и берез, – и думал, что Свирица – самое восхитительное место в мире.

Глава 2

Дома Вадим набросился на еду с таким аппетитом, что Лариса поразилась:

– Что за чудеса! Будто подменили ребенка. Вадинька, осторожно, щи очень горячие.

– Мам, я с мальчиком одним познакомился, – возбужденно говорил Вадим, энергично орудуя ложкой и закусывая горбушкой черного хлеба. – Его Саней зовут. Завтра мы с ним на рыбалку идем.

– А это не опасно? – осторожно спросила мама. – Не дай бог, в воду упадешь.

– Не беспокойся, Ларочка, – вмешалась бабушка, – с Саней его куда угодно можно отпустить. Парнишка – чистое золото. Марфушке, страдалице, хоть с внуком повезло. Дочка ее, Женя, родами померла, сразу после того, как Саней разрешилась, а отец его, Юрка, с горя запил, а через год и вовсе спился. Так по пьянке и пропал человек. Они тогда с Ванькой Лыковым за язем на Ладожское озеро поплыли. На озере ветер, шторм, а им все трын-трава, потому как пьяные оба были. Так вместе и утопли. Саня круглым сироткой остался. Марфушке мы всем миром помогали мальца растить – он и вырос всем на радость. Марфа с ним горя не знает. Он ей сызмальства по дому помогает. Утром выйду к каналу за водой, а он уж с ведрами бежит. В магазин ходит, в покос один управляется; если кому подсобить надо – мимо не пройдет. Как соберется за покупками, никогда не поленится, прибежит и спросит: «Баба Дуся, вам что из магазина принести?»

– Так это Женин сын? – горестно воскликнула Лариса. – Я его совсем маленьким видела. Бедный ребенок. Женя такая красивая была, добрая. Как жестоко обошлась с ней судьба!

– Да, не пришлось ей на сыночка порадоваться. Он и учится хорошо. Ребята его уважают, и старшие и младшие, в классе старостой выбрали. Повезло нашему Ваде, что Саня его привечает. С ним не пропадешь. Ты кушай, кушай, стынет все.

Вадим словно окаменел, не донеся ложку до рта, и щи капали с ложки в тарелку. То, что Саня был сиротой, поразило его в самое сердце.

Из спальни, кряхтя и отдуваясь, выбрался дед, Николай Лукич. Он был старше бабушки почти на двадцать лет – ей было под семьдесят, а ему уже под девяносто. Очень старый и грузный, он почти не вставал с постели, выходил только к столу, да иногда сидел на крыльце, дышал воздухом. Кроме Ларисы у них с бабушкой было еще две дочери, все жили в разных городах и по очереди наезжали к родителям. Дед был человеком властным и строгим, но к внукам относился с нежностью, особенно к Вадиму, единственному мальчику в роду.

– Это что такое? – загудел он зычным голосом бывшего начальника речного пароходства. – Замордовали парня. Чуть что – у него глаза на мокром месте. Вот оно, ваше бабье воспитание.

– Я о Сане рассказывала, он и закручинился, сердешный, – пояснила бабушка.

– А вот Саня реветь не станет. Хлопчик правильный, мал еще, а уже мужчина. А ну, сопли утри и щи доедай, а то он в твою сторону и не посмотрит.

Вадим торопливо расправился с первым, потом со вторым под преувеличенные похвалы взрослых.

– Деда, можно я твою удочку возьму? Мы завтра с Саней рыбалить пойдем.

– Бери, конечно. Посмотри там, в сарае. У меня все есть – удочки, сачок, блесна. Бери, что хочешь.

Со снастью Вадим решил разобраться позже. Сначала надо было сходить за Саней, как договорились. Бабушка поставила на стол тарелку, в которой горкой высились пирожки с картошкой.

– Съешь еще пирожок и иди, – сказала она.

– Ба, дашь пирожков, я Сане отнесу?

– Я-то дам, только он не возьмет. Гордый больно, все ему кажется, что его жалеют. А знаешь что, давай схитрим. Ты скажи, что я пирожки его бабушке послала, может, потом и он покушает.

Она завернула несколько пирожков в бумагу, и Вадим, захватив пакет, вышел на улицу. Он несмело пошел вдоль домов, опасаясь, что придет слишком рано. С Саней они расстались всего час назад, но ждать для Вадима было пыткой.

Навстречу двигалась ватага мальчишек. Впереди вразвалочку вышагивал долговязый патлатый подросток, с нагловатым лицом и маленькими шмыгающими глазками. Вадим почти достиг белого забора, когда мальчишки встали у него на пути.

– Вы только гляньте, – издевательским тоном затянул долговязый, обходя Вадима и насмешливо его оглядывая, – какие гости к нам пожаловали.

Мальчишки вокруг услужливо загоготали.

– А знают ли высокие гости, что здесь без спросу ходить нельзя? – продолжал глумиться их предводитель.

Вадим молчал, прижимая к груди сверток.

– Ты что, хиляк, язык проглотил? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают. Думаешь, если у тебя папаша богатый, можешь всем хамить и ходить, где вздумается?

Вадим с ужасом подумал, что и здесь все начинается сызнова. Отец его занимал высокий пост в горкоме партии, что нередко служило поводом для нападок на Вадима со стороны одноклассников.

– А ну, показывай, что ты там на пузе прячешь, – потребовал долговязый и протянул руку к свертку.

– Не твое дело, проваливай, откуда пришел, – уворачиваясь, буркнул Вадим.

– Ой, птенчик наш зачирикал, – пискливо пропел парень, снова вызвав угодливое одобрение свиты. – Давай сюда, не стесняйся, пока тебе по шее не накостыляли, – он ударил рукой по свертку, и пирожки рассыпались по песку.

– Ах ты, падла! – выкрикнул Вадим и бросился на обидчика.

Кто-то проворно подставил ему ножку, он упал и оказался погребенным под грудой тел. Удары посыпались на него со всех сторон, мальчишки барахтались сверху и тузили его, мешая друг другу.

Внезапно все прекратилось. Вадим лежал на земле один, лицом вниз, закрыв локтями голову. Чьи-то сильные руки подхватили его и поставили на ноги. Саня стоял рядом и, сдвинув брови, молча обводил взглядом топтавшихся в круг драчунов. Те отворачивались с побитым видом и прятали глаза. Наконец один из них заговорил извиняющимся тоном:

– Сань, мы не виноваты. Это все Мишка, засранец, нас подначивает. Вовка, скажи, ведь так?

– Точно! Мишка всех задирает, а мы ничего такого не хотели.

– А что я? – заныл Мишка, съеживаясь и пятясь от Сани. – Я ж не знал. А он чего молчал? Я ему говорю, куда, мол, идешь. Сказал бы, что к тебе, разве бы его кто тронул?

Саня продолжал надвигаться на рослого Мишку, который был выше него на полголовы. Тот отступал к каналу, пока не оступился и, взмахнув руками, не бултыхнулся в воду.

– Я тебя предупреждал, – погрозил сверху Саня, когда голова Мишки показалась на поверхности. – Следующий раз одним купанием не отделаешься. Ладно, вояка, давай руку.

Он помог промокшему парню выбраться на берег, в то время как Мишкины верноподданные были заняты тем, что стряхивали с одежды Вадима песок и собирали пирожки, сдувая с них пылинки. Вадиму в руки снова вложили пакет, похлопали по плечам со словами «Не обижайся, братан, с кем не бывает» и, сбившись гурьбой, потрусили прочь.

– Пошли ко мне, – сказал Саня Вадиму, – надо ссадины йодом прижечь. Везет тебе сегодня!

В доме, где жил Саня, было три комнаты, очень чистые, с крашеными коричневой краской полами; всюду лежали длинные полосатые коврики, на столе поблескивал начищенной медью самовар. Большой серый кот, прогнув спину, когтил табуретку, но, завидев Саню, одним махом взлетел ему на плечо. Внутри у него включился громкий моторчик. Он боднул лобастой головой хозяина в щеку и заурчал с удвоенной силой.

– Будет тебе, Дымка, не видишь – гость у меня, – ласково сказал Саня, опуская его на пол.

У печи хлопотала сухонькая пожилая женщина.

– Бабуль, познакомься, это мой друг Вадим, – сказал Саня.

При слове «друг» у Вадима в груди стало горячо, а бабушка Марфа показалась доброй волшебницей из сказок.

– Ты чей же будешь? – спросила бабушка, близко вглядываясь Вадиму в лицо подслеповатыми глазами в бесчисленных лучиках морщин.

– Я – Евдокии Федоровны внук.

– Это что же, Ларочка, значит, приехала? Вот радость-то Дусе!

– Бабушка вам пирожков прислала, только они упали, грязные теперь, – уныло добавил Вадим.

– На него Мишка напал со своей компанией. Бабуль, йод давай, – сказал Саня.

– Ох, ироды окаянные. Одно озорство на уме. Вчера у Черновых все подсолнухи ободрали. У Мишки отец в городе на заработках – ремня шельмецу некому всыпать.

Мальчики оставили обувь в сенцах и прошли по мягким половикам в комнату Сани.

– Ух ты, сколько книг! – восхитился Вадим. – У нас и то дома столько нет. «Природа мира», – прочел он, – «Певчие птицы СССР», «Живой мир островов». Ты все это читал?

– Конечно. Я когда вырасту, стану ученым – зоологом или орнитологом.

– А кто это?

– Это тот, кто птиц изучает. Я мечтаю записывать голоса птиц. Представляешь, захотелось тебе соловья послушать или жаворонка, как они поют по-настоящему, на свободе, купил пластинку – и наслаждайся.

– А где ты книги берешь?

– По почте выписываю. У нас библиотекарша очень хорошая, она мне помогает.

– Я тебе из Питера книг привезу, целый чемодан. Только… – Вадим снова погрустнел, – может, отец мне не разрешит в другой раз скоро приехать. Он у меня строгий очень. Ну и пусть – я тогда сбегу.

– Не вертись, герой. Вот тут еще царапина. Не больно?

– Жжется сильно. Сань, а это кто, на фотографии?

– Мама моя. Правда, красивая?

– Очень! А ты на нее похож.

Вадим решил сменить тему.

– Сань, когда мы пойдем червей копать?

– Прямо сейчас и пойдем.

Вооружившись лопатой и круглой жестяной банкой, они пошли на огород.

– Тут их прорва, – сказал Саня, – я копну, а ты червя бери и в банку сажай.

Вадим с увлечением ковырялся в сырой почве. Взяв двумя пальцами красного дождевого червя, он смотрел, как тот извивается, потом клал его в наполненную землей банку.

– Сань, а черви – это животные?

– Конечно, беспозвоночные животные. Амеба и та – животное, только одноклеточное. Ого, целый клубок. Много брать не будем: черви полезные, они почву разрыхляют. А если меня спросить, – продолжал он, налегая на лопату, – то и среди людей есть одноклеточные. Взять хотя бы нашего Вовку. У него отец в прошлом году с заработков приехал и повез всю семью в Сочи на море отдыхать. Пробыли они там целый месяц. Только вернулись – я к Вовке. «Ну, давай, – говорю, – рассказывай, какое оно, море». Я-то сам моря никогда не видел, в кино только. А он мне в ответ (Саня смешно изобразил глуповатую физиономию Вовки): «Норма-альное море, что ему сделается? Воды много и вся соленая». Вот и весь сказ. И так во всем, о чем хочешь спроси, хоть чудо покажи, в ответ одно услышишь: «Норма-ально». Тьфу, – в сердцах сплюнул он, – и кто только это подлое слово придумал!

Ночью Вадим спал плохо, часто просыпался в страхе, что пропустит условный сигнал. Задолго до восхода солнца послышался тихий свист, и Вадим тотчас скатился по лестнице с чердака. У калитки белел силуэт Сани.

– Держи ведро и банку, а я удочки понесу, – сказал он громким шепотом.

– А зачем так рано идти? Может, рыба тоже еще спит.

– Как же, спит она! У нее и днем и ночью одна забота, как бы чего слопать. До свету самый клев. К тому же я тебе такое покажу, чего ты в городе у себя в жизни не увидишь.

В полной тиши они пошли по узкой песчаной косе. Впереди, на самом краю полуострова, высился темной твердью большой монумент, установленный в честь окончания строительства канала при царе Александре Втором. Канал поделил Свирицу на две части, отрезав длинный кусок суши. По вечерам влюбленные парочки сидели на постаменте памятника, над черной речной гладью, куда, оставив в небе ворсистый след, падали звезды, гляделся золотой месяц и тянул по воде искристое мерцание к очарованному берегу.

– На первый раз лодку брать не будем, – сказал Саня, – поудим здесь, с камней.

– Сань, ты за меня не беспокойся, я плавать умею. Меня мама в детстве в бассейн водила.

– Да что ты! – по-доброму усмехнулся Саня. – Река – это тебе не бассейн. Здесь купаться с опаской надо. По Свири лес сплавляют, – под водой топляки мотаются. Вдарит такое бревно, и дух из тебя вон. А еще баржи затонувшие есть, с войны лежат. У нас такие случаи бывали: нырнет мужик – и поминай как звали. Так что без меня купаться и думать забудь. Мне бабушка рассказывала: здесь бои шли жестокие – прямо в устье Свири морская пехота и корабли Ладожской военной флотилии сражались с гитлеровцами. Немцы хотели второе кольцо блокады создать, да ничего у них не вышло. Речники наши помогали морякам Дорогу жизни отстаивать, грузы перевозили под непрерывными бомбежками, себя не жалели. Мой дедушка был шкипером баржи. Тогда и погиб.

Они спустились по крутому зеленому скату и примостились на больших камнях под бережком. Вадим засмотрелся на реку.

– Сейчас и не скажешь, что здесь война была. Тишь да благодать. Я бы тоже врагов убивал не жалея. Взял бы автомат и тра-та-та-та – всех под корень! А ты?

– Я бы никого не хотел убивать. Лучше, чтобы никакой войны больше не было.

Мальчики размотали удочки.

– Глянь, чего делать надо, – объяснил Саня. – Берешь червя и старайся его так насадить, чтобы крючка не видно было, по самую леску. Рыба, хитрюга, запах железа чует, червя обклюет – и была такова.

Тьма нехотя расползалась, оставляя пепельные клочья. Тускло засветлело небо, вдали забрезжил спящий лес. Речная волна ласкалась о камни с тихим всплеском. Поплавки стояли неподвижно в глянцевой воде. Вадим смотрел на свой не мигая и думал, что там, в прохладной сумеречной глубине, скрывается своя, неведомая жизнь, которой нет до них с Саней никакого дела. Он не успел додумать какую-то важную мысль, потому что поплавок задрожал и дернулся вниз, отбросив на воду расходящиеся круги.

– Сань, а Сань, – выдохнул Вадим, – у меня вроде клюет.

– Подсекай, тяни! – крикнул Саня.

Вадим с натугой потянул вверх удилище. Из воды взметнулась плоская переливчатая рыба и забилась на крючке, как серебряный лист на ветру.

– Вадим, не зевай, подтягивай ее сюда, а то сорвется!

Саня поймал леску, снял рыбу с крючка и опустил в ведро.

– Знатный подлещик. Ай да ты! – похвалил он Вадима. – С первого раза такая рыбина.

Вадим припал к ведру, где плавал подлещик, разглядывал его и гладил рукой.

– Потом налюбуешься. Бери удочку. Солнце встанет – рыба в тень уйдет.

Вадимом овладел веселый и буйный азарт. Он с трудом мог усидеть на месте, благо рыба клевала вовсю. Саня выхватил одну за другой две плотвички, похожие на вытянутые розовые жемчужины, и злого зубастого окуня с красными плавниками, Вадим – еще подлещика и несколько корюшек.

К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:

– А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.

Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.

Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал – хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.

– Такого не бывает, – ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.

– Бывает, как видишь.

Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.

– Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!

Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.

Глава 3

Потянулось волшебное лето. Утренние часы мальчики проводили на реке, заплывая в лодке на самую середину. Иногда, встретив восход солнца, досыпали прямо в лодке, приткнувшись где-нибудь к берегу в камыши. В лесу токовали тетерева. Лодка мягко покачивалась, под досками в днище хлюпала вода. Они спали, пока солнце не начинало припекать голову, тогда возвращались, улов делили пополам и разносили по домам. Саня разделывал рыбу и учил тому же Вадима. Они много купались, загорали, возились в огороде, ездили за сеном на другой берег Свири.

Неотвратимо приближался день отъезда. Вадим каждый вечер со слезами на глазах упрашивал мать оставить его в Свирице до конца лета, его поддерживали бабушка и дед, но Лариса была непреклонна. В такие минуты перед ее мысленным взором маячил гневный облик мужа, простершего к ней карающую десницу, и это воспоминание придавало ей сил для отпора сыну и родителям.

У Вадима еще оставалась слабая надежда, что дома, в Ленинграде, он сможет уговорить отца и вернуться к бабушке.

За день до отъезда Лариса достала из буфета коробку дефицитных московских конфет «Ассорти» и села под тополя у ограды ждать друзей – рыболовов. У нее болезненно сжалось сердце, когда она увидела, как они идут от реки, взявшись с двух сторон за дужку ведра, с удочками в руках, босые, растрепанные, счастливые – Вадим темноволосый, а Саня белый, как березка, у обоих рот до ушей. Она вспомнила свое детство и горько пожалела, что надо увозить сына в город.

Лариса встала навстречу мальчикам с коробкой в руках.

– Мам, смотри, что я поймал! – издали закричал Вадим и поволок в одиночку ведро к ее ногам. – Щуренок, видишь? Я удочку закинул, а поплавок вдруг лег на бок и лежит. Саня думал – коряга. Мы стали тянуть, а под водой ка-ак заходило. Удилище погнулось, насилу вытащили. Саня его сачком подцепил. Классный щуренок, правда?

– Замечательный! – искренне восхитилась мама. – Сантиметров пятьдесят, не меньше. Расскажем папе, какую большую рыбу ты здесь ловил.

– Санечка, – сказала она, протягивая мальчику коробку, – я тебе очень признательна за внимание к Вадиму. Вот, поешь конфеток и бабушку угости.

Саня перестал улыбаться и отступил на шаг.

– Спасибо, не надо, – очень вежливо сказал он.

– Мам, зачем ты?.. – с испугом попытался остановить ее Вадим.

– Да ты не стесняйся, бери, – настаивала Лариса, – ты с ним столько возился! Не представляю, как еще можно тебя отблагодарить.

Саня, глядя в землю, осторожно обошел Ларису и быстро пошел к своему дому.

– Сань, а рыба… – упавшим голосом сказал ему вслед Вадим, но мальчик не обернулся.

Вадим похолодел. С чувством приговоренного к смерти он следил, как Саня скрывается в своем дворе.

– Что ты наделала?! – закричал он на мать рвущимся голосом и пнул ногой ведро. – Из-за тебя он больше не захочет со мной дружить.