Кодификация налогового законодательства России. Научно-практические аспекты

* * *

В средневековой Европе крупные кодификационные работы проводились в конце позднего Средневековья и в начале Нового времени. Однако характер этих кодификаций резко отличался от современного. Во-первых, создатели кодифицированных актов стремились охватить в них все национальное право, а не его отдельную отрасль; во-вторых, кодексы XII–XVIII вв. отличала казуистичность, крайне слабая систематизация материала, отсутствие общей части.

Первой из таких кодификаций стали Siete Partidas – всеобъемлющая кодификация, составленная в Кастилии (Испания) в 1256–1263 гг. и заложившая основы национального права Испании.

Siete Partidas состояла из семи частей (отсюда название), каждая из которых была посвящена определенной сфере правового регулирования – церковному праву и месту католической церкви в государственной и общественной жизни (часть 1), королевской власти и деятельности органов управления (2), судопроизводству (3), семейному праву (4), договорному праву (5) и, наконец, преступлениям и наказаниям (6 и 7). Некоторые разделы «Партид» представляли собой более или менее самостоятельное переложение норм римского (часть 5) либо канонического (часть 1) права, но в целом это было столь полное, систематизированное и умело составленное собрание правовых норм, что со временем «Партиды» не только оказали существенное влияние на развитие собственно испанского законодательства, но и долгое время непосредственно применялись как основной источник права сначала в испанских колониях в Латинской Америке, а затем в возникших там независимых государствах[16].

В XVII в. были составлены Кодекс короля Христиана V, принятый в Дании в 1683 г. (в 1687 г. его действие было распространено на Норвегию; там он получил название «Норвежское право»), и Свод законов Шведского государства 1734 г., которые формально действуют и поныне.

В Европе переход к современной кодификации начался на рубеже XVIII–XIX вв.

Во Франции основные кодексы разработаны в период Консулата и Империи: Гражданский кодекс 1804 г., Гражданский процессуальный кодекс 1806 г., Уголовно-процессуальный кодекс 1808 г., Уголовный кодекс 1810 г. Позднее они подверглись многочисленным изменениям по существу, но в структурном плане оставались неизменными.

Другой этап принятия новых кодексов охватывает период с Реставрации до Второй мировой войны. В это время были приняты: Лесной кодекс (1827 г.), Сельскохозяйственный кодекс (1898 г.), Трудовой кодекс (1910 г.), Кодекс морских работ (1926 г.), Дисциплинарный и уголовный кодекс морской торговли (1926 г.), Кодекс военной юстиции сухопутных войск и военно-морских сил (1928 и 1938 гг.). Особую группу кодексов составляют фискальные кодексы, которые правительственным декретом от 6 апреля 1950 г. были инкорпорированы в Налоговый кодекс[17].

Во Франции под кодексом понимается «юридический документ, объединяющий совокупность законодательных и регламентарных предписаний, применяемых в определенной отрасли права»[18]. Таким образом, кодификация является завершающим этапом оформления отрасли законодательства как элемента его системы.

К концу XVIII – началу XIX вв. относится создание в Европе трех крупнейших гражданских кодексов:

Общее земское право прусских провинций (1794 г.);

Австрийское гражданское уложение (1811 г.);

Французский гражданский кодекс (1804 г.).

Почти на 100 лет позже вышло Германское гражданское уложение (1896 г.; далее – ГГУ, Германский гражданский кодекс, ГГК).

Законодательство воссозданного в XIX в. общегерманского государства разрабатывалось главным образом на базе законов Пруссии, Баварии и Саксонии и в меньшей степени – других государств. Источниками в этом процессе послужили: Прусское земельное уложение 1794 г., которое охватывало многие отрасли права, баварский Уголовный кодекс 1813 г. и более ранние баварские Судебный и Гражданский кодексы 1753 и 1756 гг., саксонский Гражданский кодекс 1863 г., ганноверский Гражданский процессуальный кодекс 1850 г. Учитывалось также и общее право, представлявшее собой сложное переплетение норм, восходящих к римскому и каноническому праву и правовым обычаям древних германцев.

Медленный, но последовательный процесс издания общегерманских законов начался с образованием Северо-Германского Союза. Были приняты разработанные ранее Торговое уложение 1866 г. и Уголовное уложение 1871 г., затем Гражданское процессуальное и Уголовно-процессуальное уложения, Закон о судоустройстве 1877 г. и лишь в 1896 г. – Гражданское уложение[19].

Германский гражданский кодекс является крупнейшей буржуазной кодификацией. Он насчитывает 2385 параграфов, не считая 218 статей Вводного закона. Техника построения материала кодекса достаточно нова и оригинальна. Кодекс построен по так называемой пандектной системе. Для нее характерно сведение юридических институтов в обязательственное, брачно-семейное и наследственное право. Нормы, общие для всех институтов, сконцентрированы в отдельной книге. Пандектная система Германского ГК существенно отличается от традиционной римской системы расположения гражданско-правового материала – системы институционной. Последняя состояла из трех частей (книг), каждая из которых заключала как общие, так и специальные институты и нормы. Именно по такой институционной системе был построен знаменитый французский Кодекс Наполеона (1804 г.). Германское гражданское законодательство и наука о праве XIX в. не последовали его примеру.

Уже саксонский законодатель при создании своего гражданского кодекса 1863 г. не стал следовать институционной системе Кодекса Наполеона, находя ее «не заслуживающей подражания, так как она сводила все содержание гражданского права к праву лиц и вещному праву, рассматривая важнейшие институты обязательственного, наследственного права лишь как способы приобретения собственности». Составители ГГК 1896 г. придерживались того же мнения и упрочили на общегерманском уровне новую пандектную систему гражданского законодательства. Ее значение нельзя недооценивать. Общая часть по модели ГГК была позаимствована на практике бразильским, китайским, греческим и некоторыми другими кодексами. Общая часть, введенная в гражданское право Германским гражданским кодексом, свидетельствует, по мнению современного французского ученого-юриста, о явном разрыве, происшедшем в XIX в. между немецкой наукой, где господствовали пандектисты, и французской юридической наукой, основанной на изучении Кодекса Наполеона.

По своему содержанию ГГК стал одним из образцовых буржуазных кодексов. Он включает все основные буржуазные юридические институты, свойственные буржуазному праву.

В первой книге ГГК (Общей части), состоящей из семи разделов (§ 1–240), рассматривается, прежде всего, статус лиц (физических и юридических). Наибольшее внимание уделено германским законодателем юридическим лицам (обществам и учреждениям), им посвящено более 60 параграфов. Другая многочисленная группа предписаний (80 параграфов) посвящена вопросам, связанным с юридическими сделками (дееспособность, волеизъявление, виды сделок, представительство и т. п.). К остальным вопросам Общей части относилось учение о вещах и о так называемых материальных сроках и давности. Особый интерес представляют последние предписания этой книги ГГК: об осуществлении прав, самозащите и самопомощи.

Во второй книге ГГК (также семь разделов, § 241–853) содержатся нормы обязательственного права. Это характерная особенность ГГК: традиционный порядок гражданско-правовых институтов в нем нарушен. Обязательственное право поставлено в ГГК раньше права вещного, что означает возросшее значение капиталистического оборота, перед интересами которого отступают традиционные институты права собственности и владения, еще господствовавшие в Кодексе Наполеона. В данной книге излагаются как общие положения об обязательствах из договоров (их возникновение, содержание, исполнение и т. п.), так и отдельные договоры, традиционные (купля, заем, ссуда, товарищество и др.) и новые (наем рабочей силы, игра, пари, приказ и др.). В этой книге регулируются важные в социальном отношении нормы о так называемых недозволенных действиях (§ 823–853).

Только в третью книгу ГГК включено вещное право (девять разделов, § 854–1296). Кроме институтов права собственности, владения, здесь подробно регламентируются так называемые служебности (сервитуты, обременения) и различные формы залога движимости и недвижимости (ипотека). Они составили основную часть предписаний третьей книги (примерно 2/3). Именно в этой книге наиболее полно представлены устаревшие (профеодальные) институты германского права (право преимущественной купли – § 1094–1104; поземельные обременения – § 1105–1112). Эти институты и нормы наглядно свидетельствуют о социальной силе германского юнкерства, вырвавшего у буржуазии важные уступки в аграрной области.

Четвертая книга ГГК содержит нормы брачно-семейного права (три раздела, § 1297–1921). Книга открывается разделом о гражданском браке. Здесь изложены правила, посвященные условиям вступления в брак, личным и имущественным отношениям супругов, а также условиям расторжения брака. Из других разделов книги следует выделить институт родительской власти и юридическое положение детей (законных и незаконных), опеку и попечительство.

Наконец, последняя, пятая книга ГГК посвящена наследственному праву (девять разделов, § 1922–2385). В ней регламентируются два основных порядка наследования (по закону и по завещанию); юридическое положение наследника; особый договор о наследовании и правила об обязательной доле так называемых необходимых наследников.

Вместе с основным текстом ГГК был принят и вступил в силу особый Вводный закон. Это достаточно крупный юридический акт, насчитывающий 218 статей. Структура и содержание Вводного закона таковы: ст. 1–31 посвящены общим правилам о времени вступления в силу ГГК, о применении иностранных законов в Германии и германских законов за границей. Следующие ст. 32–54 регулировали соотношение Кодекса со старым имперским законодательством. Как общее правило, старые имперские законы оставлены в силе, поскольку обратное не указано в Кодексе (ст. 32). Но наиболее значителен по объему (ст. 55–152) и интересен по содержанию раздел третий Вводного закона. Он посвящен соотношению Кодекса с земским законодательством. Указанные статьи представляют, по существу, длинный перечень прав, оставленных в компетенции земских законодательств отдельных германских государств – членов империи. Формула, с которой начиналась большая часть статей третьего раздела, гласила: «Нетронутыми остаются предписания земского права…». К перечню таких «нетронутых» нормами Кодекса областей были отнесены следующие наиболее значительные: особый статус главы и членов владетельных (королевских, княжеских) домов бывших самостоятельных германских государств; различные феодальные формы дворянского родового имущества (ст. 59); рентное имущество и право наследственной аренды (ст. 63); право крестьянского единонаследия (ст. 64); право охоты и рыболовства; горное право (ст. 67); правовое положение прислуги и домашних рабочих (ст. 95); водное право (ст. 65); право о регалиях (ст. 73). В качестве примера можно привести важное правило ч. 1 ст. 113 Вводного закона: «Нетронутыми остаются предписания земского права как об объединениях и разделениях земельных участков, о регулировании и порядке помещичье-крестьянских отношений, так и о заменах, переоборудованиях и ограничениях служебностей и вещных обременений». Приведенный список особых прав (так называемых прав старого партикулярного земского законодательства) далеко не исчерпывал в Вводном законе изъятия и привилегии, касающиеся главным образом имущественного положения германского юнкерства. Вводный закон наносил существенный удар по идее и практике единства гражданского права Германии. По существу, полного правового единства создать не удалось. Даже буржуазные юристы вынуждены признать: «все эти исключения были неизбежным злом…». В тогдашних буржуазных кругах Германии Вводный закон оценивали не без основания как реальное ограничение буржуазного характера Кодекса[20].

Интересную специфику имеет процесс систематизации нормативного материала в Англии. Здесь полностью отвергли идею кодификации. Возражения против кодификации вытекали из самой природы общего права, в котором значительная часть права, особенно права гражданского, развивалась вне всякого воздействия со стороны законодателя, путем создания судьями прецедентов. Кодифицировать это право недопустимо было уже потому, что тогда ему пришлось бы придать жесткую форму, которая лишила бы общее право его главной ценности – свободной приспособляемости к конкретным обстоятельствам дела. Кроме того, застывшее кодифицированное право не могло бы предусмотреть изменений в общественных отношениях, что потребовало бы его постоянной переделки. В то же время в других странах, правовая система которых в большей или меньшей степени основана на общем праве, кодификация проводилась, хотя и менее последовательно, чем в странах континентальной правовой системы.

В США кодификация права началась во второй половине XIX в. Важным этапом в развитии законодательства стало принятие писаных конституций в штатах и федеральной Конституции 1787 г. Введение в действие писаных конституций стало одним из главных факторов, ведущих к углублению различий между правом США и английской правовой системой, построенной на неписаной конституции.

На базе Конституции США 1787 г. в XIX–XX вв. сложился своеобразный правовой институт – судебный конституционный контроль. Этот институт имел своим результатом не только толкование конституционных положений Верховным судом США, но и признание большого числа законов штатов и Конгресса неконституционными, а потому недействительными, т. е. не имеющими юридической силы.

Доктрины Верховного суда (прецеденты толкования) повлияли существенным образом на содержание как действующей Конституции США, так и текущего законодательства. Многие понятия конституционного законодательства («междуштатная торговля», «полицейская власть», «совпадающая юрисдикция» и т. д.) были введены в конституционный и законодательный оборот не Конгрессом или легислатурами штатов, а Верховным судом США.

США не избежали общей для подавляющего большинства стран Запада тенденции к кодификации законодательства, в том числе и кодификации общего права по отдельным штатам. Еще в 1796 г. в штате Вирджиния был принят уголовный кодекс, подготовленный Томасом Джефферсоном. В отличие от Англии в США по отдельным штатам с 20-х гг. XIX в. проводились определенные работы с целью систематизировать и кодифицировать право. В штате Нью-Йорк с 1828 г., а позднее в других штатах стали периодически издаваться официальные сборники (компиляции) законодательства штата.

В 1848 г. благодаря усилиям известного американского юриста Д. Филда в штате Нью-Йорк были приняты кодексы гражданского и уголовного судопроизводства, которые затем послужили образцом для других штатов. По проекту Филда с небольшими изменениями был принят в 1872 г. Гражданский кодекс Калифорнии. Во второй половине XIX в. во многих штатах были разработаны и уголовные кодексы (в Калифорнии в 1872 г., в Нью-Йорке – в 1881 г. и т. д.). Все эти кодексы были построены главным образом на общем праве.

Но даже в штатах с частично кодифицированной системой права кодексы не заняли приоритетного места в системе источников права, как это можно видеть в странах континентальной правовой системы.

В глазах американских юристов и судей «кодификация в известном смысле всегда была иллюзией», поскольку не кодексы и законы, а именно судебное право является той доминантой, которая определяет особенности, «лицо» правовой системы США.

С конца XIX в. в связи с потребностями американского общества, и прежде всего предпринимательских кругов, особенно заинтересованных в единообразии правовых норм по всей стране, в США начинается движение за унификацию права в штатах. С этой целью в 1889 г. был создан специальный комитет, который разработал проекты некоторых унифицированных законов (по продаже товаров, торговым бумагам и т. д.), связанных главным образом с регулированием торговли, и рекомендовал их к принятию легислатурами штатов.

В 1892 г. была создана Национальная конференция уполномоченных по унификации права штатов, которая рекомендовала штатам одобрить около 200 проектов законов преимущественно по торговому праву. В числе этих актов в 1952 г. к принятию штатами был рекомендован Единообразный торговый кодекс (далее – ЕТК).

Потребности унификации торгового права были столь велики, что практически все штаты ввели ЕТК в действие. Этот Кодекс (с последующими поправками и изменениями) не был официально принят только в штате Луизиана, хотя некоторые его разделы действуют уже и там.

В США в XX в., прежде всего во второй его половине, законодательные источники права все в большей степени играют первенствующую роль в правовых системах штатов и федерации. В течение всей истории США, но особенно с «нового курса» Ф.Д. Рузвельта, Конгресс и легислатуры штатов осуществляли интенсивную деятельность по изданию законов (статутов и т. д.). Ежегодно Конгресс принимает от 300–400 до 900, а легислатуры штатов – от 10 тыс. до 30 тыс. законодательных актов.

В XX в. проявилась потребность проведения кодификационных работ и в сфере федерального права. В 1909 г. был принят федеральный Уголовный кодекс, который охватил сравнительно узкий круг вопросов, отнесенных Конституцией США к ведению федерации (государственная измена, подделка валюты, пиратство и некоторые другие).

Быстрый рост числа федеральных законов и актов делегированного законодательства сделал необходимым в XX в. проведение крупномасштабных работ по систематизации и ревизии федерального законодательства. В 1926 г. был составлен федеральный Свод законов, который периодически обновляется и один раз в шесть лет переиздается. Он включает 50 разделов. Каждый раздел связан с определенной сферой правового регулирования (например, «промышленность и торговля», «сельское хозяйство» и т. д.) или с конкретной отраслью и институтом права.

Некоторые разделы представляют собой инкорпорацию (с частичными изменениями и дополнениями) действующего законодательства. Другие составлены как кодифицированные разделы, в которых осуществлены пересмотр и упорядочение отдельных отраслей законодательства. В штатах на основе так называемых единообразных или «примерных» кодексов (например, Единообразного торгового кодекса) происходит унификация права в тех сферах общественной жизни, к которым проявляют непосредственную заинтересованность прежде всего предпринимательские круги[21].

С середины XIX в. кодификация активно развивалась на уровне штатов, где были приняты собственные гражданские и уголовные кодексы. Среди них видное место занимают гражданские кодексы Калифорнии (1872), Луизианы (1875), Нью-Йорка, Небраски (1909) и уголовные кодексы Нью-Йорка (1881, 1967), Висконсина (1956), Иллинойса (1961), Миннесоты (1963) и др.

Методы американской кодификации весьма близки к инкорпорации, и в кодексах обычно отсутствует так называемая общая часть. С начала XX в. на уровне федерации принимаются так называемые «модельные кодексы».

* * *

В середине XVII в. была осуществлена кодификация русского права под названием Соборное уложение 1649 г.

Соборное Уложение 1649 г., обобщив и впитав в себя предшествующий опыт создания правовых норм, опиралось на:

судебники;

указные книги приказов;

царские указы;

думские приговоры;

решения Земских соборов (большая часть статей была составлена по челобитным гласных собора);

«Стоглав»;

литовское и византийское законодательство;

новоуказные статьи о «разбоях и душегубстве» (1669 г.), о поместьях и вотчинах (1677 г.), о торговле (1653 и 1677 г.), которые вошли в Уложение уже после 1649 г.

Несмотря на казуальность изложения, Соборное уложение отличалось весьма высокой для своего времени юридической техникой. Уложение открывалось (впервые в практике кодификации) преамбулой, где провозглашалось соответствие права постановлениям «Святых Апостолов» и утверждалось равенство суда по всем делам и для всех чинов (конечно, в полном согласии с понимаемой в то время сословностью).

Язык Уложения был простым и понятным, тогда как в Европе юридическая терминология отличалась запутанностью и сложностью для понимания. Оно было крупным правовым актом, идеологически основанным на религиозно-православном понимании юридических и политических процессов.

Соборное уложение 1649 г. имело 967 статей, 25 глав (о суде, о вотчинах, о богохульниках и т. д.).

Кодификация в России имела определенную специфику, вытекающую из культурно-исторического контекста. Она отражает особенности исторического развития нашей страны. В связи с этим Г.И. Муромцев справедливо отмечает, что «в силу объективно-субъективной природы правовой культуры идеи и система ценностей данного общества по сути предопределяют в каждый период истории характер правопонимания и обусловленной им юридической техники. Если это так, то не может быть понятия кодификации, единого для всех эпох и правовых культур.»[22].

В научной литературе существует два основных подхода к этим особенностям.

Первый подход основан на концепции самобытности славянских правовых и государственных институтов, разработанной еще в российской дореволюционной литературе, прежде всего в книгах Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», М.Ф. Владимирского-Буданова «Обзор русского права», Ю.Ф. Самарина «Окраины России».

Среди современных исследований, развивающих эту концепцию, особо следует отметить монографии В.Н. Синюкова «Российская правовая система» и «Правовая система: Вопросы правореализации».

В.Н. Синюков, один из авторов современной концепции формирования славянского права как самодостаточной правовой семьи, к началам, обладающим сущностным значением для определения места российской правовой системы в мировой классификации, относит:

«1. Самобытность русской государственности, не поддающейся элиминации даже после длительных и массированных включений иностранных управленческих и конституционных форм.

2. Особые условия экономического прогресса, для которых характерна опора на коллективные формы хозяйствования: крестьянскую общину, артель, сельскохозяйственный кооператив, – которые основывались на специфической трудовой этике, взаимопомощи, трудовой демократии, традициях местного самоуправления.

3. Формирование особого типа социального статуса личности, для которого свойственно преобладание коллективистских элементов правосознания и нежесткость линий дифференциации личности и государства…

…4. Тесная связь традиционной основы права и государства со спецификой православной ветви христианства с ее акцентами не на мирском жизнепонимании Бога и человека (католицизм) и тем более благословении стяжательства (протестантизм), а на духовной жизни человека с соответствующими этическими нормами (нестяжание, благочестие и т. д.)»[23].

В этой ситуации некритическое заимствование зарубежного права и попытки его модернизации, в частности путем кодификации, были крайне неэффективны. Причины столь поразительной неэффективности профессор Г.Ф. Шершеневич видел в том, что законодательство заимствовалось «у народов, с которыми Россия имела мало общего в культурном отношении», что «русскому обществу претило не само заимствование, а грубая форма его». По сути, речь шла о типологической несовместимости российского общества с обществом наиболее развитых стран Европы того времени[24].

Второй подход, разделяемый большинством историков, исходит из того, что досоветская правовая культура, от Русской правды (XI в.) до октября 1917 г., отражает социально-экономическую и культурную отсталость России, что в сфере правовой культуры проявлялось в степени развития права и юридической техники, области управления и правосудия, общественного правосознания и авторитета закона и т. д. Э. Аннерс видит факторы такого развития российского права не только в авторитарном типе власти, который русские князья и цари даже после освобождения от татарского ига копировали у великих татарских ханов, но и в специфике социальной структуры общества. Он отмечает, что в России было небольшое число городов, которые к тому же не были столь свободны и сильны, как крупные западноевропейские торговые города. Э. Аннерс объясняет это отсутствием в них зажиточного и политически независимого слоя горожан, который смог бы уравновесить господство царей и крупных феодалов. Такие условия, по его мнению, сохранялись в России вплоть до Петра I и даже во многом – до 1917 г.[25]

Социально-экономическая и культурная отсталость России, в том числе в правовой сфере, объективно обусловливала необходимость заимствования (рецепции) права более развитых стран Европы. И это была еще одна особенность российских кодификаций. «Московское правительство, – писал профессор Г.Ф. Шершеневич, – широкою рукой черпало из иностранного права.»[26].