Лизочкино счастье

Услышав эту печальную новость, Павлик горько заплакал.

– Как! Все вы поедете на елку к губернатору, будете, наверное, веселиться, слушать музыку, танцевать и есть такие вкусные вещи, какие только можно видеть во сне, а я буду лежать в постели и глотать противную микстуру? О, это слишком жестоко!

– Что делать, Павлик, ты сам виноват, – произнес Павел Иванович, гладя сына по головке.

– Хоть бы мама была дома, все-таки мне было бы веселее, – прошептал бедный Павлик, собираясь плакать.

– Павлик, не плачь, – вмешалась в разговор малютка Валя, – тебе не будет скучно: я останусь с тобою.

Как ни улыбалось Павлику пробыть целый вечер со своей маленькой подружкой, но он, вспомнив, как радовалась малютка поездке на губернаторскую елку, не решился лишить ее такого громадного удовольствия.

– Нет, нет, поезжай, пожалуйста, – поспешил он отказаться от её жертвы, – а то кто же мне расскажет обо всем, что было на елке? И потом ведь папа остается со мною.

– О, нет, дитя мое, – произнес Павел Иванович, – я не могу на этот раз остаться у твоей постели: я должен быть на губернаторском празднике, как директор и представитель труппы.

– Ну, хорошо, – храбро произнес мальчик, хотя две непрошенные слезинки при этом выкатились из его глаз. – Я останусь тогда с Матреной, потому что уж Матрену губернатор, наверно, не пригласил на свой праздник.

– Конечно, не пригласил, дитя мое, ты можешь остаться с Матреной.

– Ах, нет, – внезапно вмешалась в разговор Лиза, – не оставляйте Павлика с Матреной. Она очень добрая, хорошая женщина, но она так страшно храпит ночью, что наверное не даст ему уснуть. И потом она не сумеет давать ему лекарство по часам. Нет, нет, пусть Матрена ложится спать у себя на кухне, а я побуду с Павликом.

– Как, – вскричало несколько человек детей, – ты не поедешь к губернатору?

– Конечно, нет, раз я остаюсь с Павликом.

– Но это невозможно, Лиза. Он обидится. Ведь для тебя он готовит какой-то сюрприз – и вдруг тебя не будет, – взволнованно говорил Павел Иванович.

– Но ведь сюрприз не уйдет до следующего раза, – настаивала на своем девочка, – а губернатору можно сказать, что я нездорова. Да у меня и сейчас немного болит голова, уверяю вас. Скажите г. губернатору, что я очень жалею, что так случилось, но что я больна и быть у него не могу.

– Как хочешь, дорогое дитя, так и поступай, – проговорил Павел Иванович, растроганный до глубины души поступком Лизы. – Спасибо тебе за твою доброту. Я принимаю твою жертву только по необходимости и буду всегда помнить твой великодушный поступок.

С этими словами Павел Иванович наклонился к Лизе и крепко поцеловал ее.

Лизе очень хотелось ехать на праздник, но ей было бесконечно жаль оставлять бедного, одинокого Павлика. Она знала также, что для m-lle Люси и для Мальвины Петровны, не бывавших никогда на таких елках в больших, богатых домах, было бы очень досадно не попасть на губернаторский праздник, поэтому она предпочла лучше лишить себя удовольствия, нежели других, и, ссылаясь на мнимую головную боль, осталась подле больного ребенка.

Дети шумно и весело собирались на праздник. Девочки завивали и причесывали друг другу волосы, вплетали в них ленточки и искусственные цветы, мальчики чистили бензином перчатки, встряхивали костюмы и до того усердно натирали ваксой сапоги, что они у них готовы были распороться по швам.

Матрену совсем загоняли то с тем, то с другим. Наконец к 9-ти часам все маленькие актеры и их начальство собрались в гостиной, где у ярко пылавшего камина находился Павлик в обществе Лизы.

Девочки были в праздничных белых платьях, мальчики – в новых костюмах, Павел Иванович и Григорий Григорьевич – во фраках, а m-lle Люси – в нежно-голубом платье, которое она сшила к причастию в прошлогодний пост. Даже старушка Мальвина Петровна надела старомодное шумящее платье и такой чепец, который должен был без сомнения обратить на себя внимание самого губернатора. И притом ото всех так пахло духами, что у Лизы разболелась голова на этот раз уже самым настоящим образом. Марианна, прощаясь с Лизой, тихо шепнула:

– Не скучай, сестренка, я отломлю тебе от каждого лакомства, какое там будут подавать, по кусочку, чтобы ты имела понятие о том, чем нас угощали на елке.

Но малютка Валя отличились больше всех.

– Ты, Павлик, не горюй, – сказала она своему любимцу, – я попрошу губернатора прислать тебе завтра все, что у него останется после нас от угощения.

– Нет, уж лучше не надо, – благоразумно заметил больной, – а то у меня еще больше заболит живот. А лучше вот что: когда ты будешь есть очень вкусные вещи, то подумай обо мне. Может быть, тогда я увижу во сне, что кушаю их вместе с тобою. Папа говорит, что часто видишь то, что думают про тебя другие.

В самую последнюю минуту отъезда хватились Мэри. Её не было среди детей. Бросились ее искать по всем комнатам и, наконец, нашли спокойно спавшей на своей постели.

– Что ты делаешь, Мэри? – вскричали Роза и Аля в один голос, – что с тобою?

– Как что делаю? Сплю! – спокойно отвечала Мэри, поворачиваясь на другой бок.

– Так ты разве не едешь к губернатору? – удивились те.

– Ах, отстаньте от меня, пожалуйста! – рассердилась Мэри. – Ни днем, ни ночью нет покоя от них! У меня болят зубы, и в таком виде не могу же я ехать на елку.

И Мэри, чтобы окончательно убедить девочек в том, что у неё болят зубы, громко застонала.

Роза и Валя вернулись к остальным и объявили директору, что Мэри нездорова.

– Тем хуже для неё, – сердито заметил Григорий Григорьевич, ни чуточки не жалевший злую девочку, – тем хуже для этой капризницы. Я думаю, что его превосходительство г-н губернатор не очень-то огорчится отсутствием Мэри.

И маленькая труппа уехала без неё.

ГЛАВА XXV

Сюрприз губернатора

Как только шум колес экипажей, отвозивших детей, замолк на улице, Лиза ближе пододвинула кресло Павлика к камину, поправила огонь и, усевшись рядом, предложила мальчику почитать немного.

Но Павлик был не охотник до чтения.

– Нет, нет, не хочу слушать чтения, поболтаем лучше немножко, – попросил он.

– Сегодня сочельник, почти в каждом доме елка, – грустно произнесла Лиза, – и в доме доктора, должно быть, устраивается елка для больной Зои, ее украшает мама и верно думает все время обо мне.

– Ты скоро ее увидишь, Лиза, – утешал ее Павлик, – через три, четыре месяца мы вернемся в Петербург, и ты будешь ходить к ней в гости.

– Ах, как это было бы хорошо, – произнесла Лиза, – мне кажется, эта радость так велика, что уж лучше неё ничего не может быть на свете!

Они долго еще болтали таким образом, пока, наконец, сонные глазки Павлика не слиплись, и он не уснул тут же у камина в большом просторном кресле своего отца. Лиза продолжала сидеть тут же, смотрела на тлеющие уголья и мечтала о том, как теперь зажигают елку у губернатора, как Борис и Лева – губернаторские дети – обносят подарками и сюрпризами своих маленьких гостей, как губернатор передает три пакета Павлу Ивановичу: для Павлика, Мэри и для неё, Лизы, оставшихся дома. Что это за сюрприз, который готовит ей губернатор? Что может он подарить ей, Лизе? – невольно сверлила её головку докучная мысль.

Потом она стала думать о другом. Ей представилась иная елка – в далеком Петербурге, в докторском доме; и ей виделась больная Зоя, которую катают вокруг неё в кресле, и наконец мама – добрая, ласковая, милая, только немного грустная от разлуки с ней, Лизой, в этот великий праздник.

Потом все её мысли как-то разом смешались в голове, и она неожиданно крепко уснула, положив головку на спинку кресла. И во сне Лизе все представлялась елка, вся залитая огнями, и её ненаглядная мама, протягивающая руки своей девочке.

Прикосновение к плечу чьей-то руки разом разбудило Лизу. Она быстро протерла глаза и вскочила с кресла.

Перед нею стояла Мэри.

– Вот глупая-то девочка! – вскричала она, – спит, как медведь в своей берлоге, и нимало не думает о сюрпризе.

– О каком сюрпризе? – спросила удивленная Лиза.

– Вот потешная-то! Все перезабыла со сна! Да о сюрпризе, который готовит тебе губернатор.

– А ты разве его знаешь? – изумилась еще больше Лиза.

– Кого, губернатора-то? Ну конечно, – засмеялась Мэри так громко, что Павлик беспокойно зашевелился во сне.

– Нет, о сюрпризе ты знаешь?

– О сюрпризе? – переспросила Мэри и лукаво сощурилась, – знаю, конечно. Никто не знает – ни Павел Иванович, ни Григорий Григорьевич, никто из детей, а я знаю. Как узнала – не скажу, а все таки узнала!

– Голубушка Мэри! Скажи мне, что это за сюрприз! – попросила Лиза.

– Ишь, какая прыткая! – снова рассмеялась Мэри, – нет, ты лучше отгадай-ка сама!

– Но я не знаю, что бы это могло быть! – рассуждала Лиза. – Большой или маленький сюрприз?

– О, большой, очень большой! – отвечала Мэри.

– Круглый или длинный? – продолжала спрашивать Лиза.

– Длинный! Не очень… Но скорее длинный, нежели круглый.

– А какого цвета?

– О, цветов много. Но преобладает белый.

– Что это: вещь, книга или лакомство?

– Ни то, ни другое, ни третье! – отрезала Мэри и, помолчав немного для пущей важности, произнесла, растягивая слова – это живое существо!

– Живое существо? – все более и более изумляясь, произнесла Лиза. – Что же это: собачка, кошечка или морская свинка?

– О нет! – прошептала Мэри тихо, так как Павлик снова заворочался у камина. – Это человек…

И прежде чем окончательно удивленная Лиза могла спросить еще что-нибудь, она прошептала ей звонким шепотом в самое ухо:

– Это твоя мама!

– Мама! – вскричала Лиза вне себя от восторга и волнения, но в туже минуту рука Мэри закрыла ей рот, мешая говорить дальше.

– Тсс! Сумасшедшая, ты разбудишь Павлика! Не кричи, а слушай, что я скажу тебе. Твоя мама приехала сюда. Губернатор узнал об этом и, чтобы потешить тебя – свою любимицу – устроил этот праздник для твоей встречи с мамой.

– Но как же?.. Господи!.. Ведь я не поехала… Я не знала этого всего?.. – лепетала Лиза, плача от радости и смущения в одно и то же время.

– Ну, что же делать! – спокойно произнесла Мэри, – ты подождешь до завтра, потому что, согласись сама, не может же мама твоя уехать с праздника и обидеть губернатора. К тому же Павел Иванович скажет, ей, что у тебя болит голова, и она не захочет волновать тебя свиданьем. Нечего делать, придется тебе подождать до завтра!

– О, нет, Мэри, – вскричала, заливаясь слезами, бедняжечка Лиза, – я не могу ждать до завтра! Ради Бога, научи меня что делать.

– Что делать? – засмеялась Мэри, – да ничего иного, как одеться теперь и ехать на праздник губернатора.

– Но ведь меня не ждут уже там!

– Так что же! Тем твое появление будет приятнее. Тебе хотели сделать приятный сюрприз, а ты сама сделаешь им сюрприз еще вдвое приятнее.

– Боже мой! Боже мой! – вскричала в отчаяний Лиза, – как же мне оставить больного Павлика! – Ведь Павел Иванович сдал его на мое попечение.

– Ах, подумаешь, какая опасная болезнь. Да он так-то каждый день болен, потому что объедается каждый день! А теперь он спит, как сурок, и его никакими пушками не разбудишь. Да к тому же Матрена посидит с ним, если ты уж так боишься его оставить, Ах, Лиза, – с досадой заключила Мэри, – не думала я, что ты так мало любишь свою мать, если не решаешься ехать к ней, не видев ее так долго!

– О нет! Мэри, – голубушка, я еду, еду! – вскричала Лиза и побежала одеваться.

Если бы Лиза оглянулась в двёрях на оставшуюся подле Павлика Мэри, то она наверное бы испугалась того выражения, которое было на её лице. Глаза девочки так и сияли злою радостью, а губы шептали злорадно:

– Беги, беги, глупая овечка! Торопись одеваться, благо ты так легко веришь выдуманной мною сказке про приезд твоей матери. Будет тебе праздник, да только не на губернаторской елке!

Но, к несчастью, Лиза была так занята своей внезапной новостью, что ей было не до Мэри. Быстро оделась она в свое белое парадное платьице, разбудила Матрену, уговорила ее посидеть у Павлика и вернулась к Мэри.

– А ты почему же не одеваешься? – спросила она, застав Мэри на том же месте. – Или ты пойдешь в этом платье?

– Ну, разумеется! Я ведь только провожу тебя, а на праздник не пойду; вернусь домой и подежурю у Павлика за тебя.

– О, какая ты добрая, Мэри! – произнесла растроганно Лиза, и, крепко обняв своего недавнего врага, проговорила тихо: – Как я виновата перед тобою. Я тебя считала очень злою девочкою! Прости меня, Бога ради!

– О, конечно, – возразила Мэри лицемерно. – Ведь и я тоже виновата перед тобою, потому что завидовала тебе и твоему успеху. Еще бы! До твоего приезда я играла все, что хотела, и могла капризничать напропалую, а ты поступила в кружок – и мне пришлось совсем плохо. Ну, я и возненавидела тебя за все это! Но больше не буду! Я вижу, какая ты добрая и кроткая, и тоже полюбила тебя не меньше других.

– О, спасибо, Мэричка! – ласково произнесла Лиза, поверив каждому слову коварной девочки. И, еще раз попросив Матрену не отлучаться ни на минуту от больного Павлика, Лиза, в сопровождении Мэри, вышла из дому.

ГЛАВА XXVI

Мэри отомстила

Стояла настоящая Рождественская ночь. Было нестерпимо холодно. Крупные хлопья снега крутились в воздухе, ударяя по лицу и оставляя мокрые следы на щеках прохожих. Впрочем, прохожих было немного: в Рождественскую ночь каждый старается быть дома, чтобы встретить светлый праздник среди родных или друзей. Поэтому улицы были пустынны, и девочки, пройдя порядочную часть пути, не встретили ни одного извозчика.

– Ты хорошо ли знаешь дорогу? – осведомилась Лиза, видя, что метель все усиливается с каждой минутой.

– О, конечно! – успокоила ее Мэри, – надо пройти еще улицу, потом еще переулок, потом повернуть направо, потом налево, и губернаторский дом будет, как на ладони.

– Ведь он на площади? – пройдя еще немного, спросила Лиза, начинавшая уставать.

– Ну да, на площади, а я веду тебя ближайшей дорогой. Тебе кажется, что это так далеко, потому что ветер и снег затрудняют ходьбу. Не правда ли, тебе кажется, что мы идем очень долго, а между тем мы не сделали и половины дороги.

– Неужели? – удивилась Лиза, – а я так устала.

– Так что же, – разом делаясь грубой, проговорила Мэри, – не тащить же мне тебя на руках!

Они снова завернули за угол, потом еще направо, потом налево и пошли вдоль какого-то забора. Наконец, забор кончился, и они очутились в снежном поле, с левой стороны которого темным пятном на белой скатерти снега выделялся сосновый бор.

– Мэри, Мэри, – вскричала в страхе Лиза, – мы, кажется, заблудились!

– Ну, вот глупости! – рассердилась её спутница, – не думаешь ли, что я завела тебя куда-нибудь?

– Мэри, голубушка, повернем назад! – молила Лиза, – я чувствую, что мы сбились с дороги.

– Ну, и чувствуй себе сколько тебе угодно! – проговорила Мэри насмешливо, – и не мешайся не в свое дело. Да и потом, что за вздор ты выдумываешь, Лиза! Я отлично знаю дорогу. Видишь, там огонек. Это и есть дом губернатора.

– О, неправда, неправда! – не помня себя от страха, простонала Лиза, – дом губернатора не может быть в лесу! О, пусти меня назад, Мэри, пусти, ради Бога!

Страшное предчувствие охватило сердечко Лизы. Она разом поняла коварный поступок Мэри, и злая выходка девочки сделалась совсем ясной для неё.

– Она хочет завести меня в лес и оставить там, как девка-Чернавка оставила в сказке бедную королевну! – вихрем пронеслось в мыслях Лизы, и она, дрожа от страха, со слезами, стала молить Мэри вернуться домой.

– Как же, жди! – грубо рассмеялась та, поняв, что её замысел был открыт Лизой, – отвести тебя обратно, чтобы ты снова заняла мое место и играла мои роли! Нет, голубушка! Довольно ты поцарствовала! Очередь за мною. Да ты не бойся и не дрожи. – прибавила она с гадкой улыбкой, – я ничего тебе не сделаю дурного, а только отведу тебя к добрым людям, которые займутся тобою и твоим будущим Ну, однако, поторопись немного, а то ты еле волочишь ноги. А мне некогда возиться с тобою. Давай твою руку и марш бегом!

И, прежде, чем Лиза успела опомниться, Мэри схватила ее за руку и потащила насильно, направляясь к мелькавшему за высокими деревьями огоньку.

– Мэри, Мэри! – молила ее бедная Лиза, еле передвигая ноги, тонувшие в снегу, – скажи мне одно, Мэри: мамы нет здесь? Ты все налгала?

– Разумеется, – разразилась торжествующим хохотом Мэри, – а то как бы мне иначе заманить пташечку в клетку. Ну, помолчи немного. Мне надоел твой рев. Мы пришли.

И с этими словами Мэри, все еще не выпуская руку Лизы, свернула с дороги и побежала на огонек, мелькавший все ближе и ярче.

Неожиданно перед ними выросла небольшая избушка из хворосту и бревен. Мэри толкнула крохотную дверцу и почти на руках втащила Лизу в маленькую комнатку, где четверо людей – двое больших и двое маленьких – сидели за столом при тусклом свете огарка.

ГЛАВА XXVII

В когтях черномазого

– Ба, добро пожаловать, желанная гостья! – раздался знакомый голос над ухом Лизы. Она подняла глаза и обомлела. Сидящий за столом человек был не кто иной, как черномазый господин, называвший себя Энрико Томазо.

– Никак не могла уговорить идти! – трещала между тем Мэри, плотно запирая за собою дверь. – Догадалась но дороге, в чем дело, и пришлось чуть не насильно тащить.

– Ну, видишь, умница, – произнес г-н Томазо, – не хотела идти ко мне по доброму согласию, попала хитростью. Не пеняй же на меня, миленькая гостья, если и угощение теперь будет несколько иное.

И при этих словах он рассмеялся таким злым и неприятным смехом, что мороз пробежал по коже Лизы. Засмеялась и Мэри, и сидевшая за столом старая женщина, как две капли воды похожая на черномазого. Только двое детей – мальчик и девочка, одетые в лохмотья, сквозь которые выглядывали их посиневшие от холода тельца, продолжали молча сидеть, тесно прижавшись друг к другу и глядя на всех исподлобья испуганными и жалкими глазами.

– Ну, мне пора бежать поднимать тревогу, – проговорила Мэри, – пойду и скажу моему начальству, что их хваленая Эльза предпочла поступить в другую труппу. Неправда ли, Эльза, я должна передать это нашему добрейшему Павлу Ивановичу?

Лиза, перепуганная до полусмерти всем происшедшим с нею, от слабости едва держалась на ногах. Она понимала только одно, что никогда уже не увидит больше доброго Павла Ивановича, ни всех своих товарищей и подруг, и что мало того, что злая Мэри обманом завела ее к страшному «черномазому», но пойдет еще и наговорит там, в милом, дорогом кружке, что она, Лиза, сбежала нарочно к странствующему акробату, прельстившись его обещаниями.

– О, Мэри! – могла только произнести бедная девочка, – так ты зло поступила со мною!

Ноги её подкосились от слабости, голова закружилась, и Лиза без чувств упала на темный мерзлый пол избушки.

– Смотрите, хозяин, как бы девочка не умерла со страху, будет вам тогда беды с нею! – проговорила испуганная Мэри, стараясь поднять Лизу с полу и вглядываясь в её осунувшееся, разом помертвевшее личико.

И на минуту в черством сердце злой Мэри промелькнуло что-то, похожее на жалость и раскаяние в совершенном ею с Лизой гадком поступке.

Но этот проблеск доброго чувства исчез так же быстро, как и появился.

«Пусть себе помирает у Томазо, – злобно размышляла Мэри, – ей это не принесет вреда – походить по дворам и попеть его песенки, а я, по крайней мере, займу свое прежнее место и снова буду играть все, что мне только захочется. Ведь только одна Лиза играет лучше меня, а остальным до нас с нею и не дотянуться! Ну, значит, если уйдет Лиза, то останусь я, и поневоле и директор, и все окружающие примиряться с необходимостью уступить мне мое старое место».

Так раздумывала Мэри, выйдя из избушки и пускаясь в обратный путь.

Когда она вернулась домой, все были уже там. С притворным волнением ворвалась девочка в комнату Павла Ивановича, громко крича и плача.

– Что такое, что случилось? – спрашивали в испуге, разошедшиеся было по своим углам дети.

– О, какое несчастье! Какое несчастье! – продолжала кричать Мэри, – Эльза убежала! Эльза убежала к Энрико Томазо!

– К кому? Кто? Кто убежал? – в волнении спрашивали и старшие, и младшие, окружая Мэри.

– Эльза, Лиза Окольцева убежала! – вся запыхавшись от скорой ходьбы, продолжала взволнованно передавать Мэри. – Когда вы уехали на праздник, она подождала, пока не уснул Павлик, потом оделась в праздничное платье и пришла ко мне сказать, что уходит навсегда из труппы, что ей было не хорошо у нас, что ее обижали напрасно, и что ей надоело работать и вечно слушать наставления и она предпочитает ходить по дворам и петь песенки… Вот что она просила передать вам всем. Я не хотела пускать ее, но она вырвалась и убежала, тогда я побежала за нею, но догнать уже не могла. Потом я долго блуждала по улицам, кричала, звала ее, но никто не откликался. Её и след простыл, – заключила свой рассказ Мэри.

Долгое молчание воцарилось кругом. Павел Иванович сжал свою седую голову обеими руками и тихо застонал. Этот удар был не под силу бедному старику. Он не мог не поверить правдивости рассказа Мэри, потому что все доказательства вины его любимицы были налицо. И исчезнувшее из шкапа белое парадное платье, в котором ушла Лиза, и её предложение остаться дома, когда все собрались к губернатору, и, наконец, в подтверждение слов Мэри, добродушная Матрена сказала, что слышала, как обе барышни долго спорили о чем-то – о чем именно она не разобрала, но что маленькая барышня очепь плакала и волновалась, когда просила ее, Матрену, побыть с Павликом.

– Ну конечно, она ушла, бедная малютка, потому что не могла нам простить нашего несправедливого поступка с нею. II подумать только, что мы лишились нашей девочки из-за какого-то несчастного куска торта, съеденного крысами! – говорил, чуть не плача, бедный Павел Иванович, для которого исчезновение Лизы было большим несчастьем.

– Ну, вот, стоит ее жалеть! – произнес своим строгим голосом Григорий Григорьевич. – Неблагодарная девчонка, не умеющая ценить доброго отношения… Одного жалко: другую такую же исполнительницу роли сиротки Маши вряд ли найдешь. Эльза вела эту роль на репетициях прекрасно и до слез трогала своей игрой. Придется обойтись без этой пьесы.

– О-о! – простонал Павел Иванович, – Бог с нею, с пьесой! Я любил эту девочку, как дочь, и её поступок убивает меня.

И, закрыв лицо руками, добрый старик заплакал, как малый ребенок, не стесняясь присутствием всего детского кружка.

ГЛАВА ХХVIII

Стефани и Лючия. – Побег

Лиза не скоро очнулась от своего обморока. Когда она открыла глаза, темная ночь уже стояла над нею. В крошечное оконце избушки, находившееся под самой крышей, ласково заглядывал луч месяца, позволяя девочке рассмотреть в полумраке все, что ее окружало.

Откуда-то из угла доносился могучий храп спящего человека. Лиза приподнялась на локте и увидела своего нового хозяина, растянувшегося на куче соломы. В другом углу на лавке спала его старуха-мать. На столе стоял большой ящик с ручкой и приделанными к нему кожаными завязками, в котором Лиза узнала шарманку странствующего музыканта. Рядом с Лизой на одной с нею связке соломы лежали виденные ею до обморока мальчик и девочка. Девочка спала, свернувшись калачиком, а мальчик лежал с открытыми глазами, вперенными в полумрак. Заметя, что Лиза пошевелилась и привстала, он быстро пододвинулся к ней и зашептал чуть внятно:

– Тише! Ради Бога тише! Не разбуди его. А то и мне и тебе будет худо.

– Он прибьет нас? – так же тихо прошептала Лиза.

– О, да! У меня уже нет ни одного здорового места на теле. Всюду следы его плетки. Он бьет меня как собаку, за дело и без дела ежедневно. Я устал и не могу работать больше! Но он забьет меня до полусмерти, если я откажусь ходить с ним по дворам и проделывать мои акробатические фокусы.

– Ты – итальянец? – спросила шепотом Лиза.

– О, нет… Я русский. Мое имя Степа, но он переиначил меня в Стефани. Ведь и он тоже русский или цыган, не знаю, а называет себя итальянцем Томазо и говорит, что у него есть детский театр в Милане. А кроме меня и Лючии у него нет никого.

– Кто это – Лючия?

– Лючия – девочка, которая пела до сих пор песенки, странствуя с нами по дворам. Но теперь она не будет больше петь, потому что сильно кашляет. Скоро ее закопают в могилку, а ты будешь петь вместо неё. Я слышал, как хозяин говорил матери: «У этой девочки золотые волосы и лицо ангела. Еще не раскрывая рта, она наберет столько денег, что нам некуда будет их класть. Люди любят такие лица, глядя на которые плачут от жалости». Вот что сказал хозяин.

– О, я не буду петь! Я не могу петь! Я умру с горя! – заливаясь слезами, прошептала Лиза.