Первый человек в Риме

Мы, в Риме, узнали об этом не от Авла Альбина, а от Югурты, который прислал в сенат копию договора с сопроводительным письмом. В нем он резко обвиняет Рим в предательстве, во вторжении в дружественную страну, которая даже пальцем никогда не погрозила Риму. Когда я говорю, что Югурта написал в сенат, то имею в виду, что он набрался наглости написать своему старейшему и злейшему врагу Марку Эмилию Скавру, занимающему пост принцепса сената. Разумеется, это было сделано как преднамеренное оскорбление – выбрать принцепса сената в качестве адресата подобной эпистолы! Как же разгневался Скавр! Он немедленно собрал сенат и заставил Спурия Альбина выложить многое из того, что прежде было скрыто. Включая и тот факт, что Спурий все-таки знал о планах своего младшего брата, хотя сначала и утверждал обратное.

Сенат был в шоке. Сенаторы обозлились. Сторонники Альбина покинули его, оставив в полном одиночестве. Он признался, что узнал новость из письма Авла, которое получил несколько дней назад. Спурий также сообщил нам, что Югурта приказал Авлу вернуться в римскую Африку и запретил ему переступать границы Нумидии. В результате жадный Авл Альбин ждет указаний своего брата. Что ему еще остается?

Марий вздохнул, пошевелил затекшими пальцами. Он не любил писать письма. Что доставляло Рутилию Руфу удовольствие, для него было сущей пыткой. «Ну продолжай же, Гай Марий», – приказал он себе. И продолжил.

Естественно, больнее всего было то, что Югурта прогнал римскую армию под ярмом. Такое случается редко, но всегда вызывает бурную реакцию всего города, от мала до велика. На моем веку это происходит впервые. Я чувствую себя униженным и опустошенным, как и все истинные римляне. Смею сказать, для тебя это тоже было бы невыносимо. Поэтому я рад, что тебя здесь нет и ты не видишь всего этого: людей в темных одеждах, рыдающих, рвущих на себе волосы… всадников без пурпурных полос на туниках, сенаторов с узкой полосой вместо широкой… Вся территория у стен храма Беллоны завалена требованиями проучить Югурту. Фортуна преподнесла Свину хорошенькую кампанию на следующий год! Нам с тобой предстоят маневры – при условии, конечно, если мы сможем поладить со Свином в качестве нашего командира.

Новый народный трибун Гай Мамилий жаждет крови Постумиев Альбинов. Он хочет, чтобы Авл Альбин был казнен за измену, а Спурий Альбин предан суду, раз Спурий оказался настолько глуп, назначив Авла наместником в свое отсутствие. Фактически Мамилий выступает за проведение специального суда и хочет, чтобы был допрошен каждый римлянин, который когда-либо имел сомнительные дела с Югуртой, начиная со времен Луция Опимия. Подумай только! Настроение сенаторов таково, что, похоже, он добьется своего. Все в основном возмущены тем, что Авл позволил прогнать себя под ярмом, и сходятся на том, что армия и ее командующий должны были умереть на поле боя, а не подвергать свою страну такому унижению! С этим я не согласен – конечно, как и ты. Я думаю, армия хороша только при хорошем командующем, как бы ни был высок ее изначальный потенциал.

Сенат послал Югурте жесткое письмо, ставя его в известность, что Рим не может признать и ни за что не признает договор, заключенный с человеком, не обладающим властью и не имеющим полномочий от сената и народа Рима.

И последнее, но не менее важное. Гай Мамилий получил мандат от народного собрания устроить специальный суд. Всех, кто имел какие-либо дела с Югуртой, или тех, кто только подозревается в этом, будут судить за предательство. Это постскриптум, написанный в самый последний день старого года. На этот раз сенат одобрил законодательную инициативу плебеев. Скавр занят тем, что составляет список людей, которые предстанут перед судом. Ему с радостью помогает в этом Гай Меммий – наконец-то реабилитированный. И более того, на этом специальном суде Мамилия шансы быть осужденным за предательство куда выше, чем на традиционном, проводимом центуриатными комициями. Пока рассматриваются дела Луция Опимия, Луция Кальпурния Бестии, Гая Порция Катона, Гая Сульпиция Гальбы, Спурия Постумия Альбина и его брата. Однако происхождение сказывается. Спурий Альбин собрал внушительное число адвокатов, чтобы доказать сенату: что бы его брат ни сделал, он не может легально подвергаться суду, потому что никогда легально не обладал властью. Из этого ты можешь сделать вывод, что Спурий Альбин собирается принять на себя долю вины Авла – и будет, конечно, осужден. Странно, что, если все случится так, как я предполагаю, главный виновник – Авл Альбин – выйдет сухим из воды с незапятнанной карьерой!

Кстати, Скавр будет одним из трех глав комиссии Мамилия, как именуют этот новый суд. Он примет этот пост с готовностью.

Вот и все, что произошло в уходящем году, мой Публий Рутилий. Все говорят, что это был очень важный год. После узкого залива голова моя вынырнула наконец на просторную поверхность политических вод Рима и держится на плаву благодаря моей женитьбе. Метелл Свин обхаживает меня, и люди, которые раньше проходили мимо, теперь говорят со мной как с равным. Будь осторожен по пути домой и скорее возвращайся. Прощай.

Год второй

(109 г. до н. э.)

Консульство Квинта Цецилия Метелла и Марка Юния Силана

Панеций умер в Тарсе в середине февраля, и у Публия Рутилия оставалось совсем мало времени, чтобы попасть домой до начала кампании. Сначала он предполагал бóльшую часть пути проделать по суше, но сроки вынудили его и на этот раз плыть морем.

– Мне повезло, – сказал он Гаю Марию на следующий день после приезда, как раз перед мартовскими идами. – Хотя бы на этот раз ветер дул в нужную сторону.

Марий усмехнулся:

– Я же говорил тебе, Публий Рутилий, даже у Отца Нептуна не хватило духу нарушить планы Свина! Тебе повезло не только в этом: если бы ты находился в Риме, тебе непременно пришлось бы обхаживать италийских союзников и убеждать их дать нам войска.

– Я так полагаю, что именно тебе пришлось этим заниматься?

– С первых чисел января, когда Метеллу выпал жребий возглавить войну против Югурты. Набрать войско было нетрудно. Вся Италия горела желанием отомстить за оскорбление. Но настоящие мужчины сейчас редкость.

– Тогда нам лучше надеяться, что в будущем Риму не грозят поражения, – сказал Рутилий Руф.

– Согласен.

– А как к тебе относится Свин?

– Вполне цивилизованно, если учесть все обстоятельства, – ответил Марий. – На следующий день после инаугурации он пришел ко мне и был довольно откровенен относительно своих мотивов. Я спросил, почему он хотел именно меня – и тебя, кстати, – после того как мы зло посмеялись над ним тогда, в Нуманции. А он ответил, что ему наплевать на прошлое. Единственное, что его сейчас волнует, – как одержать победу в Африке. Лучшего способа выиграть войну он придумать не мог, ведь мы с тобой лучше всех понимаем стратегию Югурты.

– Умно, – отметил Рутилий Руф. – В качестве командующего он ощиплет все лавры. Какое значение имеет, кто для него выиграл войну? Восседать на победной колеснице будет он! Ни тебе, ни мне сенат не предложит прозвище Нумидийский. А ему – предложит.

– Ну что ж, ему оно нужнее, чем нам. Он ведь Цецилий, наш Свин! А это значит, его голова управляет сердцем, особенно когда дело касается его шкуры.

– Точно сказано! – оценил Рутилий Руф.

– Он уже лоббирует вовсю, чтобы сенат продлил его командование в Африке на следующий год, – продолжал Марий.

– Это свидетельствует о том, что он достаточно изучил Югурту за эти годы. И понял: подчинить Нумидию не так-то просто. Сколько легионов он берет с собой?

– Четыре. Два римских и два италийских.

– Плюс войска, уже находящиеся в Африке, – скажем, еще два легиона. Да, мы должны справиться, Гай Марий.

– Согласен.

Марий встал из-за стола, чтобы налить вина.

– А что с этим Гнеем Корнелием Сципионом? – спросил Рутилий Руф, принимая протянутый ему бокал. Как раз вовремя, потому что Марий тотчас расхохотался и расплескал свое вино.

– О Публий Рутилий, это было великолепно! Честно говоря, я никогда не перестану поражаться комичности старых римских аристократов. Сципион выбран претором и награжден должностью наместника Дальней Испании. Что же он делает? Он поднимается в сенате и торжественно объявляет, что отказывается от чести быть наместником Дальней Испании! «Почему?» – удивленно спрашивает Скавр – он наблюдал за жребиями. «Потому что, – произносит Сципион с подкупающей откровенностью, – я разграблю это место». Что тут началось! Крики, смех, топанье ног, аплодисменты. И когда шум наконец стих, Скавр только одно и сказал: «Я согласен, Гней Корнелий, ты действительно разграбишь». И теперь управлять Дальней Испанией они посылают Квинта Сервилия Цепиона.

– Он ведь тоже разграбит Испанию, – улыбаясь, заметил Рутилий Руф.

– Конечно-конечно! Каждый знал это, включая Скавра. Но у Цепиона, по крайней мере, хватило ума не объявлять об этом открыто. Так что Рим может закрыть глаза на Испанию и жить спокойно, – сказал Марий, опять садясь за стол. – Я люблю этот город, Публий Рутилий, правда люблю.

– Я рад, что хоть Силана держат в Риме.

– К счастью. Кто-то ведь должен управлять Римом! Какое избавление! Сенат с трудом добился продления срока наместничества Минуция Руфа в Македонии, уверяю тебя. А так как эта ниша уже занята, Силану ничего не оставалось, кроме Рима, где более-менее спокойно. Силан во главе армии – сам Марс побледнеет!

– Вот уж правда! – горячо подтвердил Рутилий Руф.

– И все же год неплохой, – сказал Марий. – Не только Испания спасена от нежных милостей Сципиона, но и Македония избавлена от Силана. Однако сам Рим – гнездо преступников, если мне позволено будет точно охарактеризовать наших консулов.

– Ты имеешь в виду комиссию Мамилия?

– Именно. Бестия, Гальба, Опимий, Гай Катон, Спурий Альбин – все были осуждены. И еще много судов предстоит, хотя стоит ли этому удивляться! Гай Меммий усердно помогал Мамилию в сборе доказательств тайного сговора патрициев с Югуртой, а Скавр – безжалостный председатель суда. Хотя он и выступал в защиту Бестии, но голосовал за приговор.

– Человек должен быть гибким, – улыбнулся Рутилий Руф. – Скавр оправдывался перед коллегой, выступая в его защиту, но это не помешало ему выполнить свой долг перед судом. Таков уж Скавр.

– Да! Таков уж Скавр.

– А куда направились осужденные? – поинтересовался Рутилий Руф.

– Некоторые избрали местом ссылки Массилию, а Луций Опимий предпочел Западную Македонию.

– А Авл Альбин выкарабкался?

– Да. Спурий Альбин взял всю вину на себя, и сенат голосованием позволил ему это, – вздохнул Марий. – Ничего себе юридический казус!

Схватки у Юлии начались на мартовские иды, и, когда повитухи сказали Марию, что роды будут трудными, он немедленно позвал родителей жены.

– Наша кровь слишком старая и жидкая, – раздраженно сказал Марию Цезарь, когда они устроились в таблинии – муж и отец, которых связывала взаимная приязнь и страх за жену и за дочь.

– Моя кровь помоложе и погуще, – отозвался Марий.

– Но это не может помочь ей! Это когда-нибудь поможет ее дочери, если она у нее будет. Возблагодарим за это богов! Я надеялся, что Марция добавит моему роду немного плебейской силы, но, кажется, Марция слишком еще знатна. Ее мать была патрицианкой из рода Сульпициев. Я знаю, есть люди, которые считают, что кровь должна сохраняться чистой, но я много раз замечал, что девушки старинных фамилий склонны во время родов к кровотечениям. В чем же причина более высокой смертности среди женщин знатных семей по сравнению со смертностью женщин более низкого происхождения? – И Цезарь провел рукой по своим волосам цвета позолоченного серебра.

Марий больше не мог усидеть на месте. Он поднялся из-за стола и стал мерить кабинет шагами.

– У нее лучшие врачи, денег я не пожалел. – Он кивнул в сторону комнаты роженицы, откуда пока еще не доносилось ни звука.

– Но прошлой осенью эти лучшие врачи не смогли спасти племянника Клитумны, – сказал уныло Цезарь.

– Ты имеешь в виду твою неутешную соседку?

– Да, эту самую Клитумну. Ее племянник скончался в прошлом сентябре после продолжительной болезни. Но этот молодой человек всегда казался совершенно здоровым. Врачи сделали все, что только могли придумать, а он все равно умер. С тех пор я постоянно об этом думаю.

Марий недоуменно взглянул на своего тестя:

– С какой стати ты должен об этом думать?

Цезарь пожевал губу.

– Все повторяется трижды, – проговорил он безрадостно. – Смерть племянника Клитумны случилась совсем рядом со мной и моими близкими. Следует ожидать еще двух смертей.

– Если и так, то смерти должны постигнуть семью Клитумны.

– Не обязательно. Просто – три смерти, каким-либо образом связанные между собой. Но пока не случится второй, я не поверю предсказательнице, что связь существует.

Марий всплеснул руками в отчаянии:

– Гай Юлий, Гай Юлий! Постарайся быть оптимистом, умоляю тебя! Никто еще не пришел и не сказал, что Юлия умирает. Мне просто сообщили, что роды ожидаются трудные. Я послал за тобой, чтобы ты помог мне перенести это ужасное ожидание, а не пугал меня!

Пристыженный, Цезарь сделал над собой усилие.

– На самом деле я рад, что Юлия уже рожает, – с наигранной бодростью произнес он. – В последнее время я не хотел беспокоить ее. Но как только она родит, надеюсь, у нее найдется минута поговорить с Юлиллой.

Лично сам Марий считал: единственное, что требовалось Юлилле, – это крепкая отцовская рука. Отшлепать баловницу по первое число. Но Марий постарался продемонстрировать интерес. В конце концов, он должен себе признаться, что сам может превратиться в такого же сумасшедшего отца, как Гай Юлий Цезарь.

– А что такого с Юлиллой? – спросил он.

– Она ничего не ест, – вздохнул Цезарь. – Мы уже давно не можем заставить ее проглотить хотя бы кусочек. Но за последние четыре месяца стало значительно хуже. Она все худеет и худеет! А теперь еще и обмороки. Идет, идет – и вдруг падает как камень. Врачи ничего не находят.

«Неужели я тоже буду таким отцом? – спросил себя Марий. – У этой избалованной девчонки ничего серьезного. Хорошая доза безразличия быстро ее вылечит!»

Однако это была хотя бы какая-то тема для разговора, поэтому Марий решил поддержать беседу.

– Я так думаю, ты хочешь, чтобы Юлия узнала у нее, в чем дело?

– Именно!

– Вероятно, она влюбилась в неподходящего для нее человека, – предположил Марий, случайно попав в точку.

– Чепуха! – резко возразил Цезарь.

– Почем тебе знать, что это чепуха?

– Потому что врачи тоже подумывали об этом, и я навел справки, – пояснил Цезарь.

– И у кого же ты навел справки? У нее?

– Естественно!

– Будет больше пользы, если расспросишь как следует ее служанку.

– Но Гай Марий!

– А она, часом, не беременна?

– Ты что, Гай Марий!

– Послушай, тесть, не надо смотреть на меня как на насекомое, – равнодушно произнес Марий. – Я член семьи, а не посторонний. Если даже я, при моем крайне ограниченном опыте общения с шестнадцатилетними девицами, могу предположить такое, то тем более можешь и ты. Вызови ее служанку и выколоти из нее всю правду. Гарантирую, она доверенное лицо Юлиллы, и, если ты правильно допросишь ее, она выложит все. Пригрози ей пытками, смертью!

– Гай Марий, но я не могу так! – возмутился Цезарь, придя в ужас от одной мысли о таких драконовских мерах.

– Тебе достаточно только прибить ее, – терпеливо объяснил Марий. – Пара ударов палкой по заднице и лишь упоминание о пытках – и ты будешь знать все, что знает она.

– Я не смог бы этого сделать, – повторил Цезарь.

– Ну, тогда поступай как хочешь, – вздохнул Марий. – Но не думай, что тебе известна вся правда только потому, что ты задавал вопросы Юлилле.

– Но мы никогда друг от друга ничего не скрывали! – кипятился Цезарь.

Марий не ответил, лишь бросил скептический взгляд.

В дверь постучали.

– Войдите! – отозвался Марий, довольный, что разговор прервали.

Это был маленький врач, грек из Сицилии Афинодор.

– Господин, твоя жена хочет тебя видеть, – обратился он к Марию. – Думаю, для нее будет полезно, если ты придешь.

Марий почувствовал, что внутри его все упало куда-то вниз. Он издал звук, похожий на рыдание, и протянул руку. Цезарь вскочил на ноги, с болью глядя на врача.

– Она… она?.. – Цезарь не мог закончить вопрос.

– Нет-нет! Успокойся, господин, с ней все хорошо, – заверил грек.

Гай Марий никогда не присутствовал при родах и теперь пришел в неописуемый ужас. Он спокойно мог смотреть на убитых и покалеченных на поле боя. Это были товарищи по оружию, независимо от того, на чьей стороне они сражались. Он всегда знал: если бы не Фортуна, он мог бы оказаться среди них. Но в случае с Юлией – жертвой была его любимая, которую он обязан защищать, избавлять от любой боли. Кроме того, Юлия была его жертвой. Она страдала по его вине. Эти мысли сильно тревожили Гая Мария.

Однако, когда он вошел в комнату, все выглядело как обычно. Юлия лежала в кровати. Специальный родильный стул, на который ее посадят на последней стадии родов, стоял в углу, прикрытый куском ткани. Марий даже не заметил его. К его великому облегчению, она не выглядела ни изможденной, ни тяжелобольной. Увидев мужа, Юлия радостно улыбнулась, протянула к нему руки.

Он взял их в свои и поцеловал.

– С тобой все хорошо? – глуповато спросил он.

– Конечно! Просто мне сказали, что это займет немного больше времени, чем обычно, и есть небольшое кровотечение. Но пока беспокоиться не о чем.

Вдруг ее лицо исказилось от боли. Она вцепилась в руки мужа с силой, какой он не подозревал в ней, и не отпускала почти целую минуту, пока боль не ушла.

– Я просто хотела с тобой повидаться, – продолжила она, словно их разговор и не прерывался. – Можно иногда я буду видеть тебя или это слишком для тебя мучительно?

– Я с удовольствием побуду с тобой, любовь моя, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать то место надо лбом, где прилипли влажные завитушки волос. Лоб ее был тоже влажным. Бедняжка!

– Все будет хорошо, Гай Марий, – сказала она, отпуская его руки. – Постарайся не слишком беспокоиться. Я знаю, что все будет хорошо! Папа еще у тебя?

– У меня.

Повернувшись, чтобы уйти, он натолкнулся на бешеный взгляд Марции, стоявшей в стороне в обществе трех старых повитух. О боги! Вот кто еще не скоро простит его за то, что он сделал с ее дочерью!

– Гай Марий! – окликнула Юлия, когда он уже был у двери, и он оглянулся. – Астролог здесь?

– Нет еще. Но за ним послали.

Она вроде бы успокоилась.

– Вот и хорошо.

Сын Мария родился через двадцать четыре часа, весь в крови. Он почти стоил своей матери жизни. Но она отчаянно хотела жить, и после того, как врачи ввели ей тампоны и приподняли бедра, кровотечение уменьшилось и наконец остановилось.

– Он станет знаменитым, господин, его жизнь будет полна великих событий и интересных приключений, – сказал астролог, искусно избегая неприятных аспектов, которых родители новорожденных сыновей слышать не хотят.

– Значит, он будет жить? – резко спросил Цезарь.

– Без сомнения, он будет жить, господин. – Астролог ловко накрыл ладонью неблагоприятные знаки, чтобы их никто не заметил. – Он займет самый высокий пост в стране – это хорошо читается в его гороскопе.

– Мой сын станет консулом, – с огромным удовлетворением произнес Марий.

– Непременно, – подтвердил астролог и добавил: – Но не таким великим, как его отец, о чем говорит расположение звезд.

Это еще больше понравилось Марию.

Цезарь налил два кубка лучшего фалернского, неразбавленного, и протянул один своему зятю, сияя от гордости:

– За твоего сына и моего внука, Гай Марий! Я приветствую вас обоих!

Таким образом, когда в конце марта консул Квинт Цецилий Метелл отправился в провинцию Африка с Гаем Марием, Публием Рутилием Руфом, Секстом Юлием Цезарем, Гаем Юлием Цезарем Младшим и четырьмя многообещающими легионами, Гай Марий мог уехать спокойно, зная, что жена вне опасности, а сын набирает вес. Даже теща снизошла до разговора с ним!

– Потолкуй с Юлиллой, – попросил Марий Юлию перед своим отъездом. – Твой отец очень беспокоится за нее.

Юлия чувствовала себя намного лучше. Ее радовал сын – очень крупный и здоровый мальчик. Юлия печалилась лишь об одном: ее состояние пока не позволяло ей сопровождать Мария. А как ей хотелось побыть с ним еще несколько дней, прежде чем он покинет Италию…

– Ты, наверное, имеешь в виду эту ее непонятную голодовку? – спросила Юлия, устраиваясь поудобнее в объятиях мужа.

– Я знаю только то, что рассказал твой отец, – ответил Марий. – Прости, но меня не интересуют молоденькие девочки.

Его жена, тоже довольно молодая, про себя улыбнулась. Она знала, что Марий никогда не думал о ней как о молодой. Скорее, как о женщине своего возраста, такой же зрелой и умной.

– Я поговорю с ней, – обещала Юлия, подставляя лицо для поцелуя. – Гай Марий, как жаль, что я еще недостаточно здорова, чтобы сделать братика или сестричку маленькому Марию!

Но прежде чем Юлия собралась поговорить со своей немощной сестрой, на Рим обрушилось известие о германцах. Город объяла паника. С тех пор как триста лет назад галлы вторглись в Италию и почти покорили недавно созданное Римское государство, Италия с ужасом ожидала нового вторжения варваров. Именно поэтому италийские союзники и решились связать свою судьбу с Римом. Именно защищаясь от возможной варварской угрозы, Рим и его италийские союзники вели постоянные войны по всей длине македонской границы между Адриатическим морем и фракийским Геллеспонтом. Чтобы защититься от врага, около десяти лет назад Гней Домиций по прозвищу Агенобарб (Рыжебородый) прошел между Италийской Галлией и испанскими Пиренеями и покорил племена, жившие по берегам Родана. Он ослабил их, заставил жить по римским законам и взял под опеку Рима.

Еще пять лет назад римляне больше всего боялись галлов и кельтов, но вот появились германцы – и по сравнению с ними галлы и кельты показались цивилизованными, кроткими и сговорчивыми. Как и все пугала, страх перед германцами порождался более всего неизвестностью. Германцы возникли ниоткуда (во время консульства Марка Эмилия Скавра) и, нанеся сокрушительное поражение огромной, великолепно обученной римской армии (во время консульства Гнея Папирия Карбона), исчезли, словно их никогда и не было. Загадочно. Непредсказуемо. Чуждо обычным нормам поведения, понятным и уважаемым всеми средиземноморскими народами. В самом деле, почему, когда после страшного поражения Италия лежала перед ними, беспомощная, как женщина в захваченном городе, германцы ушли, скрылись неведомо куда? В этом не было смысла! Но они действительно ушли, они действительно исчезли. Шли годы, все более отдаляя день сегодняшний от дня страшного поражения Карбона, – и германцы стали для римлян Ламией, Мормоликой – чудовищами, которыми пугают детей. Давний страх перед варварским вторжением был не таким уже сильным, застрял где-то между трепетом опасения и улыбкой неверия.

А теперь, снова будто ниоткуда, германцы вернулись. Сотни тысяч их хлынули в Заальпийскую Галлию, где река Родан вытекала из озера Леман. Галльские земли, владения данников Рима – эдуев и амбарров, – наводнили эти страшные, все ростом десять футов, с мертвенно-бледной кожей, гиганты римских легенд, духи подземного мира северных варваров. Германцы спустились в теплую, плодородную долину Родана, сметая на своем пути все живое, от человека до мыши, от целых лесов до ничтожного папоротника. Посевы интересовали их не больше, чем перелетные птицы.

Новость опоздала на несколько дней. Уже нельзя было отзывать консула Квинта Цецилия Метелла и его армию, достигшую Африки. Таким образом, консул Марк Юний Силан, которого держали в Риме, где он мог принести наименьший вред, хотя и был дураком, а становился лучшей кандидатурой на роль командующего. Таковы были традиции, таков был закон. Ибо правящий консул в подобной ситуации не мог быть заменен никем другим, если этот консул сам изъявляет желание идти на войну. А Силан просто горел желанием пойти войной на германцев. Как и Гней Папирий Карбон пять лет назад, Силан воображал германские повозки, груженные золотом. И жаждал этого золота.

После поражения Карбона германцы не стали подбирать оружие и доспехи, которые побежденные римляне оставили на своих погибших или побросали на бегу, чтобы легче было уносить ноги. Таким образом, не забывчивые германцы, а именно практичный Рим направил команды собрать с поля боя все оружие и доспехи. Эта военная добыча до сих пор лежала на складах по всему городу, ожидая, когда ею воспользуются. Ограниченные ресурсы оружейников были исчерпаны Метеллом в самом начале подготовки к африканской экспедиции. Спешно набранные легионы Силана можно было вооружить только с этих складов. Рекрутам, у кого не было ни оружия, ни доспехов, пришлось выкупать их у государства. Так что государство немножко подзаработало на новых легионах Силана.