Горячий 41-й год

Прошло минут двадцать, мы только успели раздеться, чтобы помыться и постираться, как суматошно прибежал весь в крови Белкин.

– Товарищ майор, мы тут неожиданно на немцев наткнулись. Двух убили, а одного захватили в плен. Так неожиданно, что те даже огонь не успели открыть.

– Фу…, молодцы…., – перевёл я дух и тут же поспешно спросил, кивая головой на кровь, – У нас то всё нормально?

– Нет, Карапетяна немец успел ударить ножом в живот. Наверно умрёт… большая рана. А остальные ничего, старшине только зуб выбили.

– Ты то сам в порядке?

– Да это немецкая кровь, не моя.

Мы быстро оделись, похватали оружие, имущество и побежали за солдатом. Карапетян уже умер. А на песке маленького и уютного пляжика всё было истоптано, валялись убитые немцы, тут же связанный пленный, который извивался и мычал, заткнутым кляпом ртом. Чуть выше на бережку, стоял мотоцикл с коляской. В стороне кучкой громоздилось оружие и боеприпасы убитых немцев и пленного. Автомат, два карабина и опять пулемёт с пятью коробками с лентами. Лучше бы ещё два автомата были бы. Петька, конечно, молчал, но пулемёт был изрядно тяжёл и пока мы шли до речки он с ним измаялся. Но и кидать его было жалко. Хорошая машинка.

– Как всё произошло, Николай Иванович?

– Честно говоря, даже и не ожидали встретится с немцами. Далеко ведь от переправы. Те видать давно здесь расположились и еду на костре успели приготовить, поели, выпили и спали. Поэтому они нас и не слышали. Только в последний момент, когда мы вывалили сюда. Их трое, нас четверо. Они лежали, а мы уже рванули к ним. Двоих сразу завалили. Белкин одного рубанул сапёрной лопаткой в горло и его всего кровью обдало. Я с сержантом замолотили второго прикладами, а тот, – Старшина кивнул на пленного немца, который перестал мычать и теперь волчьим взглядом смотрел на меня, – лежал чуть дальше и успел вскочить с ножом и Карапетян просто напоролся на него. Навалились втроём и связали. Вот такие дела. И мне зуб выбил сволочь… и Карапетяна жалко. Хороший солдат был….

– Ладно, старшина, не расстраивайся. Это судьба – здесь его и похороним.

Мы подошли к костру, над которым висел небольшой котёл с крышкой и я поднял её: – О, неплохо пахнет. Мясное что-то готовили.

Взял ложку, лежащую рядом, обтёр её и попробовал пищу: – Неплохо, Николай Иванович, как раз ужин на остальных. Всем хватит.

Выставив на верх берега Петьку с пулемётом для наблюдения за местностью, мы вернулись к вопросу о переправе через реку. Через час нашли три небольших бревна, пару досок. Всё это связали между собой и получился неплохой плот, куда погрузили оружие и имущество. До темноты ещё успели постираться, помыться и похоронить Карапетяна, а с наступлением темноты, побросав лишнее оружие в воду и столкнув туда же мотоцикл, мы благополучно переправились.

Часть вторая

Глава первая

Курту повезло. Уже на следующий день к обеду, он был доставлен в только что развёрнутый госпиталь в Минске. Город был взят несколько дней тому назад и госпиталь расположился в старинном здании, с небольшим тенистом парком. В офицерской палате кроме Курта было ещё пять раненых. Раны у всех разные, но все были ходячими в той или иной степени. Майор танкист и лётчик с «Юнкерса» были ранены в ноги, каждый в разные, и передвигались с помощью костылей. Командир роты гауптман Хорс получил пулю в лёгкое и больше лежал, хотя тоже вставал и тихонько передвигался по палате или в туалет. А вот весельчак Краузе, тоже командир роты, посечённый мелкими осколками русской мины и раненый в руку, тот только не летал по госпиталю, крутя амуры разом чуть ли не с половиной медсестёр. Он был душой палаты и компании, которая сложилась сразу же. Даже угрюмый Цимерманн, командир артиллерийской батарее, оттаивал глядя на Краузе. Все, кроме Зейделя, играли в карты и всё свободное время между медицинскими процедурами проводили за игрой с бесконечной, весёлой пикировкой. У Краузе был высокопоставленный дядя-генерал, который души не чаял в своём племяннике и в Минске разворачивал работу своего управления СД. Приезжал, правда, он лишь один раз и тоже всем понравился своим добродушием и своеобразным солдатским юмором. Вслед за генералом, солдат затащил в палату большую плетёную корзину с красиво уложенными кругами колбасы, сыра, копчёностями и несколько бутылок хорошего вина. И теперь почти каждый день солдат-шофер после обеда доставлял, на зависть остальным палатам корзины с провизией. Что приятно разнообразило госпитальную пищу и времяпрепровождения.

По прибытию в госпиталь Зейдель от большой потери крови был в крайне болезненном состоянии, что ещё усугубляло и угнетённое психологическое состояние от его первой военной неудачи. Но, перезнакомившись со всеми однопалатниками и выслушав историю каждого ранения, Курт, как это не странно успокоился. Каждый получил свои ранения не просто в бою, а в ожесточённом бою с сопротивляющимися русскими. Они спокойно, не ощущая хотя бы капли своей вины, рассказывали и о гибели своих подчинённых, после чего обер-лейтенант задумался – Каждый в той или иной степени прошёл через то, что и Курт. Война есть война. На ней всегда кто– то погибает, а кому-то везёт больше. А тогда спрашивается – Чего я так комплексую? – И как-то сразу отбросил в сторону все свои переживания.

Оттого что Краузе и Зейдель были одногодками, обер-лейтенанты, командиры рот, оба были страстными спортсменами, сошлись они легко и непринуждённо. Когда Краузе был свободен от любовных похождений и игры в карты, они с обоюдным удовольствием гуляли по парку, разговаривая на разные отвлечённые темы, не касающиеся войны.

Крепкие молодые организмы, хорошее питание, отдых способствовал быстрейшему заживлению ран, как физических так и душевных. И после очередного медицинского осмотра, доктор делая запись в медицинской карте, добродушно обронил: – Что ж, господин обер-лейтенант, через недельку будем вас выписывать и в полк. Наверно, соскучились по боевым товарищам?

Но как это ни странно, но Курт совершенно не хотел возвращаться в свой полк, да и в другой какой-либо тоже. И не из-за банального страха. Придётся ехать и Зейдель поедет и будет воевать. Воевать честно и добросовестно. Но этот странный русский майор, своим непонятным поступком, с безразличием отпустив Курта к своим, что-то надломил в правильной немецкой душе, немецкого парня.

Вечером, выпив бутылку вина, Курт и Краузе вышли в парк перекурить. Поболтав о том, о сём, Краузе сделал неожиданное предложение: – Курт, мне сегодня врач тоже, как и тебе, сказал о скорой выписке. Честно скажу, что не горю особым желанием возвращаться в часть. Ну…, просто не хочу. И поэтому заранее переговорил со своим дядей. Война через месяц, другой закончится разгромом русских и надо будет создавать администрацию и управлять всеми этими огромными пространствами. Дядя Вилли предложил мне должность начальника отдела СД в одном из городов. В каком, ещё пока не знаю. А если хочешь завтра, переговорю с ним и он и тебя тоже пристроит. Я его попрошу, чтобы он нас вместе послал. Вдвоём веселее служить, тем более что ты отлично знаешь русский язык. Не мешает и приглядеть себе землю для поместья, после войны. А то ведь пока воюешь, все лакомые кусочки можно профукать. Так что война войной, но о себе подумать нужно вовремя. Как тебе моё предложение?

Курт даже не сомневался, когда сразу и твёрдо ответил: – Я согласен.

А вечером следующего дня Краузе весело сообщил: – Зейдель с тебя хорошая выпивка. Дядя дал добро. Все необходимые распоряжения насчёт тебя он сделает. Так что о полку забудь. По выписке из госпиталя он ждёт нас обоих у себя.

Вся оставшееся неделя до выписки, прошла в весёлых хлопотах. Как-то сразу выяснилось, что ни у Краузе, ни у Курта не оказалось приличной формы. Да, каждому при эвакуации через медицинский пункт полка дальше в тыл, положили их личные вещи и кое какие документы. Но при близком разглядывании выяснилось, что для ведения боевых действий форма потянет, но вот для деятельности в новом качестве, для представления начальнику управления СД, она не годилась. И тут опять помог всемогущий генерал. Солдат-водитель, ежедневно поставляющий в палату провизию, деловито записал в записную книжку размеры, щёлкнул каблуками и на следующий день в палате два счастливчика, под завистливыми взглядами однопалатников и, заглядывающих через открытую дверь, из соседних палат, примеряли новенькую форму. Дядя прислал полных два комплекта формы на все случаи военной жизни и в записке извинился, что форма со склада, а не из пошивочной мастерской. Но два друга были счастливы и от такого щедрого дара. Но больше всего Курта беспокоил финансовый вопрос, от того что денег в кармане было катастрофически мало. А пирушку по поводу нового назначения нужно было проводить. Это было делом офицерской чести. Сам Краузе был из богатой, аристократической семьи и деньги у него водились всегда. А вот Зейдель из семьи рабочего. Правда, как отец гордо говорил он не просто рабочий и мастер, а он рабочая аристократия. Действительно, отец Курта был высококвалифицированным мастером на крупном заводе и даже во времена кризиса, когда многие рабочие семьи влачили нищее существование, семья Зейделя жила в достатке. Отец из-за этого никогда не поддерживал немецких коммунистов и с удовлетворением принял приход фюрера к власти. И впоследствии оказался горячим сторонником всех его планов и начинаний.

– Курт, ты хороший немецкий парень. И я воспитывал тебя не для работы на заводе, – говаривал частенько отец, размякнув от рюмки шнапса или кружки пива, – сейчас фюрер создал в стране такую власть, когда такие парни, из рабочих семей, смогут вырваться на верх. И тебе, сын, прямая дорога в офицерскую школу и в армии, делать свою карьеру. Только там ты достигнешь того, что не смогли сделать твои родители.

И Курт был благодарен свои родителям, которые откладывая каждый пфенниг, но поддерживали финансово своего сына при обучение в училище. Как бы там не говорил отец, но в офицерской школе большинство было из богатых и обеспеченных семей. А деньги, высылаемые отцом, давали возможность Курту быть на уровне, что впоследствии помогло попасть под нормальное распределение. Курт потом, с офицерского жалования, вернул родителям деньги. Но вот сейчас, положение было хреновое и это очень угнетало. Конечно, можно было занять деньги у того же Краузе и тот дал бы не задумываясь, но гордость не позволяла.

– А ладно, как это русские говорят – «Утро вечера мудренее….», – Курт махнул рукой на эту проблему. – Если ничего не получится с деньгами, займу у Дитриха….

Выписывали их в десять утра. Одетые в новенькую форму, выпив на прощание с остающимися бутылку вина, друзья вышли из госпиталя и сели в присланную дядей машину. Сначала их отвезли в офицерскую гостиницу, а оттуда в управление СД. И сразу же проводили в кабинет генерала, где их радушно встретил Краузе-старший, который сразу же заботливо захлопотал вокруг любимого племянника и его товарища.

– Господа офицеры, прошу вас сюда. На маленький фуршетик по поводу вашего выздоровления. – В уютном углу обширного кабинета, на маленьком столике стояла бутылка коньяка. На тарелочках, нарезанными тоненькими ломтиками, лежала колбаса, розовое русское сало с коричневыми прослойками мяса, лимон.

– Прошу, – генерал сам разлил коньяк по маленьким рюмкам и они выпили за благополучное выздоровление.

Потом выпили ещё, Краузе-старший, расчувствовавшись, обнял племянника и, взъерошив ему волосы, обратился к Зейделю.

– Курт, это мой самый любимый племянник. Надежда нашего рода. В нашем роду раньше все по мужской линии были военными. Да вот незадача, у меня одни дочери, а мой брат гражданский – врач. А из его троих сыновей только Дитрих стал офицером. Он должен, когда я уйду в отставку, перехватить эстафету. И я, фон Краузе Вилли…., сделаю для него всё. Давайте ещё по одной и за дело.

Через пять минут, удобно расположившись в кожаных креслах, генерал стал их вводить в ситуацию.

– Русские практически разгромлены и откатываются всё глубже и глубже в Россию. Ещё месяц, два и всё. Конец войне. И вот этой территорией надо руководить. Качать оттуда ресурсы, продовольствие: то есть всё необходимое для великой Германии и для доблестного вермахта. И это наша задача, в том числе и ваша. Там, на месте, куда скоро выедете, вы должны развернуть администрацию, полицию из местных и бороться с теми, кто будет нам мешать. Это общая задача. Неделю назад нашей армией от большевиков был освобождён районный центр Дубровка. Небольшой городок в двухсот пятидесяти километрах от Минска. Войска пошли дальше, а в Дубровке остались офицеры, которые и стали выполнять те задачи, которые только что озвучил. Но вот беда. В одной из поездок они наткнулись на группу русских окруженцев и погибли. И вот вместо них туда и едете. Ты Дитрих возглавишь местное СД. Я дал распоряжение и вас усилят ещё одним взводом. А ты, Курт будешь военным комендантом, подберёшь людей из надёжных местных на руководящие должности и развернёшь полицию и будешь курировать их работу. Ну, на сегодня всё. Сегодня отдыхайте, а завтра в 9:00 жду вас и представлю вашему начальству, которое и поставит конкретные задачи и более обстоятельно введут в курс дела.

Курт и Дитрих встали, щёлкнули каблуками и пошли к выходу. И уже у самых дверей их остановил голос генерала: – Да, совсем забыл. Зайдите к казначею управления и получите там жалование, как за прошедший месяц в части, так и за месяц вперёд, но уже в СД. С вашими командирами полков я всё решил.

Краузе-старший покровительственно засмеялся: – Я же обещал, что всё сделаю для вас….

Получив деньги и расписавшись в ведомости, Курт почувствовал себя совсем счастливым. Они вышли на обширное, каменное крыльцо управления, остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись беспечным смехом, на какой способны только молодые люди. А что не смеяться? Великая Германия и тут вышла победителем в схватке с русским колосом на глиняных ногах. И тут тоже оказался прав фюрер. Впереди новые возможности, новые впечатления, новая жизнь.

Для начала они зашли в офицерский клуб, прекрасно поели, выпили отчего пришли в ещё более отличное настроение. Прямо из клуба Дитрих связался с госпиталем и договорился со знакомыми медсёстрами насчёт вечера, а Курт на вечер заказал столик и всё остальное, чтобы его отлично провести.

И вечер удался на славу, да и ночь тоже. В шесть утра медсёстры Хельга и Марта убежали в госпиталь, который был недалеко, а спустя тридцать минут вскочили Курт с Дитрихом, быстро привели себя в порядок. Позавтракали и в девять часов докладывали адъютанту генерала, который представил их новому начальству. Дальше время понеслось совсем вскачь. Они прочитали все инструкции и приказы по формированию вспомогательных структур и полиции. Досконально изучили по этому поводу документ изданный главнокомандующим сухопутными войсками фон Браухича от 3 апреля 1941 года и буквально свежее административное распоряжение командующего тылом группы армий «Центр» фон Шенкендорфа о первоочередных задачах военных комендантов по созданию органов местного управления и полиции порядка. Их инструктировали, они опять читали приказы вышестоящих инстанций, опять инструктировали и вводили в местные условия работы. Возили на допросы арестованных местных коммунистов….

В такой суматохе незаметно пролетели отведённые три дня. А в последний вечер, когда они сидели в офицерском клубе, их посетил генерал Краузе.

– Дядя, откуда ты знал, что мы здесь? – Обрадованный Дитрих вскочил из-за стола.

– Эге-ге, племянничек… Забываешь, где я служу. Что ж ты думал, я без присмотра вас оставил? – Добродушно посмеивался старший родственник.

Вечер прошёл в доброжелательной, семейной обстановке. А когда генерал уходил, сказал: – Дитрих, Курт, вы завтра, прежде чем уезжать, ко мне загляните. У меня для вас есть сюрприз.

Да, это был действительно приятный сюрприз. Конечно, он предназначался для Дитриха, но и Курту тоже было приятно.

Перед крыльцом управления стоял зелёного цвета Опель: – Дитрих, мальчик мой, хоть и не по чину, но прими в служебное пользование. Он закреплён за тобой. Ну, а для тебя Курт, из Борисова пригонят Kubelwagen. Там знают. В добрый путь.

Глава вторая

Как бы не спешили, но опоздали и в деревне частей дивизии уже не было. Не было и немцев. Только с ближней окраины доносился неясный гул людских голосов. На него мы и направились узкими и кривыми улочками. Группа вооружённых людей, внезапно появившиеся из проулка, изрядно напугала толпу деревенских жителей, активно делившая колхозное добро. Толпа из многочисленных баб и небольшого количества мужиков вполне ещё воинского призыва замерла, сжалась и застыла в страхе, не ожидая для себя ничего хорошего, особенно мужики.

– Кто старший? – Крикнул решительно в толпу и людское скопище зашевелилось, неразборчиво загудело и через некоторое время выпнула вперёд плюгавенького дедка в замасленном солдатском бушлате. Типа: ты старый и тебе всё равно помирать.

Но дедок не испугался, а хитро прищурившись и слегка наклонив голову в старом треухе в сторону, заговорил, зачастил деревенским говорком: – Сынки, чёй то я не разбиру – чи вы наши, чи ни наши? Одёжа на вас русская, а оружья не русская. А старшим я буду, раз мир меня избрал.

– Свои, свои отец. А оружие у немцев добыли. Вы то что тут делаете? И где наши войска?

– Хороши вояки, раз у германца оружье отобрали. Чего ж вы народ без защиты кидаете?

– Сил у него пока больше чем у нас. Наши-то где, отец?

– Наши, ваши. А мы что не ваши? – С обидой вскричал дедок и обернулся к возмущённо заворчавшей толпе, – А ваши вчерась прикатили тысячи. Мы уж думали, что бой в чистом поле дадут врагу. Защитят крестьянство. А они даже не остановились, так и прокатились через деревню… Бросили нас…

Дедок на секунду пригорюнился, а потом встрепенулся: – Да ты сынок нас не суди. Вот народное добро по дворам разбираем, чтобы супротивнику не досталось….

– Немцев то не боитесь?

– Как не боимся – боимся. Одна на бога надёжа, – дед, потеряв к нам интерес, повернулся к толпе и разрешающе махнул рукой. Толпа вновь активно зашевелилась, загудела и вернулась к такому увлекательному действу, как делёжка колхозного добра.

Я дал своему отряду добро на привал и бойцы сразу же растянулись в тени ближайшего сарая, а одному из сапёров приказал залезть на крышу и наблюдать за окрестностями, а сам пошёл к амбарам поглядеть, что ж там такое азартно делят? Судя по добротным постройкам колхозного двора, по хорошей одёжки женщин и детей, которых было большинство в толпе – колхоз был зажиточный. Мелькали среди них и мужики призывного возраста, но они старались держаться поодаль от военных и только наше присутствие сдерживало их от применения силы. Не приди мы вовремя, наверняка лучшее ушло на их дворы.

Послонявшись по тёмным амбарам и по колхозному двору, я вернулся к своим. Около них уже стояло несколько крынок с холодным молоком, на чистом полотенце лежали пара ковриг хлеба и толстые ломти сала с прилипшими к ним крупными, желтоватыми кристаллами соли. Зелёный лук, пупырчатые огурцы, а знакомый дед деловито расставлял кружки. Тут же, в тенёчке, стояла четвертная бутыль с мутновато-белым самогоном.

Все уже сидели вокруг импровизированного стола и ждали только меня и моей отмашки. Лишь сапёр, сидя на крыше, с завистью иной раз поглядывал в нашу сторону.

– Бравые вы хлопцы, раз столько оружья у германца забрали. Грех вас не угостить. Садись старшой.

– Не боишься отец, что пока с нами пьёшь, всё разделят и тебе не достанется?

Дедок дробно захихикал: – Эээ, сынок, там моя старуха ещё шустрей чем я… Она очи кому хочешь выцарапает, если не по ней. А нам с ней много и не надо.

Мы выпили, закусили, с удовольствием макая хлеб в соль и запивая холодным молоком, а когда дед решил налить ещё по одной, я решительно закрыл ладонью кружку: – Всё, отец, хватит. Мы ещё тут минут двадцать и пойдём своих догонять. А вы заканчивайте быстрее делёжку и по домам. Не дай бог немцы вас тут застанут.

– Да, да, сынки. Я ещё одну пропущу и пойду. А вы её проклятую заберите, у меня ещё есть, – дед намахнул ещё одну кружку крепкого самогона и, загребая ногами пыль, засеменил в сторону амбара, откуда послышались его бойкие команды.

– Николай Иванович, оприходуй самогонку про запас. Через двадцать минут выходим.

Мы уже были на опушке леса, когда послышалась быстро приближающаяся трескотня мотоциклов на той стороне деревни. Несколько автоматных очередей, отдалённые крики. И гул танковых моторов, грузовиков наплывающий на деревню.

Двигаясь, по возможности скорым шагом, мы надеялись всё-таки догнать своих. Но ни в первый день, ни на второй мы так и не сумели соединиться. Если в первый день иногда вдалеке ещё была слышна пулемётная стрельба, то на второй день только орудийная. А на третий не было слышно и пушечной стрельбы.

Утром, третьего дня, наконец-то взмолился Петька: – Товарищ майор, заколебал меня пулемёт фрицевский. Тяжёлый, неудобный. Давайте кинем его. У нас же автоматы есть…

Все рассмеялись над горестным воплем Петьки, но в целом были согласны с ним и сочувствовали ему и Белкину, который добросовестно пёр обе коробки с лентами.

Посмеялся и я, но предложил другой вариант: – Чего кидать? Машинка хорошая и её надо использовать по максимуму. Поэтому: устраиваем на дороге засаду и дождёмся одиночной машины. А там обе ленты в упор и не жалей. Заодно надо разжиться патронами к автоматам. Да и чего мы зря идём? Надо щипать их понемногу. Заодно и гранаты немецкие покидаем, посмотрим каковы они в деле.

Место для засады выбрали удобное. Щебёночная дорога проходила по лесу и, переваливала через небольшую, заросшую лесом возвышенность, да ещё и в рукотворной глубокой выемке длиной метров двести, обрамляемой с обеих сторон довольно крутыми обрывами в метров пять-семь. Петька с Белкиным и Увинарием засели на верху обрыва с одной стороны, а я с остальными с другой. Замысел был следующий. Поджидаем одиночную машину. Петька в упор расстреливает её с пулемёта, а Увинарий закидывает гранатами. Всех кто уцелеет и попытаются прикрыться автомобилем, уничтожаем мы. Пять минут обшариваем машину и уходим.

Ждать пришлось долго. Сначала прошли две колонны по четыре и пять машин – много и нам не по зубам. Пропустили. Потом проехали два мотоциклиста. Связываться не стали – надоели они нам. Неторопливо и нудно тянулся обоз из двадцати фур и подвод, которые сопровождали лишь пожилые возницы с винтовками. И вот, когда терпение было на исходе, появилась нормальная цель: грузовик набитый солдатами, а впереди открытая легковая машина с двумя офицерами. Удобно расположившись на заднем сиденье, офицеры беззаботно курили, даже не подозревая об опасности. Хреново было только одно, грузовик отстал от легковушки, чтобы сидящие в кузове солдаты не глотали пыль от впереди идущей машины.

Решение созрело мгновенно: – Николай Иванович, с сапёрами остаётесь здесь. Помогаете Петьке, а я с Кузнецовым постараюсь взять легковушку, – Толкнул в бок водителя, вскочил и побежал вдоль дороги по верху.

Мы бежали по гребню выемки почти не скрываясь, а немцы, уверенные в разгроме русских, даже и подумать не могли, что на них, на такую силу, может кто-то покуситься.

Первая, патронов в тридцать, пулемётная очередь прозвучала всё-таки рано. А мы с Кузнецовым не успевали за легковушкой и до неё ещё было метров восемьдесят. Потом за спиной очереди слились почти в непрерывную стрекотню пулемёта. Забухали гранаты, а легковушка резко остановилась и офицеры, оглянувшись с заднего сиденья, изумлённо смотрели на пыльные разрывы гранат вокруг грузовика и выпрыгивающих из кузова уцелевших солдат. Этих нескольких секунд хватило, чтобы сократить расстояние до цели и, вскинув автомат, не скрываясь, открыл огонь по офицерам.

– Кузнецов, кидай гранату… докинешь, – успел проорать я и ринулся с откоса на дорогу, готовясь парой очередей уничтожить врагов.

Немцы мигом опомнились, их водитель дал газу и легковушка, виляя из стороны в сторону, помчалась по дороге от меня. Я дал пару очередей наугад, но прикрывшись пыльным шлейфом машина скрылась за поворотом.

– Ты чего гранату не кидал? – Заорал, вскинув голову на вершину откоса, где столбом стоял Кузнецов.

– Да не успел я… Вот только кольцо сдёрнул, – и солдат показал зажатую в кулаке лимонку. Между тем бой около грузовика разгорался и грозил затянуться. Несколько немцев уцелело, заняли оборону за грузовиком и не жалея патронов прижали группу старшины к вершине откоса, не давая тому вести эффективно огонь. Петька со своей стороны непрерывно стрелял с пулемёта наугад, пытаясь пулями пробить машину насквозь и хоть как-то достать фашистов.

– Блядь, раз не жалеют патроны, значит кто-то на подходе…, – прокрутив в голове варианты, опять проорал наверх, – Кузнецов, беги к старшине и оттуда кинь в немцев гранату, а я отсюда постараюсь…, – успел только это прокричать солдату и тут же упал на щебенку, так как немцы, заметив меня, часть огня перенесли в мою сторону.