Поезда, вагоны, перегоны

А я доставала пакетики и баночки со снедью. Пакеты предательски шуршали, продукты вкусно пахли… Я вдруг поняла, что проголодалась, даже ни столько проголодалась, сколько немного расстроилась за Алёну и себя с Верой. Все мы женщины и у всех что-то да не так… А кто знает как надо? Кто скажет, как жить правильно? Никто… Нет готовых советов на все случаи жизни.

– Ну, вот я почти и готова к приёму…. Давай по бутеру, как мой внук Ваня говорит, перед ужином для затравки, червячка заморим – предложила я Алёне.

– Давай, а то я почти ничего не ела целый день. Дома не могла, а у мамы, после её отповеди, не стала – сказала Алёна и стала доставать свои припасы.

– Да, ты не шелести там пакетиками, сегодня здесь всего хватит, а завтра – твои съедим. На, вот возьми и жуй. Вот вода есть запей, а чай принесет Вера – сказала я.

– Хорошо – согласилась Алёна, взяла бутерброд, откусила кусочек и задумалась о чём – то своём.

– Есть хочу, а не лезет, как что – то не пропускает, наверно обида на маму. Не думала, что так получится… Маму с одной стороны жалко, а с другой стороны она сама виновата. Только в чём, сама не пойму, что вся жизнь её была посвящена мне и моей семье, что она нашла себя только в этом. Вот представь, я уже вышла на пенсию, а она меня до сих пор опекает. А еще жалко её за то, что у неё нет своей личной жизни. Это я сейчас понимаю, что папа поступил с ней так же, как было принято поступать в нашем обществе, а мой муж – поступал так же со мной, боюсь, что мои сыновья, меня не поймут, и будут поступать так же. Да, что я говорю? Хотя, всё верно. Они уже так и поступают… Только я так больше не хочу, а вернее не могу. Я хочу всё изменить.

– Не знаю, что тебе и сказать… – произнесла осторожно я – мне, кажется, все имеют право распоряжаться своей судьбой, по своему усмотрению. Сейчас же не крепостное право.

– Да, ты права, но в том обществе, где я жила, этого не знают – горько усмехнулась Алёна.

Алёна немного подумала, как бы взвешивая ситуацию, посматривая в мою сторону, решаясь рассказать или нет о себе, и вдруг решилась:

– Мне действительно мою маму жалко. Что она в жизни видела? Да ничего. Хотя и говорят, что дети и жёны номенклатурных работников живут прекрасно. Это большой блеф… Я – единственная её привязанность настоящая, за всю её жизнь. Я – самая любимая и выстраданная дочка, её игрушка, которую ей позволено было иметь. Вы думаете, что это глупость? Нет. Мою маму выдали замуж на мужа – чиновника вдвое старше её, когда она едва закончила 10 классов в 17 лет. Мой отец – чиновник высокого уровня, забавлялся с ней, пока не надоело. А как надоело, разрешил забеременеть и родить. Вот так – родилась я. Отец хотел сына, но родилась девочка. Он сразу утратил интерес к нам обеим. Для моей мамы я была её несбыточным счастьем и радостью. В доме была няня, но мама никому не доверяла. Всё сама делала и за всем следила. А что ей оставалось делать? Работать ей не разрешил отец, да и куда? Профессии не было, образование – 10 классов. Да и жёны друзей и коллег моего отца все примерно в таком положении. Вот мать и из кожи лезла, чтобы угодить отцу, так принято было, вырастить меня и дать образование, чтобы могла получить приличную работу и соответствовать своему кругу. Это только на первый взгляд просто… – взволновано говорила Алёна, как бы боясь, что я её прерву, и она не сможет все наболевшее выплеснуть.

Я просто молчала. Я не знала что сказать. Мне казалось, что у жён чиновников всегда столько возможностей, что нам, простым смертным, и не снилось, а оказалось, что и богатые тоже плачут…

– Конечно, у нас было всё – госдача, машина, квартира в центре Москвы и многое другое, но самое главное, что отец маму не любил. Он женился, как и принято было на связях. Бедная моя мама, но со временем она привыкла к своему положению, и вплотную занялась моей судьбой. Излишняя опёка это тоже, очень плохо. У меня не было подруг. Меня таскали по всем школам развития и репетиторам. Я закончила школу с золотой медалью. Мы с мамой тайком от отца ходили на курсы для поступления в университет, и я поступила. Как мы с мамой радовались. Мы представляли, как я стану великим журналистом… Но, увы… Однажды отец привел в дом молодого успешного чиновника, доктора наук и сказал:

– Вот, познакомьтесь мои дорогие – это Вадим. Ему прочат успешную карьеру. Его отец чиновник высокого уровня. У Вадима прекрасное образование, и он уже защитил в свои 32 года докторскую диссертацию. Я думаю, что Вадим будет хорошей партией для нашей дочери. У его отца хорошие связи. Свадьбу справим через пару месяцев. Думаю, вам 2 месяца хватит, чтобы познакомиться. Мы с матерью прожили хорошую жизнь. Всё нажили и всё имеем, и всё это нужно оставить в хорошие руки.

Алёна, волновалась. Ей хотелось подобрать слова, но этого не получалось, от этого она только ещё сильней волновалась и переживала. Она сжала свои изящные руки в кулачки, сжала их, так, что дорогой красивый маникюр впился ей в ладони.

– А ты говоришь, что не крепостное право. Конечно, мы с мамой не стали устраивать сцен при госте, но как только Вадим ушёл, состоялся серьезный разговор на повышенных тонах, и тогда впервые мама позволила себе спорить с отцом. А потом долго плакала в своей комнате. Отец согласился с нами в том, что я должна получить университетское образование, но при условии, что выйду замуж за Вадима. Это еще хуже крепостного права. Через два месяца состоялась пышная свадьба, потом медовый месяц. Нам подарили квартиру рядом с университетом, чтобы было удобно мне учиться. Оказалось, что доктору наук престижно стало иметь молодую красивую жену с университетским образованием, а ещё и престижную любовницу для утех. Что самое интересное, моя мама быстренько взяла Вадима под своё крылышко, и они вдвоем стали воспитывать меня, под эгидой добропорядочности и любви, хотя ею уже и не пахло. Вы же сами видели. Потом я родила двоих сыновей, чему мой отец и муж были очень рады, считается, что Вадим успешно вложил свой капитал в будущее поколение, продолжателей рода. Мама, почти полностью погрузилась в воспитание моих детей, тем самым мне удалось выйти на работу, которая давала мне возможность дышать поной грудью. Сыновья выросли и стали похожи на моего отца, чему и Вадим, мой отец, и свёкор были несказанно рады. Получив, образование оба женились и взяли в жены престижных девушек. К женитьбе сыновей и поиску невест моя мама приложила максимум усилий. Самое главное, что с Вадимом они спелись и во всём были согласны, а меня с моей работой, никто не брал в расчет. Ты, скажешь, ну что тебе жаловаться – всё хорошо. А как же я? У меня ведь в жизни, так и не случилось бы счастья и любви, если бы я не встретила его… – почти выкрикнула Алёна.

Я сидела и жевала свой бутерброд. Что тут скажешь? Я не знаю… Я просто видела, как Вадим с презрением смотрел и говорил с Алёной, как её мать галкой кидалась на неё и клевала и клевала, забыв в горячке о своём нелегком опыте. Но, тут на моё счастье, в купе протиснулась Вера, резко открыв дверь, которая звонко брякнула о наличник:

– Ну, чего у Вас совсем тихо? Уснули что ли? – полушёпотом спросила проводница Вера, пробираясь к столу с тремя стаканами горячего чая в подстаканниках и бутылкой водки под пиджаком.

– Вот гонит, так гонит на перегоне… Чуть бутылку не выронила… Но, не чё шутить со мной, когда настроение выпить. Вот, держите. Стаканчики и рюмки, да еще сахарок и печенье… Чем Бог послал… Ой, да у вас тут ресторант целый – подмигнула Вера, умышленно смешно изменив слово ресторан.

– Проходи Вера, тебя ждём. Без стопки никак не получится. Наливай….– подбодрила я её.

– Ой, погодите. Сейчас разбужу смену и приду… – казала Вера и вышла, осторожно прикрыв дверь, как будто бы она была стеклянная.

Алёна сидела и о чем – то думала.

Поезд постукивал колёсами по стыкам.

В купе было сумрачно и уютно. Все располагало к задушевной беседе.

– Ну, вот и я… Заждались? Всё, всех уложила, напоила. Смену разбудила… Посидим, посплетничаем… Ой, как я люблю такие посиделки… – говорила проводница Вера, прикрывая двери и закрывая их на ключ.

– Ничего, бережёного Бог бережёт. Мало ли что, с проверкой пойдут, а мы спим. Дала сведения, что ваше купе занято до Краснодара, все будет тип-топ. Ну, что пригорюнились, подруженьки? Наливаем по маленькой? А? – проводница Вера бережно взяла в руки бутылку, обтёрла полотенцем с неё пот, вздохнула с удовольствием, протяжно и стала наливать по глоточку в маленькие пластиковые рюмочки.

В купе запахло водкой… Этот запах щекотал в носу. Хотелось немного потрогать нос и втянуть с удовольствием воздух, вздохнуть, предвкушая вкус водки и приятной теплоты после выпитого.

– Ну, что? За знакомство, девчонки? А кто скажет, что это не так? Пусть попробует… – сказала Вера и протянула к нам свою рюмку.

Мы символично чокнулись и выпили.

Водка сначала обожгла горло, а потом скатилась в желудок и разлилась приятным теплом по нему. Захотелось вздрогнуть, встрепенуться. Сразу обострились все чувства и обоняние тоже, и я почувствовала, как вкусно пахнет у нас в купе продуктами и сказала:

– Ну, что налетай. Вкусно… Закусим немного, а потом и поговорим – пригласила я Алёну и Веру к столу.

На столе было всего достаточно.

Алёна взяла свой недоеденный бутерброд. Потянула носом запах вкусного свежего хлеба, огурца, копчёного сервелата, и стала, есть, а у Веры глаза разбежались. Она сидела, рассматривая всю снедь, и думала, что выбрать, а потом, как бы что- то вспомнив, выбрала сервелат, красиво и тоненько нарезанный и уложенный на подложке.

– Ой, и люблю же я эту копчёненькую колбаску. Дай подышать её ароматом, душа поёт. А знаете, в моей жизни был случай, отказалась от колбаски, каюсь, но когда первую зарплату получила, да что и говорить, слёзы, а не зарплата. Пошла в коммерческий, и на все свои копейки купила полтора кило краковской колбасы. Пришла домой, а мама чуть не умерла от увиденного. В семье каждая копеечка была на счету, а я всю свою зарплату на колбасу потратила. Ох, и выдала она мне авансом, виде полотенца скрученного, да вдоль спины. Долго гонялась за мной по дому и сенцам, пока я не схватила колбасу и не спряталась на чердаке. Сижу, плачу. Обидно. Ведь первая зарплата, хотелось всех угостить деликатесом, а мама с этой выволочкой. Думаете, от боли плакала? Нет. От обиды за нашу треклятую нищую жизнь. Что учится не дали, а отправили вагоны мыть в депо в 15 лет. Пригонят состав грязнючий, а ты ползай под ним и мой… Адов труд, а платили крохи. Вот сижу на чердаке, а она зараза так пахнет в кульке, что тошнит и голова кружится. Вот тогда я и решила – всю её изничтожить, а потом собраться и уйти в железнодорожное училище. Так и сделала. Сидела, плакала горючими слезами и закусывала краковской копчёной колбаской. Ой, да что это я то про себя, да про себя… Много чего было в жизни, чего уж об этом… А колбаску люблю до сих пор. Получу зарплату, иду в коммерческий и покупаю килограммчик, прихожу домой, и от души с чёрным хлебушком и сладким чайком… – говорила Вера, делая себе хороший бутербродик и любуясь своим твореньем.

– Вера, а почему и когда ж ты отказалась от колбаски, расскажи, пока закусываем – перебила я её.

– А? Да это была интересная история из моего детства. Щас, попробую колбаски и расскажу – ответила Вера, смачно кусая почти половину бутерброда, и от удовольствия прикрывая глаза, вздыхая и улыбаясь довольной кошачьей мурлыкающей улыбкой.

– Это конечно долгая история, но я по – быстрому, только суть – быстро

проговорила Вера – а то водка греется и тост напрашивается.

– Так вот, это сейчас все учатся по – разному, кто в гимназиях, кто в лицеях, как Пушкин, а кто и в простых школах, а раньше все скопом, в одной учились. Там всяких было, но больше наших бедных, как все. Вот однажды к нам в класс привели девочку, она была дочка директора завода. Платье модное, чёрное, а у нас коричневые формы были, воротник – кружевной с рюшами, косы заплетены корзиночкой с большими красивыми бантами, нарядная, как кукла, да и только. Посадили её на первую парту, а учительница её представила и говорит, что она будет учиться в нашем классе и нужно с ней подружиться. Ну, чего нам, растрёпам, с ней дружить, да мы и не стали навязываться. А жили мы рядом я, Катька и Митька в одном дворе с этой куколкой. Жили мы скудно, самое вкусное было вечером вынести во двор кусок белого хлеба с горчичным маслом, посыпанным песком сахарным или солью, за отсутствия оного. Сидим в кустах на лавке и хвастаемся что у кого на ужин, а есть хочется, жуть. Все так жили, бедно. А эта куколка выйдет, ей скучно одной, походит, походит рядом и к нам. Ну, что сказать, учительница ведь велела дружить, вот мы её и приняли. Чего ж, место не куплено, не жалко. Вот однажды, она выходит вечером и несет с собой большой бутерброд. На большом ломте белого батона лежали тоненько нарезанные кусочки копчёной краковской колбасы. Мы сидели на лавке, ели свой черный хлеб с горчичным маслом и давились слюнями от запаха этой самой краковской колбаски. А эта куколка всё быстро смекнула и говорит, что даст понюхать и чуть – чуть откусить тому, кто будет дружить только с ней. Сидит и потихоньку дразнит, нюхает и маленькими кусочками откусывает свой бутерброд и ест. А колбаса умопомрачительно пахнет, аж под ложечкой сосёт. А мы сидим и молчим, на неё не смотрим. Ну, в общем, я тогда отказалась и ушла домой, хотя очень хотелось попробовать, что это такое настоящая краковская копчёная колбаса, а Митька с Катькой согласились, не смогли выстоять. А на следующий день, Митька уже нёс портфель этой куколки и шёл следом за ней, а Катя, стала доску вытирать от мела, поскольку было дежурство этой куколки. А когда пришли вечером меня на улицу звать, я не пошла с ними, и сказала, что дружба за колбасу не продаётся. Больше я с ними не дружила и сейчас, когда приезжаю домой, не разговариваю. Знаю, глупо. А не могу простить моим друзьям той слабости. Зря наверное… А колбаску всё равно люблю. Спасибо, уважили, вкусная. Так, давайте выпьем за это, что ни дружба, ни любовь за колбасу не продается… В общем, за нас, девоньки. Я вот, как увидела, как тебя твоя мамаша клюёт, аж вся наизнанку готова вывернуться, всё поняла сразу… Много людей повидала пока езжу проводницей. За тебя, Алёна… Пусть тебе счастье будет.. Давай.. А потом всё расскажешь… За то, что нас за колбасу не купишь…

Вера, достала бутылку и еще налила чисто символично по глотку.

Алёна сидела, смотрела куда- то в сторону и о чем-то думала.

– Ну, чего нюни распустила, выпила как лекарство, закусила колбаской, огурчиком и давай рассказывай, как до такого докатилась и куда бежишь?

А я сидела, хрустела огурчиком и думала, как же хорошо, что судьба так здорово нас свела именно здесь и именно в этом душном купе скорого поезда, спешащего на станцию назначения, только вот станции назначения у нас разные.

Вера как – будто угадала мысли Алёны.

Алена чуть о чём – то думала, держа в руке пластиковую рюмочку, слегка покачивая её, вдруг внимательно посмотрела на неё и сказала:

– Знаешь, Вера, ты сейчас такую правильную вещь сказала. Я долго подбирала слова, как да что, и почему… А тут всё ясно, как в детстве. Мы рождаемся все на свет счастливыми и чётко знаем, чего хотим, а чего не хотим. Всё верно, детские впечатления самые сильные и остаются на всю жизнь. Я всё не могла понять, почему я живу с Вадимом, хотя он меня, как женщину игнорирует уже много лет? Постоянно показывает, что я его не достойна, всем видом и словами, особенно в обществе, унижает меня – говорит примерно так – «Да, вы её не слушайте, что с библиотекаря возьмёшь, только пыль веков…» или «Я, думаю тебе лучше помолчать…» – и я молчала. Просто была красивым приложением на его празднике жизни. Перед выходом на очередной нужный банкет он меня рассматривал и делал свои правки в мой престижный наряд в соответствии с рангом мероприятия. Я внутренне сопротивлялась и иногда робко высказывала ему всё, что думаю. Вот тогда Вадим подключал большую артиллерию – мою маму. А мама подавляла все мои сомнения своим напором, властью и всеми возможными и невозможными средствами. Как она это умеет, вы видели, и не только сегодня. Сегодня я получила иммунитет или прививку от её давления. Спасибо, Вам Вера. Вы все верно сказали – «дружба и любовь за колбасу не продаётся», а я это делала, потому, что с самого детства, видя, как мама живет, как не счастлива с папой и одинока по ночам, и я готовила себя к этому подсознательно, принимая всю тяжесть этого на свои плечи. И сегодня я поняла, как это прекрасно освободиться от всего, что много лет не давало мне вздохнуть полной грудью. Да, я выпью за любовь. И за тебя Вера, а еще за тебя Оля, и за того человека, который дал мне возможность это сделать – сказал на одном дыхании Алёна и глотнула из рюмочки.

Конечно, в рюмке налито было чисто символично, по граммуличке, но Алёна выдохнула, зажмурилась, наверно, от внутренней боли, закрыла лицо руками и заплакала. Она плакала навзрыд. Воздуху ей не хватало. Её донимала икота…

Мы с Верой сидели и переглядывались. Мы знали, что всё, стресс прошел. Поплачет – полегчает, а потом поговорим, и всё пройдет, как летний дождь. Вот такой наш бабий рецепт от стресса. Клин всегда клином вышибают.

Алёна немного успокоилась. Сразу как то уютно стало в купе. Ушла какая – то надменность и разница в положениях. Остались только слегка подпившие бабы и огромное желание пожалиться на судьбу. Увы, так уж мы устроены. Поплачемся, поплачемся, встряхнемся и дальше побежим, только вот куда, знать в какую сторону нужно, да этого никто и не знает, главное не останавливаться и не задумываться зачем…

– Ну, что? Как? Полегчадо? Давай поешь и рассказывай. Да, не стесняйся здесь все свои, такие же, как и ты сердешные – тихо успокоила Алёну Вера – ой, если бы ты знала, сколько мне пришлось пережить? Двое суток пути не хватит, чтобы рассказать. А иногда, так хочется, чтобы всё – всё до самого донышка выложить кому- то, а потом всё забыть и заново начать. А у тебя смотри, аж две собеседницы сидят тут и ждут твоего рассказа. Цени. Ты ешь, ешь… Вон, Оля всего припасла… Ей приятно будет, если мы всё съедим и похвалим. Я сама люблю наготовить всего и угощать. Сидеть и смотреть, как едят. Это я от одиночества. А ты, Оля, почему молчишь? И куда одна едешь? И тоже одна? А? – обратилась ко мне Вера.

– Да, я к подруге? Вон сколько подарков везу. Давно в гости зовёт, вот и собралась. Ну, что Алёна, легче стало? Да, ты не стесняйся. Слезы – это хорошо, значит душа ещё живая, а хуже, когда и слёз уже нет, только жуткая тоска, вот тогда совсем худо. Я думаю, ты правильно сделала, но не думаю, что Вадим и мать тебя, так просто выпустят из своих когтей. Для них ты была, как повод показать свою нужность и даже необходимость, и поэтому они очень бояться потерять тебя, а заодно и возможность сбрасывать на тебя свои промахи и фобии, тем самым доказывая превосходство своей посредственности, над талантом. Я думаю, что я не на много ошиблась. Этого сколько угодно в жизни. Жена – домохозяйка управляет мужем – руководителем и сводит его в могилу, или если у него хватит сил уйти от неё, замучает разборками, хотя и бывает наоборот. Это случается от того, что люди не могут найти своё место в жизни и всё время совершенствоваться. У тебя хватило смелости и таланта получить золотую медаль, закончить университет, и стать заслуженным работником архива. Архивариус – одним словом, звучит гордо, а что знает твоя мама, да и Вадим, за которого кто-то писал диссертацию, а потом он получил в наследство связи. Конечно, это не мало, но это не вся жизнь. Вот он и подбирал тебе наряд, чтобы быть, как все, а ты редкий штучный алмаз, и оправа тебе нужна другая. Вот, что я думаю. Расскажи, что произошло? Как случилось, что ты без вещей едешь в этом купе? – просила я Алёну.

Алёна, вдруг как бы встрепенулась, приподнялась, выпрямила спину, поправила футболку и внимательно посмотрела на меня, стараясь понять, можно ли мне об этом рассказать.

– Ну, чего тянешь? Давай, рассказывай. Ради тебя тут устроили этот сабантуйчик – поддержала меня Вера – все рано меня и Олю не знаешь, да и мы тебя тоже, если кому и расскажем, тебя ж никто не знает, а душу облегчишь. Давай… Решайся скорей. А может допингу налить для храбрости?

– Нет, не надо. Я вообще не пью водку, а тут так все хорошо получилось… Достало до сердца и поплакала. А знаете, я сейчас всё расскажу. Вы правы, но только я не хочу, чтобы вот так, просто незнакомым попутчицам, я хочу рассказать всё моим самым дорогим людям, которые встретились мне в этот очень трудный период моей жизни. Я хочу, чтобы наши пути хоть иногда пересекались, хоть в инете или в маленьком звоночке раз в месяц или чаще. Для меня это важно. Я сейчас, как младенец, всё заново начинаю, всего боюсь и всё хочу узнать и понять. Хочу понять, почему близкие, мои любимые люди стали такими далёкими, а чужие – стали ближе и родней… Моя душа сейчас кровоточит, я даже представляю, как капельки крови капают и капают, а рана потихоньку начитает затягиваться… – Алёна прикрыла глаза, скрестила руки на груди в плотный замок и сидела, прислонившись спиной к стенке купе.

Вагон слегка качнуло. Алёна в такт вагону качнула головой и чуть не ударилась о крепёж верхней полки.

– Ой, ну вот и всё. И всё равно я права, что еду… Больно конечно больно, но и боль бывает приятной, потому, что потом наступает выздоровление….

Мне казалось, что я почувствовала её боль и тревогу. Мне хотелось подойти обнять её и что- то хорошее сказать, но я молчала, смотрела на Веру.

Вера сидела и тихо плакала. Крупные слезинки скатывались по её щекам одна за другой. Вера влажной от слёз салфеткой пыталась их поймать и вытереть, но это ей удавалось плохо, и слезы стекали на голубой воротничок форменной рубашки.

– Ой, ёйййй…. не могу. Сижу и сама реву за тебя. Думаешь, только у тебя такая жизнь никчёмная? Думаешь, я мотаюсь тут от хорошего? – шмыгая носом, говорила Вера – Ну, чего молчишь или налить?

– Нет, не надо. Слушайте… Случилось это здесь в Москве. Лет 5 назад. Даже не могла я подумать, чем это всё закончится – сказала Алёна, слегка улыбаясь, сквозь слезы.

Мы с Верой повозились, сели рядышком на моей полке и стали слушать, не задавая вопросов…

Немного помолчав, Алена продолжила.

– Вы думаете, так всё просто о себе взять и рассказать? Как найти слова, как выразить все свои переживания – я не знаю – начала свой рассказ Алёна – я не привыкла что-то рассказывать о себе. В нашей семье – это большое табу. Все скрыто за семью печатями. Как мой папа говорит, что «просто так ничего не даётся, а за статус нужно платить». А мне кажется, не платить, а расплачиваться, не просто расплачиваться, а своей жизнью и своими желаньям и счастьем. Некоторые привыкают, как пристяжные в тройке, так и бегут рысцой рядом, как моя мама, а я не смогла. Наверно, это сказалось мамино подсознательное желание вырваться из этого замкнутого порочного круга, дать мне хорошее образование и показать другие грани и возможности жизни, но – увы, её затянула трясина номенклатуры и болото окружающее их всех, кто делает эту так сказать «элиту» оной. Мама втянулась и стала такой же, как все манипуляторшой и такой же надменной и уверенной, что её связи всё могут… Она стала такой, какой её сделал и хотел видеть отец, но самое главное, мама решила для себя, что я её собственность и из меня можно лепить всё, что ей заблагорассудится. Что она с успехом и делал и ей это почти удалось.

Лет пять назад мама пришла ко мне очень рано, я еще спала. Я тогда еще работала и уходила после 9 утра на работу. Было часов 7 утра.

– Ну, и чего ты тут вылёживаешься – завелась она с порога, увидев меня заспанную в пеньюаре.

Я ничего не смогла ей внятного ответить. Стою, смотрю на неё и соображаю, что случилось и каким домкратом маму, так рано подняло с постели. Она раньше 11 часов не встаёт, пока всех не обзвонит.

– Мама что случилось? Что с папой? – спрашиваю я, хотя понимаю, если бы что-то с папой случилось, она бы уже все телефоны оборвала.

– Нет! С папой то всё в порядке, а вот что с тобой? Почему ты в постели и спокойно спишь, когда твоего мужа дома нет? Я бы уже всех обзвонила и всех на уши подняла? Ты что, его потерять хочешь? – не проходя, прямо с порога начала проповедь мама.

– Мама, да что случилось? Что с Вадимом? Где он? Он сегодня не ночевал дома, это нормально. Предупредил, что не будет ночевать, я что должна носиться по всей Москве за ним? Ты зачем так рано встала и пришла? – негодовала я – ты же знаешь, что между нами давно ничего нет и у него своя жизнь, а где он и с кем меня давно не волнует.