Во времена династии Сунь, в дремучей древности Золотого Китая, что восхвалял Конфуций, было не так благополучно. Древние постигали законы хаоса. Это было время, когда даосский монах создал основы боевого искусства тайцзицюань. Это было время, когда Алеф открывал свои прочерки и пустоты своего пространства. Мясники резали мясо в течение ста лет одним не заточенным ножом. Древние мудрецы появлялись во времени и исчезали. Это не удивляло никого. По телам людей текла энергия, по каналам и коллатариям, и их разглядывали ясновидящие врачеватели. Легендарный желтый император Хуанди услаждал миллионы женщин, не извергнув семени, и писал о внутреннем. Тогда было понятно все. Дети почитали старших, императоры были мудры, подданные-вежливы и учтивы. Мудрецы создали книгу перемен. Она отражала настоящее и будущее, в ней мужское и женское размножалось до бесконечности, она изображала устройство мира Багуа, пентаграммы. Она была и картой мира. Тем, что его модель была построена в древности, мало кого удивить. Да, она была построена молодым человеком того времени. Нравы в те времена были не испорчены, женщины выходили один раз замуж, проституток не было. Люди женились по любви. Любовь была таинством, которое было лишь достоянием провидения. Этот молодой человек решил взять судьбу в свои руки. Этот вселенский порядок возможно было нарушить лишь вмешательством в порядок хаоса вселенной. И он построил лабиринт из пентаграмм. Он женился на девушке. И решил проверить силу ее любви. Появившись через двадцать лет, он совратил свою жену. Так как был молодым человеком, переодетым. Жена постарела. Но она узнала его и допустила к себе. Это было то первое, что сокрушило старый Китай. С того времени хаос, открытый всем, исчез. Древность разрушена. И представляет археологическую ценность. Но та древность, написанная в трактатах Конфуция, исчезла. Утверждают, что глиняные воины, захороненные вместе с императором, -это скорее всего блуждающие в пространстве войска, застывшие в походе из-за нарушения работы механизма пространства в результате вмешательства молодого человека. Воины обглининялись при прохождении земли. Возможно, земля не была землей, и это пространство было воздухом. Никто не возьмется утверждать, куда они шли, насколько нарушен механизм устройства вселенной из-за вмешательства молодого человека. Официальная история-насколько она первична? Это обрывки летописи, написанные историками. Но и историки не отрицают существование Конфуция. Но, если был Конфуций, была и та древность, которой он оперировал. История конца этой древности похожа на историю конца Трои. Все из-за женщины. Китайцы более прагматичны, они воруют женщину у себя. Мировая добродетель не позволяет им опуститься до подлости европейской культуры.

Поездка

Как славно мы возвращались с работы. Наш караул, сдав смену, садился на поезд. Мы ехали в составе. Мы весело шли из вагона в вагон. Проходили через вагоны-конюшни, вдыхали запах навоза и сена, встряхивали ноги в тамбуре. Потом шли в вагон-столовую. За глухими стенами, в тишине, мы заказывали жаркое из картофеля и плов, и, помня любимое лакомство с детства, заказывали сварочные электроды. Я заказал больше всех электроды. я ел их с большим аппетитом. Должно быть, я переел электроды. Как приятно сперва обивать электроды об стенку, чтоб ослабить приклеившуюся к стальной проволоке окалину, потом с хрустом грызть эту окалину. Но я, должно быть, переел, у меня возникла изжога.

Как странно, что мы перестали осознавать, что окалина сварочного электрода не имеет пищевой ценности. Это просто дань детской слабости. Как хорошо на нашей слабости зарабатывают повара и продавцы продуктовых магазинов. Ведь, даже если электрод пищевой, как уверяют нас рекламы, сделан из экологичных материалов и нетоксичен для нашего организма, все равно он сделан для промышленного использования. Как трудно было нам во времена сухого закона, когда мы потребляли контрабандную китайскую продукцию. Ведь никто не проверял качество электродов из Китая, возможно, они использовали канцерогенные компоненты, и мы могли заболеть раком. Но никто не отказывался от паленых электродов. Мы с жадностью смотрели на сварщиков, которые варили на большой высоте, и ели драгоценную окалину вместе с каплями металла. Но сейчас другие времена. Все знают, что запретом ничего невозможно достичь. Сейчас прилавки забиты сотнями сортов электродов, они экологически чисты, их можно есть с пельменями, с восточным бешбармаком. Есть с французскими лягушками и трюфелями. Грызть с черной икрой, с омарами и любой экзотической пищей. Уже не надо есть промышленный электрод, так как в некоторых технологических сварках трудно отказаться от токсичных материалов. Но есть любители естества, которые утверждают, что настоящий электрод-это тот, который может быть использован по прямому назначению. Эти дикари не понимают, какой удар могут нанести обществу. Ведь они заражают своей идеей детей, которые в силу своей детской неустойчивости особенно податливы влиянию дурных примеров. Я призываю с такими людьми вести бескомпромиссную борьбу. Они могут погубить наше будущее. Наше общество давно научилось приспосабливаться к прихотям своих членов. Но некоторые упрямцы наносят очень много вреда. Грузины считают, что электрод-это блюдо. которое несет свое начало от их национального блюда шашлыка. Но это утверждение не имеет под собой реальной основы. Шашлык изготавливается из съедобного мяса. А электрод, даже самый изощренный и самый новомодный, не имеет пищевой ценности. Эта пищевая бесполезность-необходимый деликатесный шарм любого электрода. Электрод не может принадлежать ни к одной национальной кухне, это просто последствие технического прогресса. Оно больше связано с изобретением бетона. Сварка арматуры и строительство панельных домов. Как трудно сейчас представить, бродя по чистым стерильным супермаркетам, имея возможность выбрать электроды на любой вкус, что мы в детстве ели окалины уже с заржавевших, полуразложившихся электродов. Сейчас этому никто не поверит, наше трудное детство ушло в прошлое. Молодежь смеется, им не верится, что мы проявляли недюжинные силы, чтобы выжить в своем детстве. Им кажется, что трудности, которые могут угрожать жизни, были только в первобытное время. Они смеются, и нам не хочется говорить о своем прошлом. Нам хочется иногда сказать, что было время, когда не ели электроды. Но кто этому поверит. Сказав это, я сам не буду уверен, что говорю правду. Возможно, электроды начали есть на поколение раньше, чем мы. Я боюсь что-либо утверждать. Но я скажу точно и не буду врать, в наше время его не производили в таком количестве и в таком ассортименте.

Ускоритель

Произошло убийство. Следователь К. сидел и разглядывал схему убийства. Его помощник склонял дело к случайности происшествия. Убили ученого Федорова. Это был физик-ядерщик, который занимался проблемами сверхвысоких взаимодействий в ядерной физике. Следователь К. принялся изучать его работы. Эти работы частично или полностью связаны с работами Черенкова, Франка и Эйнштейна-явления сверхсветовых скоростей. Следователь К. пытался найти ключ к разгадке убийства в формулах физиков. То, что физические законы и законы философии и социальные законы находятся во взаимодействии, К. понимал хотя бы потому, что здравый смысл исходил из законов физики. Убийство было совершено первого января этого года. Убийца мог быть случайным человеком. Вором, забравшимся в чужую квартиру. В этом случае, если он проделал все профессионально, то найти его шансы сведены к нулю, но, если это преднамеренное убийство, то стоит изучить мотивы в окружении профессора. Но и здесь есть опасность посадить ни в чем неповинного человека, имеющего твердые мотивы убить ученого. Ученый был достаточно крупным, чтоб закрывать дорогу к карьере молодым. Но убить могли и старшие сотрудники. Следователь К. имел большой опыт работы и считался лучшим. Однажды, прогуливаясь по туннелям ускорителя элементарных частиц, он нашел записку. В ней была нарисована схема и формула. Схема указывала один их поворотов ускорителя, где частицы при выключенных угловых электромагнитах могли прошить человека. Формула была взята из работ Эйнштейна, она говорила о том, что при увеличении скорости выше света время течет в обратном направлении. Дело продвигалось очень трудно. Следователь потерял больше девяти месяцев. Успехи были незначительны. Кроме найденных ранее сведений он узнал, что явления в ядерной физике почти что метафизичны. Элементарные частицы узнают о полярности других частиц со скоростью намного превышающей скорость света. Это есть нарушение законов физики, утверждения, что ничто на свете не выше скорости света. Да, еще следователь прочитал дату-31 декабря-на записке, которой не придавал значения. Сопоставляя скудные факты, следователь понял, что это не последнее убийство. Что произойдет еще одно. И оно произойдет 31 декабря. На одном из углов ускорителя. Изучая место происшествия и телесные повреждения, следователь понял, что убийцей был сам убитый. Значит. убийца убил непреднамеренно. Вот она закономерность сверхсветовых скоростей. Убиваемый, изменив полярность, на сверхсветовой скорости убил своего убийцу. Вдруг следователя осенило: он понял, что поймать убийцу можно лишь превзойдя скорость света и вернувшись по времени до начала убийства.,это время было отмечено на записке:31 декабря-раньше 1 января. Значит, следующее убийство будет 31 декабря. 31 декабря следователь оделся. Он понимал, что убийца совершил непреднамеренное убийство, он думал, что, увидев его, он сообщит ему об этом. Суд ему зачтет незначительный срок или вовсе оправдает. Он долго сидел в темном коридоре ускорителя. Когда включился свет, в дальней стороне коридора он увидел ученого, руководителя работ, профессора Федорова. Ученый громко заговорил, хотя коридоры легко доносили его слова. Он сказал, что ему наконец-то удалось следователя заманить в ловушку. Ведь следователь-единственный, кто мог бы найти убийцу. И он мог бы сам отказаться найти убийцу. Но, если он не мог перебороть это желание, то его ждет смерть. Его пистолет бесполезен-расстояние большое. Выйти из зоны действия ускорителя невозможно за короткое время. Так что следователь обречен. Следователь сказал, что возможно его не посадят. Ученый ответил, что ему не хочется вообще подвергать свою свободу опасности. Ведь было же у следователя время отказаться от намерения найти убийцу. Следователь К. сказал, что это его работа. Ученый ответил «понимаю» и нажал на кнопку.

Кентавр

«Говорят, что Геракл получил смерть от рубашки, пропитанной его женой кровью Кентавра. А Кентавр был колдун

и посмертно отомстил Гераклу, нашептав жене его, что кровь Кентавра придает верность. То был не Хирон.» Что за странность моя отшельническая жизнь. Кто-то сказал, что отшельничество сближает с богом, только в нем «я» человека может создать то блаженное, отрешенное от мира состояние, когда бог, видя чистоту помыслов, нисходит до тебя и одаривает истиной, истиной бесконечной, непередаваемой, но я не знаю, кто это сказал. Возможно, я вырвал эти воспоминания из будущего во время моих ученых занятий. Но то верно, что я

вовсе не одинок, люди, блуждающие где-то далеко темны. Мне иногда хочется понять тот смысл, который они придают своему скоплению воздвижением гигантских сооружений. Меня тяготит желание каждого из них пройтись по головам других. Возможно, в этом есть

какой-то тайный смысл, но я чувствую, что они в чем-то беспомощны. Иногда они воюют, и тогда я начинаю понимать, до чего несправедливы их противники, что бываю неспособен стать на чью-либо сторону.

В детстве я очень много бегал и казалось обежал все части света. Сейчас порядком

утомлен. Мне кажется, что усталость ко мне забралась, когда я нашел кусок телячьей кожи

с загадочными знаками, я разгадал эти знаки и с тех пор стал облачать свои мысли в эти

знаки. Мне нравилось вначале появляться в тех местах, где люди убивали себе подобных, и все я заносил на эти шкуры. Но после понял, что в этих убийствах есть некоторая закономерность, и почувствовал, что подо мной может открыться пропасть скуки. И тогда я был

волен временами разглядывать людей и искать едва различимые движения в их облике, отношениях между собой. Мне открывалась та тайна, которую они придают отношениям, что

у животных происходит безболезненно. Я понял те бесчисленные вариации простого. Для

начала я объясню вам, что эта масса имела два разных существа, они иногда так привязывались друг к другу, что даже были склонны отталкивать ту массу, которой принадлежали. Разобравшись в их несколько сотен вариациях, я научился сам составлять эти отношения в

телячьей шкуре. Я заносил туда и начал им объяснять. Они удивились и с тех пор начали

еще больше усложнять и без того неразборчивые отношения. Чаще всего в них два чело- века, очень молодых, кончали собой. Однажды они меня пригласили на одно из многочисленных пиршеств, устроенных в

честь одного из своих идолов. Было там очень много чаш возлияний, торжественных

треножников, благовоний и заклания быков. Но в конце, когда люди, усевшись за стол, поглощали дорогие вина, ели мясо, политое оливковым маслом, появился высокий сухой старик. В руке он держал лиру. Ему дали вина, он выпил, поблагодарил служителей и запел, аккомпанируя себе, неведомые мне гекатомбы. Мне сказали, что этот слепой бард знает поведанную богами знание о великой войне. Вокруг него были его ученики. Никогда я ничего

подобного не слышал. В минуту своего поэтического экстаза он поведал мне, что боги

хотят, чтобы я своей смертью убил героя. В другом откровении он поведал, что моя кровь

дарует верность. Я не придал этому значения: мало ли что может говорить безумный, странствующий бард. С тех пор прошло много времени. Меня эти люди почитают за мыслителя, врачевателя. Я несколько раз участвовал в их походах на варварские племена. Всегда я приносил удачу. Иногда я гадал-предсказания сбывались. Люди меня стали почитать за ученого, за колдуна

и за воина. Я не чувствовал уже скуки, мне нравилось то, что эти двуногие, слабые существа

частью живут моей жизнью и подражают мне. Иногда все ж мне для изучения их анатомии

приходилось умертвлять отдельные экземпляры, но делал это не часто: настолько, насколько

требовала наука. Но сейчас мне надо идти к людям. Они меня пригласили на праздник

владыки моря. Но что это такое? Почему-то пространство начало кружиться, предметы, дома взмывали

ввысь и бесшумно падали в пропасть. Кружение все увеличивало свою скорость, постепенно

теряя свою предметность. Воздух сгущался. Вдруг все рассыпалось. Люди, вызванные из

памяти удлинялись, делились надвое в своих утончениях и исчезали. Кружение ускорялось, так что уже невозможно было различить предметы. И тогда он увидел свое тело, оно уходило

от него. Он мчался по бесконечно длинному коридору, конец которого светил. Он понимал, что

там есть нечто, что было постижением всей жизни. – Возьми, Геракл, вскрой вон ту жилу, мне нужна его кровь. – Но зачем тебе? – Я сама знаю.

Отступление

На нашу страну нагрянула война. Война хотя и не частое явление, но все же иногда происходящее событие. Виной войны могут быть разные события. Но они большей частью для нас, мелких обывателей, непонятны и независящий от нас. Наши руководители страны находят объяснение войне. Они объясняют нам в начале или после войны насколько справедлива и несправедлива эта война. Это объяснение нас устраивает, более того мы ожидаем этого объяснения. Это объяснение дает нам возможность понять насколько велики наши шансы победить в войне. Большей частью эти объяснения сводятся к тому, что война справедлива с нашей стороны и вероломна со стороны врага. И все существующие научные законы войны да и другие научные законы на стороне нашей победы. Это позволяет нам идти на войну будучи уверенными, что мир снова вернется к спокойствию. Наши страхи и мелкие удовольствия, хотя считаются мелкими удовольствиями обывателя, для нас ценны. Ведь всякое стремление наших руководителей столкнуть на великие деяния кончаются тем, что нам вернут наше обывательское спокойствие, мы совершаем великие деяния наших кормчих. Нам устраивают на наших площадях красивые демонстрации. Наши руководители уверены в неистощимой энергии и восторге, который охватывает нас. Нас этот восторг охватывает, мы искренне верим в наш восторг. Возвращаясь домой мы хотим передать этот восторг нашим домашним, нашим женам и детям. Но их тупость и бестолковость нас удручает. Они не в состоянии разделить наш восторг. Или они разделяют наш восторг, когда мы устаем объяснять позиции и политику наших великих вождей. Наша монолитность, которой добиваются наши руководители, действительно существует, хотя она не имеет ту природу, которой добиваются наши руководители. То, что в природе нашего порыва нет порыва, заставляет опускать руки наших руководителей. Природа одарила наших руководителей тем, чем обделила нас. Но кто скажет или упрекнет нас в том, что мы мало отдаем сил, чтоб понять наших руководителей. Свидетельство тому измененные русла рек, вспаханные пустыни, утепленные полюса. Но мы никак не можем в себе победить нашу первобытную потребность к комфорту. Нас тянет к теплому домику с женой и детьми, к горячему чаю. Хотя наши руководители утверждают первобытность этого совершенства, но должно быть какая-то ошибка, иначе они бы знали, что хорошо. Но они чувствуют непорядок. Возможно даже, что это не первобытность. Мы понимаем заботу наших руководителей. Им приходится нелегко, в постоянной заботе о нас. Нельзя сказать, что нам не доставляет удовольствие, когда мы совершаем что-то правильно, ошибка происходит в расчетах наших руководителей. Но мы не испытываем радости, мы знаем, что их научные изыскания продиктованы заботой о нас. В конце концов они находят ошибки. И кто другой, как не мы испытываем большей радости плоду их колоссального труда. Мы с огромным энтузиазмом изучаем свои прошлые ошибки, уверенные, что наша озабоченность непонятностью прошлого прошла. Теперь мы вооруженны самыми последними научными разработками. Совершенство первобытного совершенно в низшем уровне, совершенство нашего общества совершенно в высшем уровне. Хотя это несовершенно в мелких деталях большей частью от нашей обывательской природы. хотя в будущем, когда будет побеждена наша обывательская природа, это общество будет совершенно первобытной, хотя моделью будет схожа с древней и, значит, это идеально совершенно. Мы в восторге, если мы теряем наши книжки по самообразованию. В любой лавке можно приобрести дубликат. Сегодня началась война. Я помню, помню схожие войны, и хотя их было немного, но в моем обывательском сознании есть опыт. Хотя понимаю, что этот опыт низменный, не отражающий идеалов нашего общества. Этот опыт продиктован чувством самосохранения. Я понимаю, наши большие руководители будут говорить о спокойствии, о могучей нашей армии, которая непобедима, о наших руководителях, которые никогда не бросят свой народ в беде и все делают, чтоб народ не испытывал никаких трудностей в войне. Мой страх перед могучими нашими врагами гонит меня на станцию. Ходят слухи, что до вечера враги оккупируют нашу местность. Наши войска отступают. Единственный способ покинуть-это железная дорога, но и она ненадежна, так как некоторые участки железных дорог захвачены нашими врагами. Они целы или из-за неразберихи, тот ли из-за того, что сами надеются использовать железные дороги для перевозки войск и военной техники. Я залезаю в состав, идущий вглубь нашей страны. Я прячусь под лавку. Вагон забит вещами, с которыми мои сограждане не смогли расстаться. Это тюки с одеждой, одеялы, матрасы. Мы знаем, что скоро начнется территория, захваченная нашим врагом. Он будет пользоваться вагоном, и нам нельзя быть обнаруженными. Но коварный враг неподвижно путешествующего человека-это газы. Они возникают в глубине утробы от неподвижности, от плохой работы кишечника, от дисбактериоза, от плохой несвежей еды, добытой путешественником, купленной за две-три цены в дороге. Я не знаю, как остановить эти газы, они выдают мое присутствие в вагоне, хотя я спрятался основательно и обнаружить визуально меня невозможно. Но запах газов выдает присутствие человека. Но это еще полбеды. Вагон набит прячущимися моими соотечественницами. Их количество и запах их газов не оставляет шансов не быть обнаруженными. Обнаружив их из-за запаха наши враги начнут тщательнейшим образом обыскивать вагоны и обнаружат меня, как хорошо я бы не укрылся. Иногда я смею раздражаться нашими вождями, их стремлением не делать наших женщин сексуальными. Женщина, равная мужчине, -не предмет потребления мужчин, скорее приходится предметом, потребляющим мужчин. Мужчине трудно быть предметом потребления, у него есть независимый орган, живущий своей жизнью и своими желаниями и потребностью, и полностью освобожденный от авторитарности хозяина. Он вряд ли послушается хозяина, если даже он продал его за хорошую цену. Он сам вынюхивает, присматривается. Наши руководители сделали наших женщин толстыми, обладающими не меньшей физической силой, чем мы сами. Они выделяют газов намного больше нас. Как бы хотел сейчас я, прячась в своем укрытии, чтоб наша женщина, лежащая в соседнем купе, перебивающая своими газами меня, была худой, изящной, сексуальной женщиной. Она могла бы соблазнить врага. Враг, предаваясь сексуальным утехам, и не думал бы искать меня по моим газам. Он бы даже не заметил меня. Он бы занимался моей соотечественницей на всей вражеской территории, этим она спасла бы меня и совершила благородное дело. Но вместо этого она, укрывшись, незаметная, источает такие газы, что может привести врага в такое ожесточение, что пощады не будет. Не знаю насколько мы приблизились к вражеской территории. С каждым стуком колес я мчусь навстречу смерти, источая газы. Возможно, провидение меня спасет, но я не верю. С такими женщинами мы беззащитны против свирепого злого врага, врага, которого я не видел, но которого ощущаю всем существом живого органического белкового существа.

Караул

«Вольно,» -скомандовал сержант. Солдаты уселись на землю. Некоторые стали разглядывать облупившееся наставление штыкового боя, некоторые ушли вовнутрь караульного здания. Верба подошел к одному из плакатов. В нем солдат прокалывал штыком чучело. Верба пытался вспомнить, делал ли он когда-нибудь что-то подобное. Он вынул свой штык-нож. Лезвие ножа было толстым и грубым, от этого ему стало грустно. Он перестал верить этому плакату. Сержант позвал вовнутрь караульного помещения. Солдаты выбирали, кто будет ответственным за помещение. Верба шел за всеми. Сперва они зашли в туалет-он был ослепительно чист, в центре стоял один-единственный унитаз, который не работал. Сержант объяснил, что им нельзя пользоваться. Потом они зашли в унылое помещение отдыхающей смены; в комнате бодрствующей смены столы были заполнены шахматами и оружейной пирамидой. Эта комната казалась созданной для шахматистов. Почему шахматистов, почему кому-то показалось, что безмозглые солдаты будут тяготеть к шахматам? Верба пошел дальше. Они прошли в столовую комнату, где все было тоскливее, чем в других комнатах. Наличие одного стола в маленькой комнате напоминало о тесной дружеской интимности, обжитой домашности обстановки. Это было издевательством над чувствами, ведь каждый, кто сидел здесь, знал, что он-зверь в зверинце, и каждый напрягал последние свои способности, чтобы выжить. Потом сержант провел в комнату для перезарядки оружия. В стене сидела пуля. Большой стол с углублениями по краям. Здесь Верба почувствовал запах смерти. Он вдруг неосознанно звериным чутьем ощутил толщину стен. Сержант пошел дальше, а Верба остался. Он гладил стены. Приложившись губами, полизал их. Он пытался познать вкус смерти. Его сознание давно оставило понимание, что здание строили люди. Он забыл о гигиене. Верба посмотрел в дуло своего автомата. До чего он хлипок по сравнению с этими стенами. После он зашел в комнату временного задержания. Это была маленькая комнатка с кованой дверью и окошечком со спичечный коробок. Он вошел туда и посидел. Он опять прижался щекой к стене. Он пытался представить себя нарушившим закон и заточенным. Верба содрогался простоте мира. Вот он заточен, а что же дальше, почему же этот страх? Ведь в начале все было заманчиво-небольшой пикничок свободы в обустроенном доме людей, способных убивать. Верба думал, если я неправильно убью, то меня посадят. Но мы же явились сюда с правом убивать и весело отдохнуть: от нарядов, от побоев, от бесконечных драк между собой. Мы ведь подобрели от того, что получили право убивать. Мы-веселая компания с автоматами. Мы весело покушаем в столовой, сыграем в шахматы, как самые заядлые гроссмейстеры. А что потом… Верба думал. У него было оружие, он мог примкнуть магазин здесь. Верба заслал патрон в патронник. Теперь я-узник с оружием. Он хотел испытать смешанное чувство: чувство убийцы, не утратившего способности убивать, и чувство наказанного, подавленного государством узника. Но скоро он об этом пожалел. Это был стирающий прием, он медленно стирал оба чувства. Сержант открыл дверь и сказал, что ему рано примыкать магазин. Верба отстегнул магазин, передернул затвор, патрон со звоном упал на пол. Они пошли в комнату с шахматами. Сержант обнял огромный стальной сундук и ласково сказал, что здесь на случай нападения патронов надолго хватит. После пришел капитан. Этот человек с внешностью Юрия Гагарина был очень интеллигентен, но жесток, если это было в его привычке, против привычки он, кажется, никогда не шел. Например, в его привычку не входило быть жестоким по отношению к Вербе и он его не трогал, иногда требовал жестокости от Вербы, но обычно Верба по приказу никогда не был жесток. Поэтому капитан и Верба друг друга не понимали, но уважали интеллигентность друг друга. Когда стемнело, наступила очередь Вербы идти на пост. Он по-домашнему зарядил автомат и отправился с сержантом на пост. Место было отличное. Пара ядерных колодца по углам, несколько наземных, несколько подземных хранилища, начиненных всевозможными боеприпасами. Сержант ушел, заперев ограду. На земле валялись в ящиках ручные гранаты-Верба взял одну-они были ржавыми и, наверно, к ним не закручиваются капсулы, подумал Верба. Лежали также противотанковые мины и стокилограммовые дымовые шашки. Вербе стало скучно. Это игрушки детей, подумал Верба, они ему не нравились, он уже повзрослел. Он пошел по периметру поста, мимо радиационных колодцев, позвонил по телефону под грибком в караульное помещение. Потом пошел под куст и лег. Это был, вернее, не куст, а бурьян из высоких трав. Вот туда и лег Верба. Он подумал, что хорошо, наверно, тем караульным, к которым приходила девушка. Его воображение рисовало толпу молодых солдат и девушку, отдающуюся, скажем, в комнате бодрствующей смены. Она будет разложена на шахматных столах, а потом он подумал, она, возможно, чья-нибудь сестра. Верба загнал патрон в патронник, спустил предохранитель, положил палец на курок и заснул. Проснулся он от грохота. Перед ним лежал человек, у него не было половины головы. Верба встал, подошел к грибку, позвонил и крикнул: «Нападение на пост!» и, три раза выстрелил в воздух и лег на траву. Убитый лежал рядом. Пришел сержант. Убитого унесли. Через неделю Верба снова лежал в бурьяне с пальцев на курке.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

3 из 5