Охота на мудрецов. Неизданное

– …местность сильно пересеченная, ни дронов, ни бойцов далеко не пошлешь, – говорит он и оборачивается.

Мгновение трое военных смотрят только на меня и в кои то веки не стыдно за то, как выгляжу. Поднимаю подбородок и улыбаюсь:

– Ваше Превосходство.

– …объект доставлен, – подхватывает лейтенант из-за спины, но генерал не обращает на него внимания.

Хмурая складка на переносице разглаживается. Наилий замирает, не застегнув манжеты рубашки и не обернувшись ко мне до конца. Только вечно ледяные глаза горят открытым пламенем.

– Свободен, лейтенант, – в полголоса командует капитан разведки.

За моей спиной слышен скрип ботинок и щелчок закрывшегося замка. Капитан, уже не таясь, следит за реакцией генерала.

– Тьер, – наконец выдыхает Наилий.

– Согласен, Ваше Превосходство, – широко улыбается разведчик, – ослепительная красота дариссы затмевает разум, и слов никак не подобрать.

Капитан идет ко мне и берет за руку, даря поцелуй вежливости:

– Позвольте представиться, Гней Ром.

– Дэлия.

Собственный голос будто издалека, а я уже в облаке привязок. Много на разведчике зеленых ниток, и почти все реализованные. Черные тоже есть, но не к Наилию. Фиолетовая «сюзерен – вассал» крепкая и без перевитий. Чист помыслами и в предательстве не замешан.

– Я свободен, Ваше Превосходство?

– Да, – отвечает генерал, – можешь идти в зал, я буду вовремя. Позже закончим.

Капитан прощается сначала с Наилием, а потом со мной кивком головы. Отвечаю тем же жестом и чувствую, как съезжает диадема.

– Ее можно снять, если мешает, – предлагает генерал.

– Там шпильки… я поправлю, – бормочу и путаюсь пальцами в кудрях.

Не замечаю, как Наилий оказывается рядом, но тону в аромате эдельвейса. Без формы он совсем другой. Мягче и ближе, как тогда на репетиции. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, а мне хочется вынуть из петель остальные. Коснуться подбородка, шеи, скользнуть ладонью по груди. Неловко так, что глаз не поднять. Давно знаю о своем влечение к генералу, как к мужчине, и мучаюсь. Страсть ярка, скоротечна и приходит первой. Лишь потом в зеленый жгут вплетается розовая нить. Свою я заметила вчера, когда уходила из кабинета главного врача пьяная от музыки и мужских объятий. Влюбилась в первый раз в жизни. Не в образ на плакате, не в далекий идеал, а в живого и настоящего Наилия. Теперь намного тяжелее. Бал закончится, а я буду помнить каждый жест и каждое слово любимого мужчины даже через несколько циклов.

– Давай помогу, – он тянется к диадеме и ловко фиксирует украшение шпильками.

А потом опускает руки и задерживает их на моих плечах. Молчит, будто с духом собирается. Генерал волнуется?

– Дэлия, когда мы появимся в зале вместе, все будут уверены, что ты – моя любовница. Даже если я официально это опровергну – не поможет.

Поздно страдать по репутации, стоя в бальном платье рядом с Его Превосходством. Слухи будут тянуться шлейфом за моими воспоминаниями, но угаснут гораздо раньше.

– Так нужно для дела, – уверенно отвечаю генералу, – я не возражаю.

– А если забыть о предателе? – тихо спрашивает Наилий. – Если представить, что я пригласил тебя на бал и назвал своей, ты бы согласилась прийти?

Пол уходит из-под ног, комната шатается и уплывает туманом сквозь пальцы. Я словно в нигде, и мир мой нереален. Должна сказать нет, но я схожу с ума. На это раз всерьез, потому что падаю в бездну и не могу очнуться. Сквозь сон, который не должен сбыться, отвечаю:

– Да.

Глава 6. Осенний бал весной

Наилий

Воротник у парадного кителя жестче браслетов заключенного. Голову опустить невозможно, да мне и нельзя. Взгляд только вперед, спину прямо, подбородок выше. Иду сквозь полумрак коридоров, слушая стук каблуков притихшей Дэлии. Вдалеке играет музыка. Еще не такая торжественная и помпезная, но скоро все изменится. Минуты до открытия бала тают. Все офицеры в зале и ждут нас. Скоро на их и наши головы обрушатся киловатты света и децибелы звука. Ярмарка тщеславия в блеске наград и золоте погон. Высший командный состав пятой армии, а где-то среди них предатель и, скорее всего, не один. Я привык к паранойе, почти перестал обращать внимание, но мудрец рядом со мной кусает губы и нервно сжимает кулаки. Безумие, знаю, и уже стыдно за то, что втянул ее в это. Я беру Делию за руку и говорю, наклонившись ближе:

– Не бойся, я буду рядом.

Она поднимает на меня огромные голубые глаза и задумчиво кивает, а я считаю секунды по ударам сердца и слышу, как в зале произносят в микрофон мое имя:

– Наилий Орхитус Лар!

Помогайте, несуществующие боги. Еще один бал. Рядовые открывают тяжелые двери, и на нас волной цунами обрушиваются аплодисменты. Воздух вздрагивает от первых нот вальса, а потом волна стихает и откатывается назад в толпу. Меня они видят постоянно, а мудреца впервые. Дэлия плывет по залу, встречая удивленные взгляды. Подает мне руки, как на репетиции, и отворачивается с изящным наклоном головы. Ни испуга, ни скованности, а пламя в ней разгорается ярче с каждым новым поворотом и кругом.

Блики от хрустальных капель на люстрах переливаются рябью на зеркальном паркете, лица сливаются в бушующее море, а я думаю только о том, как удержать в руках и не отпустить. Украсть, спрятать и никому не отдать. Оркестр играет кульминацию на верхних нотах с сильной долей такта. Звучит каждая скрипка, труба и виолончель. Музыка прибоем разбивается о скалы и опадает вниз, постепенно затихая к последней ноте. Отпускаю Дэлию из объятий с сожалением, но держу за руку, поклоном завершая танец.

Без паузы и передышки звучит следующий вальс, в центр зала выходят пары, а я аккуратно увожу мудреца. Камер здесь – необходимый минимум, и операторы получили приказ снимать меня как можно меньше, а мою спутницу только со спины. Если понадобится, то в эфир пойдет картинка с прошлого бала. Тот же зал, лица в толпе и китель мой парадный – тот же самый. Нелегко держать у всех на виду военную тайну, Рэм коршуном летает в режиссерской будке, зорко следя, чтобы ни одна улыбка Дэлии не попала в прямую трансляцию. А записи мы, как обычно, изымем и смонтируем.

– Ваше Превосходство, – окликает меня Клавдий Тит.

Майор авиации со своей женщиной. Десятый цикл одна и та же. Скромная, но держится с большим достоинством.

– Майор Тит, – приветствую я офицера и касаюсь поцелуем вежливости руки его спутницы, – дарисса.

Она в перчатках, как большинство дам, но в наряд Дэлии они не входит. Мудрецу нужен физический контакт. Клавдий тоже касается поцелуем узкой ладошки и замирает, глядя в глаза моей женщины. Она улыбается, но смотрит даже не мимо, а куда-то вглубь себя. Работает. Проклятье, не думал, что со стороны будет так заметно.

– Вы разобрались с аварийной посадкой новых патрульных катеров? – оттягиваю на себя внимание вопросом, и пока майор докладывает, Дэлия возвращается в реальность.

Долгие разговоры о службе на балу под запретом, поэтому мы с Клавдием прощаемся быстро. Мимо проносят поднос с бокалами Шуи, и я отказываюсь. Без ягоды сегодня голова кругом.

– Успешно? – шепотом спрашиваю мудреца.

– Вполне. Майор Тит чист.

– Как ты это понимаешь?

Пользуюсь тем, что совсем рядом танцующие пары и поддерживаю Дэлию за талию, закрывая спиной от неловких ударов локтями.

– У предателя должна быть черная привязка на смерть к вам…

– К тебе, – поправляю я, и мудрец не возражает.

– …к тебе, а когда в заговоре не один, то еще и посторонняя фиолетовая нитка к организатору.

Музыка скрывает слова, но даже если к нам кто-то прислушивается, то все равно ничего не понимает. Умеют мудрецы выражаться так, что рядом с ними себя чувствуешь психом.

– Ваше Превосходство, – раздается за спиной голос Летума Дара, главного врача центра.

Оборачиваюсь, отвечая на приветствие и чувствую, как Дэлия нервничает, но сбежать не пытается и за меня не прячется. Оказалось, легче бал перенести, чем согласовать увольнительную для Мотылька на один вечер. Каких я только отговорок не прочел в официальных отказах. Пациент с диагнозом шизофрения, находящийся на лечении в стационаре, опасен для себя и окружающих. И Публий ничего не смог сделать. Пришлось организовывать похищение и теперь Летум сдерживает мучительные стоны, разглядывая свою пациентку. Сколько времени прошло с момента объявления тревоги? Пациент сбежал и тишина. Мне никто не доложил, значит, наверх сообщение не пустили. Бардак с дисциплиной на объекте ди два лямбда пять. Точно расформирую.

– Дарисса, – главврач целует руку Мотылька и широко улыбается.

– Капитан Дар, рада встрече.

Дэлия выдыхает и успокаивается. Взгляд не меняется. Верно, зачем ей смотреть того, кто и так постоянно рядом? Поспешно прощаюсь и увожу ее в сторону, замечая, как Летум вешает на ухо гарнитуру. Да, отбой тревоги.

Следующие встречи не такие нервные. Мудрец привыкает и тратит меньше времени. Уже не удивительно, что уверенно держится и даже иногда участвует в разговорах на отвлеченные темы. Но устает действительно быстро. Спасает все тот же бал и вальс. Чувствую себя предателем. Давно не интересно, найдет ли Дэлия что-нибудь, а мысли крутятся вокруг хрупкой девичьей фигурки. Лучшего момента не придумаешь, но бездна, как ее соблазнять? Касаюсь голой спины в вырезе платья и теряюсь. Пока здесь в толпе еще держусь, а что будет, когда останемся вдвоем? Демоны не так страшны, как лишающее рассудка желание. Тягучее, сладкое, как патока. Увязну, не смогу себя контролировать. Груб буду, а с ней так нельзя.

– Наилий, можно мне воды?

Голос робкий и в огромных голубых глазах искрами отражается свет. Забываю, что обнимаю на глазах у всех. Чистая до прозрачности горного ручья, и я рядом со всей своей изнанкой.

– Да, конечно. Пойдем к столу с напитками.

Мальчишкой себя чувствую, руки дрожат от волнения. Давно не пил Шуи для храбрости, стоит попробовать.

Дэлия

Тону в море цветного шифона, атласа, кружева, слабею от работы и боюсь забыть что-то из увиденного. Бал кружится вокруг, ослепляет огнями, я теряю ощущение времени и пространства. Кажется, что офицеры не закончатся никогда, а я иду по второму кругу. Паразит давно выдохся и молчит. Иссякли колкие замечания и едкие шутки. То ему наряд дариссы не по вкусу, то семейные отношения вызывают недоумение. Разборчивый какой. Возле стола с напитками все та же суета, с тревогой жду очередного разговора, почти слышу: «Ваше Превосходство», но Наилий берет два фужера, умудрившись остаться незамеченным. В одном вода, а в другом алый напиток из Шуи.

– Я не спросил, может быть, – генерал показывает фужер с Шуи.

– Нет, – качаю головой, – я сейчас, как стакан, переполненный образами, боюсь пошевелиться, чтобы не расплескать.

На самом деле я боюсь ночных кошмаров после глотка напитка из наркотической ягоды, но Его Превосходству о таких особенностях знать нельзя. Хватит диагноза.

Наилий хмурится, но уговаривать не спешит. Забираю фужер с водой и жадно выпиваю залпом, даря блаженство пересохшему горлу. От духоты спасает климат-система, а от усталости ничего.

– А пробовала когда-нибудь? – спрашивает Наилий и делает глоток напитка. Представляю, как сейчас первая волна жара от Шуи течет по его венам, разливаясь приятным туманом в голове, и успокаивает расшатанные нервы. Завидую, ощущая фантомный привкус. Терпкий с легкой кислинкой.

– Да, конечно, – отвечаю, не подумав и сразу жалею, что проговорилась.

– Уже неплохо, – улыбается генерал, и я не могу понять почему.

Женщине не к лицу признаваться в подобном. Опьянение нас не красит. Я мудрец, мне плевать на некоторые условности, а генерал старого воспитания. Должен был возмутиться, покривиться или промолчать, но не радоваться.

– Вторую волну мне лучше переждать на открытом воздухе, – говорит Наилий, – здесь есть балкон, пойдешь со мной?

Голос звучит уверенно, мимика не меняется, а в глазах генерала нет тумана. Все то же холодное и сосредоточенное выражение. Хотела бы я так выглядеть после глотка Шуи. Но на счет второй волны он совершенно прав. Жарко будет в наглухо застегнутом парадном кителе.

– Пойдем, – беспечно отвечаю я и беру полководца под руку.

Так вжилась в роль, что иду сквозь толпу и не замечаю любопытных взглядов. Усердствуют в основном женщины, намеренно не уходя с дороги, чтобы задеть плечом и заглянуть мне в лицо. Чувствую аромат парфюма, цепляю шлейф эмоций от сдержанного интереса до острого возмущения. Ныряю в таких любопытных и вижу зеленые привязки к Наилию. Женская ревность опаснее бритвы, но мне все равно.

Наилий толкает рукой дверь, выпуская в зал воздух вечерней Равэнны с ароматом цветущей яблони. Я выхожу на балкон и замираю в нерешительности. Под украшенным звездами небом в мягком золотом свете из окон генерального штаба, забыв про смущение, целуются пары.

– Что-то не так? – невозмутимо спрашивает полководец.

Опускаю глаза и понимаю, что покраснела. Глупо и наивно. Не целоваться же он сюда позвал.

– Нет, все в порядке.

Минуты до второй волны проходят, Наилий облокачивается на каменные перила балкона и смотрит вперед на вырастающую в небо из-за деревьев городского парка Равэнну. Уставший и, как мне кажется, безразличный. Зябко на балконе, закутаться не во что и я обнимаю руками голые плечи. Парочки перешептываются, я краснею сильнее и мысленно подгоняю жар от Шуи. Быстрее, пожалуйста, и мы уйдем отсюда.

– Ты когда-нибудь прыгала со скалы?

Настороженно качаю головой, пытаясь угадать настроение генерала. Серьезен, собран, будто гнетет что-то.

– Когда внизу ровная гладь озера, черная, как бездна, – продолжает он, не заметив, что я промолчала, – остался последний шаг, а ты медлишь. Смотришь на озеро и представляешь его покрытым коркой льда. Рухнешь с головой и разобьешь вдребезги.

О предателе так сильно переживает? Неприятно, понимаю, и хочу помочь, но не увидела сегодня ничего похожего на заговор. Старалась изо всех сил и не смогла. Логике не поддается, я в собственные способности перестаю верить и стыдно так, что озноб пробирает.

– Может быть, я не всех посмотрела? – осторожно спрашиваю. Наилий оборачивается, и хмурая складка на переносице становится жестче. – Сколько еще офицеров?

– Мы закончили, – сухо отвечает он, – я поздоровался с каждым.

Кусаю губы и опускаю руки. Столько усилий и все впустую. Мудрец? В самом деле? Моль бесполезная. Наклоняю голову, и завитые локоны падают на лицо, пряча меня от внимательного взгляда генерала. Тону в отчаянье и презрении к себе, а он подходит ближе. Хочет что-то сказать, но закрывает глаза и тянется к воротнику кителя, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Догадываюсь про вторую волну и чувствую жар от его тела. Кажется, будто Наилий качается вперед. Бросаюсь ловить, не думая, как удержу. Порывисто обнимаю, а он слабеет и замирает, ища во мне опору. Ледяная гладь озера разбивается вдребезги, а под ней вместо черной бездны утонувшее светило, пульсирующее ударами сердца. Жар передается мне, обволакивает теплом, и я бесстыдно обнимаю еще крепче. Мысли уходят вместе с тревогой, дышу ароматом эдельвейса. Тонким, ускользающим, невероятным. Как счастливый финал красивой легенды, в который так хочется верить.

– Дэлия, – шепчет генерал мое имя, а я слышу, как изменился его голос. Вместо перезвона кристаллов льда легкий весенний ветер. Он касается моей щеки, ласково скользит дыханием, задерживаясь на губах. Поцелуй генерала терпкий на вкус, с легкой ноткой Шуи на кончике языка. Забываю о прохладном ночном воздухе, ледяных каменных перилах и обнимаю Наилия за шею, вздрагивая в его руках. Теперь я знаю, что есть что-то ярче звезд и выше этого неба.

Публий и Поэтесса

Глава 1. Сбывшееся пророчество

Поэтесса

Дозволено ли мне менять реальность? Вмешиваться предсказаниями в череду событий, ломать чьи-то судьбы и стряхивать жизни, как соринки с рукава? Замахнулась, правда? Мои стихи – мое личное безумие. Ни рифмы, ни слога, ни стиля, ни глубокой мысли, а только описание грядущего. Иногда настолько примитивное, что стыдно показывать. Краснею, видя, как лечащий врач вчитывается в строки. От напряженной работы мысли на его гладком лбу собираются складками морщины. Я считаю их. Ровно три. Забавно, Мотылек сделала бы точно так же, а потом долго рассуждала, почему их три, а не две иди четыре. У каждого цзы’дарийца не зависимо от пола и возраста. Не важно, что одинаково, интересно, почему именно три?

– Значит, на центр нападут, – хмыкает Луций Квинт, – когда?

– Не знаю, там не указано.

Глупый вопрос и слышу я его не в первый раз. Предсказания составлены так, что сбывается ровно то, что в них написано. А время, место и другие подробности могут меняться. Вселенная, приоткрывая тайны, всегда оставляет для себя лазейку.

– Вооруженное нападение на Дарии невозможно, – вздыхает психиатр, – ты ведь понимаешь, верно? Мы дома, здесь нет войн и конфликтов, наши солдаты не воюют друг с другом. Кто будет в них стрелять? Целых десять погибших, немыслимо! Ладно бы падение метеорита, землетрясение, хотя откуда ему взяться на равнине, но атака? Нет.

Будет атака, я уверена. Стих, не просто стих, а предсказание. Когда информация идет из-за потенциального барьера, превращаясь в рифмованные строчки, у меня всегда немеют пальцы ног, будто я ходила в легких тапочках по морозу. Странный симптом и очень глупо звучит в качестве оправдания. «Ты уверена, что десять цзы’дарийцев умрут?» Да, конечно, у меня пальцы ног онемели.

– Поэтесса, – ласково говорит Луций, – возвращайся в общую комнату, а я схожу к капитану Дару и покажу ему предсказание, хорошо?

– Хорошо.

А что мне остается делать? Не доказывать же с фанатичным блеском в глазах, что охрану нужно усилить прямо сейчас, и ждать нападения в любой момент. Вся боль предсказаний в том, что они сбываются. Всегда. Как бы громко я не кричала и не пыталась их предотвратить.

Выхожу из ординаторской и плотно притворяю за собой дверь. Никуда Луций не пошел, конечно же. Убрал листок в стол и занялся другими делами. Знаю, что желает добра и не хочет выставлять меня идиоткой. Потому и прячет такие невозможные предсказания. Горько и солоно.

Иду по коридору закрытого военного центра и ловлю взглядом каждого проходящего мимо. Встревоженный санитар, пасмурный врач, кто из них? Чью жизнь я посчитала среди тех десяти? Не отгадаю никогда и уже не предскажу. Не умею задавать вопросы о будущем, только слушать и записывать, то, что мне сообщают. Как телефон, настроенный на мир за потенциальным барьером. Кто диктует мне предсказания? С какой целью? Марионеткой себя чувствую в ловких руках высших сил. Слишком часто записав предсказание, думаю, а что было бы если… не расскажу, не покажу, порву лист и забуду? Тогда вмешательство станет минимальным, и? Ничего. Все равно сбудется.

В общей комнате только Маятник с Конспирологом. Выпуск новостей давно закончен, телевизионная панель выключена, а мудрецы вяло переговариваются, перебирая варианты конца света. Замучили меня спрашивать, не предсказалось ли что-нибудь эдакое? Нет. Обещала предупредить. Всем обещала рассказать. Каждый хочет знать, что его ждет и когда. А потом, услышав, кусают губы и чуть не плачут. Надоело!

– А где Создатель? – спрашиваю, усаживаясь за стол.

– Не вернулся еще, – отвечает Конспиролог, на всякий случай, оглядывая комнату. Странно. С Мотыльком остался? Довело ее до слез мое дурное предсказание, не иначе. Жив генерал, но как объяснить это насмерть перепуганной влюбленной? Виновата я опять и не знаю, как оправдываться. Кто меня заставлял показывать стих? Зачем? Но сходить к ней надо, доведет себя до карцера.

Над выключателями гаснут красные индикаторы, и раздается пронзительный писк источника бесперебойного питания.

– Опять электричество отключили? – крутит головой Конспиролог.

– Да, это заговор, чтобы ты пропустил следующий выпуск новостей, – едко отвечает Маятник.

– Катись в бездну, – отзывается увечный мудрец, но вяло и без злобы.

Поднимается на ноги, прислушиваясь к тишине. Закрываю глаза и стараюсь не слышать выстрелов бластера из пророчества, не считать в уме падающие тела с прожженными в них дырами, не чувствовать запаха обугленной плоти. И тогда, может быть, война не придет в мой дом.

– Что это? – спрашивает Маятник, услышав первый оглушительный хлопок.

– Огнестрел, – чеканит Конспиролог и делает шаг в сторону от закрытой двери.

Сбылось. Слишком быстро на этот раз. Сдаюсь, покоряюсь и в уме отсчитываю «один». Не успела подумать, есть ли в списке я? Обреченно смотрю на мужчин. Бывшие военные должны знать, что делать, но они только переглядываются и молчат. Раздаются еще два выстрела. Три. В коридоре топот ног и отрывистые команды.

– Так и будем сидеть? – спрашиваю я.

– Хочешь под пули броситься?

Конспиролог растерян и зол. Что мы можем без оружия?

– Спрятаться хочу.

– Где? И так спрятаны дальше некуда.

Четыре, пять, шесть. Крики все громче и ближе.

– Поздно уже, – тихо говорит Маятник. – За нами пришли, разве не понятно?

– Ликвидация? – мрачно спрашивает Конспиролог. – Но почему стреляют? Зачем? Вкололи бы яд и все. Спокойно, организовано, без лишней суеты.

Маятник молчит. Мы давно покорны судьбе и столько раз рассуждали о смерти, что ждем ее в гости, как старую знакомую. Наша не-жизнь все равно когда-нибудь оборвется. Почему не сейчас?

Семь, восемь. Каждый ли выстрел попадает в цель? Может быть, зря считаю? Снова тихо, да так, что дышать страшно. Будто унесло комнату в открытый космос, и за стенами ничего нет. А воздуха один глоток. Плотно сжимаю губы, чтобы не потерять его. Уже в легких больно, а я упрямо сижу и не двигаюсь.

Дверь распахивается от пинка, вздрагиваю, судорожно вдыхая, но на пороге Децим.

– По палатам все, – грозно приказывает старший санитар. – Поэтесса, за мной.

Без освещения по коридору можно идти только держась за стену. Узкий луч от фонарика старшего санитара мечется в панике, но на пути чисто. Жду, что каждая тень обернется мертвым телом и рада, что никого нет. Кажется, что пахнет гарью, но у меня бывают обонятельные галлюцинации. Мотылек зовет их фантомными запахами и пытается объяснить, что это нормально и полезно. Жаль ее. Вроде бы лучше других приняла свое безумие, но, на самом деле, как никто мечтает быть нормальной.

– Лейтенант Вар, – тихо зову Децима, – а где Мотылек с Создателем?

– Выясняем, – зло шипит старший санитар и отмахивается от меня.

Уговариваю себя, что «выясняем» лучше, чем «убиты», но помогает плохо. От страха озноб и слабость в ногах. Каждый шаг, как подвиг, или ступенька к нему. Впотьмах лейтенант нащупывает ручку двери и тянет на себя. Свет из кабинета главного врача черно-белым снимком высвечивает профиль Децима. Глубокие тени под глазами, заостренный нос, кожа белая и грубая, как смятая бумага. Пятно черной туши, размазанное кистью.

– Капитан Дар, разрешите?

Внутри целый консилиум. Три психиатра чинно сидят на стульях, за столом нервно водит пальцем по планшету главный врач, а рядом с ним встает старший санитар.

– Поэтесса, проходи, – доброжелательно улыбается мой лечащий врач, – садись, рассказывай.

Теперь просит рассказать, а полчаса назад слушать не хотел, но я привыкла. Сбывшиеся предсказания должны терять ценность, но вместо этого только их и берут в расчет.

– Мне нечего добавить к тому, что зарифмовано.

Мой голос, будто не мой вовсе, а диктора из телевизионной панели. Холодный и строгий. Главный врач поджимает губы и сутулится, остальные смотрят в упор, не моргая. Впервые вижу нервных психиатров, того и гляди сорвутся. Вот бы кого-нибудь посадили в карцер хотя бы на день за банальную истерику. Но что можно здоровым, нам категорически запрещено, поэтому я разжимаю кулаки и переношу вес на другую ногу. Так поза выглядит расслабленной.

– Капитан Дар, тогда я прочитаю предсказание, – заявляет Луций и цитирует меня с листа:

В спину нож больней от друга, от соседа за границей

Сталь дождем и выстрел громом

Десять жизней оборвутся, улетят бескрылой птицей

Черных, белых рядом с домом

Луций замолкает, а я не дышу. Короткое предсказание и слишком размытое. Я истолковала, как смогла, но что произошло на самом деле? Не скажут, пока сама не повторю. Проверка такая.

– Мой дом здесь, – начинаю с конца, – поэтому я указала на центр. Выстрелы слышала с мудрецами в общей комнате. Сколько жертв? Ровно десять, так ведь? Среди погибших есть те, кто носит черный военный комбинезон и белую больничную форму?

– Один носил белую, – перебивает главврач, – санитар погиб. Застрелен. Кто напал, ты можешь сказать?

Выдыхаю, услышав про санитара. Стыдно, некрасиво, но я так боялась, что речь о мудрецах. На втором этаже нас пятеро, могли погибнуть все.