Изломы судеб. Роман

– Нас в колхоз загнать хотели водяные щи хлебать. Отрубите руки, ноги – нам в колхозе не бывать!

Николай довольно долго и убедительно говорил. После спросил: имеются ли вопросы?

– Правда ли, что все мы будем спать под одним одеялом? – выкрикнули из толпы.

– Это, какое же надо одеяло, чтобы всех жителей деревни – тысячу человек – накрыть? – ответил Лебедев вопросом на вопрос. – И какой дом нужен, чтобы всех вас туда поселить? Нет, товарищ, все будете жить в своих домах и укрываться своими одеялами.

– А я слышал, что в колхозе все бабы будут общими! – крикнул еще кто-то.

– Такого никогда не будет! Вот, тягловый скот будет объединен. У кого две коровы – одну надо сдать на колхозную ферму. Мелкий скот и птица остаются в личной собственности членов артели. Посевной материал, только посевной материал, надо сдать в колхоз. Остальное остается в личном распоряжении колхозников.

– Ну если не запишемся – в Сибирь сошлете?

– Никто никуда никого ссылать не будет. Поживете, сравните коллективный труд и единоличный – сами на следующий год в колхоз записываться побежите. Да еще в очереди придется постоять.

Большинство крестьян записались в колхоз. Немало оказалось и сказавших:

– Зачем мне колхоз? За моими огурчиками-помидорчиками нэпманы из Коломны сами приезжают. За мясом – тоже. Мне и на рынке стоять не надо. Нет, подожду записываться!

– Может, этих подкулачников на сани, да в Коломну? – спросил местный чекист.

– Не надо! Они преступлений против Советской власти не совершали. Будем сажать только за разговоры – подорвем доверие всех крестьян к колхозам, – ответил Николай Александрович.

К вечеру вернулись в город. Миронов довольно потирал руки:

– Кампания по проведению коллективизации в Коломенском районе завершена. Минимальное число вступивших в колхозы – девяносто процентов! Что у тебя, Лебедев.

– У меня – шестьдесят девять процентов…

– С тобой в Москве разговор особый будет. Доложишь на партактиве, как ты умудрился сорвать коллективизацию. Думаю, партбилет положишь и из органов вылетишь! За Лебедевым проследите, чтобы не сбежал! Утром возвращаемся в Москву.

Утром по радио передали статью Сталина «Головокружение от успехов». В ней говорилось о нарушении принципа добровольности при вовлечении крестьян в колхозы, о необоснованных репрессиях по отношению к отказавшимся записаться в сельхозартели. Требовалось распустить «бумажные» коллективные хозяйства, освободить незаконно арестованных крестьян. Понеслись на конях в Коломну растерянные местные начальники. Они докладывали о крестьянских сходах, распустивших колхозы. Остались только те, кто действительно добровольно вступил в колхозы. В результате вместо девяноста-девяноста девяти процентов осталось девять-десять процентов. Там, где Миронов показывал, мастер-класс остался лишь один процент.

– Да, поставили в каждой деревне радиорепродукторы на свою голову! – проворчал Миронов.

– Что с арестованными делать?

– Придется отпустить по домам!

В Москве Миронова, его заместителя и Лебедева вызвал Сталин.

– Вам, Миронов, доверили особо важное партийно-правительственное задание. Думали: у вас накоплен позитивный опыт по проведению коллективизации в Средней Азии во время вашей работы там. А вы что натворили? Вы подорвали доверие крестьян к колхозному строительству и Советской власти! Не надо бросать на Лебедева прокурорские взгляды! Сведения о ваших художествах я получил не от него. У меня есть и другие источники информации. Идите, пока, работайте! А Лебедев – молодец. У него как были шестьдесят девять процентов, так и остались! Он правильно понял слова Ильича: «Лучше меньше, да лучше».

– Что же делать с колхозами в Коломенском районе, товарищ Сталин? – вырвалось у Николая, когда за Мироновым закрылась дверь.

– Черт с ними! Не вступили мужики в тридцатом году – вступят в тридцать первом. Только работать надо умнее: без наганов на алом кумаче!

Летом 1930 года стало известно о готовившемся покушении на Сталина. Было установлено место, где просочившиеся через госграницу белые офицеры кинут бомбу в машину с вождем. Это была улица Герцена (ныне Большая Никитская – авт.), по которой Хозяин частенько ездил на дачу. Николай попросил вождя задержаться с выездом на полчаса, а еще лучше одолжить на время машину Иосифа Виссарионовича и пару авто охраны. Коба поморщился, но разрешил, добавил:

– Ты, Лебедев, эту кашу заварил – ты и расхлебывай! Подключись к контрразведчикам и своих возьми! Лучше бы сделать это, не отрывая меня от отдыха…

– Товарищ Сталин, мы не знаем в лицо террористов, поэтому хотим поймать их на живца. Известно только, что один из них при приближении кортежа будет утирать лицо платком, давая знак сообщнику, чтобы тот подготовил взрывное устройство к действию. Знаем и место покушения – угол улиц Герцена и Огарёва (ныне Газетный переулок – авт.).

– Почему докладываешь об этом ты, а не Паукер?

– Товарищ Паукер вызван на доклад к председателю ОГПУ, – соврал Николай, коего начальник упросил доложить о покушении и попросить машины вместо него.

– Значит, Лебедев, кто-то из наших выдает врагу время и места моих передвижений?

– Думаю, они сами установили наблюдение и на основании его выбрали место для террористического акта.

– Ладно, действуй!

Угол Герцена и Огарёва наводнили переодетые в штатское чекисты. Они быстро выделили «болтавшегося без дела» крупного черноусого мужчину со связкой книг в руке. Второй, в белом летнем картузе прогуливался ближе к въезду на Герцена. Появился кортеж правительственных машин. Человек в картузе достал платок и принялся утирать лицо. Черноусый закопался в связке. Николай оказался рядом, крутанул руку террориста. Другой рукой подхватил книги. Вовремя успел прикрыться плечом диверсант ударил его правой рукой, добавил коленом. Четверка контрразведчиков повисла на черноусом скрутила его. Краем глаза Лебедев увидел, что человека в белом картузе тоже скрутили и тащат за угол, где стояли машины ОГПУ.

– Ну, вот и все, господин хороший! – сказал Коля, выуживая из-под рубахи черноусого наган. – В машину его!

Он прибыл на место даже на несколько минут раньше, нежели ждал Хозяин.

– Товарищ Сталин, враги задержаны и отправлены на Лубянку! – доложил Коля.

– Молодец, Николай! – впервые назвал его по имени Иосиф Виссарионович, кивнул «вернувшемуся с доклада» Паукеру. – Готовь представление о присвоении Лебедеву звания майора госбезопасности.

Так Николай Александрович получил «ромб» в петлицу – звание, равное генерал-майорскому в царской армии.

В 1931 году судьба нанесла Сталину жестокий удар. Застрелилась его жена Надежда Сергеевна Аллилуева. Это случилось в кремлевской квартире вождя. Николай не был свидетелем трагедии. 7 ноября, как всегда случалось в этот день, у Лебедева было много работы. Перед началом парада надлежало проверить трибуну мавзолея: не заложена ли там взрывчатка. Далее пробежаться вдоль кремлевской стены: под ней мог прятаться террорист или группа террористов. Лишь после этого доложить Паукеру, ждавшему у Спасских ворот. Тот докладывал Хозяину, что все спокойно. После чего члены Политбюро, военачальники, ждавшие по ту сторону ворот, направлялись к мавзолею, занимали места на трибуне. Во время парада и демонстрации трудящихся тоже приходилось быть начеку. Надлежало быть готовым к выстрелу из толпы, попытке бросить гранату. Кроме того, нельзя было спускать глаз с расположившихся на гостевых трибунах, представителей партийного актива, передовиков производства, иностранных дипломатов и особенно журналистов. После демонстрации вождей сопровождали в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца, где были накрыты столы для праздничного банкета. После банкета руководство партии и страны провожали в их кремлевские квартиры, а Калинина в особняк рядом с Кремлем. Проверив посты у жилищ вождей, выпивали по рюмке коньяка и разъезжались по домам. 8 ноября, в нерабочий день, сопровождали Сталина на прогулке по Кремлю. Затем «соратники» собирались на квартире у кого-то из них и праздновали до позднего вечера, а то и до глубокой ночи.

В тот вечер собрались у Ворошилова. Николаю Сталин предоставил выходной.

– Отдыхай, Лебедев! – сказал он. – Сегодня Паукер с Власиком управятся. Завтра, чтобы с утра был в Кремле!

Вечер Коля провел в кругу семьи. Собрались как всегда на Пресне. Анфия Павловна напекла столь любимых детьми пирогов. Николай Александрович привез получаемые в качестве пайка икру, осетрину, сыры с ветчинами и колбасами, а также выпивку. Веселились, как всегда много пели, шутили, вспоминали былое. Утром 9 ноября Лебедев был в Кремле. Проверил пост у квартиры вождя.

– Нет движения, – сообщил командир поста. – Сам товарищ Сталин уехал вчера с Ворошиловым на дачу. Надежда Сергеевна осталась в квартире. Когда принимал смену, сказали, что она словно не в себе была… Говорят, у нее с товарищем Сталиным какое-то недоразумение вышло.

После полудня вернулись Иосиф Виссарионович и Климент Ефремович. Сталин открыл входную дверь.

– Надя, Надя! – позвал он.

Ответом было молчание. Дверь в спальню оказалась запертой.

– Я вызову слесаря! – предложил Лебедев.

– Не нужно слесаря! – остановил его Хозяин. – Сам дверь взломать сможешь?

Николай ударил ногой по двери. Лязгнул сбитый засов, скрипнули доски, дверь распахнулась. Положив руку на кобуру, Николай Александрович вошел в спальню. Следом – Сталин. Ворошилов заходить не стал. Пожелтевшая Надежда Сергеевна безжизненно лежала на кровати. На полу валялся маленький никелированный пистолет. На тумбочке была стопка исписанных листков. «Тирания… предательство интересов рабочего класса…» – успел прочитать Лебедев.

– Вах, какое горе! – вскрикнул вождь и выбежал из спальни. – Клим, Лебедев! Смотрите, какое горе!

Николай сгреб написанное Аллилуевой, вышел вслед за Хозяином. Тот, закрыв лицо руками, сидел на диване и мелко трясся от плача. Климент Ефремович выудил из буфета бутылку чачи. Выпил стакан, налил полстакана вождю.

– Выпей, Коба! Легче будет! – протянул он стакан вождю.

Выпив, Сталин немного успокоился.

– Товарищ Сталин! Надежда Сергеевна оставила предсмертное письмо, – протянул листки Лебедев.

– Читал? – подозрительно глянул на него вождь.

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Хорошо! – сунул листки в карман френча Иосиф Виссарионович. – Как Надя меня подвела! Что делать?

– Товарищ Сталин, я вызову Паукера и Власика. Свяжусь с Лечсанупром (Лечебно-санитарное управление, ведавшее медицинским обслуживанием высшего руководства партии и государства – авт.), чтобы Надежду Сергеевну отвезли в морг, – сказал Лебедев.

– Сам с ними съезди. Проконтролируй, чтобы не копались! Получи справку и свидетельство о смерти. Договорись, чтобы все написали, как положено. У товарища Сталина не может быть жены-самоубийцы! – велел Хозяин.

Николай Александрович вместе с медиками доставил тело в морг. Приехал нарком здравоохранения Владимирский. Ему Лебедев сказал о требовании Хозяина. Вскрытие произвели быстро, быстро оформили надлежащие документы.

– Здесь все написано, как хочет товарищ Сталин, – протянул Николаю пакет нарком. – Реально же, у Надежды Сергеевны некогда была тяжелая травма головы. Кости черепа срослись неправильно и оказывали давление на мозг, сопровождавшиеся, не боюсь этого слова, страшными головными болями. В таких ситуациях немало людей кончают с собой.

На похоронах жены Хозяин плакал. Однако Лебедев видел, как сквозь слезы вождь наблюдает за поведением присутствовавших, отмечает: кто приехал выразить соболезнования, а кто – нет. После похорон он назвал Николаю фамилии руководителей, не явившихся на гражданскую панихиду и на кладбище. Тот подтвердил, что тоже не видел этих людей. Через несколько лет всех их расстреляли.

Прошел год. Над могилой возвели беломраморный памятник, увенчанный головкой Надежды Сергеевны. Рядом поставили мраморную скамейку. Вождь часто приезжал на могилу. Тогда выехавшая вперед охрана выставляла посетителей с этого участка. Обегала близлежащие захоронения, выискивая: не спрятался ли за надгробием террорист. А там подъезжал Иосиф Виссарионович, садился на скамейку, закуривал папиросу «Герцеговина-Флор». Николай стоял на соседней дорожке. За надгробиями рассредоточивались охранники. Сталин, как правило, проводил на могиле жены час. Потом говорил:

– Ну вот и все, Надя! Пора ехать государственными делами заниматься.

В тот год Хозяин стал постепенно переходить на трубку. Как-то Власик сфотографировал его и других членов Политбюро во время пленума ЦК ВКП (б). Вождю фотографии не понравились.

– Уж больно у меня несерьезный, я бы даже сказал легкомысленный, вид с папиросой…

– Трубка, товарищ Сталин! Вам пойдет трубка! – вырвалось у профессионального фотографа Власика.

Привезли трубки нескольких фасонов. Иосиф Виссарионович остановился на кривой. Сфотографировался с ней в губах.

– Это фото можно использовать даже как официальное! – с удовлетворением констатировал вождь.

Позже портреты «человека с трубкой» огромными тиражами разошлись по всей стране. Партийные и прочие руководители быстро привыкли видеть Иосифа Виссарионовича, посасывающего трубку во время заседаний. Правда, не на людях Хозяин продолжал курить папиросы.

В мае 1934 года тихо умер председатель Объединенного государственного политического управления Менжинский. В июле того же года Политбюро приняло решение о создании Наркомата внутренних дел СССР, в состав которого вошло ОГПУ.

– В последние годы товарищ Менжинский больше болел, чем работал. Всю работу тащил на себе его заместитель товарищ ЯгОда. Предлагаю назначить его комиссаром внутренних дел в ранге генерального комиссара государственной безопасности, – сделал предложение, от которого нельзя было отказаться, Сталин. – А у вас, товарищ Ягода, какие будут предложения?

Присутствовавший на заседании Генрих Григорьевич (подлинные имя, отчество – Енох Гершенович – авт.) Ягода четко высказал свои соображения по структуре аппарата нового ведомства, количеству своих будущих заместителей, главных управлений, предполагаемой численности сотрудников. Добавил, что считает целесообразным передать в НКВД главные управления лагерей и тюрем.

– В общем и целом, правильно мыслите, товарищ Ягода. Разумеется, жизнь внесет коррективы в наши планы. Но, как говорил Наполеон: «Главное ввязаться в драку, а там видно будет». И еще: подумайте о новой форме и знаках различия для вверенного вам ведомства! Например, генеральный комиссар государственной безопасности – новое воинское звание. Вашим заместителям и начальникам главных управлений будут присваиваться звания: комиссар госбезопасности первого, второго и третьего рангов. Сотрудники органов должны отличаться от других цветом мундиров, нашивками на рукавах. На полевой форме также должна быть символика наркомата. Словом, действуйте!

Ягода любил атрибутику и слыл щеголем. Поэтому он быстро ввел новое обмундирование для сотрудников органов. Они получили коверкотовые сиреневые гимнастерки и галифе в цвет им. Особенно красивой была летняя форма: белая тужурка с василькового цвета петлицами, васильковые брюки, носившиеся навыпуск и васильковый галстук. Однажды вечером нарком вызвал Лебедева. Открыв шкаф, в котором висел мундир с маршальскими петлицами, он сказал:

– Привезли модель новой формы. Мы с вами одинакового роста и одинакового телосложения. Наденьте! Я хочу посмотреть, как это выглядит со стороны.

Переодевшись в наркомовской комнате отдыха, Николай вошел в кабинет. Несколько раз пришлось ему пройтись от двери до окна. Ягода остался доволен. Будучи любимцем и любителем женщин, Генрих Николаевич придавал своему внешнему виду огромное значение. А в тот период у него завязывался роман женой Макса Пешкова – сына Максима Горького. Новая форма была принята, а Николай Александрович хоть и недолго, пощеголял в маршальском мундире.

– Тоже мне, маршал! – прокомментировал Сталин новый наряд наркома. – Давно ли у своего родственничка Мойши Свердлова инструменты и рубли воровал? И это звание он себе присвоил! Кто давал ему маршальские звезды? Никто! Ну, ладно – пусть поносит! Калинычу надо сказать, чтобы оформил присвоение этого звания, как положено. А там посмотрим – не тяжелы ли звезды будут? Ты, я слышал, тоже этот мундир одевал?

– Одевал, товарищ Сталин, по указанию Ягоды, – ответил Николай.

– Понравился мундирчик?

– Так точно!

– Может быть, со временем и ты такой оденешь. А пока носи свой – разница у вас с Ягодой только в петлицах и нашивках.

Нарком оказывал Лебедеву и другие знаки внимания. Его приглашали на охоту и рыбалку, в поездки на Беломор-Балтийский канал и на строительство канала Москва-Волга. Хозяин отпускал Николая с наркомом, ворча при этом:

– Совсем Ягода распустился! Ты ему, видишь ли, нужнее, чем мне! Ладно, поезжай! Но присмотри за ним! А то наш нарком в лагерях всех контрреволюционерок перее… Постарайся притереться к нему: скоро вам предстоит большая совместная работа.

1 декабря 1934 года исключенный из партии как троцкист Леонид Николаев убил Кирова выстрелом в затылок прямо в здании Ленинградского обкома партии. Сделав роковой выстрел, убийца сам упал в обморок рядом с трупом жертвы. Сталин лично выехал в Ленинград. На запасной путь Ленинградского вокзала подали спецпоезд, к которому был прицеплен бронированный вагон генсека. Салон-вагон состоял из купе проводников, двух купе охраны, спального купе вождя, кабинета с большим столом, за которым можно было проводить совещания, кухни, душа и туалета. В одном из купе охраны Лебедеву выделили полку. Ту ночь Сталин провел один, ни с кем не общаясь. Утром прибыли в Питер. Среди встречавших выделялся начальник Ленинградского управления ОГПУ Филипп Медведь. Из окружавших его чинов Медведь выделялся не только огромным ростом и количеством ромбов в петлицах, но и пепельно-серым цветом лица. Расселись по машинам. Ягода махнул Николаю, чтобы тот сел на заднее сиденье его авто. Сам же Генрих Григорьевич уселся рядом с водителем и всю дорогу насвистывал веселый мотивчик из оперетты.

Приехали в Смольный. Сталин, Ворошилов, Ягода и несколько высоких начальников ОГПУ прошли в кабинет Кирова.

– Вы допустили преступную халатность в обеспечении охраны Кирова! – обратился Сталин к Медведю, выслушав его доклад о подробностях убийства. – Из-за вашей небрежности в работе мы потеряли одного из лучших учеников великого Ленина. Что будем делать, товарищи?

– Под суд их надо: и Медведя и его зама Запорожца, – ввернул Ворошилов.

– Товарищ Сталин! Разрешите сказать! – чуть слышно выдавил из себя Медведь.

– Вы уже все сказали своей работой! Товарищ Ягода! Освободите нас от общества Медведя!

– Руки назад! – скомандовал Медведю начальник следственного отдела ОГПУ Молчанов и защелкнул на них наручники. С Медведя содрали петлицы и орден.

– Пусть посидит на Литейном! – распорядился Хозяин.

Увели Медведя. Ввели привезенного с Литейного Николаева. Ночью он пытался покончить с собой – бился головой о стену камеры. Его голова и руки были забинтованы. На некогда светлой рубашке запеклась кровь.

– Зачем вы убили такого хорошего человека? – ласково обратился Сталин к Николаеву.

– Я стрелял не в Кирова – я стрелял в партию! – ответил тот.

– Где вы взяли оружие?

– Спросите у него! – кивнул Николаев забинтованной головой в сторону Запорожца.

– Уведите его и подождите в приемной! – приказал Лебедву генсек.

– М…и! – услышал Николай голос Сталина, когда закрывал дверь. – Толкуете о политическом процессе?! Какой процесс над психопатом-одиночкой? Уж, лучше бы он навсегда замолчал!

Усадив Николаева на стул секретаря, Лебедев встал у окна, чтобы пресечь попытку выброситься из окна. На подоконнике лежал окровавленный картуз Кирова. На него тупо смотрел убийца. Вскоре вывели Запорожца, тоже без петлиц и нашивок. Затем поступил приказ вернуть Николаева в камеру на Литейном проспекте. Арестованного увезли. Молчанов с Николаем сидели в приемной. Вдруг зазвонил телефон. Лебедев поднял трубку. Докладывал сотрудник местного управления:

– Произошла авария! В машину, где везли Николаева врезался другой автомобиль. Николаев погиб.

Лебедев сообщил о происшествии Сталину.

– Ну и слава Богу! – с облегчением выдохнул Хозяин.

Потом Николай обеспечивал безопасность вождя, стоявшего в почетном карауле во время прощания с Кировым ленинградцев. После Мироныча везли в сталинском спецпоезде в Москву. Там обеспечение безопасности вождей во время прощания в Колонном зале Дома Союзов. После работа на Красной площади во время захоронения урны с прахом Кирова в кремлевской стене.

– Отдохни денек, Лебедев! Здесь Паукер с Власиком управятся! Кстати, товарищ Ягода, я думаю: Лебедев засиделся в майорах госбезопасности. Ваше мнение?

– Так точно, товарищ Сталин! Засиделся!

– Готовьте бумаги о присвоении Лебедеву звания старшего майора госбезопасности! Послезавтра приходи, Лебедев, на службу с двумя «ромбами» в петлице! – кивнул Хозяин Николаю.

Два «ромба» Лебедев носил недолго. По указанию Сталина Ягода провел массированные проверки краевых и областных управлений НКВД. По их итогам пятнадцать руководителей были освобождены от занимаемых должностей, исключены из партии, уволены из органов. Их «прибрали» в тридцать седьмом году.

– Молодец, Ягода! – удовлетворенно кивнул вождь, ознакомившись с приказом по наркомату. – Эти люди перестали работать, стали жить словно графы при прежнем режиме. Железной метлой таких надо гнать со службы! Но, скажи откровенно: не жалко своих – евреев?

– А я не еврей, товарищ Сталин! Я – большевик! – поежился нарком.

Позже присутствовавший при разговоре Николай понял, что Генрих Григорьевич «вычистил» тех, кто мог составить ему конкуренцию. Тогда же Хозяин продолжил:

– Готовь аттестацию всего состава наркомата! Твои подчиненные в орденах и «ромбах» щеголяют, а Мироныча не уберегли! Плохо пока работают! Сам останешься в звании генерального комиссара государственной безопасности. Заместители останутся в прежних званиях. Остальных на два звания понизить! Это ж какая экономия народных денег получится! И еще: инструкция по охране членов Политбюро, разработанная в двадцатых годах, устарела. Гибель Кирова – тому подтверждение. Готовь новую инструкцию в соответствии с духом времени!

Ягода поручил эту работу Паукеру и Лебедеву. Хотел было подключиться Власик, коего Сталин не велел понижать в звании. Однако нарком притормозил:

– У Николая Сидоровича грамотёшки маловато. Пусть занимается своей непосредственной работой – охраняет Хозяина.

Когда вышли из кабинета, Паукер сказал:

– Надо бы найти бывших жандармов, которые составляли инструкцию об охране царской семьи. Если они уцелели. Не стоит отказываться от опыта прежних лет.

Нашли бывшего заместителя министра внутренних дел, жандармского генерала Джунковского – составителя этой инструкции. Теперь он служил сторожем при церкви. В худом старике мало что осталось от дородного, представительного военного, коим Николай помнил Владимира Федоровича по дореволюционным фотографиям. Разговор был недолгим.

– В ваших архивах, наверняка, имеется инструкция по охране членов императорской фамилии. Лучше того, что мы тогда написали, вряд ли можно придумать. – сказал Джунковский. – А меня от этого рода деятельности увольте! Стар! Здоровье уже не то: пять лет отбыл в концлагере и до этого арестовывался ЧК. При всем, при том исправно получаю пенсию от Советов, как жертва царизма!

– Как так? – удивился Лебедев.

– В бытность мою товарищем (заместителем – авт.) министра внутренних дел я доложил императору о кутежах и загулах Григория Распутина. В тот же день был отставлен от должности и отправлен на фронт.

– Скажите откровенно: почему не эмигрировали?

– Я считаю себя русским, православным человеком. Мой крест – быть с моим народом. Мое теперешнее служение в храме – тоже мой крест!

После беседы с Джунковским Николай Александрович направился в архив. Инструкция об охране членов императорской фамилии нашлась. Правда, его предупредили, что Ягода один экземпляр приказал доставить ему.

– Товарищ нарком не спросил: сколько у нас экземпляров, а мы не сказали, – ухмыльнулся архивариус.

Лебедев засел за документ. Там, действительно, было все от сопровождения во время пеших прогулок до поездок на поезде. Николай переписывал инструкцию, перефразируя ее. Ягода каждый день требовал отчета. Он внимательно читал написанное Лебедевым и, не стесняясь, сравнивал его с текстом пожелтевшей от времени брошюры. Когда работа была завершена, похвалил, пообещал, что в скором времени будет ходатайствовать о возвращении Коле одного «ромба» и добавил:

– Но вы же знаете Хозяина, Николай. Захочет – вернет, не захочет – мы оба костей не соберем!

Пообещал вернуть «ромб» и Сталин, однако добавил: