Чужой поезд. Сборник повестей

– Будешь спать на диване, – вывел его из прошлого голос хозяйки, – кровать разбирать не буду.

Она открыла шкаф, вытащила оттуда простыню, одеяло, подушку, заправленную в наволочку, и сложила всё на двух стульях возле дивана.

– А телевизора у вас нет, что ли? – удивлённо спросил Анатолий.

– Нету. Как сгорел два года назад, так я больше не покупаю. Да и не привозили их больше в наш магазин. Я к соседям хожу кино смотреть.

Телевизора нет, и радио Анатолий в этом доме тоже не видел и не слышал. Он представил себе, какая скучная жизнь ожидает его, пока будут выяснять где-то – то ли в районе, то ли в области – вопрос о его личности.

– Есть у вас хотя бы пару книг, почитать? – не видя ни одной, на всякий случай спросил он хозяйку.

– Книг нету, но несколько журналов лежат в сарае. Я принесу попозже.

Хозяйка вышла. Анатолий устал и к тому же опять начала побаливать голова. Обещавший принести вещи дед до сих пор не появлялся, и Анатолий решил прилечь и отдохнуть.

Он лежал на диване и разглядывал потолок. По всей длине потолка тянулось бревно, забеленное известью, на котором были прибиты маленькие чашечки для комнатной электропроводки. Лампочка в шестьдесят ватт свисала без абажура посередине комнаты. В противоположном от дивана углу белая крахмальная занавесочка скрывала что-то под собой, но встать и посмотреть, что там находится, желания у Анатолия не было. Постепенно им овладевала тоска. Вдруг остро захотелось домой, туда, в цивилизацию, где по телевизору беспрерывно, по бессчётным программам идут интересные передачи; где из приёмников льётся любимая музыка; где слышен шум проезжающих машин, где с раннего утра и до позднего вечера открыты супермаркеты, наполненные различными товарами.

Внезапно вспомнился его бывший город, таким, каким он оставил его много лет назад, в год переезда в Германию. Казалось, он забыл то время, вычеркнул те годы из памяти, но сейчас картины прошлого всплывали и росли, как опухоль в мозгу. Вспомнился ближайший от его дома гастроном, где когда-то работало до двадцати продавцов. Но в то сумбурное время остались только двое. Большую часть дня они скучали у прилавков. Иногда заглядывали редкие покупатели, но, пошарив глазами по пустым полкам, по стеллажам, заполненным банками кильки в томате, расстроенно уходили. Оживлённо в магазине было только тогда, когда привозили хлеб или молоко, но и это оживление быстро проходило, и опять наступала скучная и тягучая тишина. Еще вспомнились вечера, когда он приходил домой и, боясь вопросов жены или детей, скрывался в зал, включал телевизор и смотрел утомительные и бесконечные сериалы «Рабыни Изауры» или ещё бог весть какие. А, впрочем, жена уже давно перестала задавать ему вопросы. Но её глаза продолжали спрашивать о насущном, в общем-то, банальном: когда будет зарплата? Как угнаться за галопирующей инфляцией? Где приобрести новые ботинки детям? На какие деньги купить мясо и необходимые продукты? И главный вопрос: когда ты – муж, отец семейства – перестанешь прятать своё бессилие в пьянстве?

С улицы послышались голоса. Кто-то без стука вошёл в дом. Похоже, двое. Скрипучий голос деда Анатолий узнал, а второй был незнакомым. Хозяйка недовольно заворчала, и в зал вошёл мужчина.

– Лежишь, бездельничаешь? – не здороваясь, упрекнул вошедший.

Анатолий поднялся, сел и демонстративно, отчётливо выговаривая каждую букву, произнес:

– Здрав-ствуй-те.

– Здорово, здорово, – ответил на приветствие незнакомец и продолжил: – У нас посевная в разгаре, каждая пара рук на счету, а ты тут разлёгся.

Мужчина взял стул, поставил его напротив дивана, сел и в упор стал смотреть на Анатолия, видимо, ожидая какого-то ответа. Он был худ, лет шестидесяти, выпирающие скулы и чуть суженые глаза позволяли предполагать в нём татарскую кровь. Голос был грубым, громким и отчётливым. Таких людей хорошо слышно, даже когда они говорят шёпотом. Одет он был в строгий чёрный костюм, к рубахе повязан галстук, на ногах коричневые, запыленные от ходьбы по деревенским дорогам туфли.

Анатолий, не отводя взгляда, с удивлением смотрел на него. Пауза затягивалась. Первым не выдержал незваный гость:

– У нас колхоз, и каждый, кто здесь живёт, работает в колхозе.

– Вы кто такой? Нормальные люди, начиная разговор с незнакомыми, представляются. Я, к примеру, Анатолий Бауман.

– Так ты из-за того, что я не представился, записал меня в ненормальные?! Немного поосторожнее с определениями. Я парторг колхоза. Звать меня Николай Ильич. Ты не ответил на мой вопрос.

– Вопрос о чём?

– Как о чём? Я же ясно сказал: сейчас посевная. Каждый, находящийся в это время на территории колхоза, работает. Тебе тоже надо выйти на работу.

– Какая работа? Сегодня суббота.

– Сейчас весна, посевная в разгаре. У нас в это время выходных дней не бывает.

– Я в колхоз не записывался. Ваш местный капитан госбезопасности обещал сообщить обо мне в район или область. Я думаю, там быстро разберутся и заберут меня из этого сумасшедшего дома.

Последней фразы Анатолию говорить было не надо. Он понял это, увидев вдруг сузившиеся до щелочек глаза парторга, в которых блеснул огонёк ненависти.

– Это где же сумасшедший дом? У нас в колхозе, что ли?

– Извините, может быть, я неправильно выразился. Просто всё, что здесь происходит, на мой взгляд, очень странно.

– Не знаю, что ты тут, у нас, увидел странного. Вот твоё появление здесь – это странно, и даже очень странно.

Анатолий хотел было в очередной раз рассказать, как он появился в этой деревне, но вовремя вспомнил, как реагировали прежние собеседники, и решил промолчать.

– Ни на какую работу в колхозе выходить я не собираюсь, – решительно заявил он. – Я сейчас должен быть на заводе в Барановичах. Скорее всего, меня уже ищут, и если вы собираетесь меня тут насильно задерживать, то у вас могут быть неприятности.

– Угрожаешь? Ну, ладно. Это мы ещё посмотрим, у кого будут неприятности.

Парторг вышел из комнаты, перекинулся парой слов с хозяйкой, и его долговязая фигура промелькнула мимо окон. В соседней комнате скрипуче заговорил о чём-то Пахомыч. Анатолий встал с дивана и вышел в кухню. Его вещи лежали на стуле. Дед, по-прежнему вооружённый, сидел на табуретке и мирно беседовал с хозяйкой.

– Не надоело тебе, дед, в войну играть? – спросил Анатолий. – Оставил бы ружьё дома.

– Мне ружьё не мешает. Привык уже. Я уйду сейчас. Парторг разрешил домой пойти. Говорит, ты всё равно никуда отсюда не денешься.

– Вот и я тебе говорил: куда я из этой глуши уйду? Гулять-то мне по деревне разрешается? Здесь нет никаких секретных объектов в округе? – с улыбкой спросил Анатолий.

– Гуляй уже, – не поняв иронии, ответил Пахомыч и, обращаясь к хозяйке, добавил: – Пойду я, Дарья Петровна, мне ещё сегодня ночью склад охранять, моя очередь дежурить. Да, кстати, председатель сельсовета сказал, чтобы я тебе твой странный паспорт вернул.

Он протянул Анатолию паспорт с вложенными в него билетами на самолёт и сказал Дарье Петровне: «До свидания». Хозяйка, занятая у плиты, ничего не ответила. Старик несколько секунд постоял у дверей и вышел, привычно придерживая висевшее на плече ружьё. Анатолию вдруг вспомнился давнишний фильм, виденный им ещё в детстве: дед напомнил ему человека с ружьём из одноимённой киноленты. Он даже оглянулся с испугом, боясь увидеть вождя революции, но, кроме хозяйки, никого рядом не было. Анатолий засунул паспорт в боковой кармашек сумки и отнёс её в зал.

– Дарья Петровна, есть у вас в деревне магазин? – спросил, вернувшись в кухню.

– Да. Рядом с сельсоветом.

– А почта?

– Почта, родненький, тоже есть, но она закрыта на замок уже несколько лет. Нам не пишет никто, газеты только парторг получает. Ему их Пахомыч привозит. Парторг же и рассказывает о новостях на своих политинформациях.

– Да-а, интересная и насыщенная жизнь у вас в деревне. Я пойду погуляю, попутно зайду в магазин, куплю что-нибудь к ужину.

– Ну, иди, иди, касатик, – усмехнулась хозйка, – может, что-нибудь и купишь.

На улице было тепло, но дело шло уже к вечеру, и он прихватил с собой на всякий случай лёгкую куртку.

Дни стали заметно длиннее. Солнце постепенно уходило за деревья, и его косые лучи выстреливали прямой наводкой в окна домов. Поймав случайный луч, они отсвечивали солнечными зайчиками на заборах и стенах противоположных домов. Золотистые пятна пробегали по почерневшим от времени крышам, по кустарникам, по зазеленевшей траве. Иногда потерявшийся луч бил рикошетом в глаза, и Анатолий прищуривался. Но игра лучей длилась недолго. За несколько минут, пока он не спеша шёл по улицам к площади, солнце окончательно скрылось за лесом, и только оранжево-красный тонкий край ещё пытался на мгновение задержаться над кронами деревьев. Но и он, в конце концов, исчез. Сразу стало прохладнее. Со стороны леса подул пронизывающий ветерок, и Анатолий накинул куртку.

Улица закончилась, и он вышел на маленькую площадь. В прошлый раз, когда опер и дед под охраной вели его к сельсовету, осмотреться времени не было. Теперь же он остановился под раскидистой липой и стал внимательно разглядывать деревенскую достопримечательность. В центре стоял памятник Ленину. Справа и слева от него были разбиты небольшие клумбы, на которых ещё ничего не цвело, зато набирали силу сорняки. Небольшой памятник был выполнен в «классическом» стиле. Одной рукой вождь пролетариата что-то удерживал в кармане брюк, другая была вытянута в том направлении, в каком, по его великому замыслу, должен был идти русский народ. Однако в той стороне, куда уверенно показывал вождь, солнце уже зашло, и оттуда же надвигалась холодная темнота.

Возле сельсовета на двух массивных столбах висела доска объявлений, а немного поодаль стоял ряд щитов наглядной агитации. О чём она сообщала, какие висят объявления, Анатолий решил посмотреть позже. Магазин, спрятавшийся в тени трёх могучих, уже распустивших листья дубов, он обнаружил справа, в начале другой улицы на противоположной стороне площади. Анатолий направился к нему.

Торговое заведение было ещё открыто, дверь – распахнута. Старая вывеска сообщала, что магазин принадлежал какому-то сельпо. Многие буквы, видимо, от обилия попавшей влаги расплылись или же напрочь скрылись под ржавыми водяными пятнами. Крыльцо от времени покосилось, и под провалившуюся сторону были подложены два гладких валуна. Анатолий ступил на крыльцо, оно жалобно скрипнуло, и подгнившие доски опасно прогнулись.

В магазине светилась под потолком единственная запыленная лампочка. Подождав несколько секунд, пока глаза привыкнут к сумрачному свету, Анатолий огляделся. Маленькое помещение магазина было разделено на две части прилавком. За ним на стуле сидела пожилая женщина и читала журнал «Крестьянка». Она не оторвалась от чтения даже тогда, когда Анатолий вошел и громко поздоровался, и только что-то буркнула в ответ. В памяти вдруг чётко всплыли магазины в его городе. Они неожиданно опустели, и полки заполнили товары, в принципе, не нужные в хозяйстве. Исчезло оживлённое движение покупателей. Только у гастрономов часами стояли пенсионеры и люди неопределённого занятия, ожидая появления какого-нибудь дефицита или спиртных напитков. Покупателей в то время в основном интересовали хлеб, спиртное и самая нехитрая закуска. На другие «роскоши» жизни, как колбаса, масло, конфеты, у ожидающих надежд уже не было. Эти «излишества» до гастрономов не доходили – они испарялись ещё со складов. Вот и в этом маленьком сельском магазинчике на полках стояли плоские банки тихоокеанской кильки, морской капусты и кабачковой икры. Сквозь стекло запыленных банок виднелись маринованные огурцы и помидоры. По мутному виду маринада в этих емкостях можно было догадаться, что срок годности их содержимого давно истёк. Отделённые самодельной картонной перегородкой от продуктов стояли бакалейные и галантерейные товары. Их ассортимент можно было пересчитать по пальцам: массивные чугунные сковородки, несколько оцинкованных вёдер, берёзовые веники с рассыпавшимися листьями и пригодные в хозяйстве только как веники для подметания дворов. Выше, на следующей полке, лежали навалом кроличьи шапки из плохо выделанных шкур, уже при транспортировке потерявшие свою форму и годившиеся только для пугала в огороде. Несколько рабочих брюк из ярко-синего материала были аккуратно сложены, но их давно никто не трогал с места, и поэтому материал на самых верхних штанах выцвел и резко отличался по цвету от нижних. На гвоздочках были развешены громоздкая деревянная скалка, алюминиевые шумовки с поварёшками и экзотически выглядевшие в век механизации хомут для лошадей и сбруя к нему. Рядом с пригвождённой к стулу продавщицей на деревянном настиле стояли открытые мешки с сахаром и мукой. В убогости магазина они выглядели даже странно.

– Других продуктов, кроме кильки, кабачков и испорченных помидоров, у вас нет? – с иронией спросил Анатолий.

Продавщица оторвалась от журнала, посмотрела изучающе на покупателя и, решив на глупые вопросы не реагировать, коротко бросила в ответ:

– Нет.

– Когда вы получаете свежий товар из района?

Покупатель стал явно раздражать продавщицу. Она со злостью захлопнула журнал, поднялась со стула, опёрлась двумя ладонями в прилавок и упёрлась взглядом в Анатолия.

– Пахомыч привозит товар по вторникам. Вам что нужно, гражданин?

– Колбасу, сыр и молоко к вам привозят?

Продавщица засмеялась, но глаза её зло смотрели на Анатолия.

– Привозили когда-то. Последний раз год назад. Я её по талонам продавала. Молоко вы можете в колхозе купить. Напишите заявление председателю, он вам отпустит с фермы.

Анатолий под взглядом «работницы прилавка» почувствовал себя маленьким проштрафившимся дураком. Но ему хотелось хоть что-то принести из магазина своей хозяйке, чтобы не быть нахлебником.

– Взвесьте мне хотя бы два килограмма сахара.

– Сахар только по талонам сельсовета.

– Ну хоть что-нибудь нормальное съестное у вас в магазине можно купить?

– Вот, всё на виду, под прилавком товары не держу, – с раздражением указав на полки, сказала продавщица и спросила: – Вы будете что-нибудь покупать?

– Я бы купил «что-нибудь», но у вас покупать нечего.

– Ну так идите с богом, если ничего покупать не хотите.

Она повернулась и стала поправлять товары на полках, подчёркивая этим, что разговор с покупателем закончен. Подождав несколько секунд и поняв всю безнадёжность своей затеи, Анатолий, сказав «до свидания» и не получив ответа, вышел на крыльцо.

Вечерело, и стало пасмурней. За магазином начиналась ещё одна улица. Анатолий решил прогуляться по ней. Он шёл по пыльной дороге вдоль затемнённых домов. Свет ещё не включали, и казалось, что он идёт по заброшенному селу. Не тявкнула ни одна собака, не кукарекнул ни один петух, не замычала корова, не хрюкали свиньи в сараях. Он знал эти звуки по своему детству, которое прошло в селе. Они привычны в любой деревне. А в этом селе всё застыло в тишине, и жизнь, казалось, прекратила своё движение, и люди замерли в своих хатах, как в сказке о мёртвом городе. Не может быть деревни без этих звуков – в этом Анатолий был совершенно уверен. И гнетущая тишина, идущая от чернеющих в наступающем вечере домов, пугала. Он торопливо пошёл вперёд, решив всё-таки дойти до окраины села.

Улица повернула влево и оборвалась у крутого спуска к маленькому ручью. В разные стороны от него уходили две протоптанных тропинки. Анатолий свернул влево и через несколько минут оказался в небольшой берёзовой рощице. Пройдя её, очутился на задах домов. Тропка вилась вдоль огородов, которые кое-где были недавно вспаханы, и чёрные пласты земли хаотично лежали в ожидании бороны или грабель. Он обогнул ещё одну небольшую рощицу, пересёк заросшую кустарником поляну и вышел в нескольких метрах от сельского совета.

Где-то сзади, за ручьём, послышался шум мотора. Анатолий остановился, прислушиваясь к звуку, повторяющемуся эхом в тишине. Внутреннее напряжение спало. Мелькнули на фоне закатного неба ищущие лучи фар, но машины было не видно. Только слышалось, как она, газуя на подъемах, то прибавляла скорость, то сбавляла её и где-то в середине села остановилась и заглохла. Послышались людские голоса. Немного погодя вдруг стали зажигаться огни в домах, мимо которых недавно проходил Анатолий. Он с облегчением пошёл дальше и вышел позади сельсовета. К зданию прислонился небольшой сарай, в котором лежали остатки угля и виднелись сложенные дрова. Анатолий обогнул тыльную сторону дома. Он знал, что сюда выходят два окна кабинета опера и, увидев, что они светятся, решил зайти, чтобы узнать, связался ли капитан с районом. Одно окно было открыто настежь, и из кабинета слышались громкие голоса. Прислушиваясь к разговору, Анатолий приостановился. Подслушивать было не в его правилах, но насторожило, что кто-то громко произнес его имя. Говорящий продолжал:

– … похоже, не понимает, где он находится. Ты действительно собираешься о нём сообщать в район?

– Мне что, делать нечего? Заставь его работать. Пошли к нему председателя колхоза.

– Я ему сам сказал, что он должен на работу выйти, так он мне ответил, что не собирается в колхозе работать. Слушай, ещё кто-нибудь знает, что он в нашем селе объявился?

– Фельдшерица, Пахомыч, Дарья Петровна, может быть, ещё пару человек.

– Отвези его на хутор и расстреляй там. А людям скажем, что отвезли в район. О том, что он в нашем селе находится, всё равно никто не знает.

– Посмотрим, что он ответит завтра председателю колхоза. Если откажется выйти на работу в колхоз – поставлю к стенке. У меня рука не дрогнет.

Кто-то подошёл к окну.

– Прохладно стало, – послышался голос опера, и окно захлопнулось.

Взволнованно дыша, Анатолий присел на лежащий возле угла дома камень. Разум не мог понять происходившее вокруг него. Испуганный мозг хаотично искал ответ на вопрос: что делать? Что делать? Как быть? Что это было? Как это возможно? Испуг проникал в душу, парализуя мозг, мышцы напряженно подрагивали. В шоке, не двигаясь, он просидел несколько минут. Затем усилием воли заставил себя подняться с камня, боясь, что собеседники в кабинете обнаружат его, и в панике быстро пошёл назад по тропинке. От быстрой ходьбы хаотичная пляска мыслей прекратилась, но нормально соображать он был ещё не в состоянии.

Не фиксируя бегущее время, Анатолий достиг конца улицы, прошёл по ней к площади, свернул в свой переулок и, неожиданно поняв, что дошёл до нужного дома, чуть ли не бегом взлетел на крыльцо, рывком открыл дверь и торопливо вошёл в дом. Дарья Петровна удивлённо глянула на запыхавшегося постояльца.

– Никто обо мне не спрашивал? Никто не приходил?

– Да нет, не было никого. Чай пить будешь?

Чувствуя, как мелко дрожат ноги, Анатолий опустился на табуретку у стола.

– Я попью чаю. Есть у вас что-нибудь к чаю?

– Сухари вон на подоконнике в вазе. Варенье есть вишнёвое.

Она поставила чашку и включила плиту, на которой уже стоял наполненный чайник. Ожидая, пока закипит вода, спросила:

– Что случилось, почему такой испуганный пришёл?

Анатолий, однако, решил ничего не говорить хозяйке о подслушанном разговоре. Кто его знает: может быть, она заодно с этими людьми.

– Да так, ничего особенного, – ответил он сдержанно и спросил: – Где все жители села? Почему на улицах нет ни взрослых, ни детей?

– Женщины почти все, кроме больных, на колхозных огородах овощи сажают, мужчины – на севе. Детей в колхозе мало. Недавно дочка Страшненко родила неизвестно от кого. Школьники в интернате. У нас своей-то школы нет. А остальная молодёжь, кто повзрослее, в город подалась. Да и немного-то у нас молодёжи. Двое учатся, один служит, троим разрешили уехать из колхоза – вот и вся молодёжь.

Закипел чайник. Хозяйка налила в бокал кипяток, добавила из маленького заварного чайничка заварки и поставила перед Анатолием.

– А кто у вас председатель колхоза?

– Андрей Поликарпович. Он уже лет сорок здесь председателем.

– Не может быть. Сколько же лет ему сейчас?

– Уже за семьдесят. В прошлом году юбилей отмечали всем колхозом.

– Он же давно должен быть на пенсии.

– Да он сам не хочет на пенсию. Жена умерла лет пятнадцать назад, сын уехал. Один вдовствует. Вот и согласился и дальше быть председателем.

– А кто у вас тут самый главный: председатель колхоза, парторг, капитан или председатель сельсовета?

– Председателя колхоза уважают, а вот парторга и капитана боятся. Председатель сельсовета, что парторг скажет, то и делает.

– В общем, демократия, – съязвил Анатолий.

Хозяйка, похоже, не поняла его сарказма. Она убрала со стола посуду, собрала влажной тряпкой крошки, и сказала:

– Я пойду отдыхать.

Прихрамывая опухшими ногами, она ушла.

Сорокаваттная лампочка тускло светила под потолком. На улице темнело. Занавеска была задёрнута неплотно, и Анатолий в страхе подумал, что за ним с улицы, может быть, кто-нибудь следит. Он торопливо поправил занавеску и остался в задумчивости сидеть у стола. Страх вновь стал овладевать им. И чем больше вырастал страх, тем труднее было трезво о чём-нибудь размышлять. Анатолий принялся мысленно уговаривать себя успокоиться, потом встал и пошёл в зал. Ложиться спать было ещё рано. Да и не хотелось спать. Взволнованный подслушанным разговором, он вряд ли сумел бы заснуть в такую рань, но всё же взял со стула постельные принадлежности и не спеша, надолго замирая в неподвижной задумчивости, расправил на диване простыню, взбил и уложил в голове подушку, заправил одеяло в пододеяльник, разгладил ладонью появившиеся кое-где крупные складки и, когда убедился, что всё ко сну приготовлено, сел на краю дивана.

Заправка постели отвлекла, страх ушёл куда-то вглубь души, но сидящее занозой беспокойство и предчувствие какой-то беды мешало на чём-нибудь сосредоточиться. Нестерпимо захотелось выпить. Такой тяги к спиртному Анатолий не чувствовал с тех пор, как в период развальной экономики пристрастился к пьянству. В те времена он после очередного, проведённого в пьяном угаре дня, уже с утра начинал искать возможность где-нибудь остограммиться. Опохмелившись и найдя случайную работу, после расчёта за труды, с такими же растерявшимися и потерявшими себя в этом хаосе людьми шёл в закусочную и опять заливал здравое сознание алкоголем. Вот и сейчас непреодолимая тяга к спиртному вдруг проснулась в нём и, как у алкоголика, сверлила настойчиво в мозгу. Даже беспокоившее предчувствие беды исчезло. Остался только этот похмельный синдром.

Устав бороться против зовущего, назойливого желания немедленно выпить, он встал, вернулся в кухню и, остановившись посередине, настороженно прислушался. Из комнатки хозяйки не было слышно ни звука. Анатолий пересилил свою стеснительность и громко позвал:

– Дарья Петровна!

Он откинул занавеску и заглянул в её комнату. Дарья Петровна сидела у небольшого столика, на котором стояла старомодная лампа с абажуром. Она испуганно повернулась, одновременно закрывая лежавшую перед нею толстую книгу. Анатолий успел прочесть часть названия и понял, что хозяйка читала библию. Очень удивившись этому, он тем не менее ничего не сказал.

– Дарья Петровна, есть у вас что-нибудь из выпивки? Мне надо обязательно нервы успокоить. Хотя бы грамм сто – сто пятьдесят водки?

Хозяйка тяжело встала со стула и, ничего не говоря, подошла к шкафу, стоявшему в ногах железной койки, открыла скрипнувшую дверцу и достала с верхней полки запечатанную бумажной пробкой бутылку с мутноватым содержимым. Так же молча она прошла мимо Анатолия в кухню, взяла из буфета гранёный стакан и наполнила его.

– У меня только самогон. Пей, если не брезгуешь.

Запах был резкий и неприятный, но тяга к выпивке пересилила отвращение к самогону, и Анатолий торопливым движением, словно боясь, что хозяйка раздумает, схватил стакан и опрокинул содержимое в рот. Дарья Петровна, глядя на него с любопытством, достала из холодильника нарезанное сало и поставила перед Анатолием. Он закусил и облегчённо сел на стул. По телу начала разливаться истома. Напряжённые мускулы расслабились, и ему стало вдруг хорошо и спокойно.

– Алкоголик, что ли? – продолжая так же с любопытством смотреть, спросила хозяйка.

Анатолий не знал, что ответить.

– Дарья Петровна, вы кем до пенсии работали? – спросил, чтобы самому не отвечать на вопросы, ответы на которые он теперь не мог найти.

– Учительницей начальных классов.

– Так у вас же школы тут нет.

– Была раньше начальная школа. Когда детей мало осталось, закрыли. Но я не здесь работала. А почему ты спрашиваешь? Увидел у меня Библию на столе?

– Да. Насколько я знаю, учителя всегда были атеистами.

– И я была атеисткой. Эта Библия моей бабушки, а ей она досталась от её матери. Фамильная книга. В последнее время я заглядываю в неё всё чаще и чаще. Раньше только картинки в ней разглядывала, а когда работы не стало, со скуки начала читать. Я думаю, в каждом человеке внутри есть место, где прячется вера во что-то светлое и надёжное. До поры до времени эта вера спит. Сейчас, читая Библию, я и на мир смотрю другими глазами, и свою жизнь по-другому оцениваю. Не всё, конечно, мне понятно в этой книге. Жаль, что нас не учили раньше закону божьему. В своё время извели попов, вот теперь не с кем и поговорить, если какие-то сомнения в душе возникают.