Чужой поезд. Сборник повестей

С последними словами Сергей Сергеевич вышел, захлопнув за собой дверь.

Анатолий прилёг на кровать прямо в одежде. «Странно, – думал он, – каким образом я оказался за столько километров от железной дороги?» Ссору в поезде он помнил, также помнил удар по голове. А дальше в памяти был провал. Ну не мог же он с сумкой и с травмой головы прошагать в беспамятстве по лесу такое большое расстояние. Что-то тут не сходится.

То ли от расстройства, то ли от травмы опять заболела голова. Он поднялся с кровати, открыл сумку, нашёл в боковом кармашке случайно завалявшуюся таблетку парацетамола и вышел из комнаты в ординаторскую.

Нюра всё ещё сидела за столом и заполняла какой-то формуляр. Запах духов был теперь не таким интенсивным, но, смешавшись с запахом лекарств, стал неприятным.

– У меня, Нюра, опять разболелась голова. Можно стакан воды, таблетку запить?

Женщина взяла стоявший справа от неё графин и налила в гранёный стакан воды.

– Что за лекарство вы пьёте? – спросила она, протягивая стакан.

Анатолий сначала запил таблетку водой, а потом ответил:

– Парацетамол. Хорошо помогает от головной боли. Последняя была. Забыл с собой побольше прихватить из дома.

– Вы же ещё не завтракали, – спохватилась Нюра. – Сейчас поставлю на плиту чайник. У меня есть пару сухарей. Хоть что-то поедите.

Она встала, прошла к маленькому столику в углу, зажгла спиртовку и поставила чайник. Спиртовка была больше похожа на керогаз, который Анатолий видел в старых фильмах. Вода в чайнике через несколько минут закипела, и Нюра налила кипяток в маленький чайничек. Она освободила угол стола от бумаг и поставила две чайных чашки. Из правой тумбочки стола вынула полную тарелку с сухарями и несколькими кусочками комкового сахара между ними. Налила чаю.

– Берите стул, подсаживайтесь.

Дважды приглашать Анатолия было не нужно – он действительно чувствовал голод.

Они пили чай с сахаром вприкуску и громко хрумкали сухарями. Минут пять прошли в полном молчании.

– Нюра, мне надо позвонить. Есть у вас здесь телефон? – спросил Анатолий, прожевав очередной кусок сухаря.

– Нет. Телефон только в сельсовете и у коменданта.

– Может быть, у кого-нибудь есть мобильный телефон?

– Рация, что ли? – удивилась Нюра.

– Какая рация? Простой мобильный телефон, работающий через спутник.

Женщина непонимающе и даже с каким-то страхом смотрела на него.

– Я не понимаю, о чём вы говорите.

Анатолий видел, что Нюра действительно была в растерянности от его вопросов. Наверное, в этой глубинке о таком чуде прогресса понятия не имеют. Но ведь Нюра где-то же училась на фельдшера. Неужели ни разу не сталкивалась с людьми, имеющими мобильник.

– Вы где учились на медика? – поинтересовался Анатолий.

– Сначала закончила в райцентре двухгодичную школу медсестёр, а потом там же годичные курсы фельдшеров.

– Дальше районного центра никуда больше не ездили?

– Нет. А зачем? – удивилась Нюра.

«Да, действительно, зачем?», – с сарказмом подумал Анатолий. Странностей набиралось всё больше и больше. Он встал из-за стола и, поблагодарив фельдшерицу за чай, вернулся в палату. Головная боль постепенно слабела, но Анатолий решил всё же прилечь. Он лежал с открытыми глазами, бессмысленно разглядывая потолок, который был разделён деревянными балками на ровные полосы. И потолок, и балки были покрыты известью. Посередине комнаты свисала лампочка без абажура. Единственное окно наполовину было закрыто белыми занавесочками, но всё равно пропускало в комнату достаточно света. В углу, рядом с окном, стоял старый покосившийся шкаф. Одна дверь в нём была полуоткрыта, и были видны лежащие на полках сложенные в стопки постельные принадлежности.

Тишина успокаивала. Посетителей у фельдшера не было, из приёмной тоже не проникало ни звука. Анатолий прикрыл глаза и стал проваливаться в дрёму.

Вдруг в приёмной с треском открылась дверь. Кто-то громко простучал сапогами. Послышался чей-то хриплый голос. Слов Анатолий не понял. Распахнулась дверь палаты. В проёме двери стоял худой, высокий, скуластый человек в военной форме. Глубоко сидящие глаза в упор смотрели на лежащего Анатолия.

– Встать! – громко крикнул военный и потянулся рукой к расстёгнутой заранее кобуре с пистолетом.

Анатолий приподнялся с кровати и, оставшись сидеть на ней, с интересом смотрел на вошедшего. Лицо у военного было побито оспинками, левое веко слегка нервно подрагивало, на голове уже обозначилась ленинская лысинка, но несколько волосков на ней ещё игриво выстреливали вверх. Лет ему было уже под шестьдесят, а может, и больше. Он держал в левой руке фуражку и нервно похлопывал ею по широкому галифе. Военный был в звании капитана, на что указывали четыре звёздочки на погонах. Спокойный взгляд Анатолия, видимо, окончательно вывел капитана из себя.

– Чё ты уставился на меня? Я же сказал тебе: встать!

– Почему вы, господин капитан, так на меня кричите?

– Вот это твоё «господин» тебя и выдало с головой. В моей стране господ нет. Есть граждане и товарищи. А вот откуда ты прибыл – надо ещё разобраться. Вставай – и на выход, не заставляй меня силу применять.

Не желая ненужного конфликта, Анатолий встал и пошёл к дверям. Капитан, продолжая придерживать рукой открытую кобуру, посторонился, пропуская его. Фельдшерица сидела за столом и с испугом следила за происходящим. Анатолий подумал о вещах, оставленных в палате.

– Вещи брать с собой?

– Иди уже. Видно будет.

Капитан грубо толкнул Анатолия в спину, отчего тот вынужденно ускорил шаг и, всем корпусом ударившись в дверь, еле удерживая равновесие, вылетел на улицу. Здесь уже стоял с ружьём наизготовку дед, которого Анатолий про себя называл «сыном полка». Вновь остро кольнуло в области ключицы и засвербило в голове. Такого обращения Анатолий не ожидал.

– Вы почему, капитан, так себя по-хамски ведёте?! – повернулся он к капитану и шагнул ему навстречу.

Капитан, левой рукой ухватив правую Анатолия, вывернул её за спину, вытащил из кобуры пистолет и приставил дуло к виску. Острая боль прошла по всему телу Анатолия, он упал на одно колено и взмолился:

– Отпустите руку, капитан. Я же никуда не сбегу.

– То-то же. Иди вперёд! – скомандовал капитан и снова больно ткнул вставшего с колена арестованного дулом пистолета в спину.

– Куда мы идём?

– В сельсовет, там у меня кабинет.

Они шли по пыльной дороге вдоль старых, обветшалых, давно не ремонтированных домов. Улица была пуста. Только у одной повалившейся калитки стояла старая женщина. Приложив ладонь козырьком ко лбу, она долго провожала глазами странную процессию. Анатолий даже в самых кошмарных снах не мог себе представить, что в 21 веке может такое произойти. Он ещё раз мысленно призвал себя к осторожности и в словах, и в делах. Ситуация для него была совершенно непонятная. Он не знал, на территории какого государства находится, не ведал, далеко ли от этой затерянной деревни какая-нибудь власть, не имел представления, каким образом можно дать знать о возникших проблемах в немецкое консульство. «Надо выждать, – подумал Анатолий, – надо набраться терпения. Видимо, здесь протестами не поможешь».

Процессия свернула на небольшую площадь, в которую упиралась улица. На противоположном конце стояло единственное из всех увиденных до того Анатолием кирпичное здание – сельсовет. На некотором расстоянии от фасада ровным рядом росли развесистые берёзки, которые скрывали за собой окна сельсовета. Параллельно деревьям выстроились привешенные к специальным столбам щиты наглядной агитации. Самодеятельный художник разукрасил их диаграммами успехов колхоза. Один щит был посвящён ударникам коммунистического труда. На другом висел выцветший от времени плакат с надписью «Позор самогонщикам». В тени здания пряталось крыльцо, покрытое свежей синей краской. Над крыльцом, по обе стороны дверей, на воткнутых в трубки древках колыхались на сквознячке два небольших флажка: один – красный с серпом и молотом, другой – тоже красный, но с цветной орнаментальной полоской снизу. Увидев наглядную агитацию и флаги, Анатолий с удивлением остановился, но тут же опять получил тычок в спину. Дед, обогнав, открыл дверь и услужливо пропустил арестованного и капитана.

– Жди здесь, – бросил ему на ходу капитан.

После яркого солнца внутри здания показалось вначале темно. Но постепенно глаза привыкали. Времени осмотреться не было – дуло пистолета снова больно вдавилось в ребро.

– Вперёд и налево, – отрывисто скомандовал капитан.

У двери в конце длинного коридора остановились. Капитан, переложив пистолет в левую руку, правой достал из кармана связку ключей и одним из них открыл замок. Распахнув дверь, знаком показал Анатолию: входи.

Кабинет был обставлен просто, можно сказать, даже убого, но всё необходимое для работы здесь имелось. Огромный дубовый стол занимал четверть комнаты, за ним стоял обыкновенный стул с основательно потертым сидением. Два точно таких же стояли между двумя окнами, и еще один, с подлокотниками, был придвинут к столу с другой стороны. Справа от двери разместился шкаф со стеклянными дверцами и рядом с ним – высокий сейф. На стене, напротив стола, висели два портрета: Андропова и Брежнева. «Странно, – вновь промелькнуло в голове Анатолия, – в этой деревне время как будто остановилось».

Капитан прошёл на своё место за столом и жестом предложил Анатолию занять стул напротив. Стол был старомодным. Зелёное сукно на нём изрядно выцвело, и в том месте, где опирались локтями, материал был протёрт почти до дыр. По правую руку от капитана стоял покрытый пылью телефон, с которого, наверное, уже давно никто не звонил. Слева на двух стареньких папочках лежала стопка чистых листов. Рант стопки уже начал покрываться желтизной, как в старых книгах – красноречивое свидетельство того, что ни папки, ни листы уже долгое время никто не тревожил.

Капитан взял со стопки верхний, основательно выцветший лист, и следующий оказался ослепительно-белым. Положив пистолет рядом, особист несколько секунд пристально смотрел на задержанного, но Анатолий, не зная за собой никакой вины, стойко выдержал прожигающий насквозь взгляд. Капитан первым отвёл глаза, и Анатолий остался доволен собой и слегка улыбнулся, надеясь втайне, что капитан этого не увидит.

– Ну, давай рассказывай, – снова упёршись взглядом в Анатолия, потребовал капитан.

– О чём рассказывать?

– Ты вот что: не придуривайся! – закричал капитан. – Сам отлично знаешь, о чём я тебя спрашиваю. Откуда ты? Кто тебя забросил в наши края? Что ты тут пытаешься разузнать?

– Вам, наверное, дед уже всё рассказал – и где меня нашёл, и в каком состоянии я был. Я перепутал поезда и ехал не в ту сторону, куда мне было нужно. Был конфликт с несколькими молодыми пьяными людьми. Перед станцией, где хотел пересесть, чтобы вернуться назад в Минск, вышел в тамбур… и вот с этого момента уже ничего не помню.

– Ты мне не заливай! Какая здесь, к чёрту, железная дорога. Иначе как с парашютом ты сюда попасть не мог. Неудачно приземлился, отсюда и травма головы, и ссадины на лице.

– Да-а-а, господин капитан, фантазии вам не занимать.

– Прекрати меня «господином» обзывать, – в ярости вскочил с места капитан. – Я тебе не капиталист толстопузый и не товарищ. Пока только гражданин.

– Ну, извините, гражданин… не знаю, как вас по должности называть. Заключённые обычно называют доблестных полицейских «начальниками». Должен я вас тоже гражданином начальником называть?

– Я оперуполномоченный КГБ в этой местности, – сев на место и успокоившись, веско сказал опер. – Достаточно, если ты меня по должности будешь называть или гражданин капитан. Повторяю вопрос: откуда, из какой страны тебя к нам забросили?

– Гражданин оперуполномоченный КГБ, официально заявляю, что в вашу удивительную страну я никем не был заброшен. Да, я гражданин иностранного государства. Был в пути к месту моей командировки. В дороге несколько пьяных хулиганов избили и выбросили меня из поезда. Каким образом я оказался далеко от места падения, не знаю. Предлагаю это выяснить вашей полиции, милиции или специальным органам. Одновременно, как гражданин Германии, требую сообщить о моём аресте в ближайшее германское консульство.

Анатолий сам удивился тому, каким казённым языком и с какой твёрдостью он выдал свою тираду. Капитан удивлённо смотрел на задержанного, видимо, не зная, как ему реагировать. Его растерянность длилась только пару секунд, затем лицо вновь обрело выражение высокого чиновника.

– В первую очередь выяснять, как ты здесь появился, буду я.

– И как долго будет длиться это выяснение?

– Так долго, сколько мне надо.

– Имейте в виду, гражданин капитан, на том заводе, куда я ехал, меня ждали. На вокзале меня должны были встретить. Я думаю, что моя задержка их удивит и обеспокоит. Скорее всего, они начнут меня искать, будут звонить в Германию на мою фирму, подключат к поискам специальные органы. Не боитесь, что вы потеряете пару звёздочек из-за незаконного ареста иностранного гражданина?

В глазах капитана снова мелькнуло беспокойство, но тут же исчезло. Он протянул руку к телефону, поднял трубку и приложил её к уху.

– За меня не беспокойся. Я вот сейчас позвоню моему начальству в район. Они мои действия, уверен, одобрят.

Он подержал трубку возле уха и разочарованно положил её назад. В том месте, где опер сжимал трубку, пыль стёрлась, и высветился чёрный полированный пластик. Капитан посмотрел на руку, испачканную пылью, попытался её стряхнуть, но пыль прилипла к потной ладони. Он опустил руку под стол и, видимо, вытер её о своё галифе.

Анатолий начал уже понимать, кого имеет перед собой. Этот солдафон, обученный лет сорок назад борьбе с врагами народа, никогда этих врагов в глаза не видел. Он спокойно жил в этой глуши. Быть может, охотился, собирал с женой ягоды в лесу, попивал по вечерам запрещённую самогоночку и был вполне доволен этой скучной жизнью. Конечно, он демонстрировал огромную энергию, если надо было найти в селе вора, укравшего мешок зерна у кого-нибудь из сарая, призвать к порядку расшалившегося сельского хулигана, набившего по пьяни кому-нибудь морду, или же привести в чувство не в меру рассорившуюся семейную пару. Но это были маленькие эпизоды в его карьере. Ничем выдающимся он не отличался. Отсюда и звание капитана в шестьдесят лет. Из района его уже давно не беспокоили, и он сам тоже никого из вышестоящего начальства звонками и визитами не тревожил. Удобный по всем меркам подчинённый. Возможно, он уже на пенсии, но по инерции продолжает выполнять свои обязанности. Появление чужого в деревне, с одной стороны, его вдохновило на подвиги, но, с другой стороны, выбило из привычной колеи и даже напугало. Видимо, его грубость – это только ширма, за которой он пытается спрятать свою растерянность.

– Ну, так позвоните в район. Я даже рад буду. Только вот есть у меня подозрение, что телефон у вас уже долгое время неисправен.

– Я найду возможность сообщить в район о твоём появлении здесь.

Особист впился взглядом в Анатолия, но мысли его были заняты хаотичным поиском ответа на вопрос: «Что делать?» Он действительно не знал, как себя вести с арестованным. Опыта борьбы со «шпионами» бедному капитану явно не хватало. А что, если он и правда ошибается и без основания задержал безвинного иностранца? К тому же задержанный ведёт себя слишком уверенно. Лишних хлопот ему, капитану, не надо. Когда ему сообщили о появившемся в селе иностранце, он был настроен по-боевому и уже заранее рисовал сцены допроса, чистосердечное признание шпиона. В недалёком будущем уже видел себя на сцене клуба, где генерал КГБ вручает ему награду за бдительность. Теперь же, столкнувшись с этим наглым шпионом, будущее представлялось ему не таким розовым. За сорок лет службы в этой глуши он начисто забыл всё то, чему его учили в специальном училище.

Капитан продолжал отсутствующе смотреть на Анатолия, как вдруг взгляд его стал более осмысленным, и он, придя к какому-то решению, сказал:

– Ладно, поживёшь пока у нас в колхозе. Я передам в район информацию о тебе. Пусть там, наверху, решают, как с тобой быть.

Он подошёл к дверям и громко крикнул: «Пахомыч!» Дед появился мгновенно.

– Отведёшь задержанного к Дарье Петровне на постой, пусть там поживёт маленько… до выяснения.

Старик тут же снял с плеча ружьё и пристроился в двух шагах за Анатолием, вышедшим из кабинета опера.

– Ты, Пахомыч, повесил бы ружьё на плечо, не дай Бог, ещё выстрелишь, – недовольно заметил Анатолий. – И вообще, оставил бы ты его дома. Бегаешь за мной с этой пукалкой, как будто тебе больше делать нечего, тимуровец недоделанный.

– Иди-иди уже. Я знаю, как с арестованными обходиться. Не надо меня учить. Поворачивай на эту улицу. Сейчас придём уже.

Ретивый НКВДэшник уже по-настоящему раздражал Анатолия, но, решив не связываться с бестолковым стариком, он промолчал. По-прежнему терзали мысли о том, что всё, что с ним теперь происходит, какой-то кошмар или хорошо подготовленный розыгрыш. В то же время закрадывались серьёзные сомнения. Всё вокруг было абсолютно реальным: и хаты, крытые дранкой, и фельдшерский пункт с испуганной фельдшерицей, и председатель сельсовета, и опер с его угрозами, и этот навязчивый дед-охранник с ружьём. Какие ещё неожиданности могут возникнуть? Как долго будет длиться канитель с выяснением его личности? На эти вопросы Анатолий ответить себе не мог. Сохранился бы его телефон, можно было бы позвонить на завод в Барановичи или своему шефу. Быстро бы привели в порядок бдительного опера. Но мобильник разлетелся на части в тамбуре и, наверное, уже давно отправлен на свалку вместе с другим мусором.

Они прошли метров двести от площади и свернули в переулок. У дома с резными наличниками дед неожиданно скомандовал:

– Стоять, – и, продолжая держать дуло в направлении конвоируемого, стукнул несколько раз в окно, одновременно крикнув: – Дарья, ты дома?

Окно распахнулось, и выглянула пожилая круглолицая женщина. Она была без платка, и волосы в беспорядке свисали ей на плечи. Пара седых прядей упала на глаза и мешала ей по-настоящему рассмотреть пришедших.

– Что тебе надо, старый хрыч? Чего орёшь под окнами? – недовольно спросила женщина, узнав Пахомыча.

– Открывай, постояльца привёл тебе.

– Нужен он мне. Без постояльцев обойдусь.

– Не ерепенься, открывай. Его Пал Иванович к тебе на постой послал.

– Ну да! Опять бесплатно. Он ещё с прошлого раза мне ни копейки не заплатил.

– И-и-и, когда это было. Да ты своего не упустила. Сколько тогда продуктов перетаскала из магазина и с колхозного склада. Роту неделю кормить можно было.

– А ты мои продукты не считай. Сам вечно трёшься возле начальства. Тоже, небось, тебя талонами не обходят.

Окно с треском захлопнулось, и через несколько секунд хозяйка дома появилась в дверях: невысокого роста, пышнотелая, в выцветшем ситцевом платье, подвязанном поверх потёртым фартуком с дыркой почти посередине, на голых, неестественно распухших ногах – растоптанные тапочки. На голову она успела накинуть лёгкий хлопчатобумажный платок. Остановившись, женщина недружелюбно, даже с некоторой неприязнью посмотрела на Анатолия, отступила в сторону и показала жестом, чтобы входил. Пахомыч хотел было тоже пройти, но Дарья заступила ему дорогу.

– Нечего тебе делать у меня в доме… И что это за постоялец без вещей?

– Сейчас принесу из фельдшерского пункта, – заверил старик и пристрожил Анатолия: – Ты смотри не балуй. Дарья, присматривай за ним. Оч-чень подозрительная личность.

– Ладно, иди уже, сама разберусь как-нибудь.

Анатолий прошёл через сени в открытую дверь и оказался в просторной комнате – кухне, по всей видимости. Дальше, за открытыми двустворчатыми дверьми, виднелась ещё одна комната.

Вошла хозяйка.

– Садись к столу, – показала рукой на табурет. – Чаю я, голодный ты.

Только теперь Анатолий вспомнил, что после небогатого завтрака в фельдшерском пункте не брал и маковой росинки в рот, и почувствовал голод. Он присел на табурет и виновато посмотрел на хозяйку:

– Я думаю, что недолго пробуду у вас, возможно, два-три дня.

– О-о, милай, не зарекайся. Наш капитан быстро погоняет, да медленно едет. Пару раз у меня уже были постояльцы, так месяцами жили, пока сверху разбирались.

– А где это – сверху? В районе, что ли? Так далеко он от вас?

– В районе, наверное. А может, где и подальше. Не знаю. Я в районе никогда не была. Сижу в своём уголке безвылазно. Да и что там делать? Всё, что нам нужно, Пахомыч привозит.

Разговаривая, она продолжала хлопотать на кухне: поставила на стол сковородку с жареной картошкой, тарелку перед постояльцем, положила вилку, нарезала крупными ломтями хлеб, зажгла газовую плиту и водрузила на конфорку чайник. Делала всё споро, без суеты. Её пышнотелость нисколько не мешала уверенным движениям. Платок она сняла, и волосы опять упали ей на глаза. Время от времени она убирала их со лба, заодно стирая ладонью выступивший пот.

– А вы не собираетесь обедать? – спросил, начав есть, Анатолий и глянул на хозяйку.

– Я уже пообедала. Посмотри на часы, время обеда давно прошло.

Дарья стояла у плиты, ожидая, когда закипит вода, потом взяла маленький заварной чайник, насыпала в него из пачки чай номер 36 и залила кипятком. Анатолий уже вечность не видел таких упаковок. Дух от заваренного чая был из далёкого прошлого и приятен. Жареная картошка была ещё тёплой. Приправленная свиными шкварками, она напомнила родительский дом в бывшем Союзе. Вспомнился вкус борща, сваренного матерью. Мяса было не вдоволь, особенно ближе к весне, и вместо него борщ приправлялся выжарками из сала. Такой борщ был иногда вкусней, чем со свининой. Вот и сейчас, уминая жареную картошку, Анатолий без зазрения совести в первую очередь выискивал вилкой вкусные шкварки, наслаждаясь ими и возникшими в памяти ассоциациями с материнским борщом.

Увидев, что гость управился с картошкой, хозяйка наполнила глубокую фарфоровую чайную чашку свежим чаем и поставила перед ним.

– Откуда ты, милай?

– Меня с поезда хулиганы выбросили, а Пахомыч подобрал и привёз сюда, в вашу деревню. А вообще-то я иностранный гражданин. Из Германии я.

– Чудишь ты что-то, дорогой. У нас тут близко железной дороги нету. Да и не верю я, что ты иностранец. Уж больно хорошо по-русски говоришь.

– Я же из России в Германию переехал. В русской школе учился и с детства по-русски говорил. В этом ничего странного нет. Для меня странно другое. Меня действительно выкинули из поезда, но не мог же я в беспамятстве уйти от железной дороги так далеко. Говорят, от вас до неё почти несколько десятков километров.

– Да-а, далековато она. А может, ты что-то запамятовал. Может быть, ты где-то здесь поблизости упал и головой ударился. Вот всё и выбило из мозгов.

Анатолий снова натолкнулся на непонимание. Никто не верил в его историю с поездом, и это неверие, естественно, вызывало недоверие и подозрение к нему. Он опять мысленно приказал себе не вспоминать о железной дороге. Как-нибудь всё выяснится само собой. Только бы побыстрее капитан связался с районом или областью. Там, конечно, всё поставят на свои места. Надо только выждать. Он в который уже раз пожалел о потерянном телефоне.

– Дарья Петровна, скажите, есть тут где-нибудь телефон, чтобы позвонить?

– У Пал Ивановича есть, и у парторга.

– У вас что, и парторг ещё есть?

– А как же иначе? И парторг есть, и председатель колхоза. Правда, они сейчас на севе. Весна, всех на поля выгнали. И ко мне председатель приходил, а куда я со своим радикулитом и с такими ногами.

Женщина приподняла подол платья чуть выше колен и открыла огромные опухоли над коленными чашечками – под подолом их было не видно. Анатолия передёрнуло.

– Что ж вы с этой болезнью к врачу не идёте? Это же, наверное, лечится. Только не надо запускать.

– Да была я у нашей фельдшерицы. Прописала мне Нюра мазь. Когда очень сильно болит – сама мажу, или Нюра приходит. Легче делается.

– Мазью, мне кажется, эту болезнь не вылечишь. Здесь хирург нужен, а после операции – курорт.

– Ну да, откуда у нас здесь хирурги. Да и болит эта зараза не так уж и часто. Больше на погоду мозжит. Пущай будет. На танцы же мне не ходить.

Она споро собрала со стола посуду в большую чашку, вымыла её остатком горячей воды из чайника и в заключение смахнула влажной тряпкой крошки с выцветшей клеёнки на столе.

– Спать будешь в зале, а я тут, в комнатёнке, устроюсь, – сказала хозяйка и показала на неприметный проём в стене недалеко от плиты.

Проём был без дверного полотна. Две ситцевые занавесочки, продёрнутые веревочкой, скрывали от постороннего взгляда находящуюся за ними комнатушку. Потому Анатолий сразу и не приметил входа.

Следуя за хозяйкой, он прошёл в отведённую ему комнату. Большой квадратный зал был ярко освещён дневным светом из четырёх окон по правой и левой стенам. На противоположной от двери, глухой, висело несколько средней величины рамок с фотографиями. Большинство из них были черно-белыми и поблекшими от времени. Справа под окнами стояла железная кровать, аккуратно застеленная цветным покрывалом и с тремя подушками разной величины, сложенными горкой в изголовье. Под фотографиями стоял комод метра в полтора длиной со множеством дверок и выдвижных ящичков. В углу, чуть наискосок, уместился старый дубовый шкаф. Под окнами слева находился продавленный диван. Вдоль стен на свободных местах стояли несколько стульев с гнутыми ножками. Пол застилали две длинные, связанные из лоскутков дорожки. Такие половички лежали когда-то у бабушки Анатолия в их доме. От взбитых подушек на койке, лоскутных дорожек, занавесочек с вышитыми цветочками на душе Анатолия стало тепло. Он вдруг почувствовал себя в далёком детстве, в родительском доме, где по утрам мать так же взбивала матрасы, застилала их цветными покрывалами и в головах коек красиво выстраивала пирамидки из подушек.