Попытка облегчить боль. Маленькие повести о любви

Попытка облегчить боль

Маленькие повести о любви

Ольга Журавлёва

© Ольга Журавлёва, 2018

ISBN 978-5-4493-8584-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ольга Журавлёва

Маленькое путешествие по зимней дороге

(маленькая повесть)

Я и мой брат Данюша сидим в нашей машине – чёрном «Ландкрузере», и ждем, когда нам доставят товар, который мы повезём по точкам. Товар мы возим редко. Это бывает, когда водитель по какой-нибудь причине не может работать. Сегодня причин более чем достаточно. Только что отгремел праздник встречи нового года. Вся страна не только дружно пила шампанское, закусывая его красной икрой, ела салат оливье и в растерянности переключала телевизоры с канала на канал, но ещё и запускала салюты, фейерверки и петарды. Я поэтому не могла уснуть часов до четырёх утра. Окно моей комнаты на втором этаже было похоже на гигантский экран телевизора, где каждую минуту в течение нескольких часов с грохотом вспыхивали разноцветные огни. При этом они ещё свистели, визжали. Данюши дома не было, он отмечал новый год в компании каких-то сомнительных женщин, имеющих взрослых детей. А я с мамой и четырнадцатилетней племянницей Варей была дома. Варя – домашняя девочка, дочка нашего умершего старшего брата Савелия. Она не рвется на молодежные тусовки, до прошлого года искренне верила в Деда Мороза, потому что мы с мамой его приглашали на каждый новый год. Он приносил Варе подарки, заранее купленные мной, а так как мне всегда удавалось незаметно разузнать, что именно Варя хочет получить на праздник, подарок был ожидаем и желаем. Нынче историю с Дедом Морозом разрушил Алик, друг Даньки. Он явился за час до нового года в соответствующем костюме, в белой бороде с мешком подарков. Красный атласный мешок в квартиру заносили два грузчика. Мы с мамой не знали, чего ожидать. Варе были подарены серёжки с бриллиантами, мне – норковая шуба, маме – стиральная машина «Занусси», а для Дани Алик оставил бутылку коньяка «Хенеси». Варя Алика узнала тут же. Она хлопала в ладоши, кричала «Ура!» и с удовольствием спела для него песенку «В лесу родилась ёлочка» под мой аккомпанемент на рояле. Алик внёс сумятицу в наш всегда тихий семейный праздник и был таков. Мы долго не могли прийти в себя. Мама хотела вернуть стиральную машину, но не знала – куда и как. Варя, напротив, прижимала в восторге коробочку с серёжками к груди. Мне с трудом удалось восстановить равновесие в доме, тем более, что до полуночи оставались считанные минуты. И всё же мы соблюли все традиции: открыли дверь квартиры для Нового года, чтобы ему не было никаких препятствий. Постучали обухом топора по порогу, произнося нестройным хором: «Мир, здоровье, хлеб». Сели за стол и выпили шампанского под бой курантов.

Первого января в нашей стране почти не бывает. Люди приходят в себя второго. Есть даже такой анекдот: Просыпаются два друга, сидя за столом. Они чётко помнили, что сели отмечать новый год 31 декабря. Так вот, просыпаются они, гостей нет, еда на столе ещё осталась кое-какая. Входит в комнату жена одного из них:

– Какое сегодня число? – спрашивает муж.

– Второе января, – отвечает жена.

– А первого не было? – спрашивает один у другого.

– Значит, не было! – заключает тот.

На этот счёт мне очень жаль людей, у которых день рождения 1 января. В основном об этом вспоминается только второго. В моём окружении трое таких знакомых. При чем, до нового года я помню об их днях рождения, а 1 января – нет. Но они ни за что не хотят отмечать свой день рождения в другое время, или совмещать с празднованием нового года.

Сегодня 6 января, впереди Рождество и Старый Новый год. Так что стране гудеть и гудеть. А нам надо работать. Мы с Данюшей – владельцы сети аптек. В городе товар развести просто, а вот по области – сложнее. Особенно после праздников, когда вдруг один из водителей «не может». А если два? Совсем скверно, народ особенно болеет после праздников, и очень возмущается, если в аптеке нет того или иного лекарства. Раньше, когда наш бизнес только начинался, мы всё делали сами, только что не стояли за прилавком, потому что нет у нас медицинского образования. А уж товар развести по адресам – было нашим обязательным занятием. Знаем, что к чему в этой жизни, и что почём.

Обычно мы ездим вдвоём. Данюша – за рулём, я – в качестве охраны. Потому что у меня есть пистолет и все документы на него. Когда нас останавливает ГАИ, что бывает крайне редко, и нам задаётся вопрос: «Оружие есть?», я всегда уверенно говорю – есть. И меня даже ни разу не проверили, потому что если человек так уверенно отвечает, значит с документами у него всё в порядке, или он врёт про оружие, «берёт на пушку», что случается часто, поэтому ГАИшники даже не обращают внимания на него. То есть на меня. Хотя я – женщина довольно симпатичная. Правда, в очках. Но мне кажется, что меня это не портит.

Мы сидим с Данюшей в машине уже полчаса. Водитель Сергей сказал, что подъедет к семи, но его ещё нет. Ненавижу неточность. Когда мы выезжали из дома – было темно, а сейчас уже совсем светло. Народ ходит по улицам лениво, не спеша. В основном маршрут один – в магазин. Из магазина народ идёт уже веселее. Сергея всё нет, зато к нашей машине подходит Алик. Он открывает заднюю дверцу, садится.

– Привет.

– Привет, – Данюша рад. Он обожает Алика. Я знаю – почему. Он хотел бы быть таким, как Алик, но в этой жизни каждый на своём месте. Алик всегда в хорошем настроении. Мне это не нравится. Я знаю, что он постоянно пьёт энергетические коктейли, курит анашу, глотает какие-то таблетки, и при этом может не спать по трое суток. Алик одет всегда «с иголочки». Мало того, он меняет одежду два раза в день. До обеда ходит в одном, после обеда – в другом. Жены у него нет, постоянной девушки тоже. Кто ему стирает? Наверное, сестра. Точно! У него есть сестра!

– Здравствуй, Дина, – Алик со мной осторожен, он не знает, как и что я могу ответить. Я молчу, потому что понимаю, Алик будет нашим попутчиком, и мне это не нравится.

– Дина, поздоровайся с Аликом, – просит Данюша. Я молчу.

Наконец-то подъезжает Сергей. Он сгружает в нашу машину коробки и коробочки, отдаёт документы, путевой лист. Я выхожу из машины и очень строго говорю, что опаздывать не хорошо. Что это может плохо кончиться для него. Почему хозяева должны ждать? Сергей опускает голову и молчит. И он, и я прекрасно понимаем, что этот разговор всего лишь для приличия. Все водители в нашей конторе – люди проверенные годами. Они за работу держатся. И тот, который сегодня не вышел по причине «не могу», будет наказан не очень сурово.

В машине пахнет лекарствами. А до этого стоял запах Алика. Говорят, что мужик и мужчина имеют разные запахи. Мужик пахнет мужиком, а мужчина – женщиной. Алик всегда пахнет женщиной, вернее, женщинами. У него такой взгляд, что не ответить на него не возможно. Хотя, отвечают не все, некоторые всё же сдерживаются, а некоторые женщины настолько задавлены жизнью, что даже не обращают внимания на Алика. Так как с недавних пор мой круг общения очень ограничен, я постоянно провожу время с братом и Аликом и наблюдаю такие сцены: Алик заходит, скажем, в магазин, чтобы купить продукты, он излучает обаяние, как солнце излучает тепло. И вот в пучок его энергии попадает девушка или женщина. Не важно – продавщица, покупательница. Даже не важно, сколько ей лет. Алик обращает к ней своё довольно симпатичное лицо, и говорит: «Скажи, что ты хочешь?» Этот вопрос ставит особ женского пола в тупик. В основном они молчат, и при этом глупо улыбаются. Тогда Алик берёт девушку за руку, ведёт её в отдел игрушек или в ювелирный и спрашивает: «Что ты хочешь, чтобы я тебе подарил?» Девушка теряется окончательно и тупо молчит. Потом, видимо, в её голове происходит какое-то движение мысли, и она молча указывает на не очень дорогую вещь. И Алик покупает. Дарит. И исчезает из её жизни навсегда. Это он так думает, что навсегда. Город у нас маленький, вместе с Аликом в ресторан зайти невозможно, со всех сторон на его крепкую шею начинают вешаться девушки и женщины. Он улыбается, целуется. С моим братом дело обстоит не лучше. Данюша был женат три раза только официально. А уж неофициально… От последней жены у него есть сын трёх лет. Данюша его любит. Но сынок мешает ему вести тот образ жизни, в который втягивает Алик. Поэтому с племянником я вижусь не часто.

– Даня, – я строга, – Скажи, почему это Алик сидит в нашей машине? Он что, не знает, мы едем далеко, развлекать его некому, да и места ему мало, всё коробками заставлено.

Даня молчит. Зато отвечает Алик:

– Дина, мне скучно одному. Поэтому я решил с вами проехаться.

– И ты весь день будешь ходить в одной одежде?

– Потерплю ради того, чтобы побыть в твоём обществе. Дина, а ты шубу носишь, которую я тебе подарил?

– Нет.

– Почему?

– В машине в такой длинной шубе неудобно.

– А где удобно?

– На каком-нибудь курорте гулять по зимней набережной.

– Выбирай курорт. Поедем!

– Пока поедем по нашему маршруту, – говорю я сухо.

Нам надо сегодня одолеть триста километров. А Алик, насколько я знаю, пальцем не пошевелит, чтобы помочь коробки разгрузить. Мы уже подъезжаем к первому пункту назначения, я просматриваю документы.

– Данюша, а почему у нас тут документы на Белозёрские аптеки? Это же совсем в другой стороне.

– Этот идиот Сергей перепутал. Смотри, остальное всё верно?

– Всё верно. Но и ты виноват, не проверил. Ну, тут мы сейчас поплутаем. Это не город, а лабиринт.

Так как по этим маршрутам мы сейчас ездим редко, то вполне можем и заблудиться, а местные жители сами не знают, где тот или иной дом, или не хотят помочь. У нас машина с московскими номерами, поэтому в такой глухомани на нас смотрят, как на иностранцев. Мы кружим по городу в поисках нужных адресов. По заснеженным улицам ходят плохо одетые пожилые люди. Молодые выглядят получше, но не все. Алик замечает каждую девушку, идущую по тротуару или по обочине дороги. Он комментирует её походку, одежду, фигуру. Даня ухмыляется – согласен с другом во всём:

– Это – не наши девушки! – кричат они хором. Хоть уши затыкай от их воплей.

Зато если нас обгоняет девушка в иномарке, они благосклонно произносят:

– Это – наша девушка!

Нам трудно заезжать во дворы поликлиник и больниц, потому что там много народа, который не хочет посторониться, чтобы пропустить машину. Ноги у них всех двигаются плохо, особенно у старых и пожилых мужчин. Почему это происходит? Средний возраст мужчин в нашей стране 58 лет. В 58 мужчина только начинает жить, а пора уже заканчивать. Статистика неумолима.

Даня выносит коробки, в машине становится просторнее, Алик сидит на заднем сидении, развалившись. Я проверяю адреса, количество мест, печати. На одной из остановок в боковое стекло стучит плохо одетый мужчина. Алик открывает окошко:

– Что надо, брателло?

– Закурить дай! – хрипло просит мужчина, – Альберт? – неуверенно произносит он.

Алик выходит из машины. Подаёт мужику руку, отдаёт пачку сигарет. Тут возвращается Даня, и мы едем дальше.

– Данька, это Серый. Мы на зоне вместе сидели. А зона-то рядом, сейчас будем проезжать как раз. Дина, ты знаешь, что здесь есть зона?

– Знаю. Это ни для кого не секрет. То, что ты сидел – тоже не секрет. Только я не знаю – за что?

– Якобы – за убийство.

– Как это – якобы?

– История, Дина, такая. Моя бывшая жена убила мою мать. Случайно убила. Мать моя любила выпить, а жене это не нравилось. Жили мы в то время все вместе: мы с женой и сыном, мать моя и сестра. У нас ребенок маленький, а тут мать вечно под мухой. Жена зашла на кухню, а мать в это время открывала бутылку, еще и на жену материться начала. Жена Люська – молодая, горячая, здоровая, поддала ей, как следует, мать упала, стукнулась головой об угол стола. Насмерть. Люська – орать. Я отпил из бутылки, которую мать открыла перед смертью, говорю Люське – вызывай милицию. Я всё на себя возьму. Сестра это видела. Она ещё маленькая была – 14 лет. За убийство по неосторожности мне дали три года. За примерное поведение выпустили даже досрочно. Я работал на хорошей должности, зарабатывал деньги большие, отсылал их на волю жене. Чтобы не бедствовала. Жалел её.

– Большие деньги в тюрьме?

– Ну, ясно, не зарплата. У меня была возможность записки зеков на волю отправлять. За это мне хорошо и платили. И вот как-то приходит на зону новый мужик и рассказывает такую историю. Проводит он время с чужой женой, отдыхают хорошо. Вдруг у этой жены муж возвращается. Пьяный в дупель. Жена дверь не открывает – боится. А муж на дверь просто бросается – того гляди, вышибет. А мужику уходить надо, понимает, что живым не выбраться, если муж прорвётся. Они что сделали. Когда у мужа сил поубавилось в неравной борьбе с закрытой дверью, они её в минуту затишья открыли, муж в квартиру заполз, а мужик был таков. И вдруг до моего сознания доходит, что этот пьяный муж – я. Была такая история в моей жизни. Ещё до тюрьмы. Все ржут сидят, я один не веселюсь. Мужик этот с опаской на меня посмотрел, знал по какой статье я сижу. Я ему сказал, что не трону. Вскоре меня выпустили, я тут же с женой развёлся. И не пью водку с тех пор.

Я в шоке, после такого рассказа. Что его вдруг пробило на откровенность?

– Но, ведь, кажется, у вас с женой нормальные отношения? И о сыне ты заботишься.

– Да он совсем неуправляемый, Дина. Думает, раз отец у него богатый, ему всё можно.

– А кто ему это внушил?

– Я, наверное, ну и жена постаралась. Ты знаешь, она сейчас живёт с одним, вот- вот должна ребёнка родить. А мой сын заявляет – он мне не брат.

– А ты?

– А я ему сказал – я тебе покажу – не брат. Совсем недавно его из колонии выкупал.

– Что же он натворил?

– Ведет себя… Телефоны сотовые у одноклассников отбирает, сигареты, кроссовки спер.

– Ты что, не обеспечиваешь его?

– Обеспечиваю. С жиру бесится. Хочет, чтобы его все боялись. Как жить будет? Не учится ни фига. Ой, ой! Смотри, Данька, какая фифа идёт. Бедняжка! Снег топать мешает. Каблуки-то…

– Да уж, обувь не для нашей погоды! – Даня смеётся.

– Это – не наша девчонка! – кричат они хором.

– А я вот не понимаю, зачем они зимой с голыми животами ходят, – говорю я, – Представляете, еду в трамвае, заходит девушка в короткой курточке с голым пузом. В пупе серёжка. Дикость – среди зимы – голое тело. Они явно не помнят, в каком климате живут. И ведь, наверное, у неё есть мать, которой это тоже не нравится. Но ведь эта девушка всё продумала – какой длины должна быть куртка, какой – джинсы. Они что, так парней ловят? – я обращаюсь к Алику.

– Видимо.

– И вы клюёте?

– Не всегда. Больше всего на свете я люблю весёлых баб и хорошие шоколадные конфеты! Данька, что за безобразие, почему твоя сестра ездит в общественном транспорте? Дина, не экономь на себе, за тебя это делает государство!

Это уже прежний Алик с горящим взором.

– Эх вы, старые хрычи, – говорю я насмешливо.

– Почему это мы старые хрычи? – в голосе Даньки слышится неподдельная обида.

– Сколько вам лет, мальчики?

– Тридцать четыре, – хором отвечают Даня и Алик.

– А девицам вашим?

– Лет девятнадцать – двадцать.

– Для них вы точно – старые хрычи.

– А ты тогда кто? – Данька продолжает злиться.

– А я – старая хрычовка. Мне-то тридцать пять. Но я не вожу шашни с молоденькими мальчиками. Какой от них прок?

Алик и Данька смеются. Наверное, представили меня в объятиях тинэйджера девятнадцатилетнего с серьгой в брови.

Дорога пустынна. Машин тут почти не попадается. До города, в который мы едем, проложена железная дорога, поэтому все стараются добраться туда поездом. Вот на обочине стоит КАМАЗ, водитель меняет колесо. Хорошо, что нет мороза, но всё равно ему тоскливо оттого, что он один и ему некому помочь. А мы мчим вперёд. Мысли у меня безрадостные. Я бы тоже должна была отсидеть в тюрьме за убийство по неосторожности. Или в целях самообороны? За это, говорят, могут и оправдать… Да, среди лесного хмурого пейзажа без солнца только об этом и вспоминать… А когда же ещё?

Вообще, я – военный журналист. Судьба помотала меня достаточно по горячим точкам. Но я сама этого хотела. Правда, сначала я хотела совсем другого. Я хотела выйти замуж за Митю. С Митей мы встретились случайно, когда нам было по 17 лет. Я увидела Митю из окна папиной машины. Папа вез меня на вступительные экзамены в университет. Мне надо было написать сочинение на пятёрку – подтвердить золотую медаль. Я поступала на факультет психологии. В моей семье считалось, что психология никому не нужна, лучше бы я пошла на экономический или юридический. Но я твёрдо решила стать психологом. И папа покорно вёз меня в университет, чтобы я поступила именно на этот факультет. Митя стоял на остановке в ожидании трамвая. Он был красив, как греческий бог. Или как полубог. В общем, он затмил собой солнце. Он увидел мои восхищенные глаза. И мы зацепились взглядами друг за друга, как крючками. Папа ничего не заметил. После сочинения он забрал меня и повёз домой. Но я соврала, что мне надо к подруге и вышла на той самой остановке. Митя был там. Он ждал меня, знал заранее, что я вернусь. Я села рядом. Он взял мою руку, поцеловал ладошку, измазанную пастой от шариковой ручки. Я положила голову ему на плечо. Мы так сидели долго. Может, час. Потом он поцеловал меня в губы. Наши сердца стучали громче, чем колёса трамвая, который в этот момент подходил к остановке. Мы сели в трамвай, проехали, наверное, круга три, честно при этом платили кондуктору за каждый круг Кажется, билет стоил три копейки. Кондуктор – пожилая женщина, видевшая в жизни всякое, не обращала на нас внимания. К вечеру мы вышли на той же остановке, совершенно одуревшие от поцелуев. Я обрела дар речи:

– Как тебя зовут?

Митя молчал и улыбался. Я потрясла его за плечо:

– Как тебя зовут?

Он взял палочку, лежащую в пыли, написал на обочине: «Митя».

– А сказать не можешь?

Митя помотал головой – нет.

– Почему?

«Я глухонемой» – написал Митя.

«Дина», – написала я этой же палочкой.

Меня переполнял восторг любви, а страх только усиливал эмоции. Страшно было не за себя. За моих родителей. Они этого не примут и не переживут. Родители мои были люди очень пожилые. Я и Даня – поздние дети. Наш старший брат Савелий был уже взрослым солидным женатым мужчиной. Зная характер папы и особенно мамы, я предполагала, во что выльется их знакомство с Митей. Но всё же храбро назначила ему свидание на завтра на одиннадцать часов. Мы встречались тайно год. Я училась на психолога. Митя – на парикмахера. У него были золотые руки, а в руках – ножницы, которые тоже обещали стать золотыми. Родители мои ни о чём не подозревали. С Митиными родителями я уже была знакома. Они – самые обычные люди – школьные учителя. Почему у них родился глухонемой ребёнок, не знали. Митю обожали. А заодно и меня, девушку, полюбившую их сына. Я начала учить язык глухонемых. Да мы и так отлично понимали друг друга. С полувзгляда!

Фамилия моих родителей была в городе слишком известна. Куда бы я не пришла, узнав мою фамилию, меня спрашивали: «Вы – дочка Михаила Ильича?» «Да», – обречённо отвечала я. Моей мечтой было – поменять фамилию и начать независимую самостоятельную жизнь. Данька был в курсе моих любовных отношений, он меня как-то и выдал родителям. Не специально. Те обалдели – глухонемой юноша? Ну и что, что он красив, как греческий бог. Ну и что, что у него нормальные родители. Это не имело значения. Имело значение только моё будущее, которое может разрушиться от союза с Митей. Поддерживал меня в этой истории только Савелий. Но против маминого напора и он не устоял. На семейном совете было решено – перевести меня учиться в другой город. Это было сделано довольно быстро. Я стала жить у наших родственников в Екатеринбурге и продолжала учиться. Письма Мите я отправляла регулярно, но ответов не получала – либо его письма перехватывали, либо он не писал. При расставании с родителями я пообещала выйти замуж за первого встречного. Даже если он будет простым сантехником. Это их не пугало. Лишь бы рядом со мной был нормальный и здоровый мужчина. Спустя три года я всё ещё была не замужем – первый встречный не попадался. Тоска по Мите не отпускала. В родной город я попасть не могла, потому что на всё лето меня увозили к морю, где я и прожигала жизнь, убивала время. Вместе с Данькой, он был приставлен ко мне в качестве часового. Потом он поступил в военное училище, и наши пути разошлись ровно на восемь лет. Правда, отпуск иногда мы проводили вместе. И нам бывало очень весело, что страшно раздражала всех его жён и девушек и моих кавалеров.

Спустя четыре года после расставания с Митей появился в моей жизни первый встречный, то есть мужчина, которому я отдалась. Отдалась просто так. Сдуру. А он захотел жениться. Я посмотрела на него оценивающе и трезво: парень – хоть куда. Высокий, красивый, умный – заканчивал к тому времени институт иностранных языков. Его звали Дмитрий. Дима. Митей я не назвала его ни разу. На почве всех моих переживаний у меня открылся дар – я начала рисовать иконы. Рисовала я их самозабвенно – каждый вечер. Днём-то училась. Дима сказал, что надо сходить в церковь – спросить – могу ли я этим заниматься. Старичок священник благословил меня на писание икон, освятил принесённые доски. Большую часть икон я подарила церкви, в то время религия только начала проникать в народ, до этого веривший в коммунизм. Но когда я вышла замуж за Диму, то иконы писать перестала. Сейчас в моей комнате висят три самых первых работы. Я смотрю на них и удивляюсь – неужели это моя рука вывела столь прекрасные лики? Если бы вдруг изменился мой образ жизни, я бы опять принялась за творчество.

Дима стал моим мужем, родители были довольны – и его и мои. Данька тянул курсантскую лямку. Димины родители купили нам квартиру в ожидании внуков. Наш сын не заставил себя долго ждать. Он родился через полгода после свадьбы. Мы назвали его Дмитрием. Митей. Жизнь была весёлой и грустной одновременно. Весёлой потому, что я имела собственного маленького Митю, который не давал скучать. А грустной потому, что рядом со мной существовал не тот мужчина. Вся эта весёлая грусть длилась довольно долго. За это время я закончила ещё и факультет журналистики. И профессиональная карьера стала основной целью моей жизни. Семья держалась на плечах мужа. Дима всё это переносил стойко. А на меня всегда смотрел с опаской, не знал, чего ждать в следующую минуту жизни. Когда у него появилась возможность уехать работать за границу, он позвал меня с собой. Я отказалась. Потому что военная журналистика манила и засасывала. Появилось профессиональное тщеславие, требующее удовлетворения. Дима уехал в Данию, прихватив с собой Митю, а я подалась на Кавказ – стала собкором одного из международных агентств. По сыну тосковала очень сильно года три. Хотя мы виделись каждое лето – я ездила в Данию в отпуск. И однажды я поняла, что это мне плохо, это я страдаю, а не сын мой Митя. Он выглядел вполне счастливым, изучал языки, занимался живописью. У него было хорошее здоровье. Отец не стеснял его свободы. Я – напротив, постоянно дёргала ребёнка, требовала отчёта о каждом шаге. Утомляла его своим присутствием. В один из моих приездов мы решили с Дмитрием развестись, потому что я честно призналась, что не любила его ни минуты. Он с трудом перенёс этот удар. Он-то любил меня. Любил нашего сына. А я оказалась предательницей. Всё дело было в том, что моё сердце могло вынести только одну любовь. Мы всё же решили встречаться, как прежде, заботиться о сыне, мечтой жизни которого было соединить своих непутёвых родителей.

Мите не хотелось возвращаться в Россию. Он как-то приехал на каникулы – повидаться с дедушкой и бабушкой. А в то время была перестройка в стране, у нас на столе были одни макароны и картошка на постном масле, да пироги с нехитрыми начинками. Мите это не понравилось. Он испугался: «Мама, поедем к папе. Там каждый день на завтрак йогурт! Сок – какой хочешь!». Я не стала объяснять мальчику, что это всё – временные трудности. Он бы тогда этого не понял. Не поймёт он и сейчас нашего образа жизни. Стал совсем иностранцем. Что же делать. У него такой путь и такая судьба, которую подарила ему беспутая мать, не захотевшая полюбить его отца – умного, сильного, теперь ещё и богатого.

Дорога всё не кончается.

– Я есть хочу, – объявляю я брату.

– Начинается, – стонет Даня, – Я, например, весь день могу не есть.

– Я тоже могу. Но разве это необходимо сегодня?

– Дина, доедем до города, завернём в ресторан, пообедаем, – обещает Алик.

– Ты думаешь, там есть ресторан?

– В любом зачуханном городишке есть ресторан. Иногда там даже прилично кормят.