Полная версия
От Пентюхино до Красновятска. Сборник рассказов
– Нашел кого жалеть, – громко ответил ему Марьянов, вздергивая волчат по одному на тонкой проволоке и развешивая на ветвях одинокого дуба. – Это же настоящие хищники. У них жалости нет. Только дай им вырасти – потом уже не справишься.
Когда все волчата были мертвыми и бесформенной кучкой лежали под дубом, охотники уселись передохнуть возле костра. У них было хорошее настроение. Только у Фаркопа за пазухой испуганно тряслась маленькая серая сучка. От неё исходило приятное живое тепло. И от этого тепла было тепло у Фаркопа на душе. Это он настоял на своем, это он спас маленькой волчице жизнь.
– Теперь надо матери дожидаться – хриплым голосом проговорил Марьянов, равнодушно глядя на волчат. – Она ночью обязательно придет за ними. Её ничто не удержит. Материнский инстинкт! Надо будет зарядить все ружья картечью да сделать небольшое укрытие из веток метрах в тридцати от логова. Тут, возле волчат, мы её и уложим.
Весь вечер после этого охотники строили укрытие. Володя рубил топором березовые ветки, а Фаркоп таскал их к тому месту, где был когда-то костер. Работа шла медленно, но торопиться охотникам сейчас было некуда. Свое главное дело они уже сделали.
Марьянов на отдыхе рассказывал им какие-то страшные истории из жизни волков. О том, как ловко они выслеживают добычу, как нападают на будущую жертву всей стаей, сшибают с ног и душат мертвой хваткой.
Ближе к полуночи из болотистой низины стал подниматься туман. Сначала он медленно заполнил окружающую логово пойму, потом стал наплывать с низины прозрачными беловатыми волнами, обдающими влажным холодком. Туман подбирался всё ближе и ближе, стирая очертания предметов, контуры деревьев, приглушая звуки.
Но вдруг в этой мрачной безветренной тишине, где-то совсем рядом, сбоку, завыла одинокая волчица. Её отчаянный и продолжительный вой внушал библейский страх. В этом вое было что-то пугающее и трагическое одновременно, что-то из той поры, когда на земле жили только звери и птицы. И сопричастность волков к этому древнему непонятному миру стала вдруг такой очевидной, такой реальной, что втянул голову в плечи даже седовласый охотовед Марьянов.
Потом на трагический вой волчицы откликнулся ещё один волк, потом ещё, ещё. Волки были, кажется, совсем рядом в белом густом тумане, окутавшем болото. Они пока что не нападали, но и не прятались. То один охотник, то другой видел их неясные тени между кустами ивы и кочкарником.
– Всю стаю привела, – с едва скрываемым волнением проговорил Марьянов.
– А сколько их… примерно? – спросил в полголоса Володя.
– Штук пять или шесть, наверное.
– А зачем они пришли?
– Стая! – многозначительно ответил охотовед. – Они все делают сообща. Сейчас, если внезапно нападут, нас никакое оружие не спасет. Особенно, если запаникуем.
И в это время вой прекратился. Воцарилась жуткая тишина. Та тишина, в которой яснее осознаются прошлые грехи. И Володя отчетливо понял, что он сегодня сильно прогневал то божество, которое покровительствует волкам. Что это за божество он толком не знал и не представлял его себе, но когда слышал этот, раздирающий душу волчий вой, когда по его спине пробегал холодок мгновенного страха, – он точно знал, что это божество есть, что оно где-то рядом. Что оно смотрит на них из тумана своими холодными и безжалостными глазами.
Между тем туман уже настолько сгустился, что за его пеленой даже деревья стали казаться расплывчатыми. Всё вокруг стало беловатым, седым, и только где-то справа в темном небе угадывалось ледяное пятно луны.
В какой-то момент Володе показалось, будто он видит на бугре возле мертвых волчат белый профиль волчицы с понуро опущенной головой. На всякий случай он вскинул ружье, прицелился, присмотрелся, но стрелять не стал, потому что волчицы уже не было видно. Только белые клочья тумана, всплывающие откуда-то из тёмной бездны. Он вспомнил точно такую же холодную белую ночь на границе, густой подлесок дальневосточной тайги, невысокие сопки, покрытые кедрачом, блестящую, круто петляющую ленту горной речки внизу, своих армейских товарищей…
Короче говоря, он не заметил, когда его сморил сон, а когда проснулся – то спросонья не понял, что собственно произошло? Почему Марьянов нервно расхаживает по сосновой гриве возле того места, где они вчера оставили волчат, и орет:
– Ну, охотнички! Ну, волчатники! Куда вы смотрели, мать вашу! Волчица всех волчат перетаскала, пока вы спали. И зачем только я с вами связался. Надо было Гришку Никулина взять или Петьку Малышкина. Знал ведь, что с вами каши не сваришь… Что я сейчас областному начальству предъявлю? Как отчитаюсь?
После этого долгое время охотники не встречались. Фаркоп ремонтировал машины на станции техобслуживания, Володя возил лес в Уржумском лесхозе, а про охотоведа Марьянова вообще ничего не было слышно.
И вот однажды судьба свела их снова. Володя Романов и Петя Фаркоп выпили по рюмке водки в одной неприметной закусочной на окраине Красновятска, разговорились, стали вспоминать старое, и в этом разговоре как бы между делом Фаркоп поведал Володе, что их общий знакомый, охотовед Марьянов, пропал два месяца назад где-то на Светлых озерах за рекой.
– А до этого у него, говорят, крыша поехала, – уточнил Фаркоп, – он всем стал рассказывать, будто за ним белая волчица ходит. Как только он вечером в леске каком-нибудь из машины выйдет – она тут как тут.
– Белая горячка, наверное, а не белая волчица, – заключил с иронией Володя, – он ведь всегда порядочно выпивал.
– Да в том-то и дело, что бросил. Как только его эта волчица стала преследовать – так сразу и бросил… Но самое главное вовсе не в этом.
– А в чем? – с некоторым недоумением переспросил Володя.
– В том, что белая волчица, видимо, на самом деле существует… Я тоже видел её однажды недалеко от того места, где мы раскопали логово. Сейчас там стараюсь не появляться. Мало ли чего. А Марьянова второй месяц найти не могут. За грибами ушел и исчез. Как сквозь землю провалился.
Дичь
Свое ружье мы сделали из кочерги. В народе говорят, что кочерга иногда тоже стреляет; так вот эта кочерга представляла из себя ружейный ствол, насаженный на палку для удобства. Мама мешала им угли в печи, и однажды мы на это обратили внимание. Бывает в юности такое время, когда очень хочется романтик, и для того, чтобы эта романтика была ближе, непременно нужно чем-нибудь вооружиться, чтобы не бояться темноты.
Ствол, который мама использовала вместо кочерги, мы алюминиевой проволокой прикрутили к прикладу, отдаленно напоминающему лопату, а ложе и цевье выменяли у братьев Кузиных на сломанный граммофон, изготовленный товариществом «Тихомиров и К°» в одна тысяча девятьсот втором году. Наше ружье получилось довольно несуразное, но страх оно действительно внушало. И скорее всего не только у нас.
У Володьки Бабина, нашего лучшего друга, был на руках дедушкин обрез шестнадцатого калибра. У братьев Поповых – двустволка – подарок представительного дяди из Ленинграда, которого мы называли Робинзоном. А у братьев Коршуновых – берданка. Про них и говорить нечего. Они могли убить кого угодно.
Ранней весной мы начинали охоту на уток. У бакенщика Афанасия Гавриловича брали большую весельную лодку и переправлялись на ней через реку, туда, где в цветущих зарослях ивняка уже гудят пчелы.
Приставали к невысокому берегу, продирались сквозь колючий шиповник на луга и шли к Мякоти. Так называется небольшое озеро, густо заросшее камышом и расположенное в дальнем конце Журавлиного острова. К озеру подкрадывались, чуть дыша, чтобы не спугнуть дичь, а потом осторожно расходились по своим местам.
Мы с братом обычно занимали место под раскидистым ракитовым кустом, лиственные пряди которого спускались почти до самой воды, а возле корня было небольшое сухое пространство. Брат устраивался там поудобнее, потому что в его руках было наше ружье – стреляющая кочерга, а я садился где-нибудь рядом.
Помню, однажды кто-то из ребят спугнул птиц в противоположном конце озера. Они стремительно поднялись в небо и стали кружить над камышовыми зарослями. Не знаю, сколько прошло времени. Я успел вспомнить о школе, о том, что в восьмом классе придется сдавать экзамены. О том, что я давно уже не ходил с парнями смотреть «телевизор». Так они называют казенную баню, где тихими субботними вечерами моются пышные сельповские поварихи…
Я ещё витал в своих мыслях, когда Миша вдруг встрепенулся, прикусил кончил языка и стал поднимать нашу стреляющую кочергу всё выше и выше. У меня от напряженного ожидания будущего выстрела задрожали сощуренные веки, спиной я почувствовал незнакомый холодок, а потом медленно повернул голову в ту сторону, куда сейчас смотрел Миша, и увидел там одинокого, беззащитного чирка, бесстрашно плывущего прямо на нас. Мне стало жаль эту крохотную утку…
И в это время грохнул выстрел. Я видел, как чирок от удара мелкой дроби ушел под воду. После, когда рассеялся дым, из воды торчал только худенький его хвостик.
– Утка!.. Мужики, я птицу добыл! – закричал на все озеро Миша, радостно постукивая себя по бедру.
Со всех сторон затрещали кусты, над озером взлетели всполошенные птицы, но никто уже не обращал на них внимания. Все бежали к нам. У нас была добыча. Миша вытащил из воды птицу и бросил ее к моим ногам. Я испуганно отошел в сторону. Утка была маленькой и мокрой, не вызывающей у меня ничего, кроме жалости и сочувствия.
– Надо же, из кочерги уток стреляют, – восхищенно заметил Володька Бабин.
– Прицелился хорошенько и трахнул, – пояснил раскрасневшийся Миша. – Наше ружье стреляет, как новое.
Все с восторгом посмотрели на наше ружье, которое наполовину состояло из алюминиевой проволоки, изоляционной ленты и плохо обработанной половой доски.
– Вот, смотрите, даже ствол нисколько не шатается.
Миша потрогал, пошатал, а потом понюхал ствол.
– Он еще порохом пахнет.
Володька сунул в ствол палец, потом вынул и недоуменно посмотрел на ржавчину, в которой палец был, как в наперстке.
– Вообще-то его уже чистить пора.
– Вычистим, – заверил брат.
Потом Миша с Володькой ещё долго о чем-то говорили, но их никто не слушал. Все пробовали на вес утку. Изучали её окрас, расправляли маленькие яркие крылья, похожие на веер.
– Увесистая, смотри-ка ты!
– И красивая.
– Если ее сварить – суп, наверное, хороший будет.
– Мы ее бабушке отнесем, – пояснил Миша, как бы оправдываясь. – У нас бабка старая, она жирное есть не может, а утятину любит.
Утку между тем уже передавали из рук в руки, гладили, теребили, целовали в пушистый лобик. И крови на ней не было видно, как будто она умерла не от выстрела – от страха.
Когда мы с Мишей, как настоящие добытчики, бросили нашу утку в таз перед удивленной бабушкой, она только руками развела.
– Вот те на! Пошто это вы птенца-то загубили?
– Это не птенец, это утка такая – чирок называется, – деловито пояснил бабашке мой старший брат.
– Да нет, детки, это птенчик. Жаль ведь птенчика-то, он бы еще вырос.
– Они такие бывают до старости, – заверил бабушку Миша.
– Ты мне, внучек, не говори дурнину-то, не надо. Мы сами всю жизнь уток держали – знаем. Птенец это… Вы уж не бейте больше таких-то. Нехорошо. От людей неудобно.
Мы, оскорбленные, сели на лавку и отвернулись от строгих бабушкиных глаз. Вот тебе и дичь!
Потом, расстроенные, вышли к реке, немного постояли на крутом берегу Вятки, и решили пройти вдоль берега дальше, туда, где была расположена нефтебаза. Миновали зеленый забор, перелезли через железные трубы, которые спускались до самой воды, прошли мимо огромных баков с горючим, и оказались на широкой луговине.
За нефтебазой мы направились к горе свежего мусора возле заросшего крупными лопухами лога. От нечего делать развели возле лога костер и стали разглядывать свежий мусор. Нашли в горе мусора два протеза с блестящими болтами и медными планками, алюминиевую вилку и ржавый утюг. Потом Миша принес откуда-то два пузырька с плотными крышками. Мы налили в них воды и бросили в костер. Сверху на пузырьки положили осколок шифера. Спрятались за кучу мусора и стали ждать.
Костер забабахал минуты через три. Было интересно и весело смотреть, как от громких взрывов разлетаются в разные стороны угли и головешки. Очень захотелось взорвать что-нибудь ещё, чтобы уж трахнуло так трахнуло. Порылись еще раз в куче мусора, но ничего подходящего не нашли.
По дороге к дому зашли на перевалочную базу «Вторчермета». Встретили там Володьку Бабина. Он разбивал топором небольшие подшипники, а шарики от них примерял к стволу своего обреза.
– Пули надо, – пояснил он, когда мы подошли ближе, – из этих шариков самые хорошие пули получаются. С десяти метров половая доска навылет… Братья Коршуновы на воскресенье в тайгу зовут с ночевкой. В лесу все пригодится… Может быть, на медведя пойдем.
– Мы бы тоже сходили, – предложил Миша.
– Вам нельзя. У вас вместо ружья – кочерга. Да и отец у вас строгий. Узнает – башку оторвет.
Потом мы с Мишей открутили от какой-то железяки несколько гаек на донки. Немного покопались в новой куче хлама. Нашли помятые рога от бензопилы, раму от велосипеда и желтый изогнутый крест величиной с приличную книгу. Попробовали на зуб – не золото ли? Не кусается – значит, бронза. Бросили крест обратно в кучу.
– Наверное, этот крест из церкви, – пояснил Миша. – У нас в Пентюхино тоже церковь красивая была, бабка рассказывала. На ней несколько крестов было. Один позолоченный.
– А у меня дед говорил, что Маша – завклубша церковными иконами печь топила – так ее парализовало. А Василий Спиридонович под старость лет с ума сошел. Он кресты спиливал, – дополнил Володька.
– Значит, Бог есть, – для чего-то сказал мой брат.
– Учитель химии, Николай Алексеевич говорит, что Бога нет.
– Он не знает, он молодой еще. Старики об этом больше знают.
Мы ещё поговорили немного с Володей, а потом решили зайти в будку сторожа базы «Вторчермета». Сторож любит разные истории рассказывать про жизнь. Будка была открыта, но самого Максима Ивановича в ней почему-то не оказалось, видимо, ушел куда-то по своим делам. Мы сели на лавку возле печи. Радостно переглянулись. В будке тепло, уютно, из репродуктора льется какая-то музыка.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.