В поисках Авалона

– Валлиец, ты…! – поднявшись, и пытаясь устоять на ногах, он, вопреки крикам друзей, снова набросился на меня.

И, всё же, не зря я пятнадцать лет посвятил войне. Более того, с первых же мгновений нашего боя я понял, что драться Эмеш не умеет, и его вызывающее поведение было не более чем бравадой и блефом. Единственное, в чём он мог меня превзойти были его рост и вес, однако ни умения, ни ловкости в его движениях не было. Достаточно было простой подсечки, чтобы он оказался на полу.

– Я тебя убью! – завопил он, поднимаясь.

– Попробуй! – отозвался я, готовясь отразить очередной удар.

В этот раз он оказался умнее. Едва оторвавшись от пола, он бросился на меня снизу. Я почувствовал, как его пальцы вцепились в мою рубаху, и, пытаясь избежать готовящегося мне удара головой в лицо, резко дёрнулся назад. Лоб шотландца едва ни врезался мне в подбородок, и в следующий миг мы оба оказались на полу, по очереди награждая друг друга жёсткими ударами. Я не помню боли, не помню, как мы умудрились сломать два массивных дубовых стола, не помню и того, как мы оказались на улице, под проливным дождём, вышибив дверь. Помню лишь то, что, в какой-то миг трое, или четверо людей, схватив меня за руки, оттянули меня от шотландца, которого я уже почти утопил в луже.

– Алил! Алил, ради Бога, стой! – Дахи преградил мне дорогу, пока я пытался вырваться из рук удерживавших меня рыбаков.

Я остановился, переводя дыхание, и только сейчас чувствуя, как разум возвращается ко мне. Ултан и Патрик помогали Эмешу подняться. Я стоял, задыхаясь от злобы, однако, уже начиная осознавать себя и всё, что происходит вокруг.

– Алан, – дядюшка Энтус, как оказалось, один из державших меня, похлопал меня по плечу. – Ну, парень, угомонись. Пусти его, – обратился он к кому-то, всё ещё державшему мою руку. Наконец, я почувствовал свободу.

Краем глаза я заметил, что толпа селян, собравшаяся непонятно откуда, чтобы посмотреть на нашу драку, ещё не думает расходиться. Женщины вздыхали, хватаясь за голову и всплёскивая руками. Мужская часть населения с усмешками негромко обсуждали происшедшее. Я стоял, чувствуя внезапно нахлынувшую на меня усталость. Скула под левым глазом и правая бровь пульсировали болью.

– Ну ты ж красавчик, – покачал головой Дахи. – Пошли, пошли, лицо тебе обработаем.

– Зачем? – хмыкнул дядюшка Энтус. – Ему его уже обработали. Во, как красиво.

Я только усмехнулся его словам, чувствуя солоноватый привкус крови на губах.

Мы быстро удалились с поля боя, на котором в лужах грязи ещё можно было видеть небольшие кровавые пятна, и направились в дом дядюшки Энтуса.

– А ты молодец, – заметил дядюшка Энтус, прохаживаясь по комнате, пока Дахи обрабатывал мои ссадины. – Я не думал, что ты ему так надаёшь.

– Так, Алил-то у нас военный, – ответил Дахи.

– Ну, военный – не военный, Эмеш его на голову выше. Это храбрым надо быть.

– На войне и не такое было, – отозвался я. – Да, и Эмешу драться б научиться.

– А он разве не умеет? – удивился Дахи.

– Так, ты видел, как он его отделал, – хмыкнул дядюшка Энтус. – Он же его чуть не убил. Но, парень, ты, всё равно, молодец, – подмигнул он мне.

Я только усмехнулся в ответ. Знал ли хоть кто-то из них, что такое битва в открытом море, когда два корабля сходятся борт о борт, когда исход схватки порой решает даже не умение и не храбрость сражающихся, а всего лишь порыв ветра, который может либо помочь, либо погубить. Что была сегодняшняя драка по сравнению с тем, когда, балансируя на вантах, удерживаясь одной рукой, другой пытаешься поразить своего противника. А под тобой не менее тридцати футов, а там, внизу палуба, на которой тоже кипит битва. Или, когда, перебегая по мосткам, перекинутым на палубу противника, ты в любое мгновение ожидаешь выстрела, или штыка, готового принять тебя и передать прямиком в руки смерти? При всём моём уважении и благодарности к Дахи и дядюшке Энтусу, я не мог сказать, что им было знакомо это чувство, ибо ни один из них, ни разу не был на войне. И потому в их глазах я сейчас выглядел героем.

– Алил, – обратился ко мне Дахи. – А, что ж ты полез-то с ним драться, всё-таки?

– Он мою родину оскорбил, – отозвался я. – Я, что, выслушивать это буду?

– Правильно, – кивнул дядюшка Энтус. – Таких надо на место ставить. И за Родину стоять, пусть даже вот так.

Мы ещё долго втроём вели беседу о необходимости защищать свою Родину как от вражеского вторжения, так и от оскорблений, пока Дахи не отправился домой, со словами, что «его будет злиться».

– А, его вечно злая ходит, – фыркнул дядюшка Энтус, закрывая за другом дверь. – Мы как-то оба в неё влюблены были, по молодости ещё, да по дурости. Ну, Дахи ей всё цветы таскал, а я их обоих на лодке катал. Так и свадьбу они на лодке играли, а я в гребцах был. А теперь смотрю, так, мне ещё повезло. Сейчас с этой гарпией, вон, не выжил бы. А, так, встретил потом девушку, неплохо жили.

– А что случилось? – спросил я.

– Умерла при родах, – ответил он. – И сына с собой забрала. С тех пор, вон, с племянниками вожусь.

– Сожалею, – отозвался я.

– Да, на всё Божья воля, – он отвернулся, подавив тяжёлый вздох. – Может, ей там лучше, чем со мной, – он мгновение помолчал. – Ну, а ты?

– А, что я? Я только воевал, – быстро ответил я.

– Ну, ничего, – он по-отечески приобнял меня за плечи. – Вот, обживёшься здесь, девушку себе какую найдёшь, женишься, я тебе дом этот оставлю.

Я через силу улыбнулся.

– Спасибо, – произнёс я, с ужасом подумав: «Не дай то Бог!» Нет, эти двое были прекрасными людьми. И, похоже, я даже заменил дядюшке Энтусу сына. Но оставаться на этой земле, какой бы она ни была прекрасной, я не желал. Твёрдая почва под ногами не внушала доверия. Я привык к плеску волн, к солёным ветрам, к бурям и морским сражениям. И, теперь, пока кровь ещё не замедлила свой бег в моих венах, мне хотелось вырваться из плена этого изумрудного острова и умчаться вдаль, отдавшись милости ветра, наполняющего паруса. Если бы я мог!

Спустя пару дней после этого происшествия я как-то вышел поутру на берег. Накануне мы с дядюшкой Энтусом довольно поздно вернулись с рыбалки. И даже не из-за внезапно начавшегося ливня и сильного шквалистого ветра, который продолжался всю ночь, а теперь сменился на отжимной свежий, что, в принципе тоже не благоприятствовало ловле рыбы. Причиной тому послужило досадное происшествие, заставившее нас потерять больше половины улова, ибо, пытаясь достать сеть из воды, мы зацепились за камни. Теперь нужно было хотя бы сошворить5 её, так как через пару дней должны были подойти торговые суда, и на более тщательный ремонт снастей не было времени. Впрочем, успев оценить сегодняшнюю ветреную погоду, я решил, что успею не только съячеить6 порванную сеть, но и даже связать новую. Если бы мы и вышли сегодня в море, мы бы вряд ли много чего поймали, ибо глубоководным ловом у нас не было возможности заняться.

Решив не будить дядюшку Энтуса, я в одиночку направился к пристани, где, в числе прочих, находилась и наша лодка. Прежде чем шворить, или съячеивать сеть, её надо просушить. Вчера нам было не до этого.

Я вышел на пристань, как вдруг, чуть поодаль, увидел идущую под парусом лодку. Благодаря отжимному ветру и полному парусу, удалялась она от берега быстро. Впрочем, я бы не обратил на это в дальнейшем внимания, если бы с лодки до меня вдруг не донеслись крики о помощи. Я резко поднялся, забыв о сетях, и взглянул в сторону лодки. Она уже была сравнительно далеко. В тот миг мне показалось, что судьба решила надо мной окончательно насмеяться, ибо в лодке, взывая о помощи, и хватаясь за такелаж, находился Эмеш. Я редко запоминал лица людей, но шотландца сложно было спутать с кем-то иным. Я помедлил лишь мгновение, после чего, сняв швартовы, прыгнул в нашу лодку. Отойдя от пристани на вёслах, я быстро поставил парус, позволив лодке мчаться полным ходом за лодкой Эмеша. Похоже, он тоже узнал меня по мере моего приближения, так как перестал звать на помощь, и теперь просто наблюдал за моими действиями. Я сидел, правя лодкой, изо всей силы надеясь, что он поймёт, что парус надо убрать, или, хотя-бы, взяться за руль, если не знаешь, что такое вёсла. Его счастьем было то, что моя лодка, хоть и ветробойная, была куда легче, и, соответственно, куда более быстроходная, чем его.

– Долой парус! – крикнул я, замечая, что расстояние между нашими лодками начинает сокращаться.

– Чего? – отозвался он.

– Парус долой! – прокричал я во всю силу своих лёгких.

Эмеш отвернулся, занявшись парусом. Я наблюдал за его неловкими движениями, мысленно проклиная всех шотландцев в его лице. Мало того, что он драться не умеет, так он ещё и ничего в морском деле не смыслит. По всей видимости, он и на рыбалке-то толком ни разу не бывал. Тогда возникал вопрос: зачем он занялся этим сейчас? Или опять элю хватил?

Наконец, Эмеш справился с парусом, что существенно замедлило ход его лодки. Я приспустил свой парус, дабы избежать столкновения, готовясь взяться за вёсла.

– Конец готовь! – крикнул я. Эмеш снова не понял.

– Верёвку, которой ты швартуешься! – проорал я. Эмеш взял в руки канат. Наконец, я дошёл до него.

– Ну, поздравляю, – фыркнул я, когда он передал мне со своей лодки конец, и я взял его на буксир. – Перебирайся.

Он беспрекословно повиновался, перебравшись ко мне в лодку. Я почувствовал на себе его изучающий взгляд.

– Спасибо, – наконец, произнёс он.

– Не за что, – ответил я, убирая парус.

– Алан, – снова произнёс он. – Тебя ж Аланом зовут? – уточнил он.

– Так точно, – кивнул я, усаживаясь у левого борта и замечая, как далеко мы отошли от берега. Теперь придётся грести навстречу противному ветру, да ещё и тянуть за собой громоздкую лодку. Я глянул в сторону открытого моря. Мы почти вышли из бухты. Ещё несколько ярдов, и о возвращении, по крайней мере, сегодня, можно было бы забыть.

– Ал, а чего ты решил меня спасти? – вдруг спросил он.

– А что, не надо было? – фыркнул я. – Давай, весло бери.

Он сел у правого борта, берясь за весло.

– Нет, ну, после того, – хмыкнул он. – Я думал, ты меня убьёшь.

– Хотел, – признался я.

Он усмехнулся.

– Тебя как угораздило? – спросил я, предвосхищая дальнейшие вопросы.

Эмеш скривил губы.

– Да, с друзьями поспорить решили, кто с утра рыбы больше принесёт. Ну, я думал, Ултан тоже отправится, а они так пошутить решили. Меня когда начало уносить, я – глядь, а вёсел нет. Благо, хоть, ты появился.

Я не стал утруждать себя мыслями о разумности подобного поступка.

– Ты рыбачить-то умеешь? – спросил я.

Эмеш помотал головой.

– Мы с отцом земледелием занимаемся, – ответил он. – Нет, ну, грести я умею.

– Заметил, – отозвался я, наблюдая за его мощной, но не очень правильной греблей.

Мы некоторое время молча буксировали его лодку, пока он, наконец, снова не заговорил.

– Ал, а ты, вообще, откуда?

Я непонимающе взглянул на него.

– Из Уэльса, – отозвался я.

– Нет, ну а, правда, что о тебе говорят? Ты военный?

– Не веришь? – спросил я.

– Поверил, когда ты меня на лопатки уложил, – ответил он, потерев синяк на подбородке. – Если бы сразу поверил, я бы и подходить не стал.

Я усмехнулся. Оказывается, Эмеш был не так уж плох. Я всегда уважал людей, способных признавать свои ошибки, а Эмеш это, по всей видимости, умел делать.

– Ты тоже извини, погорячился, – ответил я.

– Да, ладно, всё правильно, – ответил он.

Мы ещё некоторое время помолчали, продолжая идти против ветра, что делало продвижение к берегу довольно затруднительным. Я глянул в сторону береговой линии. Да, часа три беспрестанной работы вёслами нам было обеспечено.

– Слушай, – предложил я. – Может, тогда, в знак примирения, через пару дней на рыбалку отправимся. Все вместе. Ветер, наверно, сменится.

– Давай, – согласился Эмеш. – Научишь сети забрасывать.

Все оставшиеся три часа мы провели почти не разговаривая, дабы попусту не растрачивать силы.

Наконец, мы причалили. За это время на берегу уже успела собраться толпа народу, с любопытством наблюдавшего за нами. Почему-то, как это и бывает обычно, никому и в голову не пришло помочь нам, пока мы входили в гавань. Дальше последовали весёлые насмешливые возгласы, кто-то побежал принимать швартовые, кто-то не преминул отпустить какую-то несуразную шутку, касавшуюся ни то этого происшествия, ни то моего поступка.

Не знаю, насколько верно я выбирал способы завести знакомства на чужой земле, но после этого происшествия наше общение с Эмешом и Патриком стало более дружеским.

Глава третья. Случай в пивной

Время шло, дни сменялись днями, дождливое лето плавно перетекло в туманную осень, которая, в свою очередь, обернулась зимой с её пронизывающими ветрами и штормами, за которой, наконец, пришла весна. Шёл 1784 год. Таким образом, я пробыл в Ирландии полтора года.

Не могу сказать, чтобы в моей жизни к этому времени что-то сильно изменилось. Разве только, выходя в море, уже не приходилось надевать более тёплую одежду, и уже не так страшны были холодные волны, бьющиеся о борта нашей лодки. Однако дождливых дней от этого не стало меньше.

В этот день мы намеревались с Эмешем и Патриком отправиться на рыбалку, но погода решила иначе. Зарядивший с утра ливень только усилился к полудню, а прижимной ветер из сильного превратился в крепкий, так что ни о выходе из бухты, ни о заходе в неё не могло быть и речи. Патрик и Эмеш восприняли этот день как день отдыха. Не сказать, чтобы я тоже горел желанием работать. Я некоторое время позанимался сетями в сарае дядюшки Энтуса, который в это время находился в гостях у Дахи, после чего, решив дать себе отдых, я направился в нашу главную пивную, скорее, надеясь встретить там Патрика с Эмешем, чем выпить.

Я вышел из сарая и пошёл по узкой каменистой тропинке, ведущей вдоль берега. Через несколько десятков ярдов был поворот направо. А там тропа уже поведёт вниз, вдоль поселения. Затем ещё завернуть за холм, и я выйду прямо к пристани. А там уже пара шагов до пивной. Небо! На этой тропе мне уже был знаком каждый камень! Как я устал от этого места! На какое-то мгновение я снова почувствовал отчаяние, которое я всегда пытался отогнать, но которое, как голодный зверь, бродило на границе моего сознания, каждый раз ожидая бреши, чтобы пробраться и вцепиться в меня своими острыми клыками. И я уже устал и от борьбы с этим зверем. Как же хотелось перемен! Как хотелось убраться отсюда как можно дальше!

Я бросил взгляд на бушующее море. Может, эта тёмная бездна, уходящая в невидимый горизонт, и могла казаться ужасающей, но меня она манила к себе. Сейчас, как никогда, мне хотелось оказаться в самом сердце океана. Стихия безжалостна к тем, кто боится её или превозносится над ней. К тем, кто перед ней смиряется, она милосердна. А я умел смиряться перед стихией. Может, она даже любила меня, ведь она столько раз позволяла мне выжить. Я не знал. Я чувствовал лишь одно: она звала меня к себе, а я, при всём желании, не имел возможности на этот зов откликнуться.

Я спустился вниз, прошёл вдоль поселения, завернул за холм и замер. В нашей гавани, убрав паруса и бросив якоря, стоял трёхмачтовый фрегат. Я остановился посреди тропы, пытаясь понять, что я вижу – корабль, или видение своего воспалённого мозга. Я протёр глаза. Нет, фрегат был здесь. Он не стал причаливать к берегу, по всей видимости, из-за волнения. Зато я увидел, что на пристани была пришвартована шлюпка. Явно, она была с фрегата. Но, что это был за корабль? Кому он принадлежал? На военный он на был похож. По крайней мере, оружия на нём не было видно. Торговцы? Тоже навряд ли. По одному они сюда, обычно, не заходили. Может, это просто был какой-то путешественник, застигнутый бурей и оказавшийся невдалеке от нашей бухты? Всё было возможно. И, более того, я догадывался, где могла быть сейчас команда этого фрегата.

Сложно сказать, что именно я чувствовал, когда вошёл в двери пивной. Был ли это проблеск надежды, способный зажечь пламя новой веры и погрузить в ещё больший мрак отчаяния в случае потери этой надежды? Наверно. Притом, где-то в самой глубине сознания ещё билась мысль о том, что именно к этой бездне я и приближаюсь, и будить в себе эту надежду не стоит. Может, стоило развернуться и уйти, не бередя старые шрамы? Но какое-то странное чувство всё же толкало меня вперёд. Я хотел увидеть эту команду. Я хотел узнать, откуда они и куда направляются. Я хотел знать, смогу ли я присоединиться к ним.

Однако когда я вошёл, ожидая, что увижу пивную, заполненную моряками с фрегата, я немало разочаровался. Народу здесь было достаточно, но это были местные рыбаки, также как и я, видимо, не знавшие чем заняться в такую бурю и теперь сидевшие полукругом на каменных скамьях и певшие песни. И только два человека за одним из столов сидели обособленно. По всей видимости, это и были люди с корабля. Но, почему так мало? Может, команда осталась на корабле? Но это было несколько странно.

Я сел за крайний стол, стоявший у двери. Дочь хозяина пивной тотчас поставила передо мной бокал тёмного густого эля и тарелку с большим ломтём серого хлеба и куском овечьего сыра. Здесь знали вкусы и содержимое кошельков посетителей.

Я расплатился, после чего, устроившись поудобнее за столом, начал наблюдать за незнакомцами. Первое желание подойти и заговорить уступило место настороженности. Нужно было присмотреться, что это за люди. Тем более что они, действительно, не были похожи ни на военных, ни на торговцев, ни, слава Богу, на пиратов. Скорее всего, это, действительно, были два путешественника, решившие переждать здесь бурю.

Один из них, по всей видимости, являлся владельцем фрегата. Такой вывод можно было сделать хотя бы по тому, как он был одет. Рубашка, шарф, заколотый небольшой золотой брошью с драгоценными камнями и сюртук на нём были почти новые. Да и манера его поведения принадлежала человеку, имевшему большое богатство, но, по всей видимости, не гордящегося этим. Ещё я мог сказать, что он вряд ли часто брал в руки оружие. Впрочем, может, как и вся знать, он был обучен владению шпагой или другим клинковым оружием, но вряд ли был в этом умении лучшим.

Но, самое главное, как ни странно, этот человек не вызывал у меня отвращения или презрения. Напротив, мне казалось, с ним можно было бы легко сдружиться. Даже не смотря на то, что он был англичанином. В его осанке было достоинство, но не гордость, в жестах – сдержанность, но не леность или брезгливость, столь свойственные людям его положения, оказывавшимся в подобной среде. Его тёмные волосы были зачёсаны назад, лицо гладко выбрито. На указательном пальце правой руки поблёскивало золотом кольцо, скорее всего, являвшееся знаком его рода. Да, он был состоятельным человеком, которого это состояние не портило. Он сидел, что-то говоря своему собеседнику и неспешно попивая чай.

Второй был боцман. У этих людей, обычно, нет ни национальности, ни социального положения. Неважно, где вы находитесь – на военном корабле, на купеческом судне, на пиратской посудине, отобранной у очередного торговца или склёпанной из остатков разных судов, боцман всегда будет говорить, пахнуть, выглядеть одинаково. Его не спутать ни с кем из других членов экипажа. Люди, наверно, не становятся, они рождаются боцманами. А, может, просто материализуются из воздуха, ибо они всегда одного возраста, одного телосложения и на одно лицо. Они даже говорят одинаково. Но, как бы их ни ненавидели или боялись, кто иной, как не боцман, знает каждый дюйм корабля и, главное, что с этим дюймом делать? И кому, как не боцману, известно, как удержать порядок на судне? Этот человек вряд ли был исключением.

Он тоже был англичанином, но, явно, не принадлежал аристократии, как его друг. И, в отличие от своего друга, был куда более грубо сложён. Одет он был в старый поношенный сюртук без рукавов, притом, вряд ли эта вещь была так скроена изначально. Непонятного цвета рубаха с засученными по локоть рукавами, которая, скорее всего, должна была быть зелёной, была расстёгнута, а на шее, больше походившей на ствол дуба, болтался засаленный тонкий тёмно-бордовый шарф. Он сидел напротив своего собеседника, что-то доказывая или споря, при том так жестикулируя огромными волосатыми руками, сплошь покрытыми шрамами, что пару раз едва не опрокинул стоявший перед ним бокал с пивом и тарелку с жаренными свиными рёбрышками.

Я откинулся на спинку скамьи, потягивая эль и пытаясь прислушаться к их разговору. Спор они вели оживлённый, но, к сожалению, не громкий, так что всё, что я мог расслышать сквозь пение и хохот сидевших в противоположной стороне посетителей, было несколько слов, среди которых наиболее часто звучащим было «остров». Я поначалу решил, что речь идёт о каком-то пиратском острове с сокровищами, местоположение которого было им неизвестно, однако, судя по вдохновлённому выражению лица того, кого я счёл собственником корабля, я усомнился в своём предположении. Нет, он не был похож на пирата. Они искали что-то другое. Но, что? Подойти и спросить? Я прекрасно понимал, что они не ответят мне. Найти предлог? Можно было попытаться, но его ещё нужно было придумать. Впрочем, видимо, моей судьбе было угодно улыбнуться мне в этот раз.

Внезапно в поле моего зрения появилось несколько мальчишек. Наверно, в любой харчевне найдётся стайка полубеспризорников, ищущих, что бы стащить, будь это недоеденный кусок хлеба или кошелёк, набитый золотом и случайно оставленный на скамье. В основном, это была детвора местной бедноты, подобно стайке хищных птенцов рыскавшая в поисках поживы. Одного из них звали Сэмми. Его я узнавал по обильному числу веснушек на переносице и щеках. Это был один из пятнадцати детей местного землепашца. Как-то я позволил ему заработать пару монет за помощь по выгрузке улова из лодки. Этот пройдоха едва не утащил вёсла, после чего, сделав жалобные глаза, выклянчил ещё несколько пенни. И всё же вряд ли я мог сказать, что мне было жаль его. Этому мальчишке доставало наглости воровать, делая честные глаза и оправдываться, что это был не он. Увы, без доказательства его никто не мог вразумить. А отцовской розги, видимо, на всех его братьев не хватало.

Теперь он сновал с ещё несколькими мальчишками здесь, что-то высматривая и не забывая при том делать невинный вид. Вскоре его внимание, впрочем, как и моё, привлёк бархатный кошелёк владельца фрегата, лежавший на скамье, рядом с его обладателем и, видимо, забытый им. Итак, я сидел в стороне, более чем уверенный, что этот кошелёк вскоре окажется в цепких пальцах Сэмми. Тогда наступит время действовать.

Сэмми не заставил себя долго ждать. Он пару раз пробежал мимо стола, делая вид, что играет со своим другом в салки. И, наконец, пронёсся рядом со скамьёй, на которой сидел незнакомец. Нет, этот человек, явно, не был пиратом и, скорее всего, не трясся над своим богатством. Он даже не заметил исчезновения кошелька.

Сэмми схватил кошелёк и побежал к двери. Настала пора вмешаться. Когда он оказался рядом со мной, я тотчас схватил его за шиворот.

– Мистер Шайн? – он поднял на меня полный невинности и кротости взгляд небесно-голубых глаз. – Что я сделал?

– Садись, – вместо ответа приказал я. Он не стал вырываться.

– Кто эти люди? – спросил я.

– Не знаю, – ответил он.

– Ты здесь давно ошиваешься, – я не отпускал его ворота. – Видел, откуда они пришли?

– С корабля, который в бухту зашёл. Они из-за волнения решили на якорь здесь встать.

– Ясно.

– Я могу идти? – спросил он.

Я вытащил у него из-за пазухи кошелёк.

– Теперь можешь, – ответил я, отпуская его. – И желательно домой, пока я тебе голову не открутил за воровство.

– Да, мистер Шайн, – пробормотал он, вздохнув так, словно я его ограбил. Впрочем, возражать он мне не посмел. Махнув рукой своим друзьям, он вышел за дверь.

Я осторожно открыл кошелёк и снова замер. Он был полон серебряных шиллингов и золотых соверенов и гиней. Я не посмел бы пересчитывать, но, полагаю, содержимого этого кошелька хватило бы мне, чтобы купить всё поселение вместе с его жителями. Я какое-то мгновение помедлил, поддавшись мысли о том, что теперь смогу хорошо заплатить торговцам, чтобы они взяли меня с собой на корабль, однако совесть тотчас взяла своё. Да и, кто знает, может, мне и не придётся ждать торговый корабль. Что, если они возьмут меня с собой? Я сунул кошелёк за пояс, взял эль и тарелку с хлебом и сыром и направился к незнакомцам.

– Добрый вечер, – поздоровался я, ставя эль и хлеб на стол и тотчас оказываясь под изучающем взглядом богатого человека и недоброжелательным взглядом боцмана. – Разрешите присоединиться?

– Да, конечно, – последовал ответ богатого незнакомца.

– А что, мест больше не нашлось? – фыркнул боцман. – Иди, присоединяйся к ним, – он кивнул в сторону громко хохотавших и поющих рыбаков. Впрочем, меня его тон не смутил. Я уже был привычен.