Наследники

– Ты убьешь душу Йершалаима, – бездна чувств: отчаяние, скорбь, облегчение – пролилась слезами на смуглом лице Иосифа.

– Я убью войну. А вы вспомните, что Шехина – это не Храм. Вы вспомните, что Бог, которому поклоняется ваш народ, всегда пребывал с вами. В Египте, в Вавилоне. Будет разрушено лишь то, что обрекает ваш народ на гибель. И, да. Сбудется пророчество Иешуа из Назарета о том, что камня на камне не останется от этого храма. Что ты хочешь спасти? Ваше священное писание – Тору?

– Людей.

– Так выведи их!

Больше понукать спутника Виргилии не пришлось. Она стояла в тени стены и наблюдала, как несколько десятков человек покидают пределы Храма. Левиты? Да, местные называют их левитами. Небо! Как все сложно! Последним уходил Флавий. Нес в руках бережно завернутый в ткань тяжелый светильник. Женщина почесала зудящий нос. Наверное, надо что-то оставить. Так сказать, напоминанием. О! Иудеев вывезут римляне. Куда? На запад от этих мест. Вот пусть остается западная стена из тех, что опоясывают гору. Всадница поднялась по ступеням Храма. Прикрыла глаза, глубоко вдохнула. Неистовое пламя метнулось по перекрытиям из драгоценных пород деревьев. Занялись ткани, покровы. Загорелся даже камень – лопался, крошился, рушился. Огненные языки взметнулись над храмовой крышей. Йершалаим содрогнулся от воплей и стенаний. Целый народ оплакивал свое прошлое.

Потом сказали, что Храм разрушили римляне. Император Тит всегда отрицал это. Говорил, что пожар занялся от случайной горящей стрелы. Кто-то верил. Иосиф Флавий знал правду. Но никогда, никому так и не сказал ее.

– Дорогуша, а тебе не кажется, что ты как-то… Погорячилась? – Эритея благодушно расположилась в кресле, как всегда закуталась в покрывало. На этот раз они встретились в Лютеции – небольшом римском городе в Галлии, построенном на острове реки Секваны. Эритее здесь не нравилось: слишком холодно и влажно. Даже теплый пол и жаровни не спасали. Но горячее вино, покрывало и надежда уехать в теплую Провинцию сделали свое дело: волшебница оттаяла и как-то подобрела.

– О! Об этом пожаре уже ходят легенды! – Корд хохотнул. – Остатки стены уже омыты потоками слез. Не удивлюсь, если ее когда-нибудь назовут Стеной Плача.

– Пусть ее омывают слезами, а не кровью. Кстати, представляешь: пройдет веков, скажем, двадцать. В затерянном к тому времени Кумране какой-нибудь упрямец разыщет-таки рукописи. Интересно, сильно ли они изменят мир? А ты, милочка? Нашла могилу своего приемного отца? – Виргилия вздохнула, перевела разговор. Да, она своими руками убила войну. Ту войну, которая целый год мешала ей дышать, толкала за грань бытия. О чем тут жалеть? Приятели изволят подшучивать? Да пусть.

– Его похоронили на берегу озера недалеко от военного лагеря Лютерна. Уже рассказывают легенды, что его казнили в Риме, но в Тибре утопить тело не смогли, поэтому увезли прочь. Как всегда, все оказалось гораздо не так. После Иудеи он отправился служить в Галлию. Там погиб. Легенды нужны тем, кто оправдывает ими свою веру. Не жалко.

– А что там у вас произошло за восстание в Британии? – Корд не перестал быть римлянином даже после Кумрана. И слухи о беспорядках в римской провинции не могли его не заинтересовать. Хотя, когда в этой Британии было спокойно? – Вы что? Принимали в нем участие?

– Вот не поверишь, дружище, не особо-то и хотелось. Да только стоим мы в круге священном, я дочке дольмены показываю, – Тилю надоело молчаливо перебирать струны арфы в углу. – А тут вбегает в круг растрепанная б… Баба. И рыдает во весь голос. Даже меня проняло.

– Еще бы! Она к древним богам взывала, мол, помогите отомстить за поругание дочек безвинных, – Эритея кивнула и замолчала.

– Ну, тут мы из тени-то и вышли.

– Я представляю: ночь, луна, в круге священных дольменов появляются двое, – Виргилия прикрыла глаза, приготовилась слушать.

– Вот! Именно так все и было. Только без луны. Тучи и дождь. Мелкий такой, противный. Я, например, не понимаю: зачем римлянам сдалась эта Британия? Погода – ужасная. Все время сыро. Не дождь, значит туман. Люди дикие. Полная дичь! Из-за свинца? Олова? Да даже серебро не стоит таких усилий! Нет! Римляне уходить оттуда не собираются. Когда мы добрались, в этой Британии уже десять лет как длилось восстание. И все началось с друидов. Да. С друидов. Их выселили с острова. Англси, кажется. Хотя кроме самих друидов на этот островок всем плевать! От обиды бородатые умники начали подстрекать племена к войне с Римом. А там очень сильна вера в Древних богов. Понимаете? Она там кожей чувствуется. Пришли бы боги.

– Так мы и пришли, – фыркнула Эритея.

– Ладно мы, дочка. А если бы в круг кроме нас вступили, допустим, Падшие? Вот мы и решили: пойдем.

– Нет, Тиль. Это было твое решение, – Эритея не собиралась уступать.

– Пусть. Но ты его поддержала.

– У меня, что, выбор был?

– Был. Могла бы остаться. Но ты пошла. Мы пошли. Буодика-то чего так взъярилась? Муж ее вынужден был заключить союзный договор с римлянами. А по такому договору наследует либо мужчина, либо царство переходит к Риму. А у нее всех детей – две дочки. И обе не замужем. Некому оказалось царство передавать. Римляне его и отобрали. Казну вывезли. Королева попыталась поскандалить – ее выпороли. Насчет насилия над девчушками… Ну, не знаю. Может и было чего такое. Так без призыва богов за ней даже собственное племя не пошло. Потому что понимали: шансов против Рима нет. Все понимали. Кроме королевы. Эх! Сильная тетка. Эта своей верой мертвых смогла бы поднять. Не только накликать кого попало. Поэтому, наверное, я и решился. Ладно, думаю. Отомстит конкретным обидчикам, успокоится. Может даже дочь по договору за какого-нибудь приличного римлянина выдадут, чтобы тот потом от имени Рима и правил этими иценами. Королеве, конечно, почет на всю жизнь. Как-то так.

– А оказалось? – Корд хмыкнул.

– Оказалось все по-другому. Нет. Сначала все именно так и было. Двести бойцов Буодикки перебили римский гарнизон в Камулодуне. Вернули казну. Из римлян никто не ушел живым. И тут рядом с королевой появились друиды. Они уговорили ее идти на Лондиний. Главный римский город. Монетный двор, опять же. Тоже, вроде, все понятно. В Лондинии Буодикка начала приносить человеческие жертвы. И я клянусь, я видел Падших! Правда, и они нас видели. Близко не подходили. Напрямую так и не вмешались. Люди королевы вешали, резали, сажали на кол, топили в реках. И не только римлян. Не только мужчин. Дети, старики, женщины – все. Крови – море. Лондиний сожгли в пепел. А потом еще были Веруламий и Каллева. Буодикка уничтожала все на своем пути: валлийцев, триновантов – всех. Друиды мстили и мстили жестоко. Мы ушли после Лондиния.

– Он отослал меня из лагеря под каким-то предлогом, а сам остался прикрывать. Я отъехала и почувствовала, что его убили.

– Ага. Стрела. Из омелы. Вот так и знал, что повторю судьбу Бальдра, чтоб ему икалось!

– И как? – у Симона от любопытства аж глаза заблестели.

– Да как обычно. Вышел – ни стрелы, ни раны. А моих преследователей медведи порвали, – Тиль ехидно посмотрел на Эритею.

– Я, что? Должна была на это все спокойно смотреть?! И еще и оставить безнаказанным?!

– Да молодец, молодец. Я же сразу сказал. Эко вот же придумала! Медведи! В общем, пока Буодикка громила Веруламий и Каллеву, в Британии высадилось четыре легиона.

– Хо! – Корд понимающе покивал.

– Оставалось заставить королеву принять открытый бой. В лесных лощинах легионы не очень. Хороши. И уж собрать под решающий удар всех смутьянов.

– Собрали? – Корд слушал очень внимательно.

– Тысяч двести. Хотя, кто их там считал?

– И четыре легиона. В десять раз меньше, – лицо Корда застыло.

– Ну, еще союзники были. Где-то такое же количество. Но легионы же не числом воюют! От первого броска их дротиков не увернулся никто. А легионеры успели сделать по два каждый. И потом пошли клиньями. Разгром полнейший. Буодикка попала в плен. Ей предстояла казнь. На кресте. В эргастуле я ее и нашел. Рыжая, гордая. Она просила легкой смерти. Да я ничего другого и не приготовил. Рядом с телом бросил несколько ягод черного болиголова. Ужас, конечно, был ужасный. Зато легенда красивая получилась. О королеве-жрице, которая сама на колеснице вела армию в бой. А то что проиграла, так не тягаться женщине с четырьмя легионами.

– Глядишь, ей еще и памятник поставят, – Виргилия зевнула. – А что? Буодикка – королева иценов. Интересно, ее имя что-то означает?

– Победа. На латыни – Виктория, – Эритея одним глотком допила вино, поставила кубок.

– Красиво. Только вот увидите, друзья, в летописях все не так напишут. И восстание-то начнется, как только друидов с острова погонят. И об ужасах особо никто вспомнить не удосужится.

– Да ладно. Существуют документы, – начал было Симон.

– Корд, сколько лет назад был убит Брут?

– Э-э-э, – Корд считал. – Сто двенадцать лет назад.

– О! Я же говорила! – Эритея повернулась к Тилю. – А ты: «Быть того не может!». Видишь, я оказалась права!

– Вы о чем?

– Согласно летописи Лондиния, его тридцать лет назад основал и построил этот самый Брут!

– Быть того не может! – Корд ушам своим не верил.

– Теоретически, ошибки возможны. Например, при переписке, – Симон не мог не высказаться.

– Риму, кстати, сейчас вообще не до Британии, – Виргилия хохотнула. – Они очень заняты строительством грандиозной арены для гладиаторских боев. Ее уже называют Колизеем. А что будет, когда ее достроят? Корд, смирись с тем, что историки пишут то, за что им платят.

– А мы?

– А мы будем жить. Мне показалось, или у нас это начинает получаться?

Послесловие

Через девятнадцать веков королева Виктория установит памятник королеве Буодикке. Никого не смутит тот факт, что властительница крупнейшей в истории империи увековечивает память той, кто сражался с другой могущественной империей. В Символе Веры звучат всего три имени: Иисус, Мария и Понтий Пилат. Книги Иосифа Флавия на протяжении тысячелетий будут самыми цитируемыми историческими трудами. Стена Плача навсегда останется для еврейского народа почитаемой святыней.

Рим переживет все, даже собственную гибель. И тем докажет право называться Вечным городом.

Пламя войны

– Княжна Тамира, будь гостьей в моем доме и не знай в нем бедствий, – вождь гуннов Мундзук принимал в своем становище послов народа аланов. Почти сорок лет назад армия гуннов разгромила в битве на берегах Черного моря этот народ. С тех пор аланы стали союзниками гуннов в войнах, а правители традиционно обменивались знатными заложниками. То, что вождь аланов прислал в качестве заложницы свою старшую дочь, говорило о большом доверии и уважении.

– Будь благополучен, великий вождь. Мой отец Джумир шлет тебе золото и воинов, как то установлено договором между ним и тобой, – лицо княжны не выражало ровным счетом ничего. Не было страха, почтения, даже любопытства. И возраст. Вождь гуннов понял, что видит перед собой умудренного в битвах и годах воина. Вовсе не молодую деву. Почему Джумир не выдал дочь замуж? Мундзук знал ответ. Княжна посвятила себя служению Тенгри. Тенгри дал ей великую силу. Когда наследник аланов погиб во Фракии, девочка изувечила собственное тело в знак скорби по брату. И больше не могла родить детей. Верховный жрец Тенгри ата-кам гуннов медленно кивнул: «Такая сила нужна твоему народу».

Жизнь заложника у гуннов проходила просто и понятно: мужчина – такой же воин, как и все. Любой воин занимался выучкой, оружием, охотой. Только на войну заложников не брали – оставляли в становище. Знатная заложница считалась как бы дочерью вождя. К ней приставили двух старух, под их присмотром она делала все, что положено женщинам: пряла шерсть, ткала, шила, готовила, вышивала. У нее попытались забрать коня. Тамира крикнула, что никто не сможет сесть ему на спину. Многие пробовали. Раз за разом огненно-рыжий жеребец сбрасывал всех, невзирая на знатность рода и опыт наездника. За княжной закрепилась слава колдуньи. Полезная слава. Выезжать куда-то далеко ей не разрешили, так она верхом носилась кругами. Пыль стояла до небес. Мундзук позвал ее к себе, отчитал по-отечески.

– Я делаю так, чтобы конь не застаивался. Мне надо его выезжать. Я никуда не исчезну, не сбегу, потому что для меня договор между моим народом и твоим священен. Если тебе не нравится, что я скачу вокруг становища, позволь мне выезжать куда-нибудь. Даже пусть сопровождают меня, – упрямая девица тряхнула косами. Недовольно звякнули подвески. – Если бы я хотела сбежать, меня бы никто не остановил, – последние слова она произнесла так тихо, что услышал только вождь.

– Хорошо. Мой сын и его товарищи будут сопровождать тебя.

– Ты не боишься нанести ему урон?

– Сделай так, чтобы этого не произошло.

Тамира склонила голову в знак подчинения. В сопровождающие угодил младший сын Мунздука, а его товарищами оказались такие же как Тамира заложники. Многие племена присылали сыновей: алеманы, готы, греки, фракийцы, сарматы, словены – народы, по которым прокатилась война с непобедимыми кочевниками из-за далекого Меотидского моря. Заводилой в этой разношерстной компании, конечно же, ходил молодой гунн:

– Меня зовут Аттила, – его черные глаза лучились усмешкой. Или насмешкой? – Я назван в честь великой реки Итиль, что питает колыбель моего народа. И я буду вождем. Скоро. А это – необоримый воин Хаген из бургундов, – Аттила кивнул в сторону самого старшего из выводка юных и бесстрашных. – По-моему, его отправили к нам, чтобы он ненароком кого-нибудь не зашиб в своем Тороне. Они там в городах живут – в этой Бургундии. А это самый настоящий римлянин. Правда-правда. Из самого Рима! – рука Аттилы легла на плечо сурового парня. М-да. Действительно – римлянин. И лицо такое – римское. Глаза серые. Темно-русые волосы коротко острижены, подбородок гладко выбрит. И выглядит опрятнее всех. Эти гунны, о ужас, бараньим салом волосы мажут, а потом их в косы заплетают. У кого голова не блестит – урод и отщепенец. Пахнут, кстати, соответственно. Х-м, Аттила, кажется, не случайно выделил этих двоих. Неужели между сыном военного вождя и заложником возможна дружба?

– Я – княжна Тамира.

– Мы видели тебя, – ого! Этому римлянину позволяется даже говорить! – Когда тебя только-только привезли. Я – Флавий Аэций.

– И не только видели, друг, – Аттила хохотнул. – Мы спорили: свернешь ты себе шею или нет, носясь вокруг становища.

– И конь у тебя знатный, – Хаген из Тороне закусил губу. Ага! Значит, пытался сесть верхом на Огонька! Х-ха!

– Когда мы можем выехать? – княжна не привыкла откладывать исполнение решений. Отступать она тоже не привыкла.

– Хоть сейчас, – Аттила, видимо, тоже не любил откладывать.

Так и повелось. А потом на поле, где тренировались воины, Тамира на скаку ударом нагайки порвала кожаный мешок с песком. Да так, что, рассеченный, он упал с кола, куда его закрепили для упражнений.

– У тебя сильный удар, – Аттила недоверчиво смотрел на новую подругу.

– Но это всего лишь мешок с песком, – Хаген, как всегда, готов был сказать какую-нибудь гадость. – Рассечь голову настоящего противника – совсем другое.

– Тенгри отдают самое лучшее. Лучшим был мой конь. Сполох. Моя душа. Мое дыхание. Я убила его одним ударом топора. Чтобы он не мучился. Не стоит сравнивать силы даже сильнейшего из воинов с силой того, кто отдал свою жизнь Тенгри, – Тамира спрыгнула на землю, взяла Огонька под уздцы.

Вечером к ней в шатер пришли двое. Странно, на этот раз Аттила явился только с Аэцием.

– Зачем ты его провоцируешь? – гунн расхаживал по шатру, ударяя себя плетью по сапогу. – Он едва не вызвал тебя на поединок! И проиграл бы. Тогда тебе пришлось бы биться с каждым из нас! И мне нельзя пережить поражение от женщины. Даже если она – колдунья!

– Вот и подумай: зачем на самом деле Хаген провоцирует меня? – княжна, как ни в чем ни бывало, продолжила плести ремешок из полосок крашеной кожи.

– Почему ты не возглавила свое племя, чтобы сразиться с нами?

– Это ни к чему. Да, скорее всего, мы бы выиграли пару-тройку битв. Потеряли сильных воинов. Но вожди твоего народа не потерпели бы мятежа за спиной – на мое племя навалились бы всей своей немалой силой, – голос Тамиры звучал ровно. Словно она втолковывала что-то чрезвычайно скучное. – А нас немного. Смерть каждого воина для нас ощутима, тогда как вы можете позволить себе терять сотни. Мы бы не проиграли. Нет. Мы бы погибли. А так: самые горячие бойцы сражаются в рядах вашей армии, а женщины, дети, старики спокойно живут.

– Я возьму тебя в жены. Тогда ты не сможешь причинить мне вред, – ох! Только не это. А Аэций-то! Как он посмотрел на Аттилу: ужас, ненависть – убивать готов. Нет-нет-нет.

– У меня не может быть детей. Тебе не позволят.

– Значит, ты станешь моей сестрой. Как Аэций стал братом.

– Так вот в чем дело! – Тамира кивнула. Она так долго не могла понять, что же связывает этих двоих! Оказалось все просто. Очень просто. Нож в ее руке возник словно из ниоткуда. На ладони налился горячей кровью глубокий разрез. – Возьмите мою кровь и станьте моими братьями.

Аттила втянул в себя воздух сквозь сжатые губы, рассек свою ладонь. Княжна взяла его пораненную руку, приложила к своей, подержала несколько мгновений. И только после этого гунн выдохнул. Теперь оба смотрели на Флавия. Тот помедлил, потом решительно разрезал кожу на ладони, протянул девушке. Та сжала ее, испытующе глядя в серые глаза. Сколько там было всего: надежда, отчаяние, радость. Кажется, римлянин не верил в то, что происходит. С чего бы вдруг?

Колдовская ночь пьянила – кумысом, какой-то легкостью, разделенной на троих. Все стало как прежде. Хаген попытался еще несколько раз бросить что-то резкое в сторону Тамиры, но всякий раз нарывался на едкие ответы Аттилы. В становище из страны бургундов вернулся Руа – брат Мунздука. Военные игрища длились месяц. Старшему племяннику, брату Аттилы Бледе Руа привез подарок – уродливого карлика по имени Зеркон. Злые шутки Зеркона смешили Бледу. Пожалуй, только Бледу и смешили. Аттила от них рычал в ярости. Следующим летом внезапно от укуса змеи умер Мунздук. Руа устроил брату грандиозные похороны, стянул к становищу всех воинов.

– Будет война, – как всегда на закате трое сидели в шатре Тамиры. Та обнесла своих «братишек» кубками с легким ячменным пивом.

– Смерть твоего отца слишком выгодна твоему дяде, ты это понимаешь. Будь осторожен, – княжна уселась на лежанке, поджала ноги.

– Заложников бургундов дядя отправит домой. Возможно, не только их, – Аттила хмурился.

– Я останусь, – Тамира улыбнулась. – Нравится это твоему дяде или нет.

– Из Рима едет посольство. Меня могут отозвать, – Флавий последние дни ходил сам не свой.

– Это будет справедливо, – Аттила попытался приободрить брата. – Тебе давно пора получить войско и увенчать себя славой!

Аэций вздохнул. Варварам никогда не понять! Каково это: сыну военачальника захолустного римского гарнизона из Фракии сначала добиваться чести стать самым молодым телохранителем императора, а потом оказаться заложником у готов. Убийц отца. Флавия отослали прочь из претории. Завидовали таланту, злому напору, желанию служить и мстить. Ирония судьбы: готов разгромили гунны. Флавия Аэция отослали к победителям.

– Не печалься, брат! – Аттила допил свой кубок. – Мы оба знаем, что грядут великие перемены.

Как в огонь глядел. Посольство императора Рима Гонория, действительно, обменяло заложников. Флавию Аэцию приказали прибыть ко двору своего повелителя. С Аттилой прощались у самых границ с Илирией:

– Твой Рим будет воевать с Византией. Нашими руками. Бледа рассказал. Его Руа позвал на переговоры. Представил как своего наследника, – стоял рядом, смотрел куда-то вдаль. – Говорят, вождь римлян убил своего лучшего полководца. Кажется, его звали Стилихон. Этот полководец храбро сражался с готами, а потом его казнил ваш император.

– И вождь готов Аларих захватил Рим, – Тамира передернула плечами. Да. Она не осталась в становище. Сделала все возможное, чтобы Аттила уговорил дядю отпустить княжну с ними. Проститься с другом. Что тут такого-то?

– Я хочу сказать, будь осторожен и хитер, брат, – мужчины крепко обнялись. Тамира молча легко коснулась губами лба Флавия. – Если понадобится помощь, приезжай! – гунны вскочили на коней и умчались прочь. Аэций смотрел им вслед. Вместе с Аттилой уезжала княжна Тамира.

Жизнь становища гуннов не изменилась с отъездом многих заложников. Изменилась жизнь Аттилы и Тамиры. Аттила женился. На девице из знатного рода Вельсунгов, пришедшего в устье Ренуса с северного острова Скади. Свадьбу играли на границе с Бургундскими землями. Утром после свадебного пира в своем шатре был найден мертвым дядя Аттилы Октар. Его убил не враг, не яд, а собственная жадность – переел, а после выпил слишком много золотого легкого вина с берегов Ренуса. Свадьба перешла в тризну. Песен и танцев меньше не стало. Никого не удивило, что княжна-заложница подружилась с Ильдико – женой своего названного брата. А Тамире стало немного жаль девочку. В своем народе, наверное, она считалась бы не просто красавицей – прекраснейшей: синие глаза, золотые косы до земли, хрупкий стан – вместе с румянцем на упругих щечках – чего еще и желать? Но ей суждено было выйти замуж за гунна. Даже имени-то северянки никто толком не мог произнести. Так и осталась она Ильдико. Княжна наорала на своего братца, назвав его тупым бараном, но настояла на том, чтобы теперь женщины жили вместе:

– Да так я хоть за ней присмотрю! Да ты сам подумай: она жила в городе! Что такое стирать и готовить понятия не имеет! А уж жить в походе – это ей в самых страшных кошмарах не снилось! Да ей ее гриву мыть надо! Горячей водой! Хотя бы раз в неделю, – уже не очень громко закончила свою отповедь княжна, глядя на открытый в изумлении рот Аттилы. В первую брачную ночь братишка ворвался к ней в шатер, едва прикрыв чресла каким-то покрывалом:

– Она вся в крови! И плачет! – чтобы привести его в чувства, Тамире пришлось отвесить гунну подзатыльник:

– А ты не знал, что дева, становясь женщиной, теряет кровь?! О, Тенгри-кам! У тебя же наложниц с десяток! Да ты ни разу не ночевал один в своем шатре за все время, которое я у вас живу! Ты что, не знаешь, что делать с женщиной?!

– Они… Да ни одна никогда не ревела! А эта!

– Ей больно, страшно. Крови, скорее всего, много. Она же не наездница. Иди, иди к ней. Согрей, успокой, приласкай. Кумысом напои. Только немного. Ох уж эти мужчины! Да иди же! – с трудом княжна выпроводила Аттилу обратно к жене. Накрылась с головой, долго бурчала себе под нос, а потом снова заснула.

Вернулись в становище. Руа превратил стоянку кочевников в настоящий город. Да, в основном он состоял из землянок, но в центре возвышались два величественных строения из резного дерева. В одном жил Руа со своим окружением. Второй предоставил Бледе, Аттиле и их близким. Ильдико с облегчением поняла: ее ждет жизнь в доме. Не в землянке, не в лагере. В самом настоящем доме. Жена Аттилы ходила на сносях. Дорога далась девочке нелегко. Впрочем, в покое она быстро оправилась, Тамира взялась учить ее плетению ремешков из цветных шерстяных нитей и кожаных лент. Надо сказать, что у северянки это получалось значительно лучше и ловчее. Когда руки женщины заняты, язык свободен. Вот о чем еще поговорить, как не о своих родных местах? Рассказ Тамиры о себе оказался сух. Чтобы не выйти страшным. Ильдико вздохнула:

– Я – внучка Вельсунга – великого воина, который привел наш народ с берегов острова Скади к Ренусу. Моим народом правит мой дядя Сигмунд. Наш народ воевал с франками. Но во главе франков стоят выходящие из моря вожди-оборотни.

– Что-о? – Тамира, едва дыша, уставилась на Ильдико.

– Когда приходит время, на смену умирающему вождю франков приходит новый. И каждый раз он выходит из моря, будучи чудовищем и принимает человеческий облик. Они – колдуны. Но их силу можно победить. Если обрезать оборотню волосы. Как видишь, это не просто. К тому же их народ очень многочисленен. Правда, в последний год их вождь Хлодион, сын Теодомира, принял правление от своего дяди Фарамиона и увел свой народ в Белгику. Там они воевали с самими римлянами, но не смогли захватить их город. Лютецию. Флавий Аэций разбил их и заставил поселиться в Турне.

– О, Тенгри! Флавий? Аэций?

– О да! Это великий воин римлян. Равного ему нет.

– А твой народ?

– Моего дядю захватили в плен нифлунги – речной народ тумана. И тогда мой двоюродный брат Сигурд победил их вождей: Хрейдмара и Фафнира. А потом сошелся в битве со своим наставником Регином. Регин – кузнец. Когда-то выковал моему брату чудесный меч.

– Ты видела Регина? – если бы славная, наивная и прекрасная в своей наивности северянка могла заметить, какие страсти разбудила она свои рассказом!