Я дарую Вам презренье. История безымянного человека

О той поре Он вспоминал неоднократно и считал её едва ли не самым счастливым временем в своей жизни. Его вторая сущность позволяла быть тем, кем Он не мог быть в обществе. Аморальность ситуации, наплевание на нормы и правила, возможность высказывать свой протест таким образом, при общей порядочности и даже сострадании к ближнему в обществе, чтящем принятые нормы поведения, позволяли Ему жить жизнью, дающей полное удовлетворение.

Он прекрасно понимал тех, кто окончив трудовой день, накопив массу отвращения и негатива, стремился всё уравновесить ночной жизнью, игрой в азартные игры, разгулом с путанами или стрельбой в Лесопарке. Но то был лишь выход, разрядка, сиюминутная потребность, у Него же это был стиль и смысл жизни.

Днем Он был идеалом, или близким таковому, ночью же, ускользая от очередной своей пассии, не готовой принять Его таким, каков Он был, уходил в мир, где Его ждали совсем иные люди и иные ощущения.

Все рухнуло, когда её не стало! Что произошло, для Него до сих пор оставалось загадкой, но её нашли где-то в районе Сумского рынка. По ней проехалась машина, сначала в одну сторону, потом назад. Что это было? Это был умышленный наезд? Случайность? Кара за непослушание или месть ревнивца?! Всё это осталось тайном. И для Него все тут же кончилось.

Золотой век даже не исчез – он прекратился, как прекращается фильм в кинотеатре, когда в том вдруг исчезает электроэнергия. Вот сейчас все было, зритель с головой погружен в происходящее, и вдруг всё – темнота. Темнота, непонимание, недоумение, сменяющиеся сначала страхом, а потом ненавистью.

Это была ещё одна переломная веха, которую Он переживал куда тяжелее, чем все предыдущие.

– Мы почти приехали! – вдруг вышел из ступора Он, вновь став живым человеком. —Аля, ты задремала!

Аля действительно дремала. Практически спала, стоя на ногах, прислонившись к двери спиной.

– А? Что? – встрепенулась она. Всю прошлую ночь, пока Он боролся с отвесным склоном, превозмогая того во сне, она практически не спала. Сон её можно было назвать условным и ничего не было удивительного в том, что усталость взяла свое уже утром, в метро.

– Наша… – говорил Он об остановке метро.

– А! Да! Точно! – подалась к выходу она.

***

«Наверное, это все же был вещий сон!» – мелькнуло в голове, лишь Он переступил порог работы.

«Если вещий, то добавь ещё что был сон в руку!» – догнала вторая мысль.

«Тогда за ум браться нужно! – легкая ехилдина дополнила уже сказанное. – А то гляди, следующий вещий будет о земельке сырой или о пижамке полосатой… а то и стенах желтых да дядях больших и добрых в халатах белых.»

«Ну и мысли же в голову лезут!» – сразу несколько собеседников общались в голове.

– Опять пил? – скривилась Карина, лишь увидев Его на пороге кабинета.

– Нет, – вполне серьезно ответил Он.

– А выглядишь так, что лучше бы пил… – смерила взором презрения Алю она. – Жутко выглядишь.

– Не имею сил с тобой спорить, – согласился Он и в Его словах не было и тени иронии. – И чувствую себя точно так же.

– За голову тебе браться давно пора, голуба! Ты же не мальчик, чтобы водку литрами пить и с бабы на бабу скакать.

– Истину глаголешь! – кивнул Он. – Я, похоже, пришёл к такому же выводу…

– Тогда я рада за тебя, – улыбнулась снисходительно она. – Если дело обстоит так, то можешь рассчитывать на мою поддержку.

«Был бы рад получить расширенный пакет помощи!» – едва не отшутился Он в том стиле, который был нормой для второй Его сущности.

– Спасибо за помощь, дорогая, – повернулась Карина всем своим ростом в сторону Алины. – Признательна. Принимаю из рук в руки. – хищно улыбалась она.

Аля что-то пробормотала и поспешила ретироваться, чувствуя себя каждую минуту, начиная с прошлого вечера, не в своей тарелке.

Она так быстро исчезла, что Он даже и не заметил, как это произошло. Хотя, если честно, то Ему было сейчас совсем не до неё, как, в прочем, и все время, которое Аля пребывала в состоянии неуверенности.

– Ну что, милый, – вложила Карина в это слово весь сарказм, на который была способна. – Позволь за тобой поухаживать. – стряхнула несуществующий волос с Его плеча она.

Он закрыл глаза, развалившись в кресле, позволив хоть какое-то время событиям нести Его в вольном плавании. Карина суетилась рядом, то ли действительно переживая за Его состояние, то ли наслаждаясь своим реваншем. Он же не сопротивлялся, меланхолия одолела Его окончательно.

– Может чаю изволите, государь?! – шутила она. Он изволил и легкое похихикивание подруг Карины Его ни сколько не задевало.

В голове крутился сон вперемежку с отдельными воспоминаниями из прошлого, причем всплывали и такие, где фигурировала и Карина, полуобнаженная и…

Чай, увы, оказался не сладким. Не столь сладким, как Он привык. Ранее Карина ни когда не ошибалась с количеством сахара, прекрасно зная Его вкусы, сейчас же… «Не важно…» – отмахнулся Он и продолжил вливать в себя горячую жидкость не ощущая даже её вкуса.

– Как наш ловелас? – вдруг на горизонте образовался Игорь и тут же кулак, повинуясь мгновенному порыву, ринулся в его сторону. Игорь успел увернуться, отскочил в сторону и в недоумении застыл там. Видимо произошедшее для него стало неожиданностью и, как показалось Ему, Игорь был вообще не готов решать вопросы физически. Не сейчас, а в принципе. Этакий мальчик-размазня, которым когда-то бы и Он, но которому в определённый момент помог жизненный перелом, а вот Игорю…

Он ненавидел Игоря. Ненавидел на уровне подсознательном, как ненавидят кого-то только за то, что тот существует. Игорь олицетворял собой тот индивид, что являл собой прекрасного специалиста, но «откровенную гниду» когда дело касалось человеческих отношений. Что-то глубоко сидело в нем, что-то такое, что заставляло его не только поступать, но и мыслить, быть продолжением своих глубинным комплексов, протест которых выражался в мелком пакостничестве, наушничестве и откровенной зависти и потому ненависти практически ко всем окружающим.

Он взглянул на Игоря, на его осоловевшие глаза, на трясущиеся от выброса адреналина руки, которые тот даже не посмел поднять вверх и Его вдруг озарило! Он увидел себя. Именно себя, ни кого иного. Того себя, которым Он мог бы стать, если бы в определённый момент вторая Его сущность не взяла верх, если бы Его подруга, не мыслившая себя без пристрастия к древней профессии, не откорректировала в значительной мере Его картину мира, и, наверное, если бы потом с ней не случилось того, что произошло… Он бы, скорее всего, вырос из штанишек мальчика-нюни, при том бережно храня те самые штанишки где-то глубоко в подсознании. Игорю не повезло. По крайней мере так казалось сейчас Ему. И если Он был в отношении Игоря прав, то тот жил так же двойственной жизни, скрывая от посторонних ранимость своей натуры, защищая её теми способами, которые позволяли избегать прямой конфронтации, потому что любое столкновение лоб в лоб для него было бы фатально.

Он ненавидел Игоря, и теперь, Ему казалось, понимал за что! За то, что тот был Им самим, той модификацией, которой Он мог бы стать, но по воле случая не стал. К счастью или, напротив, к самоуничтожению, – сказать не мог.

Игорь был классическим случаем повзрослевшего инфанта, которых плодила в неимоверных количествах сегодняшнее общество. Плодило в таких количествах, что они теперь становились нормой. Инфантильного создания, всеми силами старающегося это скрыть и болезненно воспринимавшего любые попытки его в том обличить.

– Я, это… – попытался извиниться Он, но слова пропадали. Такое с Ним бывало, когда речевой центр отказывался работать согласованно с процессом мышления. Мысли формировали образы, Он даже был готов произнести речь, но…

– Да ничего, – махнул рукой Игорь и улыбнулся, – Ломка после алкоголизма, она…

И Он вновь его возненавидел!!! Лучше бы Игорю было сейчас промолчать, но тот, отойдя на приличное расстояние, извинял Его теми словами и тем образом, за который ранее Он хватался сразу же за арматуру.

Он попытался взять себя в руки и сосредоточиться на чашке с чаем, потом на работе, потом на фигуре Карины, но Игорь все не шёл у Него из головы и в том состоянии, в котором Он пребывал, Игорю лучше всего было бы вообще не приходить на работу. Хотя бы недельку.

В который раз Он погружался в воспоминание своего сна, было в нем нечто, что не отпускало Его. Всё столь символично, что кажется искусственным напускным одеялом, призванным покрыть собою нечто иное. И вновь что-то ускользало от Него.

– Что тебя гложет, дорогой? – сладко, издеваясь, в очередной раз подошла Карина. Она вообще, всю первую половину дня кружила вокруг, как кружит акула, готовясь ринуться в атаку, но пока не находя жертву достаточно уязвимой, выматывая её таким образом.

– Я и сам понять не могу. – даже не пытался отшучиваться Он.

– Ничего, будет у нас всё хорошо, – ответила Ему она все с тем же чувством триумфа. – У нас иного выбора просто нет, прелесть Ты наша! Раз уж мы за Тебя взялись…

Как-то так прошла первая половина дня. Аля пару раз появлялась в поле зрения, явно под надуманными предлогами, но имея в поле зрения Кристину, подойти опасалась. Он один или даже два раза отмечал её присутствие, но было Ему как-то вообще не до неё, как, в прочем, и не до кого вообще.

После обеда Он нашел в себе силы подняться и немного пройтись. Курилка не прельщала, шататься двором по изменчивой погоде – вдруг резко пошёл дождь – не особо хотелось, потому ноги сами собой занесли его к Жеке.

Жека что-то варил в своих кастрюльках, помешивая зелье время от времени ручным пищевым миксером. Его появления Жека не заметил, потому Он имел возможность какое-тот время постоять, оперевшись о косяк двери, и понаблюдать за чудесами химика, явно увлеченного сверх меры своими изысками.

– Чё да как? – подловил Он Жеку в тот момент, когда тот отворачивался от своего варева. Жека подскочил на месте, миксер тут же грохнулся о пол, его передернуло.

– Варево готовишь? – усмехнулся Он.

– Сам ты варево, – взорвался Жека. – Зачем сюда пришёл? Нет у меня чем тебя похмелять, – толкнул Жека Его. – Больше нет. И для тебя больше не будет. Пошел в… – закончил он свою речь и отвернувшись, удалился по своим делам.

Что ж, бывало и такое, признался сам себе Он. И не раз. И даже не два…

«Побушует да образумится!» – ухмыльнулся Он. Почему-то ему казалось, что в прежнем состоянии мир был каким-то более ярким, что ли. Теперь же на Него наваливалась та серость, с которой Он жил долгие годы и которая делала из Него примерного члена общества. Но, похоже, иного пути не было, потому что полное противопоставление себя тому самому обществу в обязательном порядке привело бы к обструкции и вытеснению на обочину жизни.

«Да что там обочина? – вел разговор сам с собою Он. – Здесь…» – окончить Он не успел, Его перехватила Карина.

– Я тебя искала, – уже без иронии и ноток реванша произнесла она. – Хотела с тобой поговорить.

– Отчего же с прекрасной дамой не поддержать разговор, – меланхолично подтвердил своё согласие Он.

– Ну тогда…

Она закурила, глубоко затянулась и неспешно, но все же нервно, выпустила дым. В курилке было безлюдно и сыро.

«Должно быть с десяток голов сейчас пристально наблюдают украдкой изо всех окон», – пронеслось у Него в голове, и Он обернулся. Возможно это были головы, что тут же скрылись в сером пространстве офиса, возможно Ему показалось. «Не важно, – отмахнулся Он. – Пусть глядят» – и повернулся к Карине.

– Я весь в твоем распоряжении, Карина.

Она ещё сделала пару затяжек, все не решаясь начать разговор и тогда Он решил ей помочь.

– Знаешь, Карин, мне сегодня ночью приснился очень удивительный сон… – рассказывал Он.

– Я все думала, почему у нас не сложилось?! – она явно не слышала Его. – Не находила себе места, примеряя все на себя, ища причину в себе. Не знаю… – она потупила взор. – Так в чем же дело? Быть может мы разные люди? Может мы не подходим друг другу?!

– Сон был у меня, – почему-то разозлился Он. – Очень странный… Снилось мне, что Я сорвался в пропасть и достиг дна…

– Я даже ночами не спала, все перебирая в голове, вспоминая, ища причин… Я жутко злилась…

– Я угодил в объятия чего-то, что не отпускало Меня, держало и знаешь, Мне там было хорошо, – Он прекрасно слышал все, что произносилось ею. Она желала излить душу, исповедаться и, как часто в таких случаях бывает, ответная реакция уже не имела значения. Только сопричастность и не более.

– Знаешь, я даже отравить Тебя хотела! – призналась она. – Не так, чтобы до смерти, но чтобы Ты помучился…

– Что-то заставило меня подняться, оторваться от этой травы, или что там оно такое было, и погнало вверх, по отвесному склону. Я вот до сих пор места себе не нахожу, что это было? – тихо говорил Он, наблюдая за её поведением.

– Даже смесь из таблеток приготовила. Но Ты в тот день просто не пришёл, – говорила она в пустоту. – Запил где-то, видимо.

– А уже на самом верху, когда Я выбрался на открытую поверхность, то увидел дом. И показалось Мне, что стоило то все, ради чего убивался Я и карабкался вверх… Но вот последняя секунда… – как-то неуверенно окончил Он.

– Или с очередной девкой в простынях запутался. В тот день я жутко разозлилась на Тебя. И попадись в том состоянии Ты мне в руки, уж и не знаю, что бы сделала. Быть может даже придушила, – Он понимал, что о таком вот просто так не говорят. Это была исповедь, и Он бросил свою историю про сон, которую она, в прочем, и слыхать не хотела, и теперь очень внимательно её слушал.

На улице они простояли ещё минут сорок. Он отбросил любую попытку хотя бы вставить пару слов, лишь время от времени кивая и притрагиваясь рукой к плечу Карины, как бы говоря, мол, не грусти, все у тебя в жизни сложится. Было в ней в этот миг что-то такое, что сломило лед отчужденности, и Он поплыл, растаял, сделался податливым подобно воску или пластилину. Её слова, даже если их хозяйка того не понимала, лепили из Него то, чего Он всегда опасался. Она хотела – Он соглашался! Она предлагала – Он не возражал! Она ещё что-то говорила – Ему уже было все равно, потому что где-то в глубине души кто-то, так похожий на Него из прошлой жизни, принял решение и поставил Его перед фактом, с которым Он, в прочем, согласился даже не сопротивляясь. Или почти согласился, с парой легких оговорок.

– Давай сегодня к тебе, – предложил Он. – Чай, оладьи и все остальное, что было раньше!

Она кивнула, расплакалась и упала Ему на плечо. Жалюзи на окнах, что до того едва колыхались, вдруг превратились в неугомонное море, когда морские волны взметаются вверх под напором налетевшего ветра. Охочих приобщится к трогательному эпизоду мелодрамы оказалось более чем достаточно…

***

– Поздравляю! – встретила Его улыбка Игоря в коридоре. Карина юркнула в кабинет и в поступи её было море радости и гордости за себя.

Игорь, быть может, и был рад за них, но лучше бы смолчал. А ещё лучше, стер бы улыбку со своего идиотского лица, каковым его в тот миг счел Он, да убрался бы восвояси.

Адреналин вспенил кровь, залив красным светом Его взор, кулаки сами собой сложились в необходимое состояние и Игорю стоило бы поспешить заказывать поминки… Но тут в коридоре появился Сам! Увидел Его в компании Игоря. Жутко удивился, изобразил улыбку на своем лице и спас Игоря.

– Поздравляю! – видимо и он уже был в курсе. – У меня к Тебе пара вопросов. – уволок он Его в кабинет.

7

Карина тихо посапывала, уткнувшись носом в подушку. Часы давно перевалили стрелками за полночь, но Ему почему-то не спалось. Он лежал, мысленно пересчитывая завитки на обоях на потолке. Мысли клубились в Его голове, не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. Прикосновение к обнаженным бедру барышни – Он ощутил тепло и упругость кожи.

«Класна баба! – как сказал бы его друг детства Виталик. – Только завелыкувата трохы…» Его всегда удивляло обилие стереотипов в общении полов. Например, почему барышня должна быть обязательно изящной и меньших размеров чем её партнер?! Объяснений находилось тому масса, некоторые даже восходили к подсознательному, сформировавшемуся ещё в бытность человека на первобытных стадиях. Но всё же – почему? Почему женщина не может быть крупной?

«Нет, в малявках и худосочных есть свой шарм, – рассуждал он. – Они, к примеру, удобны в постели. Удобны исключительно с эргономической точки зрения. С такой не нужно быть борцом или тяжелоатлетом, чтобы… Да и „степеней свободы“ с ними больше, выражаясь языком машиностроителей. Вроде удобно!»

«Но с иной стороны, – становился Он на позиции оппонента. – С иной стороны ты имеешь формы, с которыми не сравнится ни одна маленькая худышка! И если это все не подернуто излишком жировых тканей, то, безусловно, компенсирует все весовые неудобства и уменьшение «твоих степеней свободы»!

Когда-то случилось Ему ознакомится со статьей, именно ознакомиться, потому что Он из того прочтения мало что оставил в памяти – наверное был пьян или страдал с похмелья, говорилось в ней о иезуитах. Писали там о многом, видимо, Он так предполагал, но запомнился всего лишь один эпизод – как обучали иезуитов искусству спора. Ставилась проблема, которую одному из споривших следовало подтвердить, второму опровергнуть. Причем «по-взрослому», нужна была победа. И когда одна из сторон оказывалась в проигрыше, их меняли местами. Теперь тот, кто доказывал правоту, должен был её оспорить. Таким образом спорившие имели возможность смотреть на ситуацию с нескольких сторон и избегать предвзятого отношения. Ну, и естественно, учиться отстаивать свою точку зрения, даже если таковая была абсолютно не верна.

«Я как иезуит, – усмехнулся Он, созерцая спину спящей Карины. – Обосновываю, а потом опровергаю то, что в социуме является постулатом. Например, девушка должна быть в размерах меньше своего кавалера! А если наоборот? – летели мысли у Него в голове. Он давно не пил и чувство потребности в алкоголе уже начинало о себе напоминать. Организм ломало, он умирал и, как водится в такие минуты, требовал продолжения рода. – Ничего личного – лишь физиология! – мысленно рассмеялся Он, намереваясь воспользоваться случаем в очередной раз. – Так и бывает, либо алкоголь, либо женщина!» – продолжал Он переходя к действию.

«А лучше все сразу!» – откликнулся демон, затаившийся где-то глубоко внутри.

***

Спустя полтора часа Он уже сидел на кухне, её кухне, и горячий кофе обжигал Его горло. Ночник создавал ощущение камерности происходящего, полная луна и ослепительные звезды, распугивали прохожих, потому суета была повергнута и там.

Карина сладко спала в соседней комнате. Изможденная и счастливая. Именно таковой Он оставил её там, наконец осознав, что сон этой ночью Ему не грозит, да чтобы не мучить ни Себя, ни коллегу – почему-то Он сейчас, на кухне, подумал о ней как о коллеге – перебрался сюда.

Карина была яркой и обворожительной барышней. Её рост и пропорциональные тому формы были одновременно её достоинствами и её же проклятием. Её выделяли из общего ряда женского социума, хотя бы потому, что она, в общем-то, и сама выделялась благодаря своему росту, но вот к моделям уже не относили. А жаль. Она не была худышкой с весов в полцентнера, не выхаживала с пресным лицом и не травила себя изнуряющими диетами, отчего все модели выглядели хоть и изящно, но все же болезненно и неестественно.

Поклонников у неё было более чем достаточно, но их интерес был ограничен её физиологическими особенностями, чем они, собственно, и пользовались, создавая каждый на сколько мог очередную душевную рану.

Она уже несколько раз могла выйти замуж. Но что-то в избранниках было не то. То гасторбайтер с Кавказа, то приезжий алкоголик-селянин, то вычурный менеджер страховой компании, который любил исключительно себя и требовал объект для собственного созерцания. Все они травмировали её, выработали инстинкт стервы и мужененавистницы.

Он был, увы, не исключением. И Он это прекрасно понимал. Внутренние демоны в Его сознании водили хороводы, плясали вокруг стула, на который мог усесться только один, тот, который в данный момент и будет править балом.

Сейчас сидел этакий угрюмый сентиментальный чертёнок, который видел во всем лишь негатив, желал тепла и сострадания, потому-то Он тут же испытал теплые чувства к Карине. Хотел было сейчас же встать и присоединиться к ней в постели, но кофе, усталость… Который это будет раз за текущий вечер?!

«Нет! – остановил Он себя. – Не сейчас!»

***

Утро его застало на кухне. Крепкая женская рука легла на плечо, и Он тут же встрепенулся. Солнце только всходило, жутко хотелось спать, Карина стояла в пижаме на голое тело и её волос непослушными прядями спадал ей на лицо.

«Утром все женщины выглядят совсем по-иному! – вновь поймал на этой мысли себя Он. – Вечер на них накладывает шарм загадочности и их хочется… А вот утром они преображаются». Обвораживающие чары спадают сами собой, и они становятся теми существами, что, зачастую ненавидят утро, не любят работу и презирают того, кто вчера залез к ним в кровать. Он к этому давно привык и потому утренняя отрешенность большинства Его партнерш стала нормой. Но встречаются и такие, кто поутру превращается в мягкое плющевое создание, радующееся новому дню и встречающее Его своими розовыми щечками и улыбкой в сиянии глаз. Таких Он, в своем большинстве, не понимал и потому опасался, хотя, и среди них встречались исключения, например:

– Доброе утро, дорогой, – едва не пропела Карина. – Почему Ты здесь?

Он не нашелся что ответить. Промолчал, не отреагировал на её преображение. Она по утру всегда была такой и это обстоятельство, если честно, Его очень настораживало. Утренние мягкость и доброта, излучаемые каждый раз ею, диссонировали с тем образом, в который она погружалась уже через несколько часов, перемалывая в жерновах всех, кто пытался перейти ей дорогу.

Время ещё было, она излучала тепло и желание, а протянутая рука требовала ответа. И ответа предполагающего всего один вариант. Он не смел ей отказать, невзирая на сонливость и мольбы уставшего организма, который должен был проделать все это уже в четвертый раз.

***

«Интересная штука – человеческое сознание! – думал Он, преодолевая расстояние, что отделяло Его сейчас от места работы. – Если повнимательней приглядеться, то в каждом из нас сидит с дюжину самостоятельных личностей!»

Карина была рядом и одновременно она отсутствовала. Усталая отрешенность проступала сквозь маску приветливого радушия, и демонстративная походка «под руку» лишь усиливали эффект.

Карина была значительно выше Его. Её рост и стан воодушевляли не одно мужское существо на различные мысли, а то и проделки, но сейчас она была погружена исключительно в свои собственные размышления, шла рядом с Ним, прижавшись к Нему едва ли не всем телом, и это лишь подчёркивало то обстоятельство, что оба они сейчас мысленно находились совсем далеко от мест этих. Причем оба были не в одном месте. Их мысли, быстрее, двигались в диссонанс, чем в резонансе.

О чем думала Карина можно было бы, конечно же, догадаться, но Ему было совсем не до того. Два человека, демонстративно прижавшись один ко второму, при этом барышня, в нарушении принятых норм в обществе, возвышалась на пару голов над своим кавалером, грозя задавить того своим женским естеством, два человека были рядом, предельно близко телесно, но не менее предельно далеко в своих мыслях, уйдя в свои миры.

Он размышлял о том, как архетипы – Ему казалось, что именно так в свое время назвал их Юнг – Его архетипы, подобно костюмам театрального актера, вынимаются наружу, становятся Его второй личиной, а через какое-то время Он и сам уже начинает верить во все, что диктует Ему новая личина. Поведение, роль в обществе, в узких социумах, которые меняются в зависимости от того, где ты находишься – дома, на работе, в транспорте, вышел стрельнуть сигарету и подраться в скверике или же решил обворожить барышню… Архетипы проявляются сами собой, проявляются в зависимости от ситуации, в которой Он находится, а последнее время и в зависимости от настроения и решений, принимаемых Им.

Он ощущал Себя совсем иным человеком. Пока что в значительной мере искусственным, ставшим за день-полтора «стандартным» членом общества, принявшим решение порвать с прошлым, загнать поглубже, если не избавиться вообще, от второй (или сотой – сколько там их у него по Юнгу и Фрейду) личностей, стать среднестатистическим потребителем и, в перспективе, возможно, даже образовать ячейку общества. От последней мысли Его передернуло. Он ни когда не видел себя семьянином. Нет, общество того требовало, друзья и знакомые считали, что время пришло, а родня, с которой Он уже давно поддерживал исключительно формальные отношения, и того больше – сокрушалась отсутствием таковой. Он несколько раз был близок к тому, чтобы… Но каждый раз внутреннее естество восставало против такого решения. В браке Он видел исключительно что-то патриархальное, нечто такое, что убьёт в Нем всё то естество, которое ещё заставляло жить и наслаждаться жизнью. Наверное, потому где-то в глубине у Него выработалась та линия отношений с противоположными полом, которую переступать не стоило.