Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х

– Ну, за нас! – поднял тост Леха и мы чокнулись пластиком о пластик. Звона хрусталя не последовало, но нас это не особо и интересовало. Жидкость попала в рот, обожгла сначала все там, удушила своими испарениями и полилась огненным потоком вниз, всяк раз борясь с рефлекторными позывами организма вытолкнуть всю эту гадость назад, прочь… Минутная борьба с перекошенными лицами, уткнутыми носами в рукава и неистовым желанием победить – окончилась, естественно, нашей победой.

– Фух… – выдохнул Жека и тут же напал на наш скарб – зеленые яблочки. – Ух… – повторил он и проглотил целиком сразу несколько.

– Нам оставь, – прогундосил своим голосом бум-боксера Леха. – Нам оставь.

– Чё? – не понял Жека. – Я ничего не жрал, – налегал он на яблочки. – Целый день на огороде и ничего не жрал, – уминал он яблочки.

– Ты только на яблочки не налегай, – разливал по второй Леха из банки бурую жидкость. – А то будет как…

***

Следующим утром мня разбудил звонок. В дверь, естественно. Взглянув на часы и яркий свет солнца, тяжело связав меж собою девять утра, звонок и это неумолимое солнце, я поплелся к двери.

– Нахрена Вы меня отпинали? – задал мне тут же вопрос стоявший на пороге Жека. Для полноты и чистоты картины стоило бы пару слов заменить на исходно произнесенные Жекой, но они не умещаются в понимание правил приличия и относятся к матерно-неформальному лексикону.

– Не понял? – удивился я.

– Меня утром нашла сеструх, – округлял глаза Жека. – На лавочке. Нашла, – пыл его угасал. – Вся рубашка порвана, спина в крови, еб..о разбито. На асфальте кровь.

«О как!» – округлил теперь глаза и я. Я то был уверен совсем в ином.

– Мы тебя с Лехой отвели домой… – пояснял я.

– Я был на лавочке, возле подъезда… – пояснял Жека. – Рубашка порвана, перед лавочкой кровяра, вот такая лужа, нос – вот, – он показал свой нос.

– Мы тебя отвели домой, открыли тебе дверь, потом стояли на улице, смотрели на окна, – пояснял я Жеке. – У тебя загорелся на кухне свет…

– И я проснулся на лавочке…

– Ну уж не знаю, – развел руками я. – А ты вообще, хоть что-то помнишь?…

Оказалось, – не помнит! Вообще, после лодочной станции с Жекой, а точнее с его памятью, случился коллапс. И это было, одновременно, и весело, и печально.

– Херово, – выдохнул я и едва не рассмеялся, потому что, наверное, самое веселое, что может быть, это утром вспоминать и рассказывать перепившим друганам, что с ними прошлой ночью случилось.

– Пять минут. Заходи. И пошли к Лехе, – предложил я.

– Наху… ся? – встретил Жеку вместо приветствия Лехи и тут же рассмеялся заливистым смехом. – Нажрался? Яблочками закусывал опять? – не унимался он. Жека потерял весь свой запал желания выяснять отношения, потеряв под ногами не только почву, но и остатки самоуверенности.

– А что там? – поинтересовался он.

– А то, что ты нажрался и испортил нам праздник! – смеялся Леха.

Испортил ли Жека праздник? Ну, это спорно… То, что пошёл он не по тому плану, который мы предполагали и на который расчитывали – это да. Но вот испортил – наверное, нет! Ведь Жека доставил нам не только массу хлопот, но и возможность, исполняя эти хлопоты, от души поржать (именно поржать, а не посмеяться и да не улыбнуться, а именно поржать!) над ситуацией и телом, что не желало сначала просыпаться под деревом, а потом упиралось своей транспортировке домой до последнего.

И тут Леху понесло:

– А помнишь как яблочками закусывал и у меня банку с последней «дозой» отбирал?

– Не… – мотал головой потерянный Жека.

– А как с лодки упал, помнишь?

Тоже не помнил.

– А как: «Я знаю короткий путь! Тут недалеко!»? Помнишь?

Жека не помнил, зато мы прекрасно помним, когда при выходе с лодочной станции повернули не направо, как нам следовало бы, а, поддавший увещеваниям уже шатавшегося Жеки, пошли влево, вниз, к тому месту, что Жека знал как короткий путь. Путь, действительно, оказался коротким, но, если признаться, то путем или даже тропинкой это назвать было сложно. Едва ли не отвесная гора из меловых отложений, что не имела даже растительности – вот и весь короткий пути, по которому мы и трезвые едва ли взобрались бы, а вот с подвыпившим Жекой пришлось и того хуже. Жека всяк раз норовил рухнуть и покатиться вниз, потому Леха тащил того за руки вверх, я толкал руками в задницу. Жека же особо не содействовал в наших потугах, громко матерясь ещё мог перебирать ногами, время от времени пытаясь ногой достать Леху или пнуть меня.

– А как мы потом мел на колонке отмывали? Все идут чистые, опрятные и только три дауна под колонкой на центральной улице моются?! Помнишь?

И правда, восхождение на меловую гору, к слову, на которых стоит наш город и которые тянутся от самого Белгорода до верховьев Донбасса, мы пришли хоть и победителями, но понеся значительные потери при том. Падения и неуемный темперамент Жеки привел наш внешний вид в состояние плачевное и потому требующее некоторого обновления. Белые колени, обувь с налетом мела и штанины, что подлежали немедленной стирке, были преданы нещадной мойке под первой встретившейся колонкой. Матерясь, ругаясь и попутно веселясь, мы все втроем столпились у брызжущей струи и как могли устроили помывку. Жека, естественно, тут же напился воды прямо припав к ржавой трубе, а потом произнес нечто нечленораздельное да рванул «за приключениями». Изловили, умыли, образумили и мокрые, смущенные своим видом, но не компанией, все же продолжили свой путь в сторону Городского парка.

Жека держался молодцом. Не сдавался. И нам даже показалось, что немного протрезвел. И казалось ровно до того момента, как…

– А помнишь как прямо на входе в парк, наеб..ся и упал? Помнишь? Прямо под ноги патрулю? Помнишь?

Жека, естественно, не помнил. Не помнил и как завидев столбы-ворота входа в парк вырвался из наших цепких рук, пробежал всего два шага и растянулся точно между этих самых столбов, прямо к ногам стоявшего там патруля.

«Пипейц!» – подумали мы и уж не сомневались, что… Но патрулю, похоже, было и вовсе похрен, они лишь поглядели на распластанное тело, чем-то меж собой перебросились и отвернулись.

«Подымайся!» – шипел на ухо Жеке Леха.

«Вставай!» – опасливо глядя на людей в форме шептал и я.

– А могли бы в обезьяннике проснуться! – продолжал Леха. – Ты ж на них «мусора гребные, хули тут на дороге встали?!» – погнал.

– Что, правда? – удивился Жека и тут же рассмеялся во все горло. – Что, вот так и сказал? Мусора грёбаные?! – он понимал, что мог, скорее всего, так и было, отчего ему становилось лишь веселей. – Мусора гребаные??

– Тебе оставалось только их сапоги обблевать и вообще вечер бы удался! – пояснил Леха, вспоминая, как лишь оттащив в сторону Жеку, тот выдал и яблочки, и жидкость, и желудочный сок прямо посреди аллеи.

Жеку мы спасали быстро и оперативно, как только могли. Оставленное за спиной – зловонная лужу и недоумевающие взгляды добропорядочных сограждан, мы спешили убраться прочь, в темноту давно необрезанных деревьев. Милиция нас хоть и смущала, но, по сути, были они товарищами продажными и за небольшую мзду как-то мы с ними бы договорились. Больше нас пугали казаки – пацаны, пошедшие «в служение» не за материальные блага, а ради идеи – по крайней мере, так это декларировалось. И заместили собой ушедшую в прошлое совка «добровольную дружину» по разнарядке. Парни в каждом видели потенциального нарушителя, вели себя вызывающе и потому часто напрашивались. Но не в нашем случае, потому что мы то сейчас ничего существенного их триаде выставить не могли, разве что раздавить их всех троих неспешно падающим телом Жеки. «Сюда!» – прохрипел Леха и уволок в темноту Жеку.

А потом случилось то, чего и следовало ожидать. В принципе, но не в деталях. В деталях все случалось каждый раз по новому, но финал был предсказуем – Жека присел под дерево и там же уснул.

Не знаю, на что мы там ещё рассчитывали и на что надеялись, но попытки растормошить сидящего на корточках Жеку не прекращались. Поначалу мы увещевали его, потом толкали, дальше едва ли не пинали – нет, нет! – не били, но желание имели уже громадное. Жека не поддавался, что-то время от времени нес осудительное в наш адрес, но вставать и просыпаться не желал.

– А помнишь, как ты тёлок перепугал? – продолжал напоминать Жеке Леха. – Помнишь?

И этого, естественно, Жека не помнил. Но глаза его загорелись. Тёлки!

– А хрен с ним?! – не то спрашивая моего мнения, не то произнося решение всерцах стоял над спящим телом Леха. Вокруг шумело и разливалось веселье – лишь выйди на освещенную аллею, сделай всего с десяток шагов, и вот она – жизнь, ради которой мы, собственно, и подались сюда.

– Ты сходи, – предложил я. – А потом вернешься, я пойду. Мы ж не можем это тело тут бросить?!

Лёха был согласен. Он и сам бы не оставил Жеку, но будучи с ним рядом в который раз попадал в халепу из-за яблочек и самогона, выпитых и съеденных Жекой. И это обстоятельство его уж очень расстраивало.

– Хорошо, – согласился он и сделал те самые десять шагов.

Сделал и тут же наткнулся на пару, как он выражался, «сладких тел». Тела явно были с ним знакомы, являли собой нечто мелкое, малолетнее, несформировавшееся, но уже имевшие претензии на «ночную жизнь!» и «свет высшего общества».

– Привет! – произнесла черненькая «плоскодонка» чрезмерно кокетничая.

– Привет! – ответил Леха, намереваясь что-то предложить. Но не успел. Краем глаза отметив какое-то движение, он даже не успел среагировать на вихрь, вылетевший из темноты.

– Нахрен с пляжа, я тут ляжу! – сначала показались огненные глаза, потом бледное лицо, а дальше и не разбирающая дороги комично подергивающаяся фигура.

Фигура пообещала лечь и тут же легла, прямо между двумя «плоскодонками», расступившимися пред ним, как воды пред одним из пророков. Наш пророк пал к ногам «неземной красоты», красота же дико взвизгнула, в два голоса выматерилась по-взрослому и вихрем унеслась прочь, не то хи-хикая, не то проклиная нас.

– Ну а дальше что, раскуривал сигарету Жека прямо под дверью у Лехи?

А дальше мы вновь спасали тело. Нам казалось, что всё пропало. Что вот-вот нас накроют. Что девичий визг привлек внимание либо мусоров, либо казаков. И что хуже – это ещё вопрос.

Мы волокли потерявшее способность двигаться тело как могли. Ноги Жеки тянулись за нами, руки плетьми свисали у нас с плечь.

– Не нада к тетке! – время от времени приходя в себя что-то нес Жека. – Не нада к тетке!

Уж не знаю, может и впрямь у него тут где-то жила тетка, а может уже белка настойчиво стучалась в его скворечник, но он вырвался и даже попытался от нас бежать. Долго гнаться за ним, естественно, нам не пришлось. Сразу у кирпичной стены стадиона окончился его забег.

– Нужно такси! – прохрипел Леха, взваливая на себя тело Женьки.

– Ага, – согласился я и подумал, как бы это выстроить так путь, чтобы не попасть на глаза патрулю и добраться…

– Не надо к тетке! – кричал Жека, когда мы его впихивали на заднее сидение в такси.

– Мы домой, – пояснял я, усаживаясь рядом и позволив Лехе указывать путь водиле.

– Дома батя! – простонал Жека. – Домой тоже не надо!

– Чё это с ним? – водилой был пацан, наверно и прав ещё не имевший.

– Нах..ся, – пояснил Леха. – Он не опасный, – зачем-то добавил он.

Но водилу не столько интересовало – опасен наш товарищ или нет – его больше заботил салон, который Жека всяк раз грозил заблевать.

– Выгружайся! – прибыли на остановку, где думали проветрить Жеку. А потом отвести его хоть как-то держащегося на ногах домой. Но пассажир с заднего сидения отказался выходить.

– Нахрен демоны, – пинался он ногами и упирался руками в сиденья.

– Ах нахрен?! – схватили за ноги мы несговорчивого пассажира и выволокли из машины, уронив спиной на кучу щебня и гудрона. По случаю кто-то решил перестелить нашу трассу гравием с битумом, оставив по обочине горки едва ли не по самое колено, вот в этот самый гравий с битумом и угодил наш пассажир, вылетая с заднего сидения. Ноги мы отпустили, пассажира подняли кое-как, а таксист тут же ударил по газам, унося ноги и колеса, даже не дожидаясь закрытия задней двери. И ещё какое-то время мы могли видеть похлопывающуюся дверцу уносящейся «шестерки» вниз по Харьковской.

– А дальше? – не унимался Жека, выкуривая уже вторую сигарету и откровенно радуясь за свои вчерашние подвиги да свершения.

– А дальше ты лежал на лавочке под вишней возле моего подъезда. Ныл. Блевал. Вскакивал. Ругался. Пока тебе не надоело и ты не захотел домой.

– И? – удивленно округлил глаза Жека. Видимо его удивило, что он в таком состоянии вдруг захотел домой.

– Мы тебя отвели. Поставили возле двери. Открыли замок. Втолкнули в квартиру, так как ты на тот момент передумал и упирался. Вышли на улицу. Постояли, подождали пока загорится на кухне свет и пошли потом по домам, отдыхать. Уже было за полночь.

– А дальше?

– А дальше ты пришел к нам и рассказал, как мы тебя били, рвали рубаху, мазали асфальт кровищей и под конец бросили подыхать на лавочке возле подъезда, – продолжал Леха ехидно улыбаясь. – И если бы не сеструха, что ночью возвращалась домой, то хана бы пришла тебе! Наверно тараканы в нору утащили бы…

– Так нос же кто-то разбил?

– Асфальт, наверное. Ты с лавочки падал? Сколько раз??

6. Саня

У Жека по прозвищу Пача, уши гнулись во все стороны. Бывало, ради развлечения присутствующих, он их скручивал в трубочки и кривил настолько смешные рожи, что все тут же валились от смеху с ног.

Не знаю, было ли это что-то врожденное, но он утверждал, что сие является следствием занятий борьбой в детстве и тому подобное. Рассказывал, как его, ещё малого пацана, хотели даже отдать в спорт интернат по вольной или греко-римской борьбе, но что-то там не сложилось или отец не дал согласия. Вот так и остался Жека с поломанными ушами и своим веселым нравом.

По большему счету, Жека по прозвищу Пачик был быстрее весельчаком и шоуменом, чем бойцом или борцом. Особенно вырисовывались его способности в состоянии хорошего поддатия, видимо, когда последние тормоза уходили прочь, но, случалось, и на трезвую голову его бывало «несло».

– Давай! Давай! – подбадривал его Леха сидя на лавочке и обнимая свой старенький и вечно жующий кассеты магнитофончик «Протон». – Негры не так танцуют! – резюмировал он.

– Это индийские танцы! – кричал Жека и приплясывал под музыку, льющуюся из «Протона». – Эту кассету мне один индус подарил, – добавлял он и плясал дальше, забавляя не только прохожих, но и тех, кто в этот миг по какой-то причине решил выглянуть во двор нашего двора.

– Все равно негры лучше пляшут! – задорил его Леха, любитель репа и всего, что с тем связано.

– Нигеры так петь не умеют, – отвечал ему Жека по прозвищу Пачик и продолжал изображать некие па, явно скопированные им из индийских фильмов.

– Ты чё? – откуда-то из-под черемухи вынырнул Дроня. – Опять пьяный? – он был прямолинеен, невысок ростом и чрезвычайно вспыльчив.

– Вот так, взял и весь кайф обломал!! – остановился Пачик на половине движения, постоял так долю секунды и занял нормальное свое – вертикальное положение. Дроня вызывающе взирал на рослого Жеку с высоты своего небольшого роста, то есть с Жекиного пояса.

– Не, не пьяный, кажись, – заметил он своим прищуром. – А чё вы тут расселись? – поинтересовался он.

И правда, чего это мы тут расселись? На дворе стоял прекрасный погожий летний день. Солнце уже пекло нещадно. Всяк, кто в своем уме – спешил либо скрыться на речке, либо убраться подальше в тень. И только мы, с магнитофоном под мышкой у Лехи, оценивали актерское мастерство Жеки и попутно смеялись над его манерой это демонстрировать. Надеюсь, со стороны не казалось, что в нашем смехе сквозит некая злость, скорее просто веселье, тем более, что Жека всеми своими усилиями и тем, что сейчас у него происходило в голове, давал нам массу поводов.

– Чё расселись то? – повторил свой вопрос Дроня. – Айда к Шурику!

Шурик, он же Саня, был нашим другом с самых тех пор, как мы все перебрались в только что построенный дом и жил он в квартире ровно подо мной.

У Сани был отчим, а у отчима велосипед «Украина». Взаимоотношения в этом треугольнике напоминали латиноамериканский сериал, полный эмоций и недоразумений. Пользоваться велосипедом Сане дозволялось, но вот велик постоянно ломался. Ломался так часто и так не к стати, что всяк раз Саня неимоверно расстраивался, а отчим жутко сердился и его ор был слышен даже у нас в квартире. Сам же Санин отчим был человеком, что говорится, «всё в дом», «домовитым» и необоснованная порча имущества его всяк раз жутко расстраивала.

– А у него дома кто есть? – поинтересовался Пачик.

– Не… – ответил Дроня.

– А к нему можно? – совсем не риторический вопрос, так как совсем недавно Саня умудрился на той же самой «Украине» переломить стальную раму – рама треснула в том месте, где и переломиться вообще не могла бы – Саня пытался как-то изолентой скрыть этот момент, вставив в раму предварительно струганую палку. И по первых ему это даже удалось. Но ровно до того момента, как отчим взял этот велик и решил проехаться на дачу, естественно сразу же рухнув с переломленной рамы у самого подъезда. Сане жутко досталось, он был лишен едва ли не всего, мозг его, должно быть, забился подальше в уголок черепной коробки, и отстроился от ора китайской стеной, но самым страшным для Сани было то обстоятельство, что несмотря на его совершеннолетие, его, как пацана, посадили дома и запретили покидать квартиру на протяжении недели. Так что сей вопрос был отнюдь не риторическим.

– А тебе не пофиг? – расставил точки над и Дроня. Ему лично было даже более чем пофиг.

Саня нас встретил своим извечным спокойствием и тут же впустил всех к себе.

– Привет! – поприветствовал он всех нас и тут же перенаправил к себе в комнату, так как остальные комнаты были для него закрыты. Причем физически – на замок. Доступное же пространство сводилось к кухне, коридору, раздельному санузлу и, собственно, его комнате. В комнате висел громадный ковер, стоял комод, а окно было вечно открытым, впуская вместе с воздухом ещё и уличную пыль, а вечером комарье да мошек.

– Прикольный у тебя вид! – сразу же подскочил к окну Дроня. Саня не разделял его мнения – первый этаж, буйная листав плодовых деревьев закрывала вся справа и слева, оставляя лишь просвет напротив окна. И всё. Не то что, скажем, вид с пятого этажа. Но Саня промолчал.

– Чем занят? – поинтересовался Жека и по тут же забегавшим глазам Сани понял, что тот вновь нарушил какое-то правило отчима.

– Ни чем… – ответил Саня.

– Не гунди! – толкнул его в грудь Дроня. Саня попятился от неожиданности. А потом в ответ толкнул и Дроню. Последний отлетел на метр назад и грохнулся на Санину кровать.

– Ах ты так! – взвился Дроня и схватив первое что попало под руку – настольную лампу, шутя и играя, решил нанести легкие увечья Сане. Саня не сплоховал, отобрал у Дрони лампу, а мы как-то успокоили самого агрессивного друга, благо, Дроня был столь же отходчив, как и вспыльчив.

– Чё пожрать у тебя есть? – поинтересовался тут же он. – И сигарету давай сюда!

За перекурами, печеньем с чаем и салом с луком у нас прошло что-то около часа. Саня рассказывал о своих лишениях и бедствия в отношениях с отчимом. Распалялся, когда речь заходила о велосипеде. Утверждал, что это сам отчим перегружает велик мешками и ведрами, когда возвращается с дачи. А то, что велосипед потом ломается уже в руках Сани – это следствие. Износ металла и непруха, так сказать.

– Точняк! – согласился с ним Дроня. – Был бы у меня такой отчим, я бы его уже давно застрелил бы! – проглотил он кусок сала и закусил луком.

– Он ружья в стальном шкафу на балконе держит, – вдруг выдал Саня.

– Ружье? – вскочил Дроня. – Покаж!!!

– У него охотничье и мелкашка, – пояснил Саня. – Только все это в шкафу, в стальном, на балконе, – почему-то извинялся он.

– Не гони! – прервал его Дроня. – Давай сюда ружье! У тебя что, ключей нет?

Оказалось, что у Сани были ключи. И от запертых комнат, где стоял телик, который он в тихую смотрел во время отсутствия отчима и матери, и от второй комнаты, и даже от балкона. И, более того, даже от стального сейфа с оружием! Всё у него было. И благо, что отчим о том ничего не ведал, иначе Сашке потом бы не просто не поздоровилось, а вообще, я даже не представляю, что тот бы с Саней сделал.

– А ну дай сюда! – едва не вырвал с руками у Сани воздушку Дроня. Сейф растворил нам свои просторы и оказался заполнен теми самыми двумя ружьями – охотничьей вертикальной двустволкой и воздушкой с переламывающимся стволом, из подобного которому мы в свое время постреливали свинцовыми пульками в тире.

– Ты куда? – не понял Саня Дроне.

– Тут тесно! – прокричал тот пронесшись вихрем через все отпертые тайной связкой ключей Сани двери и когда мы его уже догнали, то сидел у окна, переламывал ствол и что-то шептал себе под нос.

– Пульки давай! – прокричал он Сане.

Саня пулек не взял, да и вовсе хотел тут же вернуть ружье назад – мало ли, отчим сейчас вернется, мы все в окно выпрыгнем – первый этаж все же, – а он останется споличными на месте преступления, да ещё и с воздушкой в руках. Нет! Такого он вовсе не хотел.

– Отдай! – схватил он ружье у Дрони. Но Дроня был тертым калачом, тут же пнул Саню в коленко и пригрозил врезать ещё и прикладом.

– Понял?! – Дроня делал ударение на букву «я», как то, по его мнению, проделывали только крутые пацаны. – Понял? – повторил он уже потише, созерцая над мучениями Сани, валявшегося у его ног и державшегося за свою коленку. – Пульки тащи! – легко толкнул носком кроссовки Дроня. – Пульки давай!

Принесенные с балкона (из сейфа) свинцовые болванки, прозванные нами пульками, Саня вынимал из коробки, как величайшую ценность, вполне обоснованно предполагая, что все они давно пересчитаны и учтены его дотошным и пунктуальным отчимом.

– Да чё ты там телишься?! – толкнул Саню прикладом Дроня. – Давай сюда! – и выгреб из коробки едва ли не жменю свинцовых пулек.

– Щас мы, – переломал он ствол, загнал туда одну из пулек и хлопнул воздушкой назад, приводя её в боевую готовность. – Залегли все, – скомандовал он и сам тут же присел у открытого окна.

– Ты по кошкам? – поинтересовался Пачик. Но сам по первой же команде засел спиной к окну и сейчас жевал найденную у Сани на кухни булку.

– Нет! – гордо ответил Дроня.

– По людям, что ли? – удивился Леха.

– По фашистам! – с давлением в голосе надсадно прошипел Дроня выискивая цель.

– По каким фашистам? – не понимал Саня. Винтовка и отчим уж очень сильно напрягали его сознание.

– По самым натуральным! – вновь прошипел Дроня, прикладываясь щекой к воздушке. – По самым натуральным… – шептал он.

– А где они?

– Сейчас будут! – как снайпер в засаде засел на подоконнике Дроня. Створ его винтовки и часть головы, вот и всё, что хоть как-то можно было различить с улицы. А могучая листва прекрасно скрывала его хоть справа, хоть слева.

– А вот и фашистюга! – обрадованно прошептал он.

И правда, фашист не заставил себя долго ждать. Фашисту было от силы лет тридцать пять – древний старикан! – и обладал фашист могучим пузом и солидным дипломатом. Пузо он гордо нес перед собой, дипломат не менее гордо в руке, обращённый своим черным глянцем пластика в нашу сторону.

– Пипец тебе, фашистская морда! – и не успели мы даже среагировать, как было уже поздно. Палец неспешно спустил курок, свинцовая болванка беззвучно покинула ствол винтовки и унеслась в сторону фашиста.

Фашист вздрогнул, оцепенел от лязгающего звука, поднял к лицу свой дипломат, удивленно провел по растрескавшемуся пластику пальцем и что-то сообразив, вдруг плашмя упал прямо на асфальт.

– Ага! Засцал, фашистюга! – произнес Дроня и тут же переломал ствол, загоняя туда второй синицевый наконечник. – Щас ты у меня узнаешь удали пролетарской! Прочувствуешь гнев праведный!! – прошипел Дроня и вновь навел на него винтовку.

Мужик лежал на асфальте практически неподвижно. И только его голова отрывалась от асфальта на некоторое время и вновь опускалась, отрывалась в поисках стрелка и вновь опускалась из-за неудобства позы. Искал он его, стрелка, почему-то вверху, на верхних этажах, а то и на крыше. Видно было, как движутся его губы, произнося то ли проклятия, то ли молитвы.

– Вот тебе! —и Дрон вновь спустила курок. Свинцовая пулька ударилась всего в нескольких сантиметрах от головы мужика, тот тут же вскочил, споткнулся, упал, вскочил, вновь споткнулся, но удержался и со всех ног бросился бежать.

– Уходит! Уходит! – взлетел на подоконник Дроня пытаясь стоя там же переломить ствол воздушки и быстро перезарядить. – Уходит фашист! Уходит тварь! – орал он на всю улицу. – Бери его в кольцо. Гони пид… а! – вопил он готовый броситься в погоню. Ствол не поддавался. Руки нервно крутили его из стороны в сторону, пульки рассыпались во все стороны, Саня стонал от ужаса и бледнел от предчувствия, Дроня вопил во всю глотку и уже был готов прыгнуть в окно, озвучив необходимость догнать фашиста и добить его прикладом. И прыгнул бы, и догнал бы, и добил бы – мы в это ни сколько не сомневались. И было бы так, если бы Леха не схватил Дрона за ноги и не сволок того в комнату, на пол.