Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х

А «тело» влекло их вверх, вверх микрорайона, мимо чужих дворов, уже не знакомых старушек у подъездов, куда-то в сторону… В сторону стройки! – удивился Леха и ему что-то все это стало еще меньше нравиться.

Там, наверху и немного в стороне, стояло ровно три недостроенные коробки, которые когда-то должны были бы стать полноценными пятиэтажками, но пока лишь стояли, мокли, наполнялись пылью, битыми бутылками и следами костров.

– А что там? – не удержался Леха, догоняя Жеку.

– А ты не с-с-сцы! – протянул Жека и вновь вырвался на полтора корпуса вперед.

– Не, а чё тут? – не понял Дрон.

– Сейчас все увидите! – обрадовался Жека, припал к земле, запустил руку куда-то под фундамент и, порывшись там с минуту, с великими потугами вытащил громадный кусок арматуры диаметра не менее 40-го.

– Вот! – показал он метровый прут, который в его руке выглядел достаточно устрашающе. – Ты, – он указал на Леху, – стой там и смотри, а ты, – теперь пришел черед и Дрони, – стой там, – указание в противоположную сторону, – и смотри туда, а я… – и пока пацаны послушно расходились по сторонам, не до конца понимая суть происходящего и план Жеки, тот размахнулся, и что было силы лупанул по кладке стеклоблоков, что закрывали собой проем рядом со входом в один из подъезд.

Стеклоблоки треснули, посыпалась мелкая крошка. Последовал второй удар, потом третий, и так далее, раз за разом, во всю силу и дурь молодецкую, Жека лупил металлическим прутом по стеклоблокам, вынося их напрочь из кладки. Азарт был столь велик, что он напрочь забылся. Забыл об осторожности. О чувстве собственного самосохранения и нецензурная брань, частушки, куплеты полюбившихся песен, «Сектор газа» – все летело в пространство вместе со стеклянной крошкой. И летело ровно до тех пор, пока из-за угла не показался громадного роста мужик, удивленный столь бесцеремонным вторжением на охраняемую им территорию, да ещё и позволявшую себе порчу имущества столь откровенным и циничным способом.

Ни Леха, ни Дроня и чирикнуть не успели, как мужик влетел в зону досягаемости Жеки, схватил того за шиворот, вырвал арматурину и, если честно, пацаны думали, сейчас начнет его откровенно пинать, но мужик сделал хуже – он скрутил Жеку и попытавшись выспросить кто он да что тут делает. Не получив ответа, тут же пригрозился вызвать милицию для составления и чего-то там ещё.

Более что-то ловить ни Леха, ни Дроня здесь ничего не видели и тут же скрылись с места преступления, разнося весть о пленении Жеки и тому подобном…

– Вот же ш… – произнес кто-то из наших, дослушав историю до конца. Причем чем это было, осуждением или же, напротив, констатацией крутизны, – разобрать было сложно.

– Чё делать то? – прозвучало как бы с нескольких сторон. Возникла идея идти к Андрюхе – нашему бывшему однокласснику, что теперь учился на того самого милиционера, чтобы тот на своем уровне, так сказать, порешал… Но зная Жеку и его постоянные залеты, как-то показалось сомнительным, чтобы настоящий случай оказался достаточно весомым для вписки Андрюхи за Пачика. И не знаю, сколько бы ещё мы сидели и гадали, а, быть может, даже сорвались бы с места чтобы разобраться на самой местности, «уговорить мужика», так сказать, если бы едва ли не мимо нас не провели того самого Пачика.

Вид у него был печальный. Шел он понуро, что-то отвечая на вопросы мужика, отвечая нехотя, а может и вовсе не отвечая. Мужик же всяк раз чем-то интересовался и вел себя, стоит отдать ему должное, вполне себе достойно, удерживая как себя в руках, так и Пачика за спортивную куртку, за ворот. Жека, он же Пачик по прозвищу, семенил впереди, уже не столь резвый и бодрый, но явно что-то замышляющий. И не будь он Жекой, если бы и в такой ситуации…

– Эй, Пачик! – заорали мы ему вслед и, наверное, это его приободрило. Жека не рванулся, нет, он просто сделал более решительный шаг вперед, крутанулся на месте, буквально вылетая из своей спортивной мастерки и лишь рукава на какое-то время сковали его движение. И оставив ту в руках у удивленного мужика, рванул со всех ног. Да так рванул, что, видимо, забылся окончательно, потому что путь его лежал прямиком домой. В дом, в подъезд, домой – по промой, в зоне видимости, совершив забег на дистанцию в триста метров. В самое логово. Куда его, собственно, и вели.

– Объект пытался скрыться бегством, – констатировал кто-то из наших, наблюдая эту ситуацию. – Побег удался, но скрыться и замести следы объект уже не имел ни сил, ни возможности. Сторожевые собаки быстро взяли его след, и его поимка стала лишь вопросом времени.

Наверное, это понимал и мужик, так как он лишь скомкал мастерку, перехватив ту своей громадной рукой, и неспешно направился вслед за скрывшимся в подъезде Пачиком.

***

Как потом рассказывал сам Жека, проспавшийся и оценивший масштаб своего безумия, его изловили буквально спустя несколько минут как он скрылся в ванной.

Изловили и продемонстрировали тому самому мужику, который оказался не то прорабом бригады, что только вот планировала приступать к восстановительным работам спустя годы запустения, не то просто сторожем, что хоть и позволял местной пацанве резвиться в бетонных клетушках, но актов вандализма не терпел.

Жеку продемонстрировали. Опознали. И тут же отослали к себе в комнату, заперевшись на кухне до самого утра, решая вопрос полнотой налитого стакана и шириной тарелки полной закуски…

Что случилось с самим Женькой – история умалчивает. Молчит и сам Жека. Как рыба молчит. Ни слова. Но лишь речь заходит о походе на стройку, тут же становится мрачным и под каким-то предлогом увиливает от ответа и похода.

5. Леха по прозвищу Хомыч

Леха был моим едва ли не наистарейшим другом на районе. По крайней мере, практически с самого момента переезда на ещё недостроенный жилмассив, в грязь, в строительную разруху и в радость, что вот теперь и у на есть приличная квартира, я помню Леху и Саню. А Жеку и прочих уже немного попозже.

Леха жил в соседней пятиэтажке, в однокомнатной квартире с мамой, младшим братом и престарелой бабушкой. «В тесноте, да не в обиде», – как порой невесело выражался он, но, по больше части, дела домашние он на улицу не выносил.

Леха был слегка округл, немного застенчив, любил музыку, порассуждать на отвлечённые темы и хотел стать бизнесменом. А кто, собственно, в те времена таковым стать не мечтал. Пословица «отец инженер – горе в семье» тогда являлась не просто широкоупотребимой, но и до боли для многих правдивой. Но так как у Лехи отца не было, о нем он вообще не вспоминал и тему это всячески обходил, то все, что ему оставалось – это мать и престарелая бабушка да младший брат, ну, и мы, его друзяки, естественно.

Леха всегда был в курсе всех наших дел, но старался в них особо не встрявать. То ли чувство самосохранения, то ли воспитание, а может и ещё что, видимо, брали верх и, как в какой-то сказке, «его уши торчали из каждой истории», но сам он ни разу ловлен ни на чем не был. Меж тем Леха будучи нашим другом, на районе известность имел как Хомыч, откликался на это прозвище, нам даже порой казалось, что гордо его носит, и, естественно, без его участия мало что случалось да происходило.

***

Лето уже во всю набирало силу и тут как-то нежданно-негаданно случился очередной праздник. То ли городское руководство вдруг изыскало средства, то ли он и впрямь был запланирован ещё давно, о чем мы, конечно, догадывались, но особых планов не строили. И по этому поводу были объявлены, как это правильно зовется? – народные гуляния. Гулять у нас было не то чтобы совсем негде, но так чтобы более-менее культурно – это только городской парк. Всё остальное – пьянка, разврат и мордобой. Ландшафт местности такой, не предназначенный для культуры и отдыха, я так думаю. И вот перед нами троими, Жекой, мной и Лехой Хомычем встала дилемма – влиться в компанию и забухать на столике или выделиться, выпендриться, и забухать уже в парке? Вопрос выпивки не стоял в принципе – это святое. Дилемма заключалась в месте его, алкоголя, употребления и дальнейшего брожения, что говориться «под шофе».

И, естественно, решающее слово здесь оказалось за Жекой.

– В парк хочу, – скапризничал он убедительно и мы прогнулись.

– Брать будем? – поинтересовался я. И на меня посмотрели не то с удивлением, а то и вовсе с негодованием.

– Естественно! – заявил Леха.

– Тогда у меня есть! – обрадовал их я.

Стоит отметить, что культура потребления спиртного у нас на районе, как, думаю, и во всех остальных местностях не обремененных избытком денежных знаков, сводилась к желанию «убиться» чем-то спиртосодержащим, желательно при минимальных затратах и без всякой думы о последствиях и здоровье. Слово здоровье и вовсе являлось предметом саркастических шуток и как ценность не котировалось. Именно потому периодически случались истории с отравлениями тормозной жидкостью, омывателем стекла, неправильно выделанным клеем ПФ, а последнее, что нам поведал Жека, чья сестра работала в больнице, – это гудронный человек. Этот человек, сотрудник одной из путеремонтных бригад, то ли на спор, то ли в горячке похмельного синдрома, налакался креозота смешанного с чем-то там ещё – чем там пропитывают шпалы на железке? – и в состоянии полной недвижимости был доставлен в больничку на «реабилитацию». Новость с прибытием такого рода «пассажиров» была не нова, но тут сбежалась едва ли не вся больница поглядеть на «чудо»!, ибо это чудо превратилось в нечто сходное по цвету с деревянной шпалой, пропитанную тем же веществом, что и пило, чудо естественно.

И вот, выскочив из домов и собравшись на колонке чуть ниже района, Жека с воодушевлением рассказывал нам эту историю. Наверное, подчёркивая тем самым необходимость ведения правильного и здорового образа жизни?! Нет, напротив! Констатируя крутизну и известность мужика, что таким образом выпендрился. Это, собственно, и все, что Вам нужно знать о культуре потребления алкоголя, которая была присуща и нам. Дорогой коньяк – это безмерно круто, но, во-первых, не про нас, а, во-вторых, на эти деньги можно напоить всю нашу компанию до состояния полной неописуемости. И как вы думаете, какой выбор был бы сделан, заимейся такая возможность у нас?

– Ты взял? – интересовался Жека, имея ввиду вполне конкретную вещь.

– Ага! – отвечал я.

– Где? – не унимался он. Жека только что вырвался с полевых работ, куда его так не к стати загнали «старики», и сейчас вопрос «выпить» для него стоял очень остро, так как «старики» его все одно спилят за побег с фазенды, так хоть компенсация тому должна была бы весомой.

– Всё пучком! – заверил его я. – Дома не держим.

– Эт как? – не понял Жека.

– Долго объяснять! – прервал его Леха, который и сам-то был не в курсе, но алкогольная тематика последние десять-пятнадцать минут, пока мы катились вниз по одной из крутых и узких улочек, носивших фамилию некоего революционера, что у нас считалась едва ли не ругательством, Лехе изрядно надоело. Он хотел завести песню о реперах, музыке и, возможно, о бабах.

– А пожрать взяли? – вдруг задал неприличный вопрос Жека. Как-то у нас закусывать было не принято. Максимум вода из-под колонки. И всё. А тут такое – пожрать!

– Ты эт чего? – удивился Леха.

– Я с утра ничего не жрал, – объяснял долговязый и несколько выглядевший усталым Жека. – Как бы не случилось такого, как в школе, когда…

Этот случай был известен всем и вызывал каждый раз неудержимый смех. В тот раз Жека принял с товарищами за школой по две соточки чего-то подозрительного, принял наспех, ибо спешил. Закусил зеленым яблочком на голодный желудок и тут же отправился в ту же самую школу, откуда на полчасика с товарищами и сбежал. В актовом зале, где собралась едва ли не вся наша громадная школа, шло некое действо, что само по себе было для нас большим культурным событием. КВН или что-то в этом роде. Не важно. А важно то, что всей – всей школе! – запомнился не КВН! Запомнился Жека!!! Он явился все с теми же своими товарищами, примостился на свободное место рядом с Лехой в первом ряду и уснул. И было все ничего – его посапывание, пускай и в первом ряду, не особо кого-то беспокоило – разве что учителей, что мотали себе на ус и делали записи в блокнотики – не более, если бы тепло, уют и те самые две соточки на голодный желудок да яблочко, не попросились наружу. Естественно, попросились и тут же, не отходя выбрались. Под соответствующие звуки, прямо на пол перед сценой и к «огромной радости» участников культурного мероприятия. Мероприятие, не скажу, что было сорвано, но Жеку вынесли, зал орал, а Лехе – что оказался его ближайшим другом, и не столько по степени дружбы, сколько «потому что под руку попался», под улюлюканье зала была вручена тряпка и ведро… Естественно, после этого Леха жутко злился на Жеку. Злился, выговаривал, бубнел, но нужно было знать Жеку, чтобы понять – он то может и сожалеет, но вот причину Лехиных возмущений, собственно, не понимает и не разделяет: «Это всё яблочки!» – ссылался Жека и не кривил душою, именно так он считал и в том был уверен.

– Так пожрать брали? – не унимался Жека.

Как оказалось, о такой мелочи, как закуска, ни кто и думать не стал. Даже сам Жека. «А нахрена, собственно?!»

– Ничего, сейчас найдем! – уверил нас Леха и нам пришлось сменить маршрут, оминая центр с его «ударенной на всю голову транспортной развязкой», и двигаясь через железнодорожный вокзал, мимо частного сектора и доживающего свои последние времена пивзавода.

– А мы куда идем то? – вновь поинтересовался Жека.

– На лодочную станцию, – пояснил я.

– Нахрена?

– Так надо, – пояснил я. – Там поймешь…

– Только я в воду не полезу! – тут же предупредил на всяк случай нас Жека.

Но, собственно, в воду лезть и не требовалось. Просто лодочная станция, так же и большая часть города, придя в запустение ещё при Союзе, а сейчас и того хуже – обветшав и износившись, давно не функционировала. Старые остовы лодок, груды металлолома и прочего мусора лежали там горами, но, что самое главное, лежали в сторонке, в некотором отдалении от вьющейся вдоль река с одной стороны и громадного мелового холма, на котором и стоял наш город, с иной. Именно такое уютное и заброшенно место нам и требовалось, чтобы неспешно распить то, что было мною припрятано при довольно неоднозначных обстоятельствах прямо под кустом у обочины той самой улочки.

– В воду и не надо. – заверил Жеку я.

Наш спуск занял какое-то время, потом долгая дуга вдоль поросшей камышом речушки Купянки, что можно было бы перепрыгнуть в присяде, но её закопали и облицевали бетоном в свое время так, словом, нам пришлось тащиться до раздолбанного моста, далее по рельсам и шпалам до вокзала, а оттуда, восхищаясь великолепием некогда кругового подъезда к вокзалу, ныне все больше уходившего в болото и порастающего камышом, к тем самым домикам за покосившимися заборчиками и далее…

– Пришли, – пояснил Леха. Почему-то шепотом. – Полезли. – и он указал на яблоню, что своей кроной давно перевалилась через штакетник.

Со стороны улицы на дереве не было ни одной целой веточки, ни единого не пострадавшего листочка, ничего живого – видимо, часто здесь прохаживались веселые компании, срезая путь домой, со стороны больнички или парка.

– Полезли, – и Леха достаточно проворно, невзирая даже на свои габариты, вскочил на штакетник.

Зеленые яблоки, зеленые абрикосы, зеленое все – вплоть до щавеля. Всё это не доживало и своей первой декады, съедаемой нами или пацанами помладше. Сложно поверить – но нельзя было пойти просто в магазин и купить там хоть что-то приличное из овощей или фруктов. Их там просто не было. В лучшем случае перегной из моркови или капусты. Случалось, старушки выносили припасы прошлого года, но трата денег на такую штуку, как яблоки была попросту немыслима!! Вырастут через пару месяцев. Вот тогда… А пока, авитаминоз, молодые растущие организмы, и хана всему зеленому, что может быть съедено. Хана до такого состояния, что на бедной яблоньке одновременно могло сидеть до десятка нас, выискивая последние, размером с горошину, завязавшиеся яблочки.

Примерно в это же время, а то и попозже, когда шла шпанка и черешня, жутко страдали сады и деревья в частном секторе. Потому не было ничего удивительного ни в сноровке лазить по заборам и деревьям не только Лехи, но и нас, ни в том, что это дерево являло собой экспонат многочисленного насилия над собой.

Взобравшись на яблоньку, мы осознали, что бывали у неё не первыми и осталось нам совсем немного. Ну, с десятка три мелких, не сформированных, зеленых и жутко кислых яблочек, что тут же стали пополнять собой наши карманы и пазухи.

– А ну я вам сейчас! – вдруг прозвучало несколько в сторонке и тут же заставило нас сменить крадущиеся движения на более откровенные. На нас несся дедуля и чем-то помахивал в руке.

«Лопата!» – мелькнуло у меня в голове.

– У него ружье, е…! – прокричал Жека и тут же оказался на земле.

«Ружье?» – мелькнуло у меня в голове и почему-то сейчас же захотелось узнать, чем оно заряжено – дробью или солью. Хотя, признаться честно, ни то, ни иное как-то отведать не хотелось.

– Валим! – проорал Леха и подпрыгнул на ветке так, что та дала крен, потом затрещали и вместе с Лехой рухнула вниз. Путь отступления верхом для нас оказался отрезанным – это была та самая ветка, что… Но размышлять было некогда. Прыгнув едва ли не на голову Лехи, откатившись с ним в сторону, мы тут же вскочили и побежали. Леха летел первый и я уж ни как не ожидал от него такой прыти.

– Нахрен! – заорал он и с этим криком вынес на тот же хрен секцию прогнившего забора. Штакетник рухнул в пыль да грязь и открыл нам путь к отступлению. Не к бегству. Нет! К отступлению, так как мы были героями и парнями хоть куда, какое уж тут бегство – отступление и смена диспозиции.

– А вот я вам сейчас! – осерчал дедуля и, видимо вскинул ружье.

– Ложись! – проорал бежавший последним Жека и тут же догнав, повалил нас наземь.

Не знаю, стрелял ли старик или нет, за шумом падения в пыль я как-то того не расслышал, но Жека утверждал, что выстрел был. Леха вновь поносил Жеку на чем свет стоит, но последней все так же недоумевал: «Чего это он? Я же всех спас!»

Как-то убравшись подальше от старика, сломанной яблони и изувеченного забора, мы вышли на старинный спуск, что бы ему быть неладным, и проклиная все на свете, взяли обязательство на восхождение по этой мощеной отвесной скале, размытой дождями, разбитой временем и частично разворованной на бутовый камень и заросшей едва ли не вековыми деревьями с обоих сторон. Что не говори – исторический центр города, однако. Правда, нам от этой истории было как-то не очень…

И как-то претерпев лишения восхождения по этому спуску (и чего его называют спуском, когда это натуральный подъем?!) мы тут же перенеслись совсем в иную эпоху – «местный палац лордов», ни дать, ни взять – совковое админздание с площадью, памятником вождю и любителю детей, как утверждается, – всему тому, что так недавно нами было отринуто и что всем нам уже набило такую оскомину, что даже Жека скривился, проходя мимо чахлых розочек на клумбах по поросшим травой в стыках кладки бетонных квадратов площади.

– Прошлой зимой ему на грудь табличку повесили – куплю рубли! – повторил в который раз историю Жека. Мы с Лехой улыбнулись, вспоминая любительские фото этого плаката, сделанные мною по случаю. Плакат, говорят, провисел едва ли не с неделю, с мольбой взирая в окна горисполкома у которого, видимо, не было не только рублей, но и купонов, а потом и гривни.

– Да, было дело… – произнес я, бросая взор на недостроенный дом пионеров, панораму Сахзавода, пост пожарных под голубыми ёлочками сразу за памятником вождю мирового пролетариата и метя в тот самый спуск, что перерастал в меловую дорогу вдоль реки с небольшими домиками вдоль, сгоревшим магазином класса сельмаг, и частыми ответвлениями троп и дорожек в сторону реки. Вот так – сначала восхождение, потом спуск. Нам, по ходу, пора было давать медали за альпинизм, – или что там у них за такое дают. Другое дело, если бы мы пошли по «старому» маршруту, через центр. Но тогда не было бы яблочек, да и там, в центре, у самой церкви, какой-то на всю голову стукнутый проектант свел под неимоверными углами сразу несколько дорог да улочек, не дав возможности пешеходам найти способ их относительно безопасно преодолевать.

– Тут! – указал я на пожухлый куст не то шиповника, не то волчих ягод, прижавшийся к самой обочине дороги из мела. Такой же припорошенный белой пылью, как и все вокруг.

– Где? – не понял Жека.

– Тут! – повторил я и полез за куст.

Кто бы мог подумать, что именно здесь, в этой чахлой травке – а какая могла вырасти на почве из мела? – за кустом, который пора бы было давно и выкорчевать, где ежечасно проходила, должно быть, не один десяток пар ног, скрывается величайшее чудо из чудес – поллитровая банка самогона, завернутая в старенький местами порванный пакетик.

– Вот! – вынул я банку и настроение у пацанов тут же улучшилось. Жека загорелся, а Лехины горящие глаза не могли дождаться, когда же?…

– На станцию! – уже настаивал Жека, имея виду, естественно, лодочную…

***

– Ветал рассказывал, – разливал из баночки по пластиковым стаканчикам Леха – стаканчики нашлись в кармане у Жеки, смятые, истерзанные, но пока что ещё не дающие течь. – Во время игры в карты рассказывал, – жидкость лилась ровной струей, ударяясь о дно стаканчиков, слегка даже пенясь от обилия примесей, наполняя наши емкости. – Он на днях тёлу притащил домой. Стремную, что его жизнь! – не отрывал взгляд от жидкости Леха. – Правда что она стремная он понял только утром, когда проспался. А то был пьян, что, говорит, его деваха сама до его же дома и дотащила. Он там в лифту упал, по ступенькам полз, – мы все представляли с каким задором и воодушевлением все это рассказывал Ветал и нам уже становилось смешно. – Затащила она его, значит дамой, и дала… – Жека едва с прогнившего борта развалившейся лодки не рухнул вниз, заливаясь смехом.

– Затащила и дала! – ржал он.

– Ну да! – смеялся сдержанно и Леха. Он всегда был более менее сдержан в проявлении своих эмоций, что ни сколько не умаляло все иные его достоинства. – Затащила, уложила, раздела и отдалась, – пояснял он. – Так глаголет великий бабник Ветал. – тут и я прыснул, представив как об этом рассказывал Виталя.

– И что? – протянул руку к стакану Жека.

– А утром проснулся, глаза протер, кошек изо рта выгнал…

– Каких кошек? – не понял Жека.

– Тех, что ему туда всю ночь гадили, – пояснил Леха. – Посмотрел на тёлу и «ну её нахрен»! Говорит, что сначала прятался от неё как от прокаженной, а потом пинками выгонял из дому. Типа, погуляли, потрахались, пора и честь знать.

Мы ржали. Не просто смеялись, а просто ржали, едва не расплескивая драгоценную жидкость своих стаканов.

– Неужели такая страшная, что даже Ветал?.. – не закончил я, сотрясаясь от истории и манеры их пересказывать Лехой.

– Ну да, – с легкой улыбкой, что означала у него крайнюю степень веселья, продолжал Лёха. – Ветал говорил, что поначалу подумал, мол, тёла противогаз одела. Ни волоска, ни морщинки – все гладкое и без волос. Даже там! – он указал вниз. – Даже там ничего.

– А ресницы, брови? – интересовался подробностями Жека.

– Говорю же – противогаз! – пояснял Леха. – Ни ресниц, ни бровей – вообще ни волоска! Ветал, наверное, как увидал её, так тут же протрезвел. А потом вдруг начал шарить в поисках презика. Использованного…

– А эт зачем? – жидкость явно опаляла руку Жеке и тот спешил её побыстрее употребить, но история тоже его не отпускала.

– Эт понятно, – смеялся Леха. – Тёла стремная, сама все сделала, а потом придёт и предъявит, мол, дитя твое, давай как-то решать, устраивать наши отношения и всё такое.

– Нашёл?

– Что нашел?

– Презик?

– Да вроде как нашел, – пожал плечами Леха. – Нашёл, и спрятался в туалете разрабатывать план спасения на унитазе.

– План спасения на унитазе, – Жека взорвался смехом и вновь едва не рухнул вниз, с борта раздолбанной гнилой лодки.

– Ага, – подтвердил Леха. – Толчок – он самое то место, где рождаются планы мирового господства, ну, или на крайняк, как избавиться утром от телы в противогазе?!

– И как? Выгнал? – было интересно и мне.

– Ну с нами сидел, веселый такой, наверное выгнал…

– Или сбежал, – выдвинул версию Жека.

– Или сбежал, – на сей раз едва не рухнул от смеха Лёха. Видимо такого поворота событий он не ожидал. Версию не рассматривал.

Наш смех разносился среди развалин некогда шумной лодочной станции. Справа рассыпалась металлическая конструкция, ещё не распиленная на металлолом – не пришло время. Слева лежало несколько рассыпающихся лодок – все более-менее держащееся на плаву давно растащили жители соседних частных домов.

Частные дома смотрели на нас своими садами, переходящими в заброшенные плодовые деревья лодочной станции, а далекий и такой близкий поросший травой берег приносил влагу и освежал нашим телам и разуму.