Ол. Роман-полилог

На вид ему было не старше тридцати: подтянутый, даже сухой, с не офисным лоском, с не изношенно свежим лицом. В офисе, даже у самых молодых лицо становилось мешковато серым от недосыпа, кофе и постоянного курения.

«Болашаковец5», – про себя подумал Даир.

– Добрый день, Даир. Много наслышан о вас. Приятно познакомиться с ветераном маркетинга компании, – протянул канцелярски ухоженную руку новый руководитель.

«Молодые шефы. За это время столько их прошло перед его глазами. Молодой апломб сбивается после первого серьезного кризиса, и реальность возвращает их из розового идеализма. Что же, молодым везде дорога. А особенно, если он учился за границей. Сделав золотых мальчиков элитой, правительство невольно сделало второсортными их, людей советского воспитания. Опыт перестал быть значимым. И даже стал компроментирующим. Чем меньше ты жил в СССР, тем лучше. Меньше был при Союзе, меньше подвержен т.н. «совковому мышлению».

А что такое «совковое мышление», Даир так и не понял.

А сколько специалистов осталось не у дел только из-за возраста. Ведь ему самому уже …страшно подумать, 47 лет. В офисе он самый старый, кроме главы, ветерана экспата, которому за 60. Но иностранцы ценят свой опыт и возраст».

– Очень рад, Данияр. Добро пожаловать! Вы, наверное, хотите познакомиться с отделом? – не нарушая дистанции, дежурно улыбнулся Даир.

Несмотря на горизонтальную иерархию в компании, молодые боссы любят показать значимость позиции, тем самым скрывая комплекс возраста.

Поэтому Даир всегда пытался придерживаться служебного этикета, которому научился уже давно.

– О, нет, это успеется всегда, – дружелюбно ответил Данияр. – А не хотите пообедать со мной, Даир? – внезапно предложил он.

– Хорошо. Я как раз покажу одно место, – ответил Даир, вспомнив об одном заведении.

                                         ***

Заведение было уже заполнено окрестными клерками. Гремящая посуда, замыленные официантки, громкие голоса, перестук вилок и звон чашек – живой фон обеденного перерыва.

Стейк, гаспачо, снеки, пицца – иностранные названия стали настолько обыденными, что вытеснили советское меню с привычными котлетами с макаронами и обязательным блюдом на первое – супом.

Адепты старой еды сетовали на то, что новые блюда вредные, искусственные и калорийные.

Но неизвестно было что вредней: советский общепит, никогда не отличавшийся чистотой и свежестью, или современные блюда.

                                          ***

– Как вам работается, Даке6? – спросил молодой шеф, внимательно разглядывая его через свои очки.

Даир почувствовал изменение в интонации.

«Даке» – произнесено было уважительно. И даже – почтительно.

Интересный новый босс.

– Отлично. О такой работе можно мечтать, – заученно произнес он корпоративную мантру. Он – профессионал, и умеет скрывать эмоции. В конце концов, работа действительно не самая плохая.

– Ни на что не жалуетесь? – участливо продолжал выпытывать юный шеф.

– Абсолютный «Ок», – с игривым радушием ответил Даир, – Не на что жаловаться.

«Хотя, человек всегда найдет, на что пожаловаться.

А пожаловаться Даиру есть на что. Зарплата, когда-то высокая, из-за инфляции обесценилась. А должность руководителя регионального отдела – чересчур хлопотная и суетная. Командировки, перелеты, недосыпы. Список жалоб может быть бесконечным.

А, может быть, он просто …устал.

….А зачем, собственно, золотой мальчик спрашивает?

Может, хотят уволить?»

– Вы отлично работаете. У вас хорошие показатели. Вам не о чем беспокоиться, – словно упреждая его мысли, заверил Данияр.

– Спасибо. Стараемся, – по-армейски строгоответил Даир

– Головной офис решил предложить вам повышение. Мы предлагаем вам стать руководителем офиса в Алматы с повышением оклада и сохранением социального пакета.

Данияр откинулся в кресле, давая возможность собеседнику переварить сказанное.

Пригубив из стакана воду, он внимательно посмотрел на Даира, пытаясь прочитать его реакцию. И поставив стакан, доверительно добавил:

– Конечно, ответственности станет больше. Помимо отдела маркетинга к вам добавятся и другие отделы. Но зато, у вас будет два заместителя. И самое главное – зарплата. Она увеличится почти в 2 раза, – торжественно улыбнулся Данияр.

«…Рад ли он или нет? Мечты о карьере греют душу в молодости. Но сейчас ищешь более спокойную работу. Чтобы отсидеться. И не уставать.

Но зарплата…»

– Спасибо большое за предложение. Оно действительно заманчивое, – прокашлявшись, начал Даир. – Но мне нужно подумать.

– Был бы рад, если бы вы согласились. Вы – профессионал, – продолжал убеждать новый шеф.

Затянувшись сигаретой, Даир вдохнул дым. И, немного подержав, словно впитывая крепость табака, выдохнул.

Сквозь дым на него глядело интеллигентное лицо собеседника: высокий лоб, тонкий нос и немного близко посаженные глаза. Тонкий, изящный облик интеллектуала.

Не отталкивающая, а скорее обаятельная внешность.

Пожалуй, они могли бы сработаться. Несмотря на молодость, собеседник умел нравиться. И Даир не против был бы иметь такого сына.

Ведь он всегда мечтал о сыне.

Примерно о таком: успешном, умном, тактичном

                                          ***

Внезапный звонок на большой, словно монитор компьютера телефон, прервал их беседу.

И собеседник, извинившись, отошел в сторону и, прикрыв ладонью трубку, зашептал:

– Да-да, милая… Нет…. Да….Я скажу….Конечно. Хорошо, – отрывками слышались подавленные возгласы.

Словно чем-то смущенный, он подошел к столу.

Но не присаживался…

– Все нормально? – участливо спросил Даир, глядя на собеседника снизу верх.

– Простите, Даке.. Я хотел бы поговорить еще …, замялся Данияр. – Это не совсем о работе….

– Не о работе? – удивился внутри Даир. – О чем мы можем говорить еще?

– Даке…. Я… – потупив глаза, словно нашкодивший ребенок, пробормотал Дания., – Я люблю Анель. ….И это я – ее жених и отец будущего ребенка…

Глава 4. Айсулу7

– Не понимаю, что тебя смущает?

– Смущает? Это мягко сказано. Меня возмущает. Возмущает все. Вокруг – заговор. Я узнаю все последним.

И еще..…. этот новоявленный жених.

– Давай посмотрим на это с другой стороны. Новый шеф? Он тебя раздражает?

– Не только он. Вы все.

– Успокойся. Тебя смущает, что тобой будет командовать твой зять?

– А он уже зять?

– Ну, условно.

– Послушайте, я вообще кто для вас?

– Глава семейства… Как бы…

– Так почему решения принимаются без меня?

– Мы готовились… И не собирались что-то скрывать… Тем более – парень-то хороший. Неужели он тебе не понравился?

– Я привык к тому, что с возрастом я старею, а начальство молодеет. Но это работа, служба. Но быть подчиненным своего зятя. …Я не готов к этому. Это выше моих сил…

– И поэтому ты написал заявление об уходе?

– Да …В смысле нет… И вообще я давно хотел. Я перегорел. Работа перестала приносить мне удовлетворение.

– Дорогой, я понимаю тебя. Я понимаю тебя, как никогда. Но время меняется, милый. Трудно жить в современном мире со старыми стереотипами. Пойми.

– Когда же ты успела перестроиться? Я не так ловок. Для меня это жизненный принцип, по которому я живу.

– Нелепо, когда комплексы выдают за… принципы. Психоаналитик объяснит тебе, в чем разница между принципами и страхами.

– Они существуют для того, чтобы добавить еще кучу страхов.

– Даир. Мне нравится мальчик. Он – надежный. Наша Анель будет за ним, как за каменной стеной. Разве ты не хочешь этого?

– Дело не в этом. А в…

– А в чем? – нетерпеливо перебила супруга. – Я устала слушать твое нытье. Молодые любят друг друга. И мы с тобой, как нормальные родители, поможем им.

Они замолчали, исчерпав все аргументы.

Сердитые.

Надутые.

Непреклонные.

Закаленные в многолетней ругани.

                                         ***

Когда-то они давали друг другу обещание, что никогда не будут ругаться.

Верящие в эпоху неверия.

Любящие в пору ненависти.

Прямые – в век двуличия.

Время играло с людьми.

Как впрочем, и всегда, когда существовал человек и время

Верующие становились безбожниками, чтобы выжить.

А безбожники превращались в фанатиков, создав новый культ.

Новый лидер заставил всех поверить, что лицемерие – зло.

Теперь будем говорить громко, чтобы нас услышали.

И стали звучать громкие голоса.

Настолько громкие, что люди не справлялись с чувствами.

И чувства окрасились в кровь.

Поверив, сказали слова и они.

Тогда. На площади.

То был морозный Декабрь 86-го8.

Когда им было всего 18…

Юные студенты, поверившие в справедливость.

Вышедшие на первый свой протест. Протест против молчания, накопленного за многие поколения.

Вышли, чтобы прокричать громкое в объявленную Гласность9.

Держась за руки.

Влюбленные в мир, в площадь и друг в друга, они шагали с колонной демонстрантов, уверовав в правду.

Надеясь быть услышанными.

Новый мир неизбежен.

…Но эйфория длилась недолго.

Среди них завелись провокаторы.

А их собрание окружила другая молодежь.

В форме, с дубинками и щитами. С повязками на рукавах.

Злые, насупленные, мрачные, они с ненавистью смотрели на тех, кто посмел нарушить вечное молчание.

На тех, кто покушался на привычный им мир.

Кто знал, что потом, после Декабря 86-го, уже по всему СССР пройдет серия протестов, которая, в итоге, приведет к развалу этого колосса на глиняных ногах.

Но тогда было холодно. Тогда было страшно.

Тогда была кровь.

Палачи налетели на молодежь, круша их лопатами, дубинками и железными прутами.

Бегущих – догоняли. Упавших – добивали.

Все смешалось на площади: кровь, визг, стоны, крики, ругань, солдаты, студенты, милиция.

Площадь стала красной от крови.

Дикий ужас охватил молодежь.

Отчаяние мужчин, не сумевших защитить женщин.

Боль женщин, подвергшихся насилию.

Кто-то бежал. Кто-то лежал. Кто-то бился.

Но силы были неравные.

Побежали и они.

Но Айсулу споткнулась и упала.

Налетели солдаты. И Даир закрыл ее телом. По спине застучали дубинки.

Эта боль будет долго с ним. Обостряясь в ненастную погоду.

Вырвавшись от них, они побежали вниз.

Солдаты бросились вдогонку. За спиной – мат, тяжелое дыхание, громкий топот казенных сапог.

Он знал эти улицы, в отличие от солдат – чужаков, заброшенных армией со всех уголков страны. И они смогли оторваться от преследователей.

…Потом было время расплаты. Люди, поверившие в перемены, были наказаны за свою веру.

Почти всех участников протеста отчислили из института. На многих завели дела.

Были реальные сроки. И даже смерти.

Их поколение быстро повзрослело.

Повзрослели и они… Юные, но уже взрослые Даир и Айсулу.

Декабрь сблизил их.

Их объединило стремление к свободе, протест и пришедшее на смену страх и унижение.

И они спрятались в уголке, закрывшись ото всех и всего своей юной любовью.

Укрывшись друг другом. Согревая и согреваясь от холода жестокого Декабря.

Они дали клятву, что никогда больше не расстанутся друг с другом.

В память о тех, кто был на площади. О тех, кто останется навечно молодым.

Став мужем и женой. Обручившись Декабрем. В стуженый медовый месяц.

И долго никто не знал, что они – обручены….

Ни близкие. Ни друзья. Ни соратники.

                                          ***

– Ты не можешь уйти с работы. Как мы будем жить? Как мы справим свадьбу? Ты думал об этом, – все еще злясь, прервала молчание Айсулу.

«..Неужели он был, когда-то влюблен в нее?

Кто она – эта раздраженная, нахмуренная женщина напротив?

Когда же она успела стать такой?

..Это чужой человек.

Все это – мираж. Он не должен быть здесь.

Он не там. Или там не здесь».

– Свадьбы не БУДЕТ, – с нажимом произнес Даир

– Ой, какие мы грозные, – зло расхохоталась Она.

Дурацкая привычка высмеивать гнев приводила его в бешенство.

Но бешенство безмолвное, чаще всего переживаемое внутри себя.

Вообще-то он совершено не зол.

Его охватило безразличие.

К ней.

К семье.

К дому.

– Для тебя мои слова – пустой звук? – привстав над столом, устало спросил Даир

– А как их понимать? – гневно сверкнув глазами, с вызовом ответила Она. – Если ты против счастья моей дочки. Значит, ты против меня. Тогда мы сами справимся

– Вот как? – удивленно протянул Даир. – Значит, я вам не нужен?

Она отвернулась, ничего не ответив.

– Я все понял, – с ледяным спокойствием произнес Даир, – Что же, если будет свадьба, значит, меня там не будет, – и, схватив плащ, выскочил из квартиры.

Глава 5. Вечный билиотекарь

Книжные полки тянулись длинным коридором по всему залу, заканчиваясь темно-синей стеной у дальнего края.

Лабиринты книг от А до Я.

Даир задумчиво прогуливался вдоль стеллажей, поглаживая корешки книг.

Выбирая наугад первые попавшиеся, он бессмысленно пролистывал, не вчитываясь в смысл, и возвращал обратно на место.

Некоторые книги были старыми и потрепанными, местами порванные и надписанные.

А другие – новые, отливающие цветным блеском, или тусклые в матовой пленке переплета.

В новых было мало иллюстраций в отличие от старых, где уютные картинки часто были обязательным фоном слов.

А Даир любил иллюстрации.

Взяв несколько книг, Даир вошел с охапкой в читальный зал.

У входа в зал восседала грузная библиотекарша.

Временами она строго посматривала поверх своих очков на немногочисленных читателей в зале. И вновь утыкалась в чтение ярко глянцевого журнала.

Вечерело, и в помещении было мало людей.

За первым столом усердно корпела над стопкой толстых учебников юная девушка-студентка с длинной, красиво заплетенной косой.

В ряду слева копошилась в планшете долговязая женщина, временами заглядывая в книги, в беспорядке лежащие перед ней.

А рядом, за соседним столом, склонился согбенной фигурой над книгой пожилой мужчина.

Временами, шурша бумагой, он неторопливо перелистывал страницы, слюнявя кончик пальца.

Пытаясь сконцентрироваться на чтении, Даир отвлекался на старика, на мысли и на постоянно болтающего Ола:

– Куда обычно уходит мужчина, когда ругается с женой? К другой женщине. Или в гостиницу, тоже с другой женщиной. Но не в библиотеку, Даир. Не в библиотеку, – нудно бубнил он под ухом.

– А я давно здесь не был, Ол. Почти с самого студенчества. Почему бы не зайти?

– Но это ведь странно…

– Не странней того, что я должен отчитываться тебе, – досадливо поморщился Даир, перевернув страницу.

– Ты просто убежал от окружающего мира, как в детстве.

– Это не бегство, Ол. Ведь книги – продолжение окружающего мира. Разве книги отделимы от жизни?

– Отделимы. В книгах ты живешь чужими жизнями. А в реальности живешь своей жизнью, которой, – насмешливо скривил губы Ол, – Ты боишься. Ведь легче жить чужой, где нет ответственности. Книга ведь не может ударить. А реальная жизнь полна опасностей. Не правда ли?

– Нет…, – раздраженно уткнулся в книгу Даир. – Может мне сейчас нужно набраться знаний, мудрости, чтобы поступить правильно в жизни.

– Не каждый начитанный может быть умным. И не каждый умный – мудрым.

– Право, Ол. Ты мешаешь мне думать. Ты мешаешь мне успокоиться.

– Успокоиться в книжном безмолвии? В этой пустоте, где нет жизни и страсти? А может ты уже умер, Даир, как человек? И живет просто твое тело?

– Зря вы думаете, что в библиотеке нет жизни, – повернулся вдруг старичок. – Если бы вы знали, насколько она полна страстей. Когда-то в библиотеках проходили основные события. Любовь, ненависть, убийства, войны. А в тайных закоулках лабиринтов происходило много тайных интриг… Если бы вы только знали.

Сняв роговые очки, старик прищуренными глазками, спрятанными в глубине седых мохнатых бровей, посмотрел на Даира.

– Мы, наверное, помешали вам, – извинился Даир.

– Нисколько, – по-отечески ласково улыбнувшись, ответил старик, – Это скорей я помешал вашему диалогу. Я услышал слова вашего друга и решил вмешаться.

– Вы хотите сказать, что библиотека полна оригинальной жизни? – спросил Ол.

– Смотря, что вы понимаете под жизнью, – прищурившись, ответил старик. – Вот вы слышали, как говорят книги?

– Нет… Хотя, – задумался Даир, – Возможно. – и уже уверенней: – Определенно что-то было в детстве. Книги в нашем доме шептали. И даже – разговаривали. Я узнавал каждую по голосу, по характеру. И я пытался рассказать это взрослым. Но они подняли меня на смех …И я перестал слушать книги.

– Это возраст, когда мы можем видеть многое. А потом все это исчезает… Как и наша детская сказка, – и, взяв книгу Даира в руки, продолжил: – Мы часто видим одну сторону книги. А на самом деле граней книг может быть много. Бесчисленное множество. И эти грани совмещаются в единое целое, производящее миры. И я увидел только часть частей. А сколько скрыто там, – мечтательно протянул старик…

– Где там? – удивленно спросил Даир.

– Там, далеко… – отрешенно пробормотал старик, словно разговаривал сам с собой. Внезапно его глаза вспыхнули бесноватым блеском. – Ведь сначала было слово. А потом – множество слов. И эти слова превратились в легенды, из которых родились книги. Множество книг, ставших хранилищами жизней. Еще с древних времен, до поры великого хранилища Ашшурбанипала10, книга служила человеку и была великим началом. И эти начала, где я прочел каждую букву, я помню как сейчас.

– Помните? – изумленно уставился на него Даир.

– Вы слишком молоды, чтобы понимать, – словно что-то не договаривая, усмехнулся старик. – Книги слишком живые. Они могут танцевать. Они могут слушать. Они могут говорить. Они могут многое, что недоступно человеческому сознанию. И он, человек, отгораживается от них, создавая кладбище книг. Ведь мы видим только то, что хотим. Что мы видим, например, здесь, – кивнул головой в сторону хранилища, – полки и молчание. А между тем здесь, в данное время, происходит история, которая имеет много версий в другой плоскости. Ведь библиотека – это вещь в себе11. И человеческое понимание видит только пену воды, а не волну, и тем более – не глубину.

– Вы говорите странные вещи, – недоверчиво промолвил Даир.

– Странные, потому что вы не готовы принять это, – назидательно поднял палец старик. – Они, книги, ведь разные. Такие же, как и люди. Сварливые старики, молодые выскочки, томные и элегантные женщины, грубые и своенравные мужланы и молчаливые древние старцы. Книги служат людям. А я служу книгам. Я выражаю мнение книг. Считайте, что я посол книг. Нет меня самого по себе. Есть я – как часть Вселенной книг. Этой бесконечности человеческой мысли. – И придвинувшись ближе, кряхтя, прошептал скрипучим старческим голосом: – Вы слышали легенду о «вечном книгохранителе»?

– Нет.

– Это миф о хранителе, который с древних времен ищет книги, которые были утеряны. Ведь человек за всю историю написал очень много книг. Но еще больше – уничтожил. Люди знают только часть того, что дошло. Или то, что дошло в преданиях, которые называются историей. А история – это тоже миф. Вечный хранитель ищет потерянные, сожженные, истлевшие книги, чтобы отнести их в великую библиотеку. Но как только он вроде бы собирает все книги, появляются новые. И он носится по всему миру, жадно воруя книги везде. Он ненасытен. Бесконечен его труд. Как и бесконечны книги, пока живо человечество. И нет покоя вечному смотрителю Великого Хранилища. Его можно видеть во всех библиотеках. Он был и в Александрийской, и во всех греческих. Он собирал клинописи, рукописи. Пергаменты и переплеты. Говорят, он наделен таким волшебством, что увидевший его просыпается и видит новые миры. Но сам он тяготится знаниями, которые истощают его дух.

– А вы его видели? Хранителя..

– Оо, – лукаво улыбнулся старик. – Я его даже знаю.. Как ты, например своего друга – показал он на Ола.

– А где находится это хранилище?

– Это место знает только хранитель, – таинственно прошептал старик. – Оно может быть так далеко, что дойти до нее не хватит и десяти жизней. А может быть так близко, словно бы оно было вон за тем шкафом.

Даир посмотрел на шкаф.

И хотел было что-то сказать, но, повернувшись к старику, увидел, что тот уже дремал, уронив голову на грудь

Вовсю храпел и Ол, подперев лицо руками.

Вдалеке зевала библиотекарша, с трудом сдерживаясь от навалившейся сонливости.

Девушка с косой уронила голову на стопку книг, забывшись во сне.

И ее примеру последовала худая женщина, запрокинув голову назад и откинувшись на спинку стула.

Даир покачал головой и, усмехнувшись, вернулся было к своей книге.

– Даир, – чеканя слог помолодевшим вдруг голосом, окликнул его старик.

Даир вздрогнул.

На него немигающим взглядом смотрел старик.

Что-то неуловимо изменилось в его облике.

Разгладились морщины. Изменился тембр голоса.

Исчезла скрипучесть. Прямая осанка.

Живой огонь оживших глаз..

– Ты можешь видеть многое, Даир, – чеканя слог, произнес старик, – Но ты боишься смотреть душой. Не закрывай душу. Она может увидеть многое.

Сказав это, старик поднялся, и, взяв под мышку книгу, быстрым шагом направился к выходу.

Даир в оцепенении смотрел ему вслед, пока старик не пропал из вида.

Наконец, очнувшись от оцепенения, Даир снова открыл книгу.

«В маленьком раскрашенном мирке людей жест или какое-нибудь событие могут быть абсурдными только относительно – по отношению к обрамляющим их обстоятельствам. Например, речи безумца абсурдны по отношению к обстановке, в какой он находится, но не по отношению к его бреду…»12.

Но внезапно проснувшийся библиотекарь прервала чтение и зычным голосом скомандовала:

– Мы закрываемся. Сдаем книги.

Проснувшиеся читатели потянулись с книгами к ней.

Последним пошел Даир.

Взглянув напоследок в зал, он спросил у библиотекарши:

– А кто тот старик?

– Какой старик? – удивленно посмотрела та.

– Который сидел там, за тем столом. Возле нас.

– Возле вас? – посмотрела она в ту сторону, и, переведя взгляд на Даира, недоуменно произнесла:

– Здесь не было никакого старика.

Глава 6. ФБстолярий

….Данияру Касымову нравится фото Асели Карагуловой…

Анель Даир: Она тебе нравится?

Данияр Касымов: Кто?

Анель Даир: Асель…

Данияр Касымов: С чего ты взяла?

Анель Даир: Потому что ты ее лайкаешь. Комментишь. Чуть ли не хваленые оды пишешь

Данияр Касымов: Милая, она всего лишь моя бывшая коллега. И я знаю, что внутри это очень неуверенный и мнительный человек.

Анель Даир: По ней не скажешь. Судя по ее частым селфи13 с бикини – уверенность у девушки зашкливает. Хотя, я рассмотрела целлюлит у нее.

Данияр Касымов: Что с вами, девушка? Частые селфи – признак внутренней тоски. Ей очень плохо. Ее бросил муж. У нее нелегкий период. У нее разбито сердце.

Анель Даир: А ты что, психолог? И ты решил ее поддержать? Может, съездишь, утешишь горемычную, дамский утешитель?

Данияр Касымов: Это всего лишь лайк14. Он ни к чему не обязывает. Я могу лайкать многих людей в ленте. Но это не значит, что я испытываю что-то большее, чем лайк.

Анель Даир: Это выражение симпатии. И даже – эмпатии. А если женщине – это признание красоты, это намек на возможную близость. Это эролайк, что значит больше, чем просто лайк.

Данияр Касымов: А у меня он ничего не значит. Вот поверь. Абсолютно ничего.

Анель Даир: И в то же время ты не лайкнул мое фото??? Как это понимать?