Моё пламя

Я не давала ему обещаний, но знала ― Грег верит и надеется, что это временно. У него был шанс, и этот шанс я никогда не забирала. Наверное, просто боялась потерять тот штиль, который ощущала, когда он был рядом.

– Тебе стоит поспать, ― прошептал, забирая со стойки пустую тарелку.

До бокала он не дотянулся, поэтому я осторожно спустилась и подошла к раковине.

– Мне не хочется, ― тихо ответила, позволяя ему забрать фужер.

– Уже поздно. И ребенку нужен отдых.

Я хотела возразить, но не нашла подходящих слов.

Когда мы оказались в гостиной, сердце вновь предательски защемило.

Я остановилась и, собравшись с мыслями, развернулась.

– Нам нужно поговорить. Мне следует объяснить…

– Ты не обязана, ― мягко прервал он, а затем подошел ближе, ― особенно, сейчас. Вам необходим здоровый и спокойный сон. Всё остальное значения не имеет.

От мягкости и нежности его слов ощутила себя ещё хуже, чем прежде.

– Я не смогу уснуть, пока не выговорюсь, ― прошептала, стараясь глушить внутреннее чувство вины. ― Мне нужно попытаться рассказать хотя бы малую часть всего… мне просто это нужно. Пойми.

Грег смотрел на меня ещё некоторое время, а затем просто кивнул.

Выдохнула и, понимая, что теряю силы, с ногами забралась на диван.

– Тыи не обязана ничего объяснять. Так будет проще.

– Да, ― пришлось на мгновение прикрыть глаза, чтобы упорядочить бегающие в беспорядке мысли, ― но так будет неправильно.

Не увидела, но ощутила, как Грег осторожно опустился передо мной на колени, а затем мягко взял мою руку. Открыла глаза, и безмятежность его взгляда тут же окутала своей теплотой каждую клеточку обессиленного тела.

– Чего ты боишься? ― его шепот заставил сердце пропустить удар.

– Что ты не сумеешь меня простить.

Пальцы сжали ладонь сильнее.

– Мне не за что тебя прощать. Ни тогда, ни теперь.

Уголки губ приподнялись ― мимолетно, но, вместе с тем, отражая всю мощь разрастающейся внутри разрушительной силы ― и, изо всех сил пытаясь справиться с нещадным цунами, я опустила взгляд вниз.

– Помнишь тот день в Лодердейле? Тогда Элейн сказала мне, что Дарен исчез. Он слишком долго не выходил на связь, а она не могла броситься его искать. Я действительно не соглашалась очень долго, но… моя близкая подруга находилась на грани отчаяния, поэтому… ― выдохнула, а затем покачала головой. ― Я согласилась. Но даже подумать не могла, что всё это окажется неправдой.

– Ты нашла его? ― после небольшого молчания спросил Грег. Хотя, вероятно, ответ итак уже знал.

– Нашла. Вместе с неприятностями, из которых он вновь меня вытащил. ― горько усмехнулась, и ощутила, как при воспоминании о Нем сердце вновь пронзило острым, как бритва, лезвием. ― Было поздно, началась сильная гроза, и нам ничего не оставалось, как укрыться в пещере. Мы начали кричать друг на друга. Я выплескивала всё то, что накопила в себе за этот год, сказала, что не хочу видеть его, а он… выслушал всё это, а затем ушел. Сказал, что больше не побеспокоит меня до отлета. Но там был такой ливень… чертов ливень… и я пошла за ним… а затем просто потеряла над собой контроль, и… ― её многозначительная пауза рассказала ему обо всём. На секунду прикрыла глаза, зная, что Грег не мог не понять, что скрывалось за этим троеточием. И как бы противно мне сейчас не было, я должна была продолжать. ― Я хотела вернуться, забыв обо всем, как о страшном сне, но вертолета на месте не оказалось. А вот Его яхта была как раз неподалеку.

– И что случилось дальше?

Набрала в легкие больше воздуха, пытаясь не растерять остатки ничтожной храбрости.

– Мы снова поругались. Мне было так плохо, а бутылка с вином попалась под руку, и я не поняла, как напилась. ― немного помолчала, чтобы перевести дух. ― Утром я проснулась в своей постели. Он привез меня и ушел, совершенно ничего не сказав. Тогда мне казалось, что всё закончилось, ведь именно это я повторяла ему из раза в раз, но…

– …он не послушал, ― закончил за меня Грег, заставляя сглотнуть.

– Он оказался заказчиком того благотворительного бала, который я организовывала. Ты уехал, и я… не знаю, что произошло… мне просто снесло крышу… он говорил, что до сих пор любит, и что больше никогда меня не оставит… я пыталась оттолкнуть его, правда, пыталась… а затем посмотрела ему в глаза и…

– …поверила, ― прошептал Грег, и мне пришлось прикрыть глаза, чтобы в очередной раз не расплакаться.

– Мы оба понимаем, что это не оправдание. Я проявила слабость… предала твоё доверие, сделала больно. Но… очень надеюсь, что ты сможешь меня простить.

Последние слова говорила, едва сдерживая слезы. Ощутила, как под его весом прогнулся диван, а затем он обнял меня, и я уткнулась носом в мужское плечо.

– Мне не за что тебя прощать, ― вновь повторил он и, притянув к себе сильнее, прижался щекой к макушке. ― Ты следовала зову сердца.

Выдохнув, позволила себе упокоиться и перестать дрожать. Не сразу, но со временем, если он всегда будет вот так держать меня в своих объятиях, мне станет легче. И сейчас я понимала это как никогда отчетливо.

– Почему ты не уходишь… ― пробормотала, подсознательно потянувшись рукой к животу, ― …почему не хочешь оставить меня даже теперь?

– Потому что понимаю, что значит, любить кого―то так сильно, ― он положил свою ладонь поверх моей, позволяя теплу разлиться по венам, ― особенно теперь.

Судорожно выдохнула и осторожно отстранилась.

Приподняла голову и встретилась с убаюкивающим штилем его зеленых глаз.

Стало страшно. Действительно, страшно. Ведь на какой―то миг мне показалось, что он говорил о малыше. О маленьком человечке, который находился внутри меня, и за которого я теперь была в ответе. Только это не могло быть правдой. Не могло. Ведь так?

– Но этот ребенок… ― озвучить мысль до конца не осмелилась.

– Не мой? Это ты хотела сказать? ― воспользовавшись моей растерянностью, он осторожно, со всей нежностью, провел пальце по моей щеке. ― Не имеет значения, кто является его биологическим отцом. Я готов стать его опорой и поддержкой, если ты позволишь. Воспитывать его. Наставлять. Обучать. И любить. Так же сильно, как и его маму. Я люблю тебя. И хочу этого ребенка. Хочу нас. Всех троих. Вместе. Я не осмелюсь сказать, что со мной ты будешь счастлива, но берусь пообещать, что сделаю для этого всё возможное. Если только ты дашь мне шанс.

Комната закружилась и стала иллюзией так же, как и слова, которые я услышала. Фантазии смешались с реальностью, и я потерялась во времени, не осознавая, сон это был или всё―таки явь.

– После всего… ― шептала, не понимая, почему он такой, ― …ты хочешь этого после всего…

– Хочу, ― не задумываясь, ответил он, ― больше всего на земле. Больше собственной жизни. И, если ты скажешь «да», то сделаешь меня самым счастливым мужчиной на земле.

Ощутила, как пульс замедлился и остановился. В висках застучало, а дрожь волной пробежала по телу. Захотелось плакать. Вновь кричать во весь голос, потому что боль в очередной раз становилась слишком большой и необъятной для меня одной.

Слишком запредельной.

И лишь одно могло заставить эту муку стать слабее.

Его ладонь всё ещё накрывала мою руку. Опустив глаза, я хотела убедиться в том, что всё это происходит на самом деле, и, убедившись, ощутила, как слезы бесконтрольно полились по щекам. Сердце снова пропустило удар.

Я осторожно вытащила свою ладонь из―под его, замечая, как он вздрагивает, а пальцы застывают в воздухе. Тысячи несуществующих снарядов поразили грудь, но, справившись с криком, я коснулась его руки, осторожно прижимая её к своему животу. Вверяя самое важное, что имела в эту самую секунду. Самое бесценное.

Когда я подняла голову, Грег улыбался. Слабо и невесомо, наверное, так до конца и не веря в реальность, но искренне. Он был счастлив.

Потому что знал ― так я сказала ему «да».

Стоял посреди кабинета и смотрел на фотографии через проектор. По очереди разглядывал надписи на каждой, пытаясь понять, какой смысл скрывался за словами, которые за эти дни были выучены мной наизусть.

До тошноты. До истомы. И сильнейшей, необузданной ярости.

Я был недостоин Её сияния. Потому что все совершеннее мной грехи, уже никогда не сотрутся ни из моей памяти, ни из моей жизни. Они словно клеймо ― будут со мной всегда. Будут болезненным отпечатком на моей душе и сердце.

Такие люди не имеют права на искупление.

И Ублюдок напоминал об этом каждый раз, когда я позволял себе забыть.

Каждый раз, видя, как я начинаю меняться, Он хватал меня обеими руками и безжалостно, со всей жестокостью, швырял обратно. Лицом о нагую землю.

Прикрыл глаза, пытаясь заставить Её образ исчезнуть, но это было выше моих сил.

Раньше я всегда поднимался. Сжимал пальцы в кулаки, собирался с духом и вставал, зная, что стоит мне лишь протянуть руку, и Она мгновенно окажется рядом.

Сейчас я вновь был на коленях, вновь протягивал ладонь, но не чувствовал ничего, кроме продирающего до костей холода.

Потому что заставил Её уйти.

Потому что так сказал Он.

Стиснул стакан сильнее. На месте хрупкого стекла представлял шею Ублюдка, вокруг которой, когда настанет час, безжалостно сомкнутся мои пальцы.

– Мы не смогли отследить номер. ― голос Кейдена прервал размышления, и я тут же ослабил хватку ― вовремя. ― Он был одноразовый, и, если и не валяется в одном из мусорных контейнеров, то уже точно отключен.

– Ты проследил за ней?

– Да. ― теперь ответил Лайонел. ― Она добралась до дома, но перед этим несколько часов бродила по улицам.

– Я предполагал, что так будет ― выдохнул, а затем поставил стакан на стол ― от греха подальше, ― ей сказали, что квартира непригодна для проживания?

– Не успели, ― объяснил Кейден, ― через несколько минут она покинула здание, и Гейлу не удалось с ней поговорить.

Сдержал рык, а затем повернулся. Глаза Зверя в этот момент горели, как никогда ранее. Сейчас в них обитал сам Дьявол. Воплоти.

– Какого черта твои люди допустили подобное? Разве это было такое сложное поручение?

– Она была не одна.

Ответ заставил замереть.

– В каком смысле?

– С ней был мужчина. Грег Мартин.

– Мартин? ― сжал зубы, ощущая, какой болью это отозвалось внутри. ― Это точно?

– Да, ― тут же ответил Кейден, ― он отвез её в свой дом недалеко от залива. Адрес я записал…

– Нет, ― прервал друга прежде, чем тот успел закончить, а затем отрицательно покачал головой, ― мне лучше не знать.

Сердце рвалось на части, но головой я понимал, что Грег был единственным, кому было под силу залечить её кровоточащие раны. Она верила ему. И уехала с ним. А это означало лишь одно ― рядом с ним моей любимой женщине было хорошо.

А это то, чего я хотел.

Чтобы Она была счастлива.

– Тебе удалось расшифровать снимки? ― спросил Лайонел, понимая, что предыдущая тема закрыта.

– Нет.

– Девочке здесь примерно от четырех до шести. ― Кейден подошел ближе и сунул руки в карманы. ― Она напоминает мою сестру в этом возрасте. Особенно со спины. Теперь Ханна выросла, но в моей памяти она всё такая же. ― он невольно усмехнулся. ― Иногда она смеется, говоря, что если бы не её татуировка, то я бы совершенно перестал её узнавать.

Что―то в голове щелкнуло, и я поднял глаза на экран, понимая, что вот он, последний кусочек пазла. Девочка. Она была на обеих снимках. На одном ― чуть помладше, на другом ― чуть постарше. Темные волосы. Худощавая фигура. Она стояла спиной к объективу, и лицо было невозможно разглядеть, но лишь теперь я внезапно осознал, что смысл заключался не столько во фразе на снимке, сколько в том, кто был на нем изображен.

– Видишь её левое запястье на первой фотографии? Видишь то пятно?

– Снимок достаточно нечеткий…

– Лайонел!

– Уже делаю, ― отозвался Смит, увеличивая нужный фрагмент. ― Не знаю, что ты пытаешься там рассмотреть, но полагаю, что мне следует добавить немного цвета.

Картинка преображалась на глазах. Пиксели становились меньше, делая снимок всё четче, а выцветший от времени фон начинал приобретать краски.

Сердце заколотилось чаще и побежало галопом, когда я, наконец, всё осознал.

Как я мог не понять? Как мог проглядеть?

– Это о чем―то тебе говорит? Ты знаешь её? ― осторожно спросил Кейден, и я понял, что затуманенные болью глаза выдали всё ещё до того, как с языка слетел ответ.

– Да, ― хрипло прошептал, сглатывая огромный режущий горло ком, ― знаю. Я её знаю.

20. Эбигейл и Дарен

― Дай мне время, ― шепнула, чувствуя, как подрагивают пальцы. ― Ты знаешь, что дорог мне, но… сейчас… у меня просто нет сил… ― он поднял свои большие глаза, и я ощутила, как предательски резануло внутри. Слезы душили, но, сжав невидимые кулачки, я пыталась продолжать. ― Я не говорю тебе «нет», но и «да» сказать не могу… не сейчас… мне… больно, Грег… ― голос становился глуше; всхлипы обессилено срывались в рыдания, ― … мне так больно… очень… очень больно…

– Тише―тише, ― его руки стали мягко подтягивать её ближе, ― иди ко мне.

Поддалась и, положив голову ему на грудь, не сдержала всхлипа. Закрыла глаза и вжалась в теплое тело, утыкаясь лицом в футболку, отдающую запахом полевых цветов.

– Я помогу тебе пройти через это, ― шептал он, ― и дам столько времени, сколько потребуется. Я готов ждать. Но не проси меня уходить.

И я не попросила. Не попросила потому, что понимала, что он был мне нужен.

Его забота и поддержка. Защита и преданность.

С ним мне становилось легче жить. Проще дышать.

Я любила Грега. Но понимала, что эти чувства никогда не были и не будут даже на толику похожи на те, которые я испытывала к Нему ― своему первому и единственному мужчине. Сейчас вместо безумства я ощущала спокойствие. Вместо полета ― твердость под ногами. Вместо хаоса ― почти идеальный порядок.

Грег и Дарен. Противоположные стороны океана. Бушующий и безветренный. Разделенные длинной песчаной косой и находящиеся в постоянном противостоянии. Я стояла на самом краю островка, чувствуя, как сердце и разум рвутся от несогласия друг с другом. Мне было больно. Так, словно по всему телу тлели тяжелые раскаленные угли, потушить которые у меня не было сил. С каждым вздохом они разгорались всё сильнее, до хрипоты душили и до отчаянного крика выжигали кожу ― безжалостно клеймили каждый участочек души.

Чем я заслужила подобную муку? За что плачу? В чем каюсь?…

Зажмурившись, закусила губу, а пальцы стиснули край плотной ткани.

Грег был мне нужен. Действительно, нужен. Сейчас только ему было под силу притупить заостренное лезвие, без устали входившее в моё до основания израненное сердце. Но смела ли я поступать с ним так бесчестно? Топтать его чувства? Заставлять страдать? Да и что я могла ему дать? Дружбу? Поддержку? Благодарность?

Но ведь ему было нужно не это.

А я больше ничего не могла ему предложить.

По крайней мере, сейчас.

Слушая его ровное сердцебиение, ощущала, как успокаиваюсь.

Дыхание выравнивалось, слезы высыхали.

Вдох―выдох. Вдох―выдох. Вдох… сознание медленно улетало, заставляя проваливаться глубже ― в совершенно другой мир, наполненный легкостью и солнечным светом, добротой и искренностью, любовью и волшебством.

Мир, в котором больше не было этой дикой, обезумевшей боли.

Мир, в котором больше не было Его.

Удар. Второй. Третий. Быстрее. Чаще. Снаряд отлетал, а затем возвращался, с силой долбя в измученное тело. Через три часа тело невыносимо ломило, но я терпел, потому что знал, что в противном случае не сумею сдержать крика.

Мне нужно было ощущать физическую боль для того, чтобы не чувствовать душевную. Душевную. Какая ирония. Ведь этой самой души у меня и нет.

Вместо неё пустоту заполняла какая―то субстанция ― бесчувственная, холодная, черствая, не умеющая любить. Хотя я пытался. Видит Бог, пытался. Изо всех сил. Разбиваясь об асфальт. Переступая через себя. Борясь со Зверем. Пытался. Но не смог.

Лишь вновь причинил боль той, которая значила для меня больше собственной жизни. Причинил боль, а затем вновь потерял. Снова.

Я терял постоянно. Всю свою жизнь. И, если быть одиноким ― моя судьба, что ж, я приму её достойно, но понесу этот крест в одиночку. И тогда больше никто и никогда не пострадает по моей вине. Больше никто не погибнет.

Стиснув зубы, зарычал и ударил по снаряду, заставляя плотный кожаный мешок, не выдержав напора, слететь с цепи и рухнуть на пол. Прислонившись лбом к стене, сжал кулаки и со всей силой долбанул костяшками по бетону. По коже разлилось знакомое тепло ― кровь струилась по рукам, заставляя ушибы ныть, но мне было плевать. Эти раны заживут, а вот те, что внутри вряд ли затянутся.

Даже со временем.

Двадцать лет назад

Шум вертящихся лопастей. Невыносимый звук, от которого закладывает уши.

Я сидел в вертолете отца и с силой стискивал кулаки ― от злости, как заноза сидящей под кожей; костяшки пальцев побелели, а глаза налились кровью.

Раньше я только слышал о ярости, которая поглощает человека, забирая часть его души, а теперь ощущал её, позволив изменить что―то внутри себя.

– Это ты виноват! ― закричал, чувствуя, как боль внутри всё сильнее пережимает вены. ― Из―за тебя её не стало!

Томас молчал. Переключая кнопки на приборах, он смотрел куда угодно, но только не на меня.

– Ты пошел на преступление ради денег, а теперь бежишь! ― продолжал, не зная, чего хочу больше ― вывести отца из себя или убедиться в собственной правоте. ― Ты убил её! ― слезы бесконтрольно брызнули из глаз. ― Убил мою подругу! Убил Эрин!

Последние слова приглушила тупая боль; голос сорвался. Томас схватил меня за затылок и, намеренно причиняя боль, наклонил к себе.

– Не смей, ― сквозь зубы прошипел он, ― больше никогда не смей говорить ничего подобного. Иначе я сверну тебе шею. Ты понял?

Он резко отпустил меня, заставив стукнуться головой о руль. Я не послушался. Не замолчал. И добился своего ― довел отца до предельной точки. Я так и не понял, что произошло дальше, осознал лишь, что вертолет накренился и пошел на снижение. Лопасти задели дерево ― кажется, это было оно ― приборы запищали, и в следующую секунду нас резко закрутило.

Я не помнил момент, когда мы упали. В памяти остались лишь обрывки каких―то фраз, но и они со временем безвозвратно стерлись. А ещё ужасная ноющая боль. Голову словно одновременно рвало без малого тысяча снарядов. Дышать было трудно ― это тоже осталось в памяти. И запах крови ― его забыть я тоже так и не смог.

А ещё тело отца, придавленное грудой тяжелого металла. Мертвое тело.

Но я не плакал.

Пытался подняться, но не смог ― ногу зажало, и как не пытался, её было не вытащить. Я не знал, сколько пролежал без движения, но казалось, что шансов на спасение уже нет.

Да и что мне было терять? Мама ушла. Эрин тоже. Осталась только сестренка― ради неё бы и жить, только вот нужен ли я ей такой? Настоящий сын своего отца? Ведь я чувствовал, что буду таким же. Точно буду. Гены всегда берут своё.

Глаза закрывались. И очень хотелось пить. Мне казалось, что вот они ― последние минуты моей жизни. И жалел лишь о том, что так и не обниму на прощание Элейн. Не скажу, как сильно её люблю.

Солнце в тот день светило очень ярко ― и это тоже врезалось в память ― я помнил это ещё и потому, что тогда смотрел прямо на него. Глаза почти окончательно закрылись, но я помнил, как ноге стало легче. Словно обломок вертолета перестал на неё давить.

Перед тем, как потерять сознание, ощутил чье―то нежное прикосновение и увидел пару больших карих глаз ― ангела ― а затем провалился в темноту.

Три месяца спустя.

Дыхание. Я ощущал дыхание, но не мог понять, с какой стороны именно ― в одну секунду оно было здесь, в следующую уже там.

– Ты должен не просто закрыть глаза. Ты должен отключить разум. ― знакомый голос проникал в сознание, то отдаляясь, то снова становясь ближе. ― Должен слиться с природой. Стать её частью. Осознать, что вы неделимы.

Кваху передвигался бесшумно, оказываясь то за спиной, то спереди, то сбоку. Но перемещения совсем не этого человека сейчас так заботили меня, а индейца, который держал в руках палку, собираясь напасть на меня, усвоив урок.

– Почувствуй своего врага. Ощути его сердцебиение. Узнай мысли. Предугадай удар.

Пытался сосредоточиться на сердцебиении мальчишки из племени, но кроме собственного ― дико стучащего ― больше ничьего уловить не смог.

– Забудь о зрении. Слушай. Научись понимать язык своего тела.

Выдохнул и неосознанно отступил, услышав, как воздух всего в нескольких дюймах рассекла палка соперника. Интуиция? Везение? В любом случае, чем бы это ни было, появилось оно весьма вовремя.

– Ощути мир вокруг. Позволь ему войти в тебя. Открой в себе силу. Не сопротивляйся, но борись. ― голос Кваху отдалился, а затем вдруг стал громче. ― Чавеио! Борись!

Повернулся на голос, и это стало моей ошибкой. Удар индейца прилетел мне прямо в ногу, заставляя согнуться и от неожиданности застонать.

– Не могу! ― открыв глаза, вскрикнул, бросая бесполезную палку на землю. ― У меня не получается!

– Никогда не говори, что ты чего―то не можешь. ― спокойно сказал Кваху, делая ко мне шаг. ― Великий дух слышит всё, что живет в наших умах и сердцах.

– Пусть слышит! ― вспылил и, качнув головой, на секунду прикрыл глаза. ― Я… другой. Не такой, как вы. И никакого Великого Духа внутри меня нет. Я просто сын убийцы. И это клеймо ничем не смыть.

Кваху помолчал, а затем кивнул парнишке, который помогал ему обучать меня.

– Есть одна легенда, и я хочу, чтобы сегодня ты её услышал. ― ничего не ответил, но Вождю это и не требовалось. Он повернулся и посмотрел в сторону гор. ― Однажды Создатель собрал всех своих детей вместе и сказал: «я хочу спрятать от людей то, что они ещё не готовы принять ― это осознание того, что они сами создают свою собственную реальность». Орел выслушал его и сказал: «дай это мне, на луне оно будет в безопасности». Создатель подумал и ответил: «нет, придет время, и они отправятся туда». Тогда Лосось сказал: «я спрячу это на дне океана». «Нет», ― ответил Создатель, ― «они найдут Его и там». Бизон кивнул и предложил: «доверь это мне. И я захороню Осознание на великих равнинах». Создатель качнул головой и ответил: «они разрежут землю и найдут Его». Бабка―крот, которая живет в самом сердце Матери Земли, не имея зрения, но обладая духовными глазами, произнесла: «тогда просто вложи это в них самих». Создатель так и сделал. ― Кваху подошел ближе и, подняв палку с земли, протянул мне. ― Все наши Пути ведут к нам самим; к Духу внутри нас. И лишь научившись слышать и понимать его, ты научишься быть сильным и сможешь победить своего самого величайшего врага.

Взял палку из рук наставника и ощутил, как сердце знакомо затрепетало. Что―то в сознании будто переменилось. Но неужели какая―то глупая легенда, в которой наверняка нет ни доли правды, способна заставить мыслить по―другому? Начать видеть мир иным?

– Кого? ― спросил, не сумев сдержать вопроса. Любопытство ― один из самых опасных человеческих пороков, и сейчас оно взяло надо мной верх. ― Кто мой главный враг? Кто, Вождь? Скажи мне!

Кваху промолчал и, задумавшись, слабо мотнул головой ― едва уловимо, почти незаметно. Он оперся на длинную трость, увешенную перьями птиц, а затем подставил лицо усиливающемуся ветру. В эту самую минуту я осознал, что не получу ответа ― как бы я не просил, как бы не умолял и что бы не предлагал взамен.

Этот ответ я должен буду найти сам.

Два года спустя.

― Охота ― это основа выживания. Каждый из вас должен быть зорким, как орел, храбрым, как волк и незримым, как ветер. Вы должны двигаться так же бесшумно, как пантера, но, вместе с тем, никогда не заходить со спины. Враг должен видеть ваши глаза, и вы обязаны дать ему шанс сражаться на равных.

– Но ведь если подойти к зверю сзади, то можно застать его врасплох! ― недоумевал. Мальчишки из племени повернулись ко мне. Кваху сделал то же. ― Нужно пользоваться любыми возможными приемами! Ведь так победить намного легче!

– Легкий путь способен выбрать лишь слабый человек, Чавеио. Мы же пытаемся воспитать в каждом Дух истинного воина.

– Почему же это слабость, Вождь? ― подскочил с места. ― Давай я покажу тебе, каким храбрым и сильным могу быть! Я подкрадусь к тому зверю, пока он этого не ожидает, и заставлю его приклонить перед собой колени!