Сущевский вал

В помещении было не развернуться, и Сергею уместнее было обождать на улице, пока выйдет посетительница. Но ему не хотелось вновь оказаться среди тех, кто стоял в очереди, пусть и в самой ее голове. Но не потому, что боялся нападок уставших и раздраженных от долгого ожидания людей. Он оставался в стесненном положении, потому что казалось ему, выйди он обратно на улицу и тогда утратит в глазах людей привилегию заходить сюда без очереди и находиться внутри сколько пожелает.

– Ой, ну, дайте уж, – упрашивала невидимая за картонным щитом женщина. – Я же часто бываю, я в другой раз побольше сдам, вот обещаю!

– Ладно уж, вот берите марочку, – великодушно позволил второй голос.

– Ой, спасибо вам, Маргарита Сергеевна! Весь талон у меня! Ой, храни вас бог…

– Какая она тебе Сергевна?! – хохотнул Тягач. – Она у нас королева! Марго!

Он подался назад и вдавил Сергея в стену, пропуская посетительницу. Счастливая обладательница талона на книгу выскользнула на улицу, сделалось легче. Тягач прошел вперед и швырнул свой картон на горы связок старых газет, книг и прочей макулатуры.

Маргарита Сергеевна женщиной оказалась пышнотелой, с крашеными волосами и густо намалеванным ртом. Она обстоятельно большим, влажным языком облизывала марки и наклеивала их на талоны. На Сергея Марго покосилась заинтересованным взглядом, но ничего не сказала. Он обошел дядю Сашу и опустил свою стопку картона.

– А-а, Марго! Вот напарник у меня теперь! Серега! Вдвоем мы теперь! – прогремел дядя Саша.

– Вдвоем, так вдвоем, – промолвила женщина так примирительно, словно подразумевалось, что нужно спорить, а она взяла и согласилась.

– Здравствуйте, – кивнул ей Сергей.

– Здрасьте-здрасьте, – отозвалась она и протянула ему талон с полным комплектом наклеенных марок.

Затем она облизала еще несколько марок и такой же талон отдала дяде Саше.

– Пойдем, – Тягач хлопнул Сергея по плечу.

Они вышли наружу, и при дневном свете Морозов увидел, что стал обладателем талона на покупку романа Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан».

– Здорово! – радостно выдал он.

– Бананы, Серый! – поддакнул дядя Саша.

Он не глядя сунул талон в карман, расстегнул ширинку, извлек на свет свое орудие и, когда до магазина оставалось три шага, на ходу начал справлять малую нужду. Остановившись сбоку от пандуса, он продолжил орошать стену.

– Директор-то у нас мировой мужик, – по ходу дела заговорил дядя Саша.

В голосе его звучала некоторая досада, словно знал он о грешках Виктора Семеновича и огорчался, что такой человек, а тоже не без изъяна.

– Вот только деньги зажимает, – посетовал Тягач.

– В каком смысле? – спросил Сергей, ожидавший на безопасном от брызг расстоянии.

– Вон Георгич за каждую машину Яшке «треху» дает, – сказал дядя Саша.

Морозов догадался, что Георгич – это директор магазина «Мясо-рыба».

– Так и Семеныч Яшке дал, – Морозов зачем-то встал на защиту директора.

– Яшке! – дядя Саша застегнул ширинку. – Правильно! Но нам-то он ни хрена не платит!

Тягач покопался в карманах и вытащил деньги. Пересчитав их на ладони-лопате, он отделил два с половиной рубля и протянул их Сергею.

– На вот, твоя половина от продавцов.

Морозов убрал эти деньги в карман, а взамен вытащил полученную от Георгича «трешку».

– Возьми, дядя Саш! Не люблю должным быть…

– Как хотишь, – Тягач забрал купюру. – Мог бы и потом отдать. Пойдем, порубаем что ль.

На обед были борщ и картошка с мясом, – Варвара Антоновна сама принесла в судках из соседнего кафетерия. И, конечно же, были помидоры, свои. Дядя Саша и Сергей ели в каптерке, поставив тарелки на тележку. Тягач в два прикуса уничтожил свою порцию и продолжил начатый давеча разговор:

– Мировой он мужик, Семеныч!

Тут голос его сел, глаза посветлели, он предался благостным воспоминаниям и рассказал, как зимою подрался с Семенычем из-за денег, как порвал директору дубленку и как тот ругался, но ругался – так, для порядку, а по сути, не обиделся за дубленку.

#

Поев, дядя Саша отвалился к стене, затылком раздвинул полы старого ватника, нашел привычное, удобно примятое местечко на стеганой подкладке и засопел.

Время, остававшееся до конца обеденного перерыва, было добрым, хорошим временем.

Ни то, что ночи. Ночи были скверными. Он не знал, что с ним происходит, не понимал, мучит ли его бессонница или все же он спит, но ему снится, что не спит? Отчего-то эта неясность особенно терзала. Отчего-то непременно он должен был знать: спит он или не спит? Эта неясность сводила с ума, при том, что не это было важно. Сон ли это или же какое-то беспамятство, – неважно! А важно, чтобы длилось оно как можно дольше, до позднего утра, до той минуты, когда оставалось вскочить, напялить кепку на голову и бежать на работу.

Но к несчастью, обрывалось беспамятство намного раньше. Иногда он вставал и шел в уборную. Иногда обнаруживал, что лежит на мокром, хлюпающем матрасе и в уборную идти уже не нужно. Он изгибался, выискивая сухое место, и ждал, когда же наступит утро. Он лежал один, никто не видел его, никто не видел, как он поджимал колени и ждал, когда же наступит утро. Черный квадрат окна светлел с убийственной медлительностью. По углам копошились черные тени. Он замирал и всматривался в темноту, но удавалось разглядеть только кишмя кишащую кучу, а что в ней – жуть да и только. Иной раз, казалось, крысы, в следующую секунду он видел, что ошибся, это не грызуны, а руки! Черные обрубки рук, живущие своею жизнью.

Он боялся пошевелиться, думал, они не замечают его, пока он не двигается. Но в темноте мерцали маленькие зеленые глазки, и он понимал, что они знают о его присутствии. Да что – знают! Они собрались, чтобы мучить его! Он хватал ботинок и с проклятиями швырял его в самую гущу черных тварей. Они разбегались и затихали, но ненадолго. Едва истаивали по углам отголоски его надтреснутого голоса, как твари, прижимаясь к полу, снова сбегались в кучи и вновь шебуршали, елозили, скользили, превращаясь в живой клубок, а в центре клубка оказывался его ботинок.

Смертельная тоска охватывала его. Черная нечисть дразнила и нисколько не боялась его. Тени дрожали по темным углам, глазенки зловеще блестели, они готовили ему что-то ужасное, ужасную смерть, столь страшную, что хотелось, не дожидаясь, сунуть голову в петлю.

Когда квадрат окна становился достаточно светлым, он одевался и спешил прочь из дома, зная, что в этот раз обошлось, но однажды он не доживет до рассвета.

Он просил у Валентиныча место сторожа, чтобы не только дни, но и ночи проводить на рынке.

– Зачем тебе? Ты, что, грузчиком мало заколачиваешь? – удивился тот.

– Да не-е, денег мне и вовсе не надо, – сказал он. – Мне бы так, каптерку какую, где ночи коротать, а заодно и за порядком присмотрел бы…

– Денег не надо, а отдыхать нужно дома. У тебя же квартира есть, – ответил Валентиныч, удивленный и совершенно не понимавший собеседника.

Дядя Саша допустил промашку.

– Да что мне квартира?! Я и отдал бы ее. А мне бы каптерку тут…

– Ты, что, Сашок, охренел что ли?! – вскрикнул Валентиныч и покрутил пальцем у виска. – Как это – квартиру отдать?! Совсем что ли с ума хренакнулся!

– Да не-е, это я так, – протянул дядя Саша, опешивший от такой реакции.

Но Валентиныч на этом не успокоился.

– Ты, что, ты часом в карты ее не проиграл?! – насел он на грузчика.

– Да не-е, да я карты и в руки-то не беру, – ответил дядя Саша, изумленный предположениями Валентиныча.

Его удивление было столь неподдельным, что подозрения на картежные долги отпали. Но Валентиныч долго еще пытал дядю Сашу, пока не уверовал, что с квартирой все в порядке и никаким образом права на нее не утрачены.

– Ты квартиру-то береги! Слышишь, квартиру ни при каких обстоятельствах терять нельзя! Без нее ты никто! Бомж! Умрешь под забором и все, – сказал напоследок Валентиныч.

Дядя Саша отступил. Рассказать Валентинычу о черных тварях он не мог, знал, что они пришли именно за ним, никто другой в них не поверит и – покажи – не увидит.

Конечно, крысы, или кто бы они там ни были, нашли бы его повсюду. Но на рынке он был бы при деле, при исполнении, и чувство долга придавало бы ему силы и храбрости. А дома он изначально оказывался в положении укрывшегося, спрятавшегося, по сути сдающегося на милость хищников. Но какой милости можно было ждать от черных тварей?! Боялись они лишь одного – рассвета.

По утрам приходила другая беда! Начиналось с того, что закипали губы. Чувство было такое, будто внутри нагревался кипятильник. Следом за ним в адский обогреватель превращался копчик. Несколько мгновений две точки в его организме накалялись, а затем закипевшая кровь разносила нестерпимый жар по всему телу. Плавился мозг, голова разрывалась, жилы вздувались так, словно их вытягивала ломовая лошадь. Он напрягался, внутренним усилием сжимал виски. В ответ – черная лошадь прибавляла тяги. Спасение было одно – промысел бабы Зины. Старуха, конечно, могла бы приходить и пораньше, к восьми хотя бы, к началу работы. Но любила, подлая, поспать по утрам, видно, черные крысы ее не мучили.

Опохмелился – и можно было жить. Мозги остывали, кровь успокаивалась. Жажда, конечно, мучила. Не утолить ее – вновь закипишь, вновь ломовые лошади жилы вытянут. Но теперь было нестрашно. С бабой Зиной прошелся за компанию, там стаканчик за здоровье, там – за упокой, жизнь, как говорится, налаживалась. К обеду просыпался хороший аппетит, дядя Саша основательно подкреплялся – наваристым борщом, мясом, картошечкой. Оставались его заветные пятнадцать минут до конца обеденного перерыва. Это было то время, когда черная жажда была утолена и уже не мучила, но мысль еще оставалась ясной, еще не затуманивалась. Дядя Саша скрывался ото всех под полами старого бушлата. Перед взором его возникало одно и то же, дорогое ему видение. Он видел двор, выстиранные рубашки покачивались на бельевой веревке. Стоит женщина, под ногами ее таз с бельем, правая рука согнута в локте, через нее перекинуты скрученные полотенца. Она берет их по очереди, расправляет и развешивает на веревке. Вдруг она оборачивается и улыбается ему, длится это всего мгновение, женщина возвращается к своему занятию, а он наблюдает за нею и ждет, что она обернется еще, но напрасно.

Она добрая, она очень добрая, это узнаешь по ее улыбке. Если бы она знала, каким дорогим станет это мгновение для него, непременно задержалась бы подольше, так, чтобы он мог разглядеть и запомнить ее лицо, ее смеющиеся глаза, улыбку…

– Зачем же ты пьешь? – спросил однажды Валентиныч. – Ты же знаешь, что напьешься до свинского состояния, а все равно пьешь! Вот когда ты берешь в руки стакан, о чем ты думаешь в эту минуту?

– Чтобы водки в нем было море! – зло ответил дядя Саша.

Перерыв заканчивался, и, раздвинув полы бушлата, он выныривал на свет. Его нутро срабатывало точнее часового механизма. Видение исчезало, в голове зачинался пока еще легкий гул, в мышцах, в жилах появлялось еще слабое, но нарастающее напряжение, в груди – томление.

Но днем все это не страшно, напротив, легкий зуд был сладок, был предвкушением. Два часа дня. Открывалась торговля спиртным. Баба Зина, занявшая очередь в «Восходе» еще с двенадцати, отоварится одна из первых.

Зачем ты пьешь, дядя Саша?

Чтобы жить.

Глава 9

Сергей вышел в торговый зал. До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут. Виктор Семенович занимался бумагами в своей конторке, в соседнем зале корпела над бухгалтерией призрачная Нина Ефимовна. Остальные коротали время перед входом в магазин.

На верхней ступеньке стоял стул, на нем восседала Варвара Антоновна. Она вела поучительную беседу, перебирая какие-то старые мелкие обиды. Солнце словно специально, чтобы скрасить отдых, появилось на небе и, судя по надвигавшейся пелене облаков, как раз к концу обеденного перерыва должно было скрыться. Купчиха и Ахмадеев грелись, прикрыв глаза. Хотя они и разместились ступенькой ниже, но видом своим показывали, что наставления заместителя директора по барабану им, и выдавали изредка ответные реплики не из уважения, а попросту, чтобы не нарушить благостное настроение. Алка и Юля стояли в сторонке. Юлька дымила сигаретой. На замечания со стороны Варвары Антоновны девушки огрызались и вульгарно хихикали.

На приступке сидели чинным рядком Лена и Ира. Разговор не имел к студентам никакого отношения, и девушки могли прогуляться или передохнуть поодаль от сквернословящих продавщиц. Но Лена и Ира держались в поле зрения наставников, подсознательно показывая покорность, неготовность к самостоятельности, нужду в опеке.

Сергей хотел было прикрыть глаза и подставить лицо солнечным лучам, но вдруг заметил соломенную шляпку, беззаботно и легко парившую над суетливой публикой. Легкий ветерок, наполненный запахом молодого картофеля и яблочным духом, перебирал кудряшки цвета сушеных на солнце помидоров. Некоторые мужчины провожали ее заинтересованными взглядами, кто-то, пожалуй, и телефончик спросил бы, но при других обстоятельствах, не сейчас, сейчас было жалко потерять место в очереди. Шляпка порхала, нигде не останавливаясь, лишь изредка слегка приподнималась – ровно настолько, чтобы хозяйка бросила взгляд из-под соломенной кромки и удовлетворила любопытство.

Варвара Антоновна заерзала, Сергей почувствовал, что сейчас по ее знаку все вернутся в магазин, чтобы заняться делами.

– Хо-хо! Кого я вижу! – воскликнул он.

Варвара Антоновна задержалась с командой, Ахмадеев и Купчиха вынырнули из полудремы, Алка и Юлька прервали свой щебет и даже Лена с Ирой посмотрели на Морозова. Он с удовольствием отметил, что заинтриговал всех. А ему и хотелось… Чтобы Ира знала: ему до лампочки, что она о нем думает, осуждает его или нет. Лена чтобы видела: они на равных, у нее обручальное кольцо, у него соломенная шляпка, а дальше – люди они взрослые, могут себе и позволить что-то без ущерба для колечка и шляпки, а нет – так нет, никто в накладе не останется.

Алке и Юльке показать, что им придется слишком хорошо повертеть задницами, чтобы привлечь его внимание.

Перед остальными – просто похвастаться.

Все они, проследив его взгляд, шарили глазами по толпе, пока соломенная шляпка не увязла в перекрестье их взоров.

Сергей не спешил, он ждал, когда Лариса подойдет ближе. Она поравнялась с ними, но смотрела в другую сторону, словно лотки с зеленью особенно привлекали внимание. Тут Сергей мог уже без ущерба самолюбию позвать ее, просто за тем, чтобы не прошла мимо. Но за мгновение до его оклика соломенная шляпка повернулась. Взгляд ее не был блуждающим, как у человека, который ищет кого-то, о месте нахождения кого имеет самые общие представления, знает, что он где-то здесь, а где именно – не знает. Ясно было, что Лариса давно приметила Сергея, но не спешила, сначала прогулялась в свое удовольствие.

Она двинулась навстречу, он спустился с крылечка, обнял ее, потянулся губами, и целовались они долго. Затем Лариса, ничуть не стесняясь, окинула взглядом его временных коллег. Сергей взял ее под локоток, хотел подвести поближе, познакомить. Но Варвара Антоновна не дала.

– Ну, кавалер! – улыбнулась она. – Про работу не забудь. А вы что рты разинули? Пошли, пошли…

Ахмадеев поднялся и остался стоять, с одобрением и хитринкой глядя на Сергея и Ларису. Он придерживал дверь, уступая дорогу женщинам. Студентки подошли к двери первыми, Варвара Антоновна пропустила вперед Лену, а Иру повела сама, обняв девушку за плечи. За ними проплыла Купчиха, в ее сытом взгляде появилось какое-то животное удовольствие. Последними с вызывающими ухмылками в магазин ушли Алка и Юлька.

– Из института? – спросил Сергей.

– Наоборот, только в институт, – ответила Лариса. – Мы во вторую смену.

– Так это же в два начало.

– А-а! Да куда спешить-то? Там делов-то – распределят нас на практику. Схожу, узнаю, куда меня распределили…

– А потом дома будешь или в институте?

– А тебе-то что? – задиристо спросила она.

– Если в институте – встретимся там. Мне нужно там найти кое-кого, чтобы «хвосты» сдать.

– Не знаю, – с неохотой протянула Лариса. – Если в институте меня не будет, значит, буду дома. Но лучше позвони сначала…

– Так у меня и телефона твоего нет.

– Запиши.

– Потом запишу. Вечером дома у тебя встретимся, – сказал он, имея в виду, что теперь без него она не должна никуда ходить.

Не дав ей возразить, Сергей поцеловал ее в губы и скрылся в магазине.

#

В зале дядя Саша, посвежевший после короткого отдыха в каптерке, уже грузил коробки с бананами на весы. Работал он с неожиданным энтузиазмом, в движениях его не было прежней, медвежьей размеренности, но какая-то поспешная сноровистость, словно впереди маячила награда, и ему с детской нетерпеливостью хотелось заполучить ее.

По пути на точку в ответ на традиционные вопросы Тягач повторил традиционно:

– Куда-куда?! В Лианозово!

– На такой тачке далеко не уедешь!

Но выдал свои шуточки он на ходу, можно сказать, на бегу, дежурно, без всякого удовольствия. Удивленный Морозов спросил:

– Дядя Саш, мы чего так торопимся?

– Машина сейчас придет, понятно? – буркнул Тягач.

– Понятно, – ответил Сергей.

Но, конечно же, он не понимал, отчего это грузчик вдруг проявляет такую ответственность? Машина придет! Что с того? Куда она денется?

Отгадка была простой. Тягач имел в виду не очередную доставку товара с плодоовощной базы, а грузовик, приезжавший после обеда за макулатурой. Он появился минут через пятнадцать после того, как они развезли продавцов по точкам. «ГАЗ-51» свернул с Сущевского Вала в тупик. Дядя Саша бросил сигарету и с удовлетворением произнес:

– Вот он. Пошли, Серый.

Он не спеша, с довольным видом направился к пункту приема макулатуры.

– Ну, народ, разойдись! Разойдись! Давайте-ка, мамаша, в сторонку со своими газетками!

– Вот она, вот она, – послышалось сзади, это Яков обозначил бормотанием свое участие в деле.

Тягач заглянул внутрь помещения и прогромыхал:

– Ну, что, Марго, ты же без нашей помощи и аборта сделать не можешь!

– Кабы не ваша помощь, и аборт бы не понадобился, – беззлобно парировала Маргарита.

Она выдала марки очередному книгочею, и тот с оскорбленным видом, пряча глаза, вышел на улицу.

– Перерыв! Технический перерыв! – осадила приемщица следующего посетителя.

– Повесь табличку «Ушла аборт делать!» – хохотнул Тягач.

Сергей забрался в фургон, а дядя Саша и Яков подавали ему стопы газет, картона и старой бумаги. Иногда лопались веревки, и он принимал рассыпающиеся кипы.

– Ну, куда, куда ты мне это?! – протестовал водитель.

Он тянулся руками к Сергею, норовя выхватить несвязанные стопы бумаги. Но подоспевал Тягач, не церемонясь, могучим плечом отодвигал шофера в сторону и подавал новые связки:

– Куда-куда! На растопку! – утихомиривал он водителя. – Бери, пока дают…

– С работы из-за вас выгонят, – жаловался тот.

– Правильно сделают, – подхватывал дядя Саша. – Придешь к нам, научим тебя родину любить!

Бумага рассыпалась, и Сергей ногами заталкивал ее вглубь фургона. Люди, пришедшие сдавать макулатуру и томившиеся в очереди, поглядывали на них с тоскливой обреченностью, словно погоня за редкими книгами была занятием физиологическим, и необходимость отправлять свои надобности на глазах у грузчиков повергала в смятение. Особенно они стеснялись и даже побаивались шумного и бесцеремонного дядю Сашу, чем и подзадоривали его.

В какой-то момент Тягач выхватил пачку газет из сумки на колесиках у средних лет женщины в толстых очках.

– А что тут возиться? Давай сразу сюда! – он сделал вид, что хочет бросить связку в фургон.

Женщина, бережно собиравшая газеты в течение нескольких месяцев, в отчаянии запричитала:

– Ай-ай-ай!

Она потянулась к дяде Саше, но тут же отдернула руки, вцепилась в ручку и передвинула сумку на колесиках за спину.

– Шучу, шучу я! – загоготал Тягач.

Он повернулся к женщине, протянул обратно пачку газет, та в испуге попятилась. Дядя Саша по-медвежьи облапил ее, и она заверещала тихо, несмело, полагая, что сейчас у нее отберут всю макулатуру. Тягач сунул пачку газет в сумку, затем забрал стопку у Якова, всучил ее напуганной женщине и хохотнул:

– Вот тебе подарок! Бери, не боись!

– Э-э! Но ты не наглей! – возмутился водитель.

Он выхватил из рук женщины «подарок» и бросил его под ноги Сергею.

Когда они закончили, Тягач поманил Сергея и скрылся внутри пункта приема макулатуры. Сергей спрыгнул на землю и последовал за дядей Сашей. Маргарита сидела в пустом, полутемном помещении. Она неторопливо облизала большим, влажным языком марки, заполнила ими три талона и выдала их грузчикам.

– Такой у меня есть уже, – сказал Сергей, положив на стол талон на роман Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан».

– Других нет, – промолвила королева Марго и с удивлением спросила: – А какая тебе разница?

– Бери! Два раза прочитаешь!

С этими словами Тягач взял талон, сунул его в руки Сергею и хлопком по плечу направил его к выходу.

Глава 10

– Эй, командир!

Если бы утром кто-нибудь так окликнул Морозова, он даже не обернулся бы – ему бы и в голову не пришло, что это к нему адресовано. И если бы утром к нему обратились с последующей просьбой, он извинился бы с ледяной вежливостью и ответил бы, что ничем не может помочь. Но сейчас он был не студентом, а напарником Тягача, грузчиком, ловко устроившимся в правильное место и что-то такое знавшим о жизни, что позволяло шагать по ней с циничной уверенностью, перед которой пасовали те, кто томились в очередях за помидорами и талончиками на книги.

Мужчина в темных очках сидел за рулем синего «жигуленка». Сергей мотнул головой: мол, чего тебе? Тот снял очки, и Морозов увидел в глазах приветственный блеск – так смотрят, когда примечают в толпе своего, родственного по духу, человека.

– Командир, помидоры есть? Почем кило?

– Были, вроде, если еще не распродали. Семьдесят копеек – кило, – ответил Сергей.

– По рублю плачу. Сделай десяток, – сказал незнакомец.

Тон его был свойский: земля, дескать, круглая, когда-то и я тебе подсоблю, пропущу без очереди и возьму недорого, по тридцать копеек на рубль.

Сергей эдак по-заправски огляделся, влево-вправо бросил короткие взгляды, будто как раз сейчас со всех сторон ожидал прибытия курьерских экспрессов и прикидывал, может ли он отлучиться, успеет ли обернуться. Затем посмотрел на незнакомца снисходительно и спросил:

– Тебя как звать-то?

– Юра, – ответил тот.

– Ты вот что, Юра, встань вот сюда, – Сергей показал на глухую стену магазина, – а я посмотрю, что сделать можно.

Он поднялся на пандус и прошел в торговый зал. На полу возле прилавка стояли ящики с помидорами. Дверь в кабинет директор была открыта, и Виктор Семенович заметил, как Морозов переминается с ноги на ногу.

– Ну, как дела? – приветливо спросил директор.

– Хорошо! – откликнулся Сергей. – Вот друг подъехал, помидоров просит.

– Возьми, – кивнул директор.

– Он много просит, десять килограмм, – ответил Сергей.

– Хм, солидно, – промолвил Виктор Семенович и спросил: – Взвешивать умеешь?

– Попробую.

Директор магазина вышел из кабинета и начал взвешивать помидоры. Сергей внимательно следил за гирьками и противовесами, прежнее наваждение прошло, и теперь ему сделалось стыдно. Он боялся, что и Виктор Семенович по глазам поймет, что никакого друга нет, а Сергей попросту занялся спекуляцией.

Директор закончил и, кивнув на помидоры, сказал:

– Семь рублей принесешь мне.

Тоном и взглядом он выражал одобрение, словно радовался тому, что новый сотрудник быстро освоился и втянулся в работу.

Морозов вынес ящик с помидорами на улицу. «Жигуленок» стоял у стены магазина – там, где Сергей велел владельцу поставить машину. Хозяин курил снаружи. Увидев Морозова, он поспешно бросил только начатую сигарету, затоптал ее и кинулся открывать багажник.

– Тару вернуть нужно, – сказал Сергей.

У Юры нашлись пустые мешки. Они пересыпали помидоры, и покупатель протянул «красненькую». Сергей повертел купюру в руках и спросил:

– А «трояками» не разобьешь?

Юра пошуровал по карманам и выдал три «трешки» и потрепанный рубль.

– Ну, бывай, заскакивай, если нужно чего, – сказал Морозов.

Он вернулся в магазин, размышляя, как поступить: отдать директору все десять рублей или только семь? Виктор Семенович велел принести семь, но ведь он не знает, за сколько на самом деле Сергей продал помидоры. К тому же Морозов был уверен, что все продавцы делятся с директором своими излишками. «Наверняка, они это делают в конце рабочего дня», – подумал он.

Он зашел в кабинет Виктора Семеновича и положил на стол семь рублей. Директор забрал деньги, и вновь благосклонно посмотрел на Морозова – как на специалиста, подающего большие надежды.