Строитель коммунизма

– А теперь? Ты говоришь, мы – зэки?

– И теперь немало проблем. У нас – дальние отряды: рабочий день – десять-двенадцать часов, кое-где даже без выходных. Вспомни, одно из первых требований рабочих – восьмичасовой рабочий день…

– Да, но мы сюда приехали добровольно, по желанию! Мы получаем зарплату!

– Зэки тоже получают зарплату. Ты этого не знал?.. Добровольно? Мы – добровольно. Но после второго курса это обязательно. И «картошка» – тоже. Ну ладно, обед кончается…

– Подожди, еще личный вопрос… Со стороны, говорят, виднее… Словом, какие ты видишь во мне недостатки?

– Недостатки? – Витя улыбнулся. – Ну что ж… Только не обижаться! – договорились? Ты действительно хочешь это знать?

– Да.

– Хорошо. Недостаток первый – и, пожалуй, самый большой. Правда, с возрастом это, говорят, проходит. У тебя всё на лице написано.

«Что? Что он хочет этим сказать?» А ведь Витя прав: если он видел, что Вера на него посмотрела, то, должно быть, он сам смотрел на нее во все глаза!

– Ты удивлен? В твоем возрасте это уже надо знать. Ну что ж… Недостаток второй. Тебе невероятно везет, невероятно!

– Да, как утопленнику…

– Нет, я серьезно.

– Вот и Женя считает, что мне повезло родиться…

– Вот как? Мне он ничего об этом не говорил!.. Но я рад, что наши наблюдения совпадают.

– И о чем же говорят твои «наблюдения»?

– Факты? – пожалуйста. Ты родился в Москве. И кстати, именно поэтому ты не понимаешь, как тебе в этом повезло, ведь многие стремятся в Москву, очень многие. И оччень стремятся.

– Но многие в ней и рождаются.

– Да, но это не все. Ты окончил школу – и сразу, с первого захода поступил в институт… Вероятно, это было не легко. Но факт остается фактом: ты поступил.

– Но ведь и таких немало. И ты поступил.

– Да, я сейчас на втором курсе, так же, как и ты. Но, между прочим, я служил. Четыре года. На подводной лодке. На субмарине. Звучит романтично? У меня нет желания рассказывать об этом подробно. Но можешь мне поверить, что настоящие «проблемы общения» возникают именно там. И вот мне двадцать три… Но мы отвлеклись… Кстати, ты знаешь, кто самый старший в бригаде?

– Бригадир? Женя?

– Нет, не угадал. Мишка, ему двадцать девять. Правда, он уже на пятом… На чем мы остановились?

– Поступил в институт, поехал в отряд. Но здесь все мое «везение» кончилось.

– Как раз наоборот! Я знаю, что тогда ты пришел позже меня. День строителя, помнишь? Человек двадцать засекли после отбоя. В том числе и меня. Нас отчислили из отряда – ждем только билет на самолет. Могут исключить из института, из комсомола… А с тебя как с гуся вода!

– А кто-нибудь еще про меня знает?

– Да все почти знают. Но такая система: не пойман – не вор! Не сердись… Я к тебе неплохо отношусь… Тебе просто невероятно везет! Вот и Вера…

– Что! Что Вера?

Витя молчал. Павел проклинал и себя, и Витю за его молчание, но поезд уже ушел…

– Что ты хотел сказать?

– Ничего, проехали. – Витя поправил каску. – Вот и Вера… намного старше тебя. Она ровесница мне и Жене. Вот и всё.

– Погоди, – сказал Павел (он надеялся, что разговор как-нибудь опять свернет в то же русло), – погоди, ну, допустим, мне везет. Но в чем же ты видишь тут недостаток?

– Недостаток? – Витя улыбнулся; он понял, что скользких мест надо избегать. – Как тебе сказать?.. Не всем это нравится… Я – другое дело, я переживу… Теперь – еще. Недостаток третий. Вот ты спортом занимаешься, стихи пишешь – ну, не смущайся! – пробуешь рисовать…

– Но что же в этом плохого?!

– Собственно, ничего. Но лучше остановиться на чем-нибудь одном. Вот я, например, еще в школе начал интересоваться русским романсом. Сейчас у меня большая фонотека. Сам я пою, немного. – Витя улыбнулся. – Так вот, по этому поводу… Я хотел тебя спросить… – В глазах у Вити появилась лукавая искорка (ну точно Евгений Крокодилыч!) – А может, ты еще и поешь?

– Пою, – спокойно ответил Павел. – В ванне.

4

Лом выскальзывал из рук, сердце стучало. Кашель… Насморк был почти у всех. И он – уже недели три – не расставался с платком. Но сейчас начиналось всерьез: жар, голова горит. Он продолжал долбить: «Раз, рраз! Еще раз! Ну, еще немного… Ну!» Где-то за стеной урчал бульдозер.

Они уже перешли на другую половину цеха. Здесь было сухо. Но – пыль забивалась в нос, летела в глаза. Зато здесь совсем не было труб. («Проклятые трубы!..») Все равно не успеют: последняя неделя… В воскресенье Витя улетел – они даже не попрощались… Снова ходили в поход, почти все бригады – он не пошел: немного обварил ногу в наряде: напарник неожиданно поднял на себя бак со щами («Мышей не ловишь!»). Но он был даже рад этому, рад! – Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал, что так будет… Зато они были с Леной в кино! И он – целый час – чувствовал себя Жофреем де Пейраком. А теперь – снова яма. И пыль…

Рядом остановились бригадир и Костя. – «А! Явились не запылились! Пришли посмотреть, как вкалывает сачок… А мы – раз! Рраз!» – Но они будто не замечали его.

Тускло светили тысячеваттные лампы под потолком. Где-то урчал бульдозер – с переливом, с переменой тембра… «Тьфу, черт, какой „бульдозер“? В час ночи! Рраз!..»

– …А ты как думаешь? – спросил бригадир.

– Ты бугор – тебе и решать! – прокаркал Костя. – Деньги есть? Ну, дай ему на бутылку.

– Трешка… Другого выхода нет: не успеем. Аккордно обещали заплатить.

Бригадир быстро пошел вдоль цеха, огибая ямы. Впереди, метрах в ста можно было разглядеть маленький маневренный экскаватор. В кабине темно; водитель, видимо, спал.

К Косте подошли еще люди, почти вся бригада. Бригадир прибежал назад:

– Порядок! Павел, вылезай.

Он будто не слышал. – «Почему – вылезай? Зачем – вылезай? Рраз!»

– Павел!.. Да вытащите его! – «Кого? – его?! Ну пусть попробуют! Рраз!»

Подойти не решались: лом взлетал над ямой. «Нет! Я сачок, сачок! Раз!..» – бормотал он. И только когда подъехал экскаватор, выставил лапы и поднял ковш, он дал себя увести…

Прислонился к стене. Стена была холодная, он немного остыл. Экскаватор не торопясь протягивал вперед железную руку, опускал в яму, подгибал ковш, напружившись сочленениями, кряхтел, выносил ковш вверх и в сторону, выбирая грунт. В лучах фар клубилась изжелта-бурая пыль…

Через две минуты яма была готова – только края завалены. Машина переползла к соседней яме – работала еще минут пять…

– Как же так, Валера? – от удивления он назвал бригадира по имени. – Все ямы можно было вырыть за один день?

– Максимум – за два.

– А трубы? По ним не пройдешь…

– Что трубы? Прорабов до хрена!..

5

Работать не хотелось. Но он монотонно тюкал киркой в дно траншеи – здесь должна была лечь труба. Экскаватор и лом, лом и экскаватор! «Производительные силы»… Тут что-то не так. Что-то напутал Витя со своей теорией…

– Работаешь? – Прямо перед ним на краю траншеи – заляпанные глиной сапоги. («Таллер! Чего ему еще? Гад!»)

– Работаешь? Ну и дуррак! Кто же работает в последний день!

Павел отложил кирку и взял лопату.

– В прошлом году я тоже был, вроде тебя…

– Что значит – вроде меня?

– Так… Приехал с раскрытой варежкой. Но потом многое понял. А ты салага еще!

– И что же ты «понял»? – Павел оперся на лопату, задрал голову вверх: Таллер возвышался над траншеей.

– А то! Ты на коллектив плюнешь – коллектив утрется, а коллектив на тебя плюнет – ты потонешь! Понял? Здесь, как в армии, понял? Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Понял?

Павел вылез и, опершись на лопату, встал лицом к лицу:

– А ты был в армии?

– Нет… В армии был мой двоюродный брат, он мне все объяснил. Он жизнь узнал, понял? Знаешь, какой там главный принцип?

Павел молчал, «принципами» он был уже сыт.

– Так знаешь, какой там главный принцип? – Кого дерет чужое горе! Да! Запомни: кого дерет чужое горе! Понял? Ничего, на будущий год и ты поймешь, что к чему. Правда, в дальний отряд тебя теперь уже не возьмут…

– Нет, не пойму.

– Что?! Ну и дурак! Дуррак!

– Послушай, ты!.. – лопата отлетела в сторону.

Вот он – враг! Сейчас он заплатит за все! И за того… Он видел глаза того парня – наслаждение, с которым тот бил его (за что?), ярость в этих глазах, когда и в карманах ничего не оказалось, кроме ключей… Он бил и бил, точно рассчитывая каждый удар. Собака, злая собака! Много раз ему снился один и тот же сон: колючая проволока; лай собак… И – глаза, эти глаза. И вот теперь настал его час…

Но у Таллера совсем другой взгляд: он кричит, а сам будто молит о чем-то. Смотрит затравленно, пыжится через силу… Все равно. Сейчас он заплатит за все!

– Послушай, ты!!

Но Таллер уже не слушал его – только потянул носом воздух, схватил кирку, прыгнул в траншею и стал чесать по дну – неглубоко, но рысью – весь в экстазе и в пыли… («Что это с ним?»)

Из-за стены, словно из-за кулис, вышли бригадир и комиссар отряда; бригадир держал свернутую газетку. Они подошли к траншее: «Вот, это его фотография в местной газете – ударник!» – Комиссар кивнул.

– Работаешь, Костя?

– Как видишь! – Таллер перешел на галоп. Но комиссар уже вышел.

– А ты? – стоишь? – Бригадир многозначительно посмотрел на него, постучал газеткой по ладони. – Ну-ну.

Он хотел ответить – «Кто же работает в последний день!» или что-нибудь в этом роде, – но не мог разжать челюсти: боялся, что заплачет. Сила, которая должна была выйти и сокрушить, осталась и сокрушала – внутри.

6

– Пойдем, – сказал Павел, – пойдем!

Орали колонки. Они протиснулись между танцующих тел – за ворота, во тьму. Лена едва успевала за ним, но он крепко держал ее руку. У ворот он чуть не сбил Веру со Славиком, – Славик даже вроде подмигнул ему. Славик – ну точно бубновый валет из атласной колоды! – обнимал Веру за плечи, тянул нараспев: «Какие волосы! Ах, какие у тебя волосы!»

Он не хотел, чтобы Лена видела его лицо. Трудно, очень трудно это сказать. Но он решил: теперь или никогда, надо быть мужчиной. От напряжения ему показалось, что говорит будто кто-то другой – его губами, и он повторил: «Пойдем!»

Ни звука! Вот сейчас она скажет нет – и кончится этот кошмар. Ведь он не любит ее, совсем. Да если бы он любил ее – смог бы он это ей сказать?! А вдруг она так и не ответит ничего – просто пойдет?

– Куда? – выдохнула наконец Лена.

В самом деле, куда? Куда идти? И что надо будет делать? Этого он не знал. Но тот, другой, уже подумал за него: «Странный вопрос – куда. Девочку из себя строит!»

– Тебе видней, – сказал он чужими губами, – ты здесь лучше ориентируешься…

Лена вырвала руку, прижалась к забору. Тот, другой, полностью подавил его. Теперь ему казалось, что он знает, и всегда знал, куда надо идти и что делать. Ах, да! Кажется, так полагается: она согласится, но не сразу. – «Поломается и ляжет!» – подсказал Другой. Глаза ее поблескивали в темноте – боится? плачет? смеется над ним?

– Ты сам понимаешь, чего просишь?!

Но тот, другой, не хотел ничего понимать:

– Завтра… Завтра мы уезжаем.

– Пожалуйста, пойдем танцевать!.. – слезы…

Он чувствовал, что Лена права, – тем больше это бесило его. «Славику можно, а тебе нет?» – не унимался Другой. Он злобно взглянул на нее:

– Да – или нет?

– Нет!

– Тогда… – Ну что «тогда», ну что?! Да что он может, ничтожный раб, который и вовсе не должен был родиться, которого каждый может послать, даже эта девчонка, моложе его…

– Тогда – катись!

Он бежал через лес, плутал в темноте, пока не вышел к реке. Над рекой, мигая бортовыми огнями, бесшумно шел самолет. Где-то вдалеке, за спиной, пели колонки – еле слышно, но слова уже застряли в ушах: «Вот так человек! (пам-пару-па-пам!) сегодня живет! – А завтра заче-ем-то возьмет и умрет! А завтра заче-ем-то возьмет и умрет!..»

7

– Вот моя деревня!..

– Прощай, мой табор!

– Вперед и вверх!

– Девчонок не берем!

На узкой лестнице с бесконечной чередой пролетов гулко отдавались выкрики, топот ног… Они поднялись на крышу цеха, похожую на взлетную полосу, в первый и последний раз. Предосенний ветер шевелил волосы, воротнички, надувал рукава… Отсюда был виден котлован на месте будущих очистных. И длинные корпуса завода. И кварталы игрушечных домишек. Тайга, сопки, холодное синее небо. Небо и ветер…

Вчера он заснул в палате – один, больше никого не было: гуляли до утра. Завтрак он проспал. Его разбудил грохочущий бас: «…Да что говорить! Сейчас все говорят! Говорят о воспитании нового человека – строителя коммунизма. Да мы уже воспитали этого человека! (Вот, полюбуйтесь!) Но он ничего не знает! И ничего не хочет знать! Разница всего пять лет! А какая разница!» – Потом чей-то незнакомый (и в то же время удивительно знакомый) голос: «Не обижайте мальца…»

Завтрак он проспал (да нужен ему этот завтрак!). И не расписался… Бригадир дал ему ведомость: «Ищи себя, деньги получишь в Москве». По левому краю – список бригады. Последние три фамилии он видел в первый раз… «Что смотришь? Ты себя, себя ищи! Нечего по сторонам смотреть! Эти? (Это были фамилии членов районного штаба.) Они не смогли приехать. Заболели в последний день, не вычеркивать же… А деньги – в фонд отряда. Ну, нашел? Да вот же! Смотри, правая колонка – это итог…»

Он не хотел верить, хотя и видел четко напечатанные на машинке цифры… Таллер – 540, Женя – 430… Только у Геры чуть меньше, чем у него, – 310. «Вот, значит, как…»

– Как же так, бригадир, всем поровну ведь обещали?

– Ну, это кто как работал… Ты ведь знаешь наш принцип: каждому – по его труду. Вот так!

– Но как это ты мой труд посчитал? Откуда эти цифры?

– Ах тебе табель показать? Пожалуйста! – бригадир достал из папки два больших листа разлинованной на клетки бумаги: – Пожалуйста, вот июль. А вот август.