Полная версия
Девять месяцев из жизни Даррена
Девять месяцев из жизни Даррена
Диана Вольз
Кириллу Иванову, моему лучшему другу
Фотограф Александр Биктимиров
Фотограф Елена Ягодина
Корректор Анастасия Буянкина
© Диана Вольз, 2018
© Александр Биктимиров, фотографии, 2018
© Елена Ягодина, фотографии, 2018
ISBN 978-5-4490-9018-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Don’t cry mercy, There’s too much pain to come
Hurts – Mercy1
I
1
Восемнадцать, двадцать четыре, тридцать девять…
Я лениво прусь туда-сюда вдоль улицы и считаю шаги.
На дворе восьмое сентября. Уже прохладно, но вечернее солнце по-летнему печет мне то левую половину лица, то правую половину затылка.
Сорок три, пятьдесят шесть, шестьдесят восемь.
Ее фамилия Джефферсон, но я не верю в это. С ее манерами она должна быть МакМерфи. Или МакМаген. Или О'Райан – так безбожно опаздывать могут только ирландцы. Но она Джефферсон, а я все еще сторожу улицу.
Семьдесят два. Восемьдесят пять. Девяносто три.
Я досчитываю до двухсот пятидесяти четырех, и солнце печет мне лицо, когда я замечаю ее на другой стороне улицы. Она замечает меня тоже и семенит быстрее. Сокращая между нами дистанцию, уменьшив ее наполовину, она начинает переходить дорогу.
Ее не сбивает форд.
Ее не сбивает ауди.
В конце концов, ее не сбивает поганое такси.
Ее может сбить только летающая тарелка, но такие у нас не водятся. Поэтому она спокойно переходит дорогу, неотрывно мне улыбаясь. Добравшись до середины, она кричит «ПРИВЕТ!» и машет рукой.
Она во всем ищет середину.
Пока она преодолевает оставшийся путь, я вспоминаю все, что о ней знаю.
ДОСЬЕ
Имя: Мерси Эй. Джефферсон.
Пол: женский.
Дата рождения: 17 февраля.
Возраст: 26 лет.
Волосы: темные.
Глаза: карие, но вечно в каких-то линзах.
Профессия: менеджер по туризму.
Образование: два года колледжа, курс изобразительного искусства.
Домыслы: возможно, она мой единственный друг.
Мерси, Мерси.
Темные волосы. Темные глаза. Темные одежды. Темное все.
Тем-но-е все.
В школе мне не удавалось дробить слова на слоги. Я не уверен, что мне удалось сделать это правильно и сейчас, даже после колледжа.
Нет, на самом деле она не совсем такая уж и темная.
Однажды Мерси позвонила мне и сказала:
– Прямо сейчас, в эту минуту, я ем снотворное. Таблетку за таблеткой.
И что-то громко разгрызла.
Я примчался к ней на такси. Я боялся, что она уже мертва.
Я вломился в ее квартиру, а она лениво смотрела в телек, жуя недоразмоченные половинки гороха.
Она посмотрела на меня и громко рассмеялась.
– Прости. Просто мне нужно было знать, что я еще хоть кому-то нужна.
И добавила:
– Спасибо.
Она сказала так, потому что ее бросил очередной бойфренд.
Сейчас Мерси тащит меня на выставку мексиканских художников-укурков. Я знаю это, потому что Мерси других не любит.
Она посещает класс по лепке из глины, класс по мозаике. Она ходит на занятия по йоге. Она просиживает штаны в библиотеке. Но выставки всяких укурков – это единственное, куда ей удалось меня затащить.
И я даже не знаю, почему.
Сегодня на Мерси кеды, синие джинсы и белый свитер под черной курткой нараспашку. На шее болтаются наушники, черный провод которых теряется где-то под свитером (наверное, висит меж ее пышных грудей) и окончательно пропадает в недрах карманов. Из наушников ревет рок, и мне предстоит слушать его весь вечер.
Мерси еле накрашена. Ее волосы собраны в кубышку почти на темечке ― при желании канарейка могла бы спокойно в ней жить.
Вот она, Мерси. Обычная городская рокоголичка со странными взглядами на жизнь.
Хотя чья бы корова мычала.
Мерси бредет чуть впереди, рассеянно улыбаясь, и спрашивает, как прошел мой день. Я отвечаю: «Нормально». Возможно, она мой единственный друг, но это не мешает мне пялиться, как мерсина сумка на длинном ремне бьется о бедра и задницу своей хозяйки.
– Как твои колдовские успехи? ― спрашиваю я.
О, я же совсем забыл рассказать. Мерси думает, что у нее способности начинающей колдуньи или управляющего энергией, или что-то еще.
– Не хуже твоего дня, ― усмехается она и прячет руки в карманы.
Мы сворачиваем направо.
Солнце почти что печет наши задницы, а я думаю о том, что, если я наглотаюсь таблеток и позвоню ей, Мерси отшутится и останется дома. И если скорая (которую мне придется вызывать самому) успеет меня откачать, Мерси не придет ко мне в больницу. И только когда меня выпишут и какой-нибудь журналюга напишет обо мне грустную статью, Мерси прибежит с печальными глазами и скажет «Прости».
«Я думала, ты пошутил», – скажет она.
«Я думала, что ты уже пережил это», – скажет она.
«Тебе нужно поговорить с психоаналитиком», – скажет она.
Добавит: «А сейчас пойдем развеемся». И потащит меня на очередную выставку. Обязательно потащит.
Нет уж, спасибо. Ради такого финала мне не обязательно жрать снотворное.
2
Мы познакомились три с половиной года назад на благотворительной акции в поддержку детей-сирот. Прошло полгода, как умерла моя жена вместе с утробно-трехмесячным ребенком, и я чувствовал необходимость быть кому-то нужным.
Акция в поддержку больных раком.
Акция в поддержку бездомных.
Акция в поддержку бесплодных.
Я навязывал себя себе и всему миру.
В тот день я учил детей делать оригами. Сложи листок так, так и сяк – и получается уточка. Сложи листок так, так и эдак ― посмотрите, это же бабочка!
После четвертой сотни бумажных зверушек всех участников-учителей пригласили на благотворительный фуршет, где мэр города выразил свою благодарность поименно.
Мое имя. Гром аплодисментов. Личное «Спасибо, дружище» от мэра. Меня любят.
О, да.
Перекусив какой-то ерундой, я стоял в сторонке и смотрел на мир, ничего не видя. Размышлял, что будет дальше.
Акция в поддержку наркоманов?
Акция в поддержку инвалидов?
Акция в поддержку шизофреников?
– Готова поспорить, у него член такой же, как сосиска, которую он ест.
Меня тянут за ноги из чрева моих мыслей, и я рождаюсь в этот бренный мир.
– А что вы так недоуменно смотрите на меня? Можно подумать, вы думали о чем-то другом.
Ну да, конечно.
– Я Мерси Джефферсон.
Она весь день учила детей рисовать, и рука, которую она тянет мне, испачкана красками.
Кобальтовый акрил.
Фиалковая гуашь.
Темно-лазурная акварель.
Химические фломастеры.
– Джек, ― ляпаю я первое, что приходит в голову, и почти добавляю «Николсон».
Мерси улыбается.
Мы гуляем весь вечер. Мы разговариваем то о погоде, то о том, в раю ли ее бабушка. То об экологии, то о том, почему моя жена гнала так быстро.
Мерси говорит, что завтра открывается выставка австралийских авангардистов и приглашает меня, а я зачем-то соглашаюсь.
Там мы и познакомились. И так началось мое выставочное рабство.
3
Сейчас мы бредем по сорок пятой на выставку укурков, и солнце почти печет нам задницы.
Мерси рассказывает о своих визитах к психотерапевту, а про себя, наверное, думает, что я не занимаюсь сексом уже четыре года, потому что все еще ношу траур по жене. А на мне светло-коричневый костюм, я продолжаю пялиться, как мерсина сумка бьется и бьется о бедра своей хозяйки, и мне, по сути, до фени, что она там щебечет.
Мексиканцы озаглавили свое творение «Existencia»2, хотя ничего даже приблизительно похожего на реальность в нем не было. Ничего удивительного, Мерси на нормальные выставки не ходит.
– Так, по старому плану, – заявляет она. – Я по правую сторону, ты – по левую.
Да уж, действительно старый план – за все время, что мы мотаемся глядеть на эти художества, мы ни разу не смотрели картины вместе. Мерси возмущается каждый раз, когда я пытаюсь протестовать. Мол, я мешаю ей созерцать и воспринимать.
Мои же ощущения ее не волнуют.
Оказываясь среди этого непонятного безобразия, ничего, кроме потерянности, я не ощущаю, если вам вдруг интересно. Хотя, знаете, иногда мне все же везет.
Мы слегка опоздали на торжественную часть, и выставка уже открылась, но фуршет разгорался в полную силу. Так что, перемешавшись с местной богемой, я направился прямиком к столу, прихватил бокал и маленькие бутерброды и спрятался углу.
– Что, тоже сбежали от жены?
Холодный айсберг поднимается из моего нутра и показывается верхушкой во рту.
– Моя жена умерла.
Неловкая пауза. Я мастер на такие дела.
– О, простите, – толстяк виновато натирает свою лысину, а его ремень продолжает создавать вмятину под пузом.
– Ничего, – заверяю я, – это было давно. Я сбежал от картин.
– Понимаю, – толстяк многозначительно кивает головой.
– Да?
– Иногда высокое искусство пугает. Данные работы особенно. Автор хотел показать…
И все, дальше я уже не слушаю.
Мерси воодушевлена.
– Такой выразительности я давно не встречала!
Одно и то же каждый раз.
«Такой выразительности я давно не встречала!»
– Ну, а тебе-то понравилось?
Что мне на это отвечать?
– Эй, ты здесь?
– Да, я просто думаю.
– О чем? – Мерси, как любопытный кот, пытается заглянуть мне в лицо.
– Картины… потрясающие.
– Да! – Мерси довольна. – Я знала, что тебе понравится!
«Интересно, откуда? Ты ведь сама видела их впервые!» – так я думаю, а говорю:
– Очень жаль, что мы не можем сразу же их обсуждать, на месте.
– Не начинай.
Ладно, попытка не пытка.
4
Я выхожу из душа, хлюпая мокрыми ногами по кафелю. Подхожу к зеркалу и смотрю на себя.
ДОСЬЕ НА СЕБЯ
Пол: мужской.
Дата рождения: 18 января.
Возраст: 31 год.
Волосы: русо-рыжие, непослушные.
Глаза: ореховые.
Профессия: менеджер среднего звена.
Образование: четыре года колледжа в мусорный бак, курс филологии.
Домыслы: не занимается сексом, потому что не имеет сексуального психоаналитика.
Я достаю бритву и начинаю спиливать щетину.
Ах да, имя забыл. Подберите подходящее сами.
Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница один, отмазка первая: мне некогда.
Босс, огибая все препятствия на своем пути, целенаправленно движется к моему столу, и я уже пытаюсь слиться со стулом. Босс высокий и широкий, у него есть пузо, но не такое, как у мужика в галерее.
Вот сейчас я бы с удовольствием послушал про картины.
Блин.
– Работка для тебя.
Босс копается в папке и не смотрит на меня. Он всегда говорит «работка», когда меня ожидает что-то сложное.
Без излишних комментариев он скидывает бумаги мне на стол и удаляется.
Я облегченно выдыхаю.
– Эй, ты уже видел это?
Знакомьтесь, это КаКа. Он сидит в том же кабинете, что и я, прямо за моей спиной.
ДОСЬЕ
Пол: мужской.
Дата рождения: понятия не имею.
Возраст: около 29 лет.
Волосы: каштановые.
Глаза: кажется, серые.
Профессия: менеджер среднего звена.
Образование: неизвестно.
Домыслы: ему крайне скучно. Всегда.
КаКа – рожденный австралийцем. Когда я думаю о нем, он почему-то представляется мне на большой яхте, в шортах и белой, как парус, рубашке нараспашку.
– Что там? – спрашиваю, не оборачиваясь.
Он подъезжает ко мне на стуле протягивает выпуск «Gatter’s broadcaster»:
– Гляди.
ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «УДАР ПО „УДАРУ НОЖОМ — 2“»
Автор: Каталина Хертз
Дата: 21 сентября
Сегодня утром в Мэнвилле неизвестными лицами был сорван показ фильма «Удар ножом — 2». Зрители ждали выход фильма два года, но сегодня их ожидало разочарование: кто-то подменил материалы, и, когда зажегся проектор, перед зрителями предстал не остросюжетный триллер о маньяке-убийце, а старая романтическая комедия «Телефон пополам»
Примечательно, что Мэнвилль стал не единственной жертвой неизвестных лиц. Мои иностранные коллеги сообщают, что на текущий момент «Телефон пополам» транслировался вместо «Удар ножом – 2» в Канаде, странах Южной Америки, Италии, Франции, Германии и странах Северной Европы, но только в одном городе каждой страны.
– Интересная история, – бросаю я через плечо и продолжаю изучать бумаги босса.
– Хорошо, что у нас не сорвали, я как раз собирался посмотреть. Хотя кто знает, может, и у нас еще сорвут.
– Едва ли в Гаттере случится что-то подобное…
– Ну, вовсе не…
– Там же сказано: только в одном городе каждой страны. В штатах повезло Мэнвиллю, так что можешь спокойно бронировать билеты.
Зашуршала газета. Видать, КаКа решил перечитать заметку.
– Да, действительно, – слегка расстроенно заключает он. – Но все же…
– Может быть, – я ставлю точку, и КаКа укатывает к себе за стол.
Но – вот беда! – не затыкается.
– Каких только сумасшедших не бывает, да? Да?
– Угу.
Здравствуйте. Я – робот-автоответчик.
– У меня, кстати, сокурсник в дурку попал. А был жутко талантливый парень.
КаКа пускается в пространные объяснения, что это за парень, что с ним случилось. У меня же перед глазами только мой злобный босс.
Бедный КаКа. Его, как всегда, никто не слушает.
5
Если бы у меня был личный дневник, я писал бы в нем так:
«Дорогая Агония. Сегодня Мерси снова потащила меня на выставку. Я уже осознал, что не должен был вообще соглашаться ходить на них. Пожалуйста, прекрати меня мучить»
На этот раз финны.
Мы уже видели эту выставку на открытии, с полтора месяца назад. Скоро здесь повесят новые картины, и потому Мерси решила более тщательно осмотреть первый зал, так как в прошлый раз я ее отвлекал.
Но я же парень с сюрпризами.
Пока она разглядывает холст с железной кружкой, я подкрадываюсь справа. Да, я решился предпринять еще одну попытку.
Я тычу в мерсино плечо пальцем. На второй раз она резко оборачивается, и я читаю в ее взгляде: «Ты – тупой идиот. Я тебя ненавижу. Пошел на хрен отсюда». Но произносит она только:
– Я же тебе говорила.
– Но я…
– Ты мешаешь смотреть и мне, и себе. Иди к другой картине и попытайся хотя бы вникнуть в происходящее.
Голос Мерси сердитый, но тихий, а вот мимика и жесты – на грани срыва. И у меня не состыковывается картинка: она вроде бы кричит, но будто с убавленным звуком.
Уберите галерею, и Мерси бы орала во всю глотку.
Я еще пытаюсь что-то возражать, но она резко посылает меня указательным пальцем на длинной, вытянутой руке себе куда-то за спину.
Я отхожу, она остается справа и пытается сосредоточиться на картине. Я тоже пытаюсь, но в итоге только и делаю, что искоса поглядываю на Мерси.
– Ладно, – вспыхивает она, – ты можешь стоять и смотреть картины недалеко от меня. Но, Бога ради, не слишком близко и, – пауза, – молча, – точка.
Мерси отворачивается.
О, да это успех.
Я, как хороший мальчик, стараюсь не мешать Мерси до конца. Она довольна, и теперь мы бредем по длиннющей двадцать девятой.
– Длинное корыто, – говорит Мерси, указывая на Опель Инсигния. – Длинное корыто-универсал, – указывая на Опель Астра.
Мерси не различает марки машин, и вся ее классификация сводится к трем наименованиям: корыто, катафалк, прикольная.
– Слышал про хрень в кинотеатрах?
А еще она любит задавать неожиданные вопросы.
– Да, пару дней назад.
– И ты, значит, не в курсе, что это прокатилось по всей планете?
– По всей планете?
Мерси насмешливо глядит мне в лицо.
– Ты вообще новости не смотришь, да?
– А зачем?
– А как ты вообще тогда узнал?
– Да КаКа сунул газету под нос.
– Кто, прости?
– КаКа, мой коллега.
Пузырь смеха вырывается из легких Мерси и лопается где-то у нее во рту.
– Да, это очень в твоем духе – назвать коллегу ка'кой.
– Я не называю его ка'кой. Я просто имя его сократил.
– О, да это меняет положение! – Мерси хихикает в ладошку.
– Да ладно тебе, – я отмахиваюсь.
Вечернее солнце катится вниз, ко всем чертям.
– Ну, расскажи мне о нем.
– Да нечего о нем говорить. Он вечно болтает, потому что ему скучно.
– И о чем он рассказывает?
Мерси уже не смеется, ей просто любопытно.
– Да о том, о сем, – я пытаюсь выловить из памяти хоть одну историю КаКи, но у меня плохо получается.
– Ты что, его не слушаешь?
– Слушаю, конечно, – я делаю возмущенное лицо, но Мерси мне не верит.
– Ну давай, хоть что-нибудь.
Мерси складывает руки на груди и вызывающе на меня смотрит.
– Ну, вот про кино он мне сказал.
– А еще?
– Еще?.. О, у него однокурсник в психушку попал.
– Да не сочиняй! – Мерси отмахивается и бредет дальше.
– Эй, да я серьезно!
– И как это случилось?
– Ладно, ладно. Я его не слушал. Но про парня-психа – правда.
– Жалко.
Мерси как-то задумчиво смотрит вперед.
– Что именно?
– Парня. Считай, теперь его будто и не существует.
Вот уж правда.
6
Погода в тот день определенно мне нравилась.
Когда Марисоль позвонила мне в первый раз, время только перевалило за полдень, и небо начало окрашиваться в цвет циркона.
Я скрестил пальцы и ждал, пытался работать. Отчего-то у меня было хорошее настроение, хотя ждать добрых новостей не стоило. Да и не сказать, чтобы я их особо ждал. Таких дней в нашей жизни было уже немало, и я постепенно научился относиться к ним без чувств. День как день. Однако пальцы я все же скрестил.
А еще я очень хотел дождя, и мрачнеющие тучи обещали осуществить мое желание.
Второй раз она позвонила спустя три часа, когда небо цвета гейнсборо постепенно менялось к более темным тонам. Мари… ее голос, уставший и безрадостный, тяжестью осел на мои плечи. И чем дальше я осознавал все, что она мне сказала, тем ниже они опускались.
Она возвращалась домой после визита в пренатальный центр, где наблюдали ее беременность. Точнее, нашу беременность – за небольшой период это состояние стало и моим тоже.
И тогда мне бы тоже пришлось принимать решение, если бы спустя еще полтора часа мне не позвонили снова, когда небо меняло муссон на маренго.
Марисоль въезжала в пригород, где мы жили, по узкой дороге посреди леса. Едва не столкнувшись со встречной машиной, она вывернула вправо, прямо навстречу фонарному столбу.
Когда мне сообщили, я даже не понял, о каком столбе идет речь. Мы тысячи раз ездили домой по этой дороге, но никогда, никогда не обращали на него внимание. Ни на него, ни на любой другой.
Моя жена погибла в аварии под небом цвета мокрого пыльного чернозема.
Это случилось в 3:50 пополудни, 18 августа.
Прошло уже четыре года, и у меня нет ни одной ее фотографии.
И знаете, что? У меня осталось ощущение, что, возможно, ее никогда и не существовало.
А дождя, кстати, в тот день так и не было.
7
На этот раз КаКа был так занят, что даже не обернулся.
– Привет. Там, на столе.
И все.
«Гаттерский вещатель» вальяжно развалился поверх моих рабочих документов. Ладно, поглядим.
ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ СНОВА ЗАХВАТИЛИ ПЛАНЕТУ»
Автор: опять Каталина Хертз
Дата: 12 октября
В ночь с 11 на 12 октября неизвестные лица вновь совершили свои противоправные действия. На этот раз руками этих людей была изъята львиная доля современных кинофильмов и сериалов из сети Интернет, в которой остались только фильмы 60х годов. Кроме того, этой же ночью ведущие телеканалы обнаружили, что из их ротации пропала вся реклама. Пока мы не можем утверждать, связаны ли сегодняшние события с прошлыми, и совершены ли они одними и теми же людьми
– Во дают, да?
– И не говори, – соглашаюсь я, возвращая газету.
8
Посуда устроила вечеринку у меня на кухне, и с ней решили посоревноваться кучки нестиранного белья. Если бы Марисоль увидела мое нынешнее жилище, я был бы обруган с ног до головы.
Генеральную уборку я затеваю всего раз в пару месяцев.
Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница вторая, отмазка восьмая: у меня слишком мало времени, чтобы тратить его на несущественные вещи.
Ладно, поговорим честно. Я редко навожу порядок только потому, что во время уборки я слишком много думаю. Чересчур много.
Например, сегодня, стирая свои носки, я думаю о том парне-психе.
«Считай, теперь его будто и не существует».
Не знаю, придется ли вам по вкусу мое мнение, но его, этого парня, и раньше не существовало.
«Парень-псих» – это всего два слова, но не более того. Можно обманываться и дальше, сочувствовать, но правда остается правдой – для меня этого парня никогда не было, как и для вас.
Воспоминания стираются, боль – проходит. И все, что остается через какое-то время – «Да? Разве такое было? Я не помню, наверное, ты что-то путаешь»».
Вы пробовали посмотреть на вещи в таком свете? Угрохать 60—70 лет своей жизни ради того, чтобы через столько же стать никогда-не-существовавшим-человеком.
Вы можете сказать, что я циник, маргинал или пессимист. А все гораздо проще: я могу делать со своей жизнью все, что угодно. И только потому, что я существую и не существую. Я могу любить и ненавидеть этот мир ― потому что мы оба существуем. И не существуем.
Вселенная сжимается и разжимается, как гигантский сфинктер.
Существует. Не существует.
И в этом слишком много смысла, чтобы иметь хоть какое-то значение.
Психоаналитик сказал мне: «Все потому, что ваш отец не дал вам достаточно любви».
Гештальтист сказал мне: «Все потому, что вы не выполнили что-то важное».
Когнитивист сказал мне: «Все потому, что вы неправильно смотрите на проблему».
Экзистенциалист сказал мне: «Все потому, что вы утратили смысл жизни».
Католический священник сказал мне: «Все потому, что вы утратили веру».
Бармен из «Литрового дома» на пересечении восьмой и одиннадцатой сказал мне: «Вам следует больше спать». И добавил: «И меньше употреблять алкоголь. Может, стоит пересмотреть старые порно-диски? Говорят, это возвращает к жизни».
Но вопрос века – на кой черт? Всего этого все равно нет, не было. И никогда не будет.
Когда однажды я примерно такие рассуждения выдал Мерси, она слушала меня, одновременно ковыряясь пальцем в ухе. И, достав его, воскликнула: «Гениально!» Едва ли она хоть слово поняла из того, что я сказал.
Мерси, обычная городская рокоголичка, считающая себя колдуньей и писателем. Самый яркий пример моей теории.
Я понимаю, но не делаю. Она не понимает, но живет именно так.
Существует.
Не существует.
Ну вот, я стер пальцы в кровь, стирая свои носки.
9
Выставка австралийцев прошла на «ура». Мерси сказала, что я паинька, и угостила меня кофе. Мы отправились на очередную вечернюю прогулку.
– Не знаю, как тебе, но мне сегодня понравилось.
– А тебе всегда нравится.
– А тебе нет.
– Картины в государственной галерее мне больше по душе.
Мерси презрительно фыркает.
– Как у тебя дела с твоим очередным? Все, видимо, в порядке, раз ты еще жива?
О, посмотрите, вот она, чернее тучи.
– Что?
– Зря спросил.
Мерси выбрасывает свой кофе в мусорный ящик и скрещивает руки на груди.
– Я неудачница, похоже.
– С чего ты так решила?
– Попался очередной идиот. Представляешь, он грызет ногти на ногах. А еще после секса пытается лизнуть свой член.
– Да ладно? – я останавливаюсь как вкопанный и смотрю на нее.
– Представь себе.
– Мерси, в таком случае ты должна быть счастлива, что он ушел.
