Зденка. Военный роман

– Влад прицелился в растекшиеся по сторонам группки. Но не мог увидеть ту, которую искал.

– Вас можно пригласить? Я думаю, что тераз белый танец! Так у вас говорят? – услышал он из-за спины задорный голос. Это была Здена…

Он едва касался щекой шёлка её каштановых волос. Вдыхал пьянящий аромат её духов, исходивший от её нежной шеи. Его руки держали мёртвой хваткой её хрупкую талию, он чувствовал каждый её изгиб сквозь пушистую кофточку. Её нежные тонкие пальчики покоились на его жёстких «золотых» погонах. Он старался не наступить своими сапогами на её туфельки и едва касался коленями её бёдер, от чего по его спине пробегали тысячи мурашек. Его щеки налились как переспелые помидоры. Уши пылали пионерским костром. Казалось, свет погас вокруг. Казалось, что всё и вся исчезли вокруг. Он не мог выговорить ни слова. Да и не хотел ничего говорить, дабы не нарушить эту божественную идиллию. Его глаза говорили ярче всяких слов. А из его души шли, словно телепатические волны информации о том, что он безумно влюблён. Он сражён. Он околдован. И нет ничего на свете чище и нежнее его вспыхнувшего чувства, которое словно их обволокло вокруг, оградив от всего окружающего мира бетонным забором. Что там Мира – от всего Мироздания!

– Нам пора, – услышал, а точнее, – почувствовал Влад, как Мамука теребит его за рукав кителя, – музыка давно уже кончилась, да и банкет – тоже!

Влад и Здена стояли в центре зала одни. Нечаянно оказавшись в самом центре внимания, Влад почувствовал на себе множество взглядов и улыбок. Добрых улыбок, почти без издёвок. Но выражавших лишь сожаление и сочувствие: «Да, да, лейтенант. Но, нельзя! Нельзя! Нельзя!..»

Капитан, неразрывно сопровождавший советских гостей весь вечер, даже в туалет, снова подошёл.

– Prepáčte kamarády, но Muzita очистить дома. Плюнул.

– Домой? Спать?! – Влад почувствовал себя почётным пленным гостем. Да. Всё хорошее быстро заканчивается. Слишком быстро…

В гостинице, куда их поместили, они довольно уютно расположились в двухместном номере.

– Я её найду! – Тимофеев было рванул в коридор, едва всё вокруг стихло. Но тут же осекся: в следующем за ними номере дверь была открыта настежь. Горел свет. Неразлучный капитан, оторвав голову от какой-то книги, посмотрел с улыбкой на Влада.

– Доброе утро! все хорошо?

– До-о-обре, добре в-в-в-жетко, – ошалело ответил Влад и сплюнул, вернувшись назад.

– Во, черти! Пасут паскуды! Мы здесь как в каком-то почётном плену. Шаг влево – расстрел на месте, а так, пока не рыпаешься, то, вроде, всё те на блюде с голубой окаемочкой!

Словно ведром ледяной воды его только что обдали. Но пыл не прошёл. Его лишь загнали куда-то внутрь, превратив острый приступ в болезнь хроническую.

«Нельзя! Нельзя! Нельзя! – твердил про себя Влад, вспоминая день своего „представления“ секретарю парткома полка и его назидания. – Обходитесь пятью нашими вольнонаёмными, лейтенант, если сможете, конечно, ха, ха, ха! А иметь хоть какие-то отношения с гражданками Чехословацкой Социалистической Республики строго настрого запрещено, хоть они нам и „братья по социалистическому лагерю“, но!..»

(«А что они там понимают про любовь!? Ведь как там Маркс писал: „Отношение мужчины к женщине есть естественнейшее отношение человека к человеку. Поэтому в нём обнаруживается, в какой мере естественное поведение человека стало человеческим, в какой мере человек стал для себя родовым существом, стал для себя человеком!..“ Что они себе понимают!..»)

Влад слышал, как сопит мирно Мамука, сказавший ему перед сном:

– Влад, не дури! Ложись и спи себе смирненько!

Но ему не спалось. Ему хотелось петь, лезть в окно, бежать куда-то туда, куда звало его пробуждённое юношеское сердце….

Лунный серп висел над соснами. Кружила лёгкая позёмка.

Лейтенантские кителя небрежно висели на стульях, поблескивая в темноте золотыми пагонами. Белые перчатки валялись на полу. Влад спал, ворочаясь от наваливщиxся сновидений, подмяв под себя казённую подушку…

***

В душе трепещется волненье,К щекам бежит крови волна.Меня не мучают сомненьяПеред глазами ты одна!Ещё с утра об этой встречемой разум не тревожил гнёт,Не думал я, что этот вечерМне столько в жизни повернёт!В. Земша. 1985 г.

Золотопогонники

Во сне шёл Тимофеев по узкой улочке среди странных домиков со старыми неровными деревянными балками, скрещенными по стенам. Балки вторых этажей иногда выступали над первым, создавая подобие козырька. Он остановился возле фонтанчика, бьющего чистой питьевой водой из кранов в форме змеиных пастей, смотрящих на четыре стороны, попил. Рядом какой-то человек поставил ведро на кованую решётку, набрал воды. Далее он поднялся на пригорок. Стал спускаться по мощённой улочке вниз. Приостановился. Дверь в дом была приоткрыта. Он зашёл внутрь. Мужчина в жилетке ходил возбуждённо по комнате. В углу – письменный стол. Настольная лампа с зелёным абажуром.

– Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это, во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это, во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции. Это, в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма, – заявил человек с бородкой, залысинами и слегка раскосо посаженными глазами, – … отказаться от отношения к восстанию, как к искусству, значит изменить марксизму и изменить революции.

– Пока, сударь, вы загораете себе преспокойно в Швейцарии, рассуждая о революции, как искусстве, в России уже свершилось то, о чём вы и мечтать не смели, – в комнату вошёл человек в пенсне, – ещё немного и ваш «революционный поезд» окажется на задворках истории!

– Вы это о чём, милейший? – человек пристально упёрся в пришельца взглядом.

– Царь отрёкся от престола, и вся власть перешла в руки Временного Правительства во главе с Кéренским!

– Не может быть! Что это? Заговор «англо-французских империалистов», чтобы задушить слабое большевистское подполье? Ну, что ж, господин Фриц Платтен, нам пора действовать. Незамедлительно! Мы должны исправить эту историческую ошибку, буржуазная революция должна перерасти в пролетарскую, и вы нам поможете. Необходимо осознавать всю важность момента. Сейчас или никогда! За нами верная победа, ибо народ совсем уже близок к отчаянию, а мы даем всему народу верный выход! Только наша победа в восстании положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучительнейшей вещи на свете, – человек потёр подбородок.

– Ну, тогда необходимо спешить. Мы обеспечим вам прохождение через линию фронта и поддержим финансово. Немецкие власти и даже генерал Людендорф считают вашу переправку через линию фронта стратегической военной целесообразностью. Но не забывайте, что вашей платой за содействие будет заключение мирного договора с Германией, на уже ранее оговоренный условиях.

– Не извольте беспокоиться. Только наша победа в восстании сорвет империалистическую игру царской России с сепаратным миром против революции, сорвет ее тем, что предложит открыто мир более полный, более справедливый, более близкий мир в пользу революции.

– Вот именно! Лев Троцкий также присоединится к вам вскоре. За его спиной огромная финансовая поддержка со стороны американских банкиров, таких как мистер Джекоб Шифф, например.

– Думаю, наш любезный «доктор М» также не обошёл нас своим вниманием!

– А-а-а! Мистер Хаммер и американская коммунистическая партия? Уверен, этот мерзавец также не оставит вас. Парадоксально, но сегодня весь мир заинтересован в вашей революции. Даже политические противники. У вас открывается уникальная возможность.

– Отчего ж так?

– Вы получите власть, а мы – каждый своё. Влияние, территории, прощённые «старорежимные» долги. Колоссальные средства царского режима на счетах в банках всего мира! Вполне адекватная плата за ваш приход к власти, не так ли?..

Фахверковые стены швейцарских домиков заколебались, расступились, всё исчезло вокруг в водовороте времени. Лейтенанту открылась широкая российская набережная, забитая взволнованными людьми. Многие с тюками, массивными чемоданами. Женщины в шляпках и вуалях, солидные мужчины в сюртуках, офицеры с золотыми пагонами, матросы в бескозырках, с черно-жёлтыми ленточками, солдаты, казаки с красными лампасами, в папахах, некоторые на лошадях. Некоторые люди с детьми на руках. Плачь, гомон, бедственное возбуждение отчаявшихся людей. Тяжёлые волны монотонно бились о камни пирса. Тяжёлое перегруженное судно издало сигнал и начало медленно отчаливать. Пирс взорвался криками, полными отчаяния. Люди махали руками, словно пытались схватиться за уходящую соломинку. Те, что толпились на теплоходе, молчали, глядя грустно на уходящий в прошлое берег. На суетящихся там людей. Этот причал разделил их на «по эту» и «по ту» стороны. И всё на прошлое и настоящее. Красивая вороная лошадь с казачьим седлом, покрытая крупными каплями пота, пахнущая дёгтем и кожаными ремнями, туда-сюда носилась вдоль причала, люди шарахались от неё в стороны. Вдруг лошадь, храпя, встала на дыбы, заржала и сиганула в накатывающиеся волны, вслед за уходящим судном…

– Что, бежите, золотопогонники?!

– К стенке тех, кто не успел бежать! – вдруг раздались крики на пирсе. И толчки и суета.

– Влад, подъём! Давай, тут нас камарады уже заждалыся! – Мамука тормошил товарища.

– Да встаю! – Тимофеев потер глаза. «Как неоднозначна эта революция, будь она неладна!» – в голове был полный сумбур.

Солнечный диск поднимался над соснами. Кружила лёгкая позёмка. Лейтенантские кителя всё ещё небрежно висели на стульях, поблескивая на солнечном свету золотыми пагонами…

***

Уходили мы из КрымаСреди дыма и огня;Я с кормы всё время мимоВ своего стрелял коня.А он плыл, изнемогая,За высокою кормой,Всё не веря, всё не знаяЧто прощается со мной.Сколько раз одной могилыОжидали мы в бою.Конь всё плыл, теряя силыВеря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо —Покраснела чуть вода…Уходящий берег КрымаЯ запомнил навсегдасл. Донского казака Николая Туроверова (1899 – 1972)

Пеньязы

Ноябрь 1987 г. Ружомберок.

Реставрация.

– Миро! Пеньязы 39на бочку и бери товар, – поляк хлопнул ладонью толстой как бревно татуированной руки по столу.

– Послушай, Ярек! Я скоро верну тебе все пеньязы! Будут деньги! Обещаю! – Мирослав смотрел на него глазами, полными жалобного моления.

– Ладно. Ну, смотри у меня! Неделя – максимально! Не будет всех денег в срок, можешь заказывать себе панихиду! А лучше – сам покончишь со своей бестолковой жизнью… Ладно, шучу, но большее не надейся на снисхождение! Да? Ярек шутить не любит. Понял?! Даю тебе товар в последний раз!

Поляк опустил перед Мирославом солидный свёрток…

День части

Ноябрь 1987 г. Ружомберок.

КПП полка.

В тот прохладный ноябрьский вечер Женя Бедиев стоял в наряде по КПП. Это всё замполит, дабы не «бросать под танки» славянский «молодняк», решил подержать их пока отдельно от роты, до тех пор, пока всё уляжется. И отправил Бедиева, Буряка, да Никанорова сюда. КПП – хороший наряд. Можно сказать, повезло им. Если вообще наряд может быть хорошим, особенно в выходной, да ещё в день части! Хотя какой там выходной в казарме, да ещё за границей, где не существует увольнительных! Недаром ведь говорят: «Для солдата выходной, что для лошади свадьба. Вся голова – в цветах, а зад в мыле».

«Везёт им там, гуляют себе свободно. И ни каких забот! Идут куда пожелают, делают что захотят!» – подумал Бедиев, глядя на группу словацкой молодёжи, безмятежно бредущей вдоль реки «Ваг» прямо напротив контрольно-пропускного пункта полка. Бедиев немного грустил. Штык-нож уныло болтался на белом парадном ремне поверх солдатской серо-песочной шинели. Юфтевые сапоги, начищенные вонючей чёрно-фиолетовой ваксой, убивающей моментально любую сапожную щётку, тускло отражали своей грязно-полуматовой поверхностью красочный мир вечернего города. И он чувствовал себя словно в каком-то особом мире-зазеркалье, под чудным названием «Центральная Группа Советских Войск в Чехословакии». В желудке немного урчало от выпитой после ужина, если это можно было назвать ужином, «малинóвки» 40(Малинóвка – местная газировка) из «чепка»41

К воротам из города подъехал дежурный ЗИЛ, старшим машины сидел майор Карпов. Ворота отъехали. Майор открыл кабину, что-то сказав водителю, спрыгнул, звонко стукнув каблуками о мокрый асфальт.

– Давай эрмэо42! – кинул он водиле вслед и захлопнул дверцу.

– Смотрите! Чтоб ворота, без доклада лично мне, ни кому не открывали! – это уже было адресовано наряду по КПП. Скоро его фигура растворилась в темноте части. Боец – «эрмэошник», вытянул из кузова пустые железные канистры и быстро засеменил в сторону казармы, бросив дежурную машину недалеко от КПП.

Неожиданно из темени выехал автобус и остановился, освещаемый фонарём, прямо возле ворот. Бедиев наблюдал с явным любопытством и удивлением за этим явлением.

– Давай, боец, открывай! – из автобуса выскочил лейтенант Кузнецов «по граждане» т.е. в гражданской одежде… Его лицо было озабочено миной надменности и набыченности.

– Я должен доложить, … – замялся Бедиев.

– Ты чё, боец, туг на ухо? Открывай живенько ворота, если не хочешь поиметь проблем! – наезд старлея был, очевидно, вызван его скверным характером и желанием «рисануться» перед окружающими. Тем более, что из автобуса выползло несколько девушек, которые любопытно наблюдали за этой сценой.

«Туристки», – догадался Бедиев. Он стоял, как вкопанный, не решаясь ни на одно действие.

– Да, Бедиев, можно открыть, меня уже предупредил «помдеж», – за спиной появился дежурный по КПП прапорщик.

Бедиев, словно не слыша этих слов, продолжал «тормозить», что было для него не свойственно. Но всё это шло явно в разрез со словами майора Карпова.

– Шо це таке? – по-украински спросила его одна из вышедших из автобуса девушек и дёрнула за болтающийся впереди коричневый футляр штык-ножа Бедиева.

– Штык-нож, – по-детски надув губы, буркнул Женя и покраснел.

– А що це у тебе під оком? – девушка улыбнулась. Её золотистые локоны рассыпались по плечам. Аккуратный носик мило украшал её личико. Пушистый свитер придавал ей какую-то кошачью нежность и уют. Женя мысленно прижал к себе это пушистое существо. Утонул в этом нежном создании. Провёл мысленно по её нежному подбородку. Поцеловал лоб, носик. Коснулся пальцем слегка припухших розовых полосок губ. Он вдохнул милый аромат её духов. И, казалось, вознёсся из своего армейского «зазеркального мира», окружённого толстыми серыми казарменными стенами.

– Солдат! Сейчас я тебе второй глаз раскрашу! – резкий окрик Кузнецова вывел Женю из волшебного состояния погружения в грёзы.

– Ворота! Мать твою-ю! – прокричал дежурный по КПП прапорщик с другой стороны.

– Bediev, Башка stoerosovaya, открытая дверь ворота!

Буряк и Никаноров кинулись к ворóтам, вперёд очнувшегося Бедиева…

Через минуту железные ворота, с изображенными на них гербами с грохотом поползли в сторону, открывая путь. Автобус, выпустив облако газа, прошёл мимо, и вскоре снова наступила былая тишина. Буряк что-то безразлично жевал. Никаноров зашёл внутрь КПП. Бедиев стоял задумчиво. Взволнованный солдат продолжал смотреть в сторону полкового клуба, куда убыл автобус. Он стоял и прокручивал в голове, как киноленту, вновь и вновь этот милый взволновавший его образ. Взгляд её лукавых глаз, забавный украинский говор не давали солдату покоя… Больше он её не видел. Но, как ему казалось, между ними проскочила какая-то искорка…

«А может это судьба, и мы когда-нибудь встретимся?» – подумал он про себя. Эх уж эти юношеские, утомлённые жаждой к любви души! Словно в пересушенном зноем лесу, где каждая случайная искорка может стать причиной неистового пожара!

Бедиев встрепенулся, увидев впереди офицера с красной повязкой «начпатра», приближающегося к КПП.

Узнав замполита с соседней роты, лейтенанта Тимофеева, солдат подумал: «Ну, сейчас он, со своей задрюченной роты, станет и ко мне цепляться»! И, поправив приспустившийся ремешок, он, гася романтическое возбуждения, занял своё место…

В этот выходной день третий батальон заступил в наряд. Тимофееву повезло. Он урвал себе «ночной патруль». Любимый наряд у молодых офицеров! Если наряды вообще могут быть любимыми! Но всё же этот действительно относился к такой категории. Ведь, «отпатрулировав» ночь, можно было почти весь день на законных основаниях отсыпаться. Так предписано Уставом. И никто не мог это просто так отменить! Что нельзя было сказать об обычных бессонных ночах «ответственных» по подразделениям. Этой терминологии в уставах не существовало. А значит, и не было никак регламентировано, с точки охраны здоровья офицера. Так что по-любому, не имея шансов в эту ночь на нормальный сон, ибо ему в полный рост светило быть «ответственным», Тимофеев был просто счастлив, одеть на правый рукав повязку «начпатра». Тем более, что этот наряд позволял некоторую вольность и открывал шансы немного сачкануть….

– Давайте, можете отдохнуть пока в казарме, – сказал он патрульным, – если что, звоните в общагу. А я через часок подойду. Но сильно не расслабляться!

Летёха направился к центральному КПП. Он не пошёл через второе «калиточное» КПП, ближе к месту проживания офицеров. Просто хотел пройти через центральное «первое», по «большому кругу», дабы прогуляться за пределами части, вдоль забора.

– Солдат! Не спи! – весело сказал он в сторону мечтательно задумавшегося молодого солдатика – дневального с соседней роты, дежурившего на контрольно-пропускном пункте.

Солдат встрепенулся. Приложил руку к головному убору.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

Лейтенант, лениво бросив руку к виску в ответ, задал дежурный вопрос:

– Как, всё в порядке? Где дежурный по КПП?

– Ушёл на ужин. А к нам только что автобус въехал с туристками какими-то, к клубу. Там, вроде, дискотека будет, – рядовому Бедиеву не терпелось поделиться впечатлением.

– Да? Откуда они тут? – удивился Тимофеев.

– Да бог его знает, товарищ лейтенант, их привёз лейтенант Кузнецов. А мне ещё от начштаба влетело по полной!

«Да, этот Кузнецов очень предприимчив!» – подумал Владислав, явно передумав переступать порог КПП, но, не желая показать бойцу острый интерес к теме, он затормозил, ища повод вернуться в часть. Он так и стоял, словно между небом и землёй, крутил глазами, словно «загружая» процессор в голове. Он не мог не слышать о проводимом в клубе вечере. Но что там ему, холостяку можно было делать? Даже если бы он был и не в наряде!.. Но теперь-то многое меняется!..

– Вот бы туда попасть! – мечтательно произнёс солдат, – вам-то вот уже, всё равно, наверное, может быть. Но, помните, как когда и вы были молодым, вам тогда, может тоже на дискотеку хотелось?! – солдат смотрел на беспристрастное суровое лицо офицера, не выражающее внешнего восторга.

От последних слов лицо старлея сделалось ещё суровей. Потом сменилось улыбкой. Он похлопал солдата по плечу:

– Понимаю тебя, солдат. А как ты думаешь, я уже не молод, что ли?

– Ну да… Ну, всё-таки… вам ведь лет тридцать… наверное. Замялся Бедиев. И подумал: «Вы же офицер. Не мальчишка. Вам ведь уже так не хочется веселиться. Ваша юность уже давно прошла. А моя – так вот бестолково проходит!»

«Да-да, – подумал летёха, – он на пару-тройку лет-то меня младше, но уже записал меня в старики!»

Ухмыльнулся. Хлопнул «по-отечески» солдата по плечу и подумал: «И верно где-то говорится, что наша офицерская судьба „и уже в двадцать лет быть солдату отцом“! Так он меня и воспринимает».

Он на этой ноте развернулся и пошёл в сторону клуба, бросив бойцу.

– Ладно, солдат, не расстраивайся, у тебя ещё всё впереди!

Бедиев с завистью смотрел вслед удалявшемуся в темноту «начпатру»…

Едва начпатр удалился, появился снова майор Карпов.

– Солдат! Почему автобусы тут по части разъезжают?

– Мне товарищ прапорщик сказал пропустить, – промямлил Бедиев.

– Где ваш прапорщик? Давайте его сюда-а!

Появился дежурный по КПП.

– Что тут у вас, товарищ прапорщик, за богадельня? Вы что тут за автобусный парк устроили?

– Товарищ майор, меня дежурный по части предупреждал, … – оправдывался прапорщик.

– А я вас что, не предупреждал, что ли, что без доклада никого не пропускать?! – майор свирепел.

– Я не знал, … – прапорщик пожал плечами.

– Он не зна-ал! А чем тут ваши дневальные занимаются? Почему они до вас мои распоряжения не доводят?

– Я не знаю, товарищ майор!

– Он не знает! А кто знает? Развели тут бардак! Обучите своих дневальных, товарищ прапорщик, как положено службу нести!

Майор пошагал прочь.

– Бедиев! Мать твою-ю! Вешайся, солдат! Будешь у меня летать теперь как электровеник! И Устав зубарить всю ночь! – бесился прапорщик. – Ты должен был мне доложить об этом распоряжении начштаба! Понял, дурила?!

– Так точно, виноват, товарищ прапорщик…

Клуб.

Сидения убраны. За столиками сидят офицеры, одетые «по-гражданке», их жёны. Все о чём-то шумно говорят. Слышен женский смех. Свет приглушён. Звучит песня «Наутилуса Помпилиуса».

«…я ломал стекло как шоколад в рукея резал эти пальцы за то что онине могут прикоснуться к тебея смотрел в эти лица и не мог им проститьтого что у них нет тебя и они могут жить!но я хочу быть с тобойя так хочу быть с тобойя хочу быть с тобойи я буду с тобой…»

Некоторые танцевали. Тимофеев неловко помялся на входе. Сильно уж контрастно он отделялся от всех присутствовавших своей формой, да ещё и с повязкой на рукаве! Прямо-таки «с корабля, да прямо и на бал».

– Тимофеев! А Вы что здесь делаете, товарищ лейтенант? – откуда-то появился комбат майор Пронин. – Где вы растеряли свой патруль-то?

– Я-а-а,.. – замялся Тимофеев.

Стоявший неподалеку Кузнецов, ехидно ухмыльнулся, что-то буркнул стоящим рядом офицерам. Те хохотнули. Тимофеев сжал челюсти….

Ну не любили они друг друга, просто не переваривали!

– Вот замечательно! Патруль! Товарищ лейтенант, будете патрулировать в клубе до окончания мероприятия. Так сказать, во избежание эксцессов, – объявился прямо, кстати, замполит полка, – тут у нас гости из Союза, понимаете ли! А, с другой стороны, посторонние люди на территории воинской части, понимаете ли! – Чернышев многозначительно посмотрел на Пронина, потом прямо в глаза старлею так, словно хотел ему вставить собственные. Комбат нерешительно замер на секунду, потом мгновенно сориентировался и ожил.

– И патрульных своих найдите!

– А вот патрульных сюда, товарищ майор, не нужно. Закрытое мероприятие, понимаете ли… А ты, комиссар, смотри. Ты здесь не на развлекалочке. Не забывай, … – Чернышёв многозначительно сделал мину на лице и удалился.

Кузнецов зло усмехнулся и, не глядя в глаза Тимофееву, словно вместо него здесь был соляной столб, прошёл мимо. Владислав устроился «в президиуме» на неосвещённой сцене. Здесь было удобней всего. Всех видно, а сам как бы в тени. Наблюдая за фигурами, он ушёл в мечты, подобно Бедиеву. Что ж. Их отделяло не так уж много лет! Группа приезжих девушек мигрировала, то рассредоточиваясь по залу, то время, от времени снова собираясь вместе. Владислав подпёр рукой в красной повязке подбородок и сидел, по-собачьи глядя в зал, c грустью теребя на груди ремень своей портупеи…

Подполковник Полунин танцевал медляк с женой – молодой женщиной, лет двадцати четырёх или на вид даже моложе.

– Ольга, кому ты улыбнулась сейчас? – спросил Полунин свою жену, юностью которой он очень гордился.

– Так, Игорёша, никому! – Ольга перевела свой кокетливый взгляд на мужа.

Полунин обернулся в сторону, куда только что обворожительно улыбалась его супруга.

Танцевавший рядом майор Карпов, наткнувшись на суровый взгляд своего сослуживца, перевёл свои шаловливые карие глаза на свою благоверную…

– Оксаночка, что ты такая грустная? – шепнул Карпов ей на ушко.

– Ты, Лёша, на меня совсем не смотришь. Всё больше по залу стреляешь глазами! – грустно пожала она плечами. – Я тебе уже наскучила? Да?

– Да брось ты, Оксанка, не говори чепухи! – он чмокнул свою тридцатилетнюю супругу, свою ровесницу, в шею, опустил свой подбородок ей на плечо, снова непроизвольно поймав глазами юную Ольгину фигуру… Что поделаешь! Молодость и красота – страшная сила!