Кавказский уроженецъ – поэтъ Константин Айбулат

Какъ недосказанный великий, дивный стихъ!..

И нетъ его!.. Но если умирать

Такъ рано, на заре, помазаннику Бога —

Такъ тамъ, у горного порога,

Въ соседстве звездъ, где духъ забывши прахъ,

Свободно реетъ ввысь, и цепенеютъ взоры.

На этихъ девственныхъ снегахъ,

На этихъ облакахъ, обнявшихъ синигоры,

Где волен близъ небесъ, надъ будного зыбей??

Лишь царственный орелъ да вихорь безпокойный, —

Для жертвы избранной тамъ жертвенник достойный,

Для гения – достойный мавзолей!

___________________

Впрочем, я еще въ долгу предъ От. Зам. за благосклонный откликъ ихъ въ превосходной статье объ «антологической поэзии» о моем стихотворении – «Сон», помещенномъ въ Одесскомъ Альманахе на 1840 г., и какъ я полагалъ съ большою достоверностью, давно забытомъ въ сети, кому привелось его прочесть. Въ ожидании того времени, как я решусь собрать свои сочинения, большею частью въ антологическомъ роде, и издать ихъ, не угодно ли вамъ, милостивый Государь, поместить въ нынешнемъ номере вашего журнала прилагаемыхъ здесь стихотворения.

Милостивый Государь, имею честь быть, с истинным почтением покорнейшим случаю слугою?? Майкову.

Вакханка.

Тимпан и звуки флейтъ и плески вакханалий

Молчанье дальнихъ горъ и рощей потрясали.

Движеньемъ утомленъ, я скрылся въ мраке деревъ,

А тамъ, раскинувшись на мягкий бархатъ мховъ,

У грата темного Вакханка молодая

Покоилась, по руке склоняй, полунагая.

По жаркому лицу, по мраморной груди,

Лучъ солнца, тень листовъ скользили, трепетали

Съ аканфом и плющомъ власы ее спадали

На кожу тигрову, какъ резвые струи.

Тамъ тиръ изломленный! Тамъ чаша золотая!

Какъ дышитъ виноградъ на перияхъ у нее!

Какъ алые уста, улыбкою играя,

Лепечутъ, полные томленья и огня!..

Какъ тихо все вокругъ! Лишь слышны изъ-за ….

Тимпанъ и звуки флейтъ и плески вакханалий.

А. М-въ.

Искусство.

Срезалъ себе тростникъ у прибережья шумного моря.

Немъ онъ забытый лежалъ въ моей хижине бедной.

Разъ увидалъ его старецъ прохожий, къ ночлегу

Въ хижину къ намъ завернувший, (онъ былъ непонятенъ,

Чуденъ на нашей глухой стороне.) Онъ обрезалъ

Стволъ и отверстий наделалъ, къ устамъ приложилъ ихъ

И оживленный тростникъ вдругъ исполнился звукомъ

Чуднымъ, какимъ оживлялся порою у моря,

Если внезапно зефиръ, зарябивъ его воды,

Прости коснется и звукомъ наполнитъ поморье.

А. М-въ.

На смерть Лермонтова.

И ты погибъ, великий нашъ собратъ,

Ты, благородный нашъ вожатый!

Иль мало на Руси утратъ

Навеялъ смерти дух крылатый?..

И ты погибъ, божественный певецъ!

Громовая твоя теперь замолкла лира,

Во прахъ разбитъ властительный венецъ,

Поругана священная порфира!

И ты погибъ! Предчувствия сбылись,

И палъ ударъ туда где жилы сердца били,

Где жизней тысячи слились!..

И взоровъ тысячи следили!…

Смотрите, нетъ его межъ нашими рядами;

Но также жизнь летитъ, бежитъ за валомъ валъ,

Все тотъ же мир, который онъ предъ нами,

Молниеносный, обтекалъ!

А нетъ того, чьи царственныя думы

Надъ миромъ высились съ громами и съ огнемъ,

Кто в рапы общества металъ свои перуны,

Кто, грозный, протекалъ по немъ,

Чей гордый умъ раскинулся подъ нами,

Алмазный стихъ и резалъ и блисталъ,

Надъ гробомъ Пушкина кто рокоталъ громами

И молнией чело погибшего венчалъ…

А тотъ еще, чей прахъ еще встревоженъ ныне был,

Подъятый съ торжествомъ отъ славъ своихъ далеки.

И, призванный народомъ, снова плылъ

Въ отчизну дальнюю по зыби видъ глубокихъ,

И, царственный мертвецъ, покоенъ, недвижимъ.

И океанъ прошелъ и перешелъ экваторъ,

И вздорная толпа упала передъ нимъ

«Да здравствуетъ» кричала «Императоръ!»,

Когда предъ ней онъ шелъ по ложамъ городскимъ

Когда онъ возлежалъ на погребальномъ троне,

Объятый, грозный вновь величиемъ своимъ,

И вновь со скипетромъ, въ порфиры и въ короне…

Онъ, онъ одинъ, онъ нашъ русский, нашъ певецъ,

При крикахъ радостныхъ гласившихъ всемъ свободу.

Съ чела громового терновый снялъ венецъ

И съ искрами потрясъ великому народу.

Довольно! Нетъ тебя, нашъ доблестный певецъ!

На русскихъ небесахъ еще звезда затмилась,

Для насъ еще настало наконецъ

Одно великое: свершилось.

И грустно ты исчезъ надъ нашею землей:

Не почиетъ на насъ твое благославенье,

Но слышенъ, кажется, изъ гроба голосъ твой:

Печально я гляжу на наше поколенье!»

Д. Смирновъ.Августъ 25, 1841 г.

Милостивый Государь, Андрей Александрович! [Краевский]

Съ наслаждением прочелъ я въ одномъ изъ номеровъ «Отечественныхъ записокъ» за настоящий годъ стихи незабвеннаго для меня Одоевскаго; я радывался; видя, что прекрасные, сильные стихи пробники дарования, потерхшаго преждевременно уловлены Вами и переданы свету: Мне казалось, что друг мой заговорилъ снова голосом прошедшаго, голосом того времени, когда, уважая благородныя излияния души своей, онъ заграждает имъ дыхания света щитом дружбы искренной. Вспоминаю съ гордостью доверие, съ какимъ покойный позволялъ мне не разъ и одному мне исключительно записывать стихи, излетавшие почти импровизацию изъ восторженной его мысли, и нередко дарили строки своих трудов, писанные собственною его рукою. Вам угодно было, так сказать, осуществить одну из этих истинных импровизаций въ анналахъ литературы, – вотъ поводъ вызвавший меня предложить еще одну изъ нихъ, врядли имеет ее кто либо другой?

Вы любите и Лермонтова. Журналъ Вашъ былъ шумнымъ и настойчивымъ провозвестником его дарования; можетъ статься Вамъ угодно будетъ поместить на страницахъ Отеч. Записокъ стихи, которые написалъ я въ день кончины и у самой могилы моего товарищи по воспитанью, любимца по дару.

Я уважаю Васъ, милостивый государь, за многое отличающее Васъ въ виду людей образованныхъ и мыслящихъ, – люблю же еще более за то, что Вы отличили по заслугамъ техъ, кому принадлежала едва ли не лучшая сторона моего сердца, Это более всего убеждаетъ меня безпокоить Васъ.

Поручая себя Вашему снисхождению, имею честь съ совершеннымъ почтением, быть Вашим, Милостивый Государь, Покорнейшимъ слугою Павел Гвоздевъ.

Машукъ и Бештау

(Въ день 15 июля 1841 года).

Какъ старецъ маститый исполненъ раздумья

Стоитъ остроглавый Бешто, —

Стоитъ онъ и мыслитъ: «Суровъ и угрюмъ я,

«Но силенъ, могучъ я за то!

«Ударитъ-ли громъ вдругъ и эхо ущелья

«Насмешкой раздастся на злость

«Н верно въ тотъ день ужъ ко мне въ новоселье

«Земной не пожалуетъ гость!…

«И дикъ я, и нагъ я, и голый мой камень

«Зеленымъ плющемъ не поросъ,

«На съ грудью открытой на холодъ и платень,

«Не дрогнувъ глядитъ мой утесъ.

«Красуяся братъ мой гордится соседствомъ,

«Къ пятамъ онъ готовъ моимъ пасть

«И радъ поделиться богатымъ наследствомъ,

«Но где его сила и власть?…»

Умолкнувъ Бешто въ ожданьи ответа

А видитъ Машуко чело,

Какъ думой туманомъ вдругъ стало одето

Н горную тучу несло.

По ребрамъ земнымъ роскошнаго ската*,

И видитъ онъ дальнее Машукъ

Готовитъ къ ответу ответъ безъ возврата

Певца отторженнаго звукъ.

Стеснилося сердце земнаго владыки,

Онъ выронилъ вздохъ громовой

Съ нимъ выстрелъ раздался, раздались и клики

И палъ нашъ поэтъ молодой!…

Машукъ прояснялся луною полночи,

Печально горело чело,

И думы угрюмой сквозь влажные очи

Приветъ посылал онъ Бешто.

*Если выражение это по мнении вашему покажется резкимъ, то оно удобно заменится следующим стихомъ: «По личнымъ погибили роскошнаго ската.??

«О чемъ такъ задумчивъ, властитель твердыни,

«Бездушныхъ и каменныхъ грудь?

«Мечталъ ты родить во мне зависть гордыни,

«Но въ этомъ напрасенъ твой трудъ!

«Богатъ я одеждой роскошной природы,

«Богатъ я и въ недрахъ земли, —

«Струею целебной текутъ мои воды

«И пользу векамъ принесли.

«Предъ грудой камей твоихъ, грудой утробной

«Могу я гордиться опять, —

«Мой камень безценный, то камень надгробной,

«Тотъ камень не въ силахъ ты взять.

«Прикованъ ко мне он со смерти поэта,

«Какъ братский воспетъ нашъ Союзъ

«И такъ приклонися главою атлета

«Предъ прихомъ наперсника музъ!

П. ГвоздевъГ. Пятигорскъ 1841 г.

Памяти М. Ю. Л.

Еще столь полная и слезъ и содроганья

Надъ урной славнаго поэта своего,

Россия теплою улыбкою вниманья

Почтила юнаго приемника его.

Онъ поднялъ сладкия въ нарядъ песнопенья,

Наитиемъ божественнымъ горя,

И каждый стихъ его былъ гордою

Любимаго безсмертьемъ олтаря.

А ты свершилъ подлейшаго убийство

Твой святотатственный ударъ;

И жажды адской кровопийства,

Какъ демонъ злой, со смехомъ залилъ шаръ

Непощадивъ певца ни струны золотыя,

Ни русскаго ума, надежды дорогия.

И чтожъ, доволенъ ли злодействомъ наконецъ?

Позорнейшимъ проклятиемъ отчизны?

Передъ тобой блистательный мертвецъ

Съ рукою на груди, съ улыбкой укоризны,

Облитый кровью, поверженный въ пыли,

И завещающий въ наследье роковое

Тебе смертельныхъ мукъ отчаянье немое,

Съ названьемъ Каина, по всемъ концамъ земли.

Но вечный миръ певцу, подъ снеговымъ Кавказомъ

У Пятигорскихъ струй! Пусть вечный* ропотъ ихъ

Тебя тамъ усладитъ отраднымъ пересказомъ

О грустной памяти родныхъ, друзей твоихъ!

И, можетъ быть, твоихъ высокихъ вдохновений

Немногие следы пройдутъ изъ века-въ-векъ,

И, тихо опершись о сумрачный Казбекъ

Утешенъ будетъ твой осиротельный Гений…..

А ты, отверженец людей!

Где бъ ни былъ ты, во всей вселенной

Предстанетъ предъ твоихъ очей

Поэта трупъ окровавленный.

И вспомнишь ты убийства страшный мигъ,

И станетъ день и ночь испуганная совесть

Свитать тебе ужасныхъ делъ твоихъ

Неумолкающую повесть.

К. Айбулатъ.

*Зачеркнуто «сладкий»

Памяти Лермонтова

Ужели нетъ тебя, нашъ воинъ и поэтъ?

Такъ рано вскрылася печальная страница,

Не возвратитъ тебя друзей твоихъ приветъ

И многострунная молчить твоя цевница.

Кто заменитъ тебя въ рядахъ на поле брани,

Кто принялъ отъ тебя последний сердца стонъ?

Кому ты передалъ предсмертныя желанья,

Кто проводилъ тебя на вечный, долгий сонъ?

Какъ много жизни, чувствъ погребено съ тобою,

Какъ многаго еще не досказалъ ты намъ:

И лучшее на векъ схоронено землею

Ты возвратилъ его какъ данникъ небесамъ;

Но все, что передалъ, что высказалъ ты намъ

О томъ, что на душе хранилось глубоко

Не пожалеешь ты, не дашь ответа- тамъ-

Здесь принято оно, какъ даръ души высокой.

Кто возвратитъ тебя, любимецъ всехъ поэтъ?

Того, знакомы съ кемъ сочувствиемъ, мечтою,

Кто разливалъ вокругъ себя двоякий светъ:

И воинъ и певецъ всемъ близокъ былъ душою;

Нетъ, незабыть тебя! и кто не затвердилъ

Твоихъ пленительныхъ, чарующихъ созвучий,

И кто в душе своей на векъ не сохранилъ

И голосъ нежныхъ чувствъ, и страсти огнь кипучий.

Кто и теперь еще въ сердечной глубине,

Не повторитъ твою заветную молитву,

Которую твердилъ ты въ мирной тишине,

Съ которой забывалъ съ страстями жизни битву.

И вдругъ замолкъ на векъ- и въ чуждой стороне

Далеко отъ друзей, вдали отчизны милой

Уснулъ спокойно онъ, – и въ горной вышине

Сияетъ южное светило надъ могилой!

Блеститъ, горитъ оно, но не согреетъ вновь

Того, кто самъ въ душе носилъ огонь небесный,

Кто свято сердцемъ чтилъ и дружбу и любовь,

И понималъ вполне языкъ ея чудесный,

Покойся нашъ певец, подъ жаркимъ небомъ юга!

Да не смутить твой сонъ враждебная страна,

Твоя могила, пусть, представитъ взору друга

Какъ память о тебе светло озарена

Александр М-ръ.

Милостивый Государь, Андрей Александровичъ! [Краевский]

Много уважая мнение Ваше! Какъ однаго изъ лучшихъ ценителей безвременном утраченнаго поэта нашего Михаила Юрьевича Лермонтова, и сталъ сходныя и блиско столкнувшиеся общие чувства съ моимъ собственнымъ подали мне мысль испытать; не достойны ли занять страничку в журнале вашемъ стихи, давно еще написанныя въ минуту газетнаго известия о кончине Лермонтова. Не пустое тщеславие быть напечатано побуждает меня беспокоить васъ, но удовольствие оно?? мнение безпристрастной и добросовестной критики,??напрочныхъ, много ст?? понятияхъ и?? Не напустословие отсталыхъ домарощенныхъ, всего печатанного. Примечание это не какъ?? найдете ли стихи достойными или нетъ?? но какъ за отголосокъ всей образованной читающий братъ.

Съ уважением имею честь быть покорнымъ слугою. И.Б.

На смерть Лермонтова

Я понялъ, что душа ея была

Из техъ, которымъ рано все понятно

Для музъ и счастья, для добра и зла

Въ нихъ пищи много; только невозвратно

Они идутъ, куда ихъ повела

Случайность, безъ раскаянья, упрековъ

И жалобы…

Лермонтовъ.

Еще одинъ поэтъ исчезъ

Съ огнемъ божественного дара,

Какъ искра падшая съ небесъ,

Какъ лучь блеснувший метеора;

Какъ мимолетною звездой

Мелькнулъ ты, Лермонтовъ, такъ чудно

Еще не узнанный толпой,

Начавъ торжественно и дивно.

И много, можетъ быть, унесъ

Ты вдохновенныхъ дальнихъ грезъ

И недосказанныхъ святыхъ

Въ могилу мыслей вековыхъ.

Но былъ бы ты преемникъ славь,

Певца России заменивъ,

Стихи твои такъ величавы

И мощенъ духъ и умъ пытливъ.

Не подражатель ты:

Но самобытенъ – былъ великъ

И, отделившись отъ толпы,

Глубоко время ты проникъ.

Понятно мне твое явленье

Съ борьбой въ душе добра и зла,

Какъ светъ и тень, какъ блескъ и мгла,

Ты века нашего рожденье,

Его торжественный родной,

Как онъ проявленный тобой!

И зная рано цену света,

Твой Демон многое сказал:

Понявъ значение поэта,

Ты смело бъ многое создалъ.

Но не развивъ талантъ могучий,

Въ душе съ призваньемъ ты умолкъ,

Ничтожный пули мигъ летучий,

Тебя ужъ нетъ – земли кусокъ…

Одинъ съ увенчанной главой,

Такъ мало понятый другой —

Судьба одна постигла васъ.

И чудный жребий и конецъ,

И вдругъ покинули вы насъ,

Приняв страдальческий венецъ.

М. Б.1841 г.

Воспоминание.

(Къ К. К. М-ой.)

Не просто, не въ тиши, не мирною кончиной,

Но преждевременно, противника рукой,

Поэты русские свершаютъ жребий свой —

Не кончивъ песни лебединой!…»

Графиня Е. Ростопчина.

Могильный ветръ несется хладный

Съ Кавказскихъ льдомъ покрытыхъ горъ;

И вестникъ грустный, безотрадный,

Май, омрачилъ веселый взоръ….

Не ратникъ на поле брани,

Сражась за Веру, за Царя,

На берегахъ реки Кубани

Упалъ, враговъ еще грозя?..

Нетъ!… весть печальная несется

Съ могилы юнаго певца…

Он палъ… но как……………..

…………………………………………

Судьба, какъ ветеръ безпощадный,

Снесла его съ береговъ Невы

Въ изгнанья край, въ край безотрадный,

Где нетъ «Кумира для мечты!»

Не долго тамъ тревогъ бранный

И горнымъ ветрамъ онъ внималъ;

Средь шума этой жизни странной,

Какъ онъ грустилъ, какъ онъ страдалъ.

Но въ тихий часъ уединялся,

Мечтамъ придавался юныхъ дней,

Внималъ онъ генью вдохновенья

И такъ какъ звучный соловей!

Онъ пламенный воспелъ душою

Природы дикия красы;

На легкихъ крыльяхъ надъ землею

Парили светлыя мечты;

Надежды, грезы, упованья

Все что манило, что прошло —

И пылкий рай воспоминанья

Въ груди спленились у него..

Какъ много песенъ, полныхъ чувства,

Запелъ бы онъ еще въ тиши!

Онъ въ нихъ открылъ бы безъ искусства

Прекрасные черты души.

Но нет его!… въ весне онъ жизни,

Какъ роза бурей, поглащенъ;

Онъ достаяньемъ былъ отчизны:

Живетъ душа- хоть умер онъ.

И не сбылись Ея желанья:

Чтобы «невредимъ вернулся онъ»,

Чтобы «минулъ срока его изгнаны» – —

Вотще!.. исчезъ – какъ легкий сонъ!..

Увы! надъ раннею могилой

Лишь горный ветеръ, шумя, реветъ;

Никто, никто съ душой унылой

Въ вечерний часъ туда найдетъ!…

Бессарабия, 1844 г. Т. Ф-нъ

Сочинитель, прилагаемымъ двухъ стихотворений, прошу покорнейши Г. Редактора Отечественныхъ записокъ удостоивъ помещениемъ этихъ пиесъ въ журнале.

На смерть Лермонтова.

Безмолвенъ, тихъ, какъ прерванный въ начале

Гармоньи звукъ, – умолкъ певецъ въ печале

Въ томъ, что песнь на мере золотой

Онъ недопелъ дорогой роковой

И не свершилъ святаго назначенья….

Увы! свирелъ его молчитъ – ни другъ,

Ни дева юная несклонятъ слухъ

На песнь его любви и вдохновенья!

Погибъ поэтъ! и много, много думъ

Недосказалъ его глубокий умъ….

Но лавръ и миртъ, цветы были готовы

Поэту въ даръ для главнаго венца,

И можетъ-быть, уделъ его суровый

Изсторгъ у насъ великаго певца;

И можетъ-быть, дальнейшие потомки,

Съ благовениемъ, въ грядущий векъ.

Взирая на могильные обломки,

Рекли бъ: Здесь спитъ великий человекъ?!

Г. Т- ий.Пятигорскъ

________________

Намъ въ этой жизни изменяютъ

Сперва младенческие дни;

Потомъ ихъ въ юности сменяютъ,

Веселыхъ летъ, златые сны.

Наступитъ мужество чредою-

И наши чувства и мечты

Печально гибнут, какъ цветы

Въ садахъ осеннею порою.

Приходитъ старость – и съ клюкой,

Хладея съ каждымъ днемъ душой,

Къ могиле близко мы подходимъ;

Заглянемъ въ сердце; но, увы!

Следовъ мы даже не находимъ

Минувшей жизни и любви…

Такъ не безумно ль верить, други,

Въ любовь и дружество подруги,

Когда и жизнь намъ не верна

И такъ изменчива она?…

Г. Т- ий.

Связка Айбулат-Лермонтов оставалась уверенно прочной даже в сороковые годы XXвека. Эта статья под названием «Поэты о М. Лермонтове» обнаружена мною среди рукописей РГБ. Автор: Тарас Мачтет. С поправками на полях литературоведа Розанова.

«В связи с исполняющимся в июле 1941 года столетним юбилеем со дня смерти и гибели М. Лермонтова и по случаю этого события проснувшемуся интересу к жизни и творчеству М. Лермонтова, нам удалось проследить, начиная с первых лет жизненного пути М. Лермонтова и вплоть до наших дней отношение к М. Лермонтову его поэзии, времени и эпохе, как целого ряда поэтов его современников, товарищей по поэтической работе, на которых М. Лермонтов и его поэзия оказывали огромное влияние, но и на творчество не только его собратьев по перу, а также целого ряда поэтов нашего времени сталинско-ленинского призыва, поэтов после-октябрьского периода совершенно уже не знакомых с той отдаленной от нашего времени эпохой царствования жандармерии Николая первого и его самого, т. е. того отрезка времени, канувшего в вечность эпохи бесправия и пору позора, угнетения человеческой личности в какую пришлось жить и работать великому поэту.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.