Спаситель

Мартина взглянула на часы. Без четверти семь. Секретарь министра сказал, что в 19.00 они должны уйти.

– Спасибо за вкусный ужин, – поблагодарил министр. – Мы успеем познакомиться с кем-нибудь из посетителей?

Пресс-секретарь кивнула.

Кокетство, подумала Мартина. Конечно же они успеют поздороваться с посетителями, ведь затем и пришли. Не затем, чтобы выделить деньги. Это можно сделать и по телефону. Но чтобы пригласить прессу и представить общественности министра, который общается с нуждающимися, ест суп, за руку здоровается с наркоманами и слушает их с сочувствием и вниманием.

Пресс-секретарь знаком показала фотографам, что можно снимать. Точнее, проследила, чтобы они сделали фото.

Министр встал, застегнул пиджак и обвел взглядом помещение. Мартина догадывалась, что он прикидывает три возможности выбора. Двое пожилых мужчин выглядели как обычные обитатели приюта для престарелых и вряд ли годятся для фотографии в газете: министр здоровается с таким-то наркоманом или с такой-то проституткой. Наркоман со ссадиной, похоже, не в себе, да и вообще это уже перебор. А вот женщина… С виду обычная гражданка, из тех, с кем каждый может себя отождествить и кому хочется помочь, тем более узнав ее душераздирающую историю.

– Вы цените возможность приходить сюда? – спросил министр, протягивая руку.

Женщина подняла на него глаза. Министр назвал свое имя.

– Пернилла… – в свою очередь начала женщина, но министр перебил:

– Достаточно одного имени, Пернилла. Здесь присутствуют журналисты, знаете ли. Они нас сфотографируют, вы не против?

– Хольмен, – сказала женщина и деликатно высморкалась в платок. – Пернилла Хольмен. – Она показала на стол, где у одной из фотографий горела свеча. – Я здесь из-за моего сына. Вы не могли бы оставить меня в покое?

Мартина задержалась возле женщины, меж тем как министр со свитой поспешно ретировался. Она заметила, что он все же отошел к двум старикам.

– Мне жаль, что с Пером так случилось, – тихо сказала Мартина.

Женщина подняла к ней лицо, опухшее от слез. И от таблеток, подумала Мартина.

– Ты знала Пера? – прошептала она.

Мартина предпочитала правду. Даже неудобную. Не по причине воспитания, а потому, что обнаружила: по большому счету так легче жить. Но в дрожащем от слез голосе сквозила мольба. Мольба о том, чтобы кто-нибудь сказал, что ее сын был не только роботом-героинщиком, бременем, от которого общество наконец избавилось, но и человеком, которого кто-то знал, с которым дружил и которого, может быть, даже любил.

– Госпожа Хольмен, – помедлив, сказала Мартина, – я его знала. Он был хороший парень.

Пернилла Хольмен дважды мигнула, не говоря ни слова. Попыталась улыбнуться, но получались только гримасы. Сумела прошептать «спасибо», и по щекам вновь покатились слезы.

Мартина увидела, что командир машет ей, но села рядом с Перниллой Хольмен.

– Они… они забрали моего мужа, – выдавила та сквозь рыдания.

– Что?

– Полиция. Они говорят, это он сделал.

Когда Мартина отошла от Перниллы Хольмен, она думала о долговязом светловолосом полицейском. Он казался таким искренним, когда говорил, что ему есть дело до Пера. Ее охватил гнев. И замешательство. Поскольку она не совсем понимала, почему так злится на человека, которого совершенно не знает. Глянула на часы. Без пяти семь.

Харри сварил рыбный суп. К пакетику «Фундуса» добавил молоко и кусочки рыбной запеканки. Плюс багет. Все куплено в «Ниязи», магазинчике, который держали сосед снизу, Али, и его брат. На столе рядом с большущей тарелкой стоял полулитровый стакан воды.

Харри поставил диск, прибавил громкость. Выбросил из головы все мысли, сосредоточился на музыке и супе. Звуки и вкус. Больше ничего.

Он наполовину опустошил тарелку и слушал третью запись, когда зазвонил телефон. Пускай звонит. Однако на восьмом звонке встал, выключил музыку.

Звонила Астрид.

– Харри, что поделываешь?

Она говорила тихо, тем не менее голос отдавался эхом. Должно быть, она дома, закрылась в ванной.

– Ем. И слушаю музыку.

– Я собираюсь выйти из дома. Есть дело по соседству с тобой. Что-то планируешь на остаток вечера?

– Да.

– Что же именно?

– Слушать музыку.

– Хм. Судя по всему, компания тебе не требуется.

– Верно.

Пауза. Астрид вздохнула.

– Дай знать, если вдруг передумаешь.

– Астрид.

– Да?

– Дело не в тебе. Понимаешь? Дело во мне.

– Не надо извиняться, Харри. В смысле, если ты воображаешь, будто для одного из нас это жизненно важно. Я просто подумала, что было бы здорово.

– Может, в другой раз.

– Когда?

– В другой раз.

– Совсем в другой?

– Скажем, так.

– Ладно. Но ты мне нравишься, Харри. Не забывай.

Разговор кончился. Харри постоял, даже не прислушиваясь к внезапной тишине. Слишком был озадачен. Когда Астрид позвонила, ему привиделось лицо. Удивил его не сам этот факт, а то, что лицо не принадлежало ни Ракели, ни Астрид. Он плюхнулся в кресло, решив пока об этом не думать. Ведь если это означало, что время сделало свое дело и Ракель уходит, значит, симптом и без того хороший. А стало быть, незачем усложнять процесс.

Он снова включил стереоустановку и выбросил мысли из головы.

Он заплатил по счету. Бросил в пепельницу зубочистку, посмотрел на часы. Без трех минут семь. Кобура терла под мышкой. Достал из внутреннего кармана фото, присмотрелся. Пора.

Никто из посетителей ресторана – в том числе парочка за соседним столом – не обратил внимания, когда он встал и направился в туалет. Закрылся в одной из кабинок, выждал минуту, сумел устоять перед искушением проверить, что пистолет заряжен. Этому он научился у Бобо. Реакция замедлится, если привыкнешь к роскоши всегдашней двойной проверки.

Минута истекла. Он вышел в гардероб, надел штормовку, повязал на шею красную косынку, надвинул на уши шапку. Открыл дверь и очутился на Карл-Юханс-гате.

Быстро зашагал к самой верхней точке. Не потому, что спешил, а потому, что, как он заметил, в таком темпе здесь двигались все, такой темп делал тебя незаметным. Миновал урну на фонарном столбе, куда накануне решил бросить пистолет на обратном пути. Прямо посреди оживленной пешеходной улицы. Полиция его найдет, но это не важно. Главное, чтобы пистолет не нашли на нем.

Музыку он услышал еще издалека.

Несколько сотен людей полукругом стояли перед музыкантами, которые, когда он подошел, как раз допели песню. Пока звучали аплодисменты, часы сообщили, что он пришел минута в минуту. Внутри полукруга, сбоку и перед группой висела на деревянной подставке черная кружка, а рядом стоял человек с фотографии. Правда, освещали его только уличные фонари да два факела, но это, без сомнения, он. Тем более что на нем форма и кепи Армии спасения.

Вокалист что-то крикнул в микрофон, народ заликовал, захлопал в ладоши. Музыканты заиграли, блеснула фотовспышка. Играли громко. Ударник поднимал правую руку высоко в воздух, после чего выбивал резкую дробь.

Он протолкался сквозь толпу, остановился метрах в трех от человека из Армии спасения и проверил, свободен ли путь отхода. Перед ним стояли две девочки-подростка, от них пахло жевательной резинкой, изо рта вырывались клубы пара. Обе ниже его. Он ни о чем особо не думал, не торопился, просто без церемоний сделал то, зачем пришел: вытащил пистолет, вытянул руку, сократив дистанцию до двух метров. Прицелился. Человек у кружки раздвоился. Он перестал целиться, и две фигуры опять слились в одну.

– Твое здоровье, – сказал Юн.

Музыка, точно вязкая начинка из пирога, текла из динамиков.

– И твое! – Теа послушно чокнулась с ним.

Оба выпили, посмотрели друг на друга, и он беззвучно произнес: «Я тебя люблю».

Она покраснела, опустила глаза, но улыбнулась.

– У меня есть для тебя маленький подарок.

– О! – Тон был игривый, кокетливый.

Юн сунул руку в карман. Нащупал под мобильником твердый пластик коробочки от ювелира. Сердце учащенно забилось. Господи, как же он радовался этому вечеру, этой минуте, а одновременно изнывал от страха.

Мобильник завибрировал.

– Что-то случилось?

– Нет-нет, я… Извини. Сейчас вернусь.

В туалете он достал телефон, глянул на дисплей. Вздохнул, нажал кнопку приема.

– Привет, милый, как ты?

Голос ласковый, веселый, словно она только что услышала что-то смешное, что-то побудившее ее подумать о нем, совершенно импульсивно. Но мобильник сообщил о шести неотвеченных вызовах.

– Привет, Рагнхильд.

– Странный звук. Ты…

– Стою в туалете. В ресторане. Мы с Теа ужинаем. Давай поговорим в другой раз.

– Когда?

– Ну… в другой раз.

Пауза.

– О да.

– Мне следовало позвонить, Рагнхильд. Я должен кое-что тебе сказать. Ты, конечно, догадываешься что. – Юн вздохнул. – Ты и я, мы не можем…

– Юн? Я толком не могу разобрать, что ты говоришь.

Юн сомневался, что это правда.

– Может, я зайду к тебе завтра вечером? – сказала Рагнхильд. – И ты все объяснишь.

– Завтра вечером я буду не один. И в другие вечера…

– Тогда давай встретимся в «Гранде», пообедаем. Я сообщу эсэмэской номер комнаты…

– Рагнхильд, я не…

– Не слышу. Позвони мне завтра, Юн. Хотя у меня целый день встречи. Я сама тебе позвоню. Не выключай телефон. Желаю хорошо повеселиться, милый.

– Рагнхильд?

Юн посмотрел на дисплей. Отключилась. Можно выйти на улицу и позвонить. Объясниться в конце концов. Прямо сейчас, раз уж на то пошло. Это единственно правильное. И разумное. Разрубить узел, чтобы не мешал.

Они стояли друг против друга, но человек в форме Армии спасения вроде бы его не видел. Он дышал спокойно, палец медленно нажимал на спуск, вдавливал его. Потом их взгляды встретились. И он подумал, что солдат не выказал ни удивления, ни шока, ни испуга. Наоборот, его лицо как бы просветлело, словно вид пистолета стал ответом на его мысли. Грянул выстрел.

Если б он совпал с барабанной дробью, музыка, вероятно, полностью бы его заглушила, но сейчас несколько человек обернулись, уставились на парня в штормовке. На пистолет. И на солдата Армии спасения, у которого прямо под козырьком форменного кепи возникло отверстие и он упал навзничь, выбросив руки вперед, как марионетка.

Харри вздрогнул в кресле. Надо же, заснул. В комнате царила тишина. Что же его разбудило? Он прислушался, но услыхал только ровный, негромкий, умиротворяющий шум города. Хотя нет, примешивался еще какой-то звук. Он напряг слух. В самом деле. Звук едва внятный, однако, когда Харри сообразил, что это, он проступил явственнее. Негромкое тиканье.

Сидя в кресле, Харри закрыл глаза.

И внезапно в нем вскипела злость, он вскочил, прошел в спальню, открыл ящик ночного столика, схватил мёллеровские часы, распахнул окно и, не задумываясь, с размаху вышвырнул их на улицу. Услышал, как они ударились о стену соседнего дома, а потом упали на обледенелый асфальт. Он захлопнул окно, запер на шпингалеты, вернулся в гостиную и прибавил громкость. Да так, что мембраны динамиков поплыли перед глазами, высокие частоты приятно щекотали барабанные перепонки, а басы дрожали во рту.

Собравшиеся на площади смотрели уже не на музыкантов, а на человека в снегу. Форменное кепи откатилось в сторону и упало возле микрофона вокалиста, группа еще не осознала, что произошло, и продолжала играть.

Девушки-подростки, стоявшие ближе всех к упавшему, обе отпрянули назад. Одна закричала.

Вокалист, который пел с закрытыми глазами, открыл их и обнаружил, что внимание публики сосредоточено вовсе не на нем. Повернулся и увидел человека на снегу. Поискал взглядом охранника, организатора, руководителя – кого-нибудь, кто мог бы взять ситуацию под контроль, но концерт был уличный, каждый мысленно кивал на других, музыка продолжалась.

Потом по толпе прошло движение, народ расступился перед женщиной, которая с криком «Роберт!» проталкивалась вперед.

Голос ее хрипел и срывался. Бледная, одетая в тонкую куртку из черной кожи, с дырой на локте. Она доковыляла до упавшего, рухнула рядом на колени.

– Роберт!

Костлявой рукой она тронула его шею. Потом дрожащим пальцем ткнула в сторону музыкантов.

– Замолчите, черт побери!

Один за другим они перестали играть.

– Парень умирает. Врача сюда. Скорее!

Она снова коснулась его шеи. Пульса нет. Сколько раз она бывала в такой ситуации. Иногда все кончалось благополучно. Как правило же, скверно. Она находилась в замешательстве. Ведь тут явно не передозировка, парень из Армии спасения не сидит на игле! Пошел снег, снежинки таяли на его щеках, закрытых веках, приоткрытых губах. Красивый парень. Черты разгладились, и он стал похож на ее сына, когда тот спал. И тут она заметила тонкую струйку крови, стекающую из маленького черного отверстия в голове наискось к виску и в ухо.

Чьи-то руки подхватили ее, оттащили в сторону, над парнем склонился мужчина. Она успела еще раз взглянуть на лицо парня, на отверстие и вдруг с необычайной ясностью поняла, что такая судьба ждет и ее мальчика.

Он шел быстро. Но не слишком, не бежал. Смотрел на спины впереди, углядел спешащего человека, пристроился за ним. Никто не попытался его остановить. Кто бы сомневался. Гром выстрела заставляет людей пятиться назад. Зрелище побуждает бежать. А в этом случае большинство даже не успело понять, что случилось.

Последний заказ.

Группа все еще играет.

Начался снегопад. Отлично, народ поневоле будет смотреть под ноги, чтобы защитить глаза.

В нескольких сотнях метров виднелось желтое вокзальное здание. У него, как бывало временами, возникло ощущение, что все вокруг плывет, что с ним ничего не случится, что сербский танк «Т-55» просто-напросто инертная громада, слепая и глухая, и что, когда он вернется домой, родной город будет стоять целый-невредимый.

Кто-то торчит возле урны, куда он хотел бросить пистолет.

Человек в новой, вполне модной одежде, только на ногах голубые кроссовки. А лицо загрубелое, темное, словно обожженное, как у кузнеца. И похоже, этот мужчина или парень намерен задержаться здесь на некоторое время, потому что правую руку он запустил в зеленую урну.

Не замедляя шага, он взглянул на часы. Две минуты назад он выстрелил, через одиннадцать минут отойдет поезд. А оружие еще при нем. Он миновал урну, направился к ресторану.

Встречный прохожий посмотрел на него. Но он не отвернулся, когда они поравнялись.

Подошел к ресторану, открыл дверь.

В гардеробе какая-то мамаша возилась с молнией на куртке своего чада. На него они не обратили внимания. Верблюжье пальто висело на прежнем месте. Под ним стоял чемодан. Забрав то и другое, он прошел в мужской туалет, заперся в одной из двух кабинок, снял штормовку, шапку сунул в карман, надел пальто. Хотя окон здесь не было, он слышал вой сирен на улице. Огляделся. Надо избавиться от пистолета. Выбирать особо не из чего. Он влез на сиденье унитаза, дотянулся до белого вентиляционного люка, попробовал засунуть туда пистолет, но внутри оказалась решетка.

Он слез на пол. Дышал тяжело, взмок под рубашкой. До поезда восемь минут. Можно, конечно, уехать на следующем, это не проблема. Проблема в другом: девять минут прошло, а он не избавился от пистолета, хотя она говорила, что промедление свыше четырех минут всегда создает неприемлемый риск.

Разумеется, можно просто оставить пистолет на полу, но один из принципов, какими они руководствовались в работе, гласил, что оружие должны обнаружить не раньше, чем он сам окажется в безопасности.

Он вышел из кабинки, прошел к умывальнику. Вымыл руки, обшаривая взглядом помещение. Upomoc! Взгляд остановился над раковиной, на контейнере с мылом.

Юн и Теа, обнявшись, вышли из ресторана на Торггата.

Теа вскрикнула от неожиданности и засмеялась, поскользнувшись на предательском свежем снегу пешеходной улицы. Она потянула за собой и Юна, но в последнюю секунду он сумел удержать равновесие и спас ее от падения. Смех Теа колокольчиком звенел в его ушах.

– Ты сказала «да»! – крикнул он в небо, чувствуя, как снежинки тают на лице. – Ты сказала «да»!

В темноте завыла сирена. Еще одна и еще. Звук доносился со стороны Карл-Юханс-гате.

– Пошли посмотрим, что там такое? – спросил Юн и взял ее за руку.

– Нет, Юн. – Теа нахмурилась.

– Да ладно тебе, пойдем!

Теа уперлась ногами в тротуар, но гладкие подметки упорно скользили.

– Нет, Юн.

Он засмеялся и потянул ее за собой, точно санки.

– Я сказала «нет»!

Тон ее голоса заставил Юна остановиться. Он с удивлением посмотрел на девушку.

Она вздохнула:

– Не хочу именно сейчас смотреть на какой-нибудь пожар. Хочу домой. Хочу лечь с тобой.

Юн долго смотрел на нее.

– Я счастлив, Теа. Ты сделала меня ужасно счастливым.

Он не слышал, ответила Теа или нет. Она уткнулась лицом в его куртку.

Часть вторая

Спаситель

Глава 9

Среда, 16 декабря. Снег

Снег, засыпавший Эгерторг, казался желтым от света полицейских прожекторов.

Харри и Халворсен стояли у входа в пивную «Три брата», смотрели на зевак и репортеров, теснившихся за ограждением. Харри вынул изо рта сигарету, закашлялся.

– Много репортеров, – сказал он.

– Быстро сбежались, – кивнул Халворсен. – От редакций-то рукой подать.

– Горячий материал для газет. Убийство в разгар предрождественских хлопот на самой знаменитой улице Норвегии. Жертву видели все: парень стоял возле кружки Армии спасения. Во время выступления известной группы. Чего еще желать?

– Интервью со знаменитым следователем Харри Холе?

– Мы пока побудем тут, – сказал Харри. – Ты установил время убийства?

– Сразу после семи.

Харри посмотрел на часы:

– Почти час назад. Почему никто не позвонил мне раньше?

– Не знаю. Комиссар позвонил мне около половины восьмого. Я подумал, что к моему приходу ты будешь здесь…

– Значит, ты позвонил мне по собственной инициативе?

– Так ведь ты вроде инспектор.

– Вроде, – буркнул Харри, бросил сигарету в снег.

Она провалилась в пушистую порошу и исчезла.

– Скоро все технические следы окажутся под полуметровым слоем снега, – сказал Халворсен. – Типичная история.

– Нет тут никаких технических следов, – сказал Харри.

К ним подошла Беата со снежинками в светлых волосах. Между пальцами у нее был пластиковый пакетик с пустой гильзой.

– Ошибочка! – победоносно улыбнулся Халворсен.

– Девять миллиметров. – Беата состроила гримаску. – Самая что ни на есть заурядная. И это все, что у нас есть.

– Забудь, что у вас есть и чего нет, – сказал Харри. – Каково твое первое впечатление? Не думай, говори, и все.

Беата улыбнулась. Харри в своей стихии. Сначала интуиция, потом факты. Потому что интуиция тоже факты, совокупная информация с места преступления, которую мозг не сразу способен облечь в слова.

– Много не скажу. Эгерторг – место, где огромное количество пешеходов, поэтому все жутко затоптали, хотя мы приехали уже через двадцать минут после убийства. Однако ясно, что работал профессионал. Медик сейчас осматривает труп, но, видимо, выстрел был всего один. Прямо в лоб. Профи. Вот такие ощущения.

– Работаем на основе ощущений, инспектор?

Все трое обернулись. Гуннар Хаген. В зеленой армейской куртке и черной шерстяной шапке. В уголках рта чуть заметная улыбка.

– Мы используем все средства, шеф, – сказал Харри. – А вас что сюда привело?

– Разве события происходят не здесь?

– В известном смысле.

– Я слыхал, Бьярне Мёллер предпочитал кабинет. Но лично я считаю, руководитель должен находиться в поле. Сколько было выстрелов? Один или больше? Халворсен!

– По словам свидетелей, один, – поспешно доложил тот.

Хаген пошевелил пальцами в перчатках.

– Приметы?

– Мужчина. – Взгляд Халворсена метался между комиссаром и Харри. – Больше мы пока ничего не знаем. Народ смотрел на музыкантов, а случилось все чертовски быстро.

Хаген тяжело вздохнул.

– В такой массе народу кто-то ведь должен был видеть стрелка, верно?

– Возможно, – сказал Халворсен. – Но мы в точности не знаем, где в толпе стоял убийца.

– Понимаю. – Снова едва заметная усмешка.

– Он стоял прямо перед убитым, – сказал Харри. – Максимальное расстояние – два метра.

– Вот как? – Хаген и коллеги повернулись к Харри.

– Киллер знал, что, если хочешь убить человека из малокалиберного оружия, надо стрелять в голову, – продолжал Харри. – Поскольку же выстрел был всего один, он в результате не сомневался. А значит, стоял так близко, что видел дырку во лбу либо знал, что промахнуться невозможно. На одежде жертвы наверняка обнаружатся следы пороха, подтверждающие мой вывод. Максимум два метра.

– Полтора, – сказала Беата. – Большинство пистолетов выбрасывают гильзу вправо, причем не особенно далеко. Эту мы нашли втоптанной в снег в ста сорока шести сантиметрах от трупа. На отворотах шинели убитого нити шерсти обгорели.

Харри взглянул на Беату. Он ценил в первую очередь не ее природную способность запоминать лица, а ее ум, старательность и дурацкую веру, которая объединяла их обоих, – веру в важность их работы.

Хаген притопывал в снегу.

– Отлично, Лённ. Но кому, скажите на милость, понадобилось убивать офицера Армии спасения?

– Он не офицер, – сказал Халворсен. – Просто солдат. Офицеры у них в штате, солдаты – добровольцы или контрактники. – Он открыл блокнот. – Роберт Карлсен. Двадцать девять лет. Холост, детей нет.

– Зато есть враги, – заметил Хаген. – А вы что скажете, Лённ?

Отвечая, Беата смотрела не на Хагена, а на Харри:

– Может, стреляли вообще не в конкретное лицо.

– Да? – улыбнулся Хаген. – А в кого же?

– Возможно, в Армию спасения.

– Почему вы так решили?

Беата пожала плечами.

– Спорные взгляды, – вставил Халворсен. – Гомосексуалисты. Женщины-священники. Фанатик какой-нибудь…

– Эту версию я возьму на заметку, – сказал Хаген. – Покажите мне тело.

Беата и Халворсен вопросительно посмотрели на Харри. Тот кивнул Беате.

– Господи, – сказал Халворсен, когда Хаген с Беатой ушли. – Комиссар собрался возглавить дознание?

Харри задумчиво помял подбородок, глядя в сторону ограждения, где в зимней темноте то и дело взблескивали репортерские фотовспышки. Потом обронил:

– Профи.

– Что?

– Беата считает, что стрелял профи. Вот с этого и начнем. Что профессионал делает сразу после убийства?

– Смывается?

– Необязательно. Но избавляется от всего, что может связать его с убийством.

– От орудия убийства.

– Именно. Надо проверить все урны, контейнеры, баки и задние дворы в радиусе пяти кварталов от Эгерторг. Немедля. В случае чего мобилизуй народ из оперчасти уголовной полиции.

– Хорошо.

– И собери видеокассеты со всех магазинных камер наблюдения за время непосредственно до и после девятнадцати ноль-ноль.

– Попрошу Скарре взять это на себя.

– И еще. «Дагбладет» участвует в организации уличных концертов и делает о них репортажи. Проверь, снимал ли фотограф публику.

– Конечно. Как же я об этом не подумал?!

– Потом отошли снимки Беате, пускай посмотрит. Завтра в десять утра совещание группы. В красной зоне. Передашь?

– Yes.

– Где Ли и Ли?

– Опрашивают свидетелей в управлении. Несколько девчонок стояли рядом со стрелком.

– Хорошо. Попроси Улу составить список родственников и друзей убитого. Для начала посмотрим, нет ли там очевидных мотивов.

– Ты вроде только что говорил, что действовал профи.

– Попробуем прикинуть сразу несколько версий, Халворсен. И начать там, где светло. Семью и друзей разыскать, как правило, легче всего. А в восьми случаях из десяти убийства совершаются…

– …знакомыми жертвы, – вздохнул Халворсен.

Кто-то окликнул Харри, и разговор оборвался. Он оглянулся и увидел отряд журналистов, спешащих к ним сквозь метель.

– Шоу набирает обороты, – заметил Харри. – Переадресуй их к Хагену. Я буду в управлении.

Пройдя регистрацию и сдав чемодан в багаж, он направился к контролю безопасности. В приподнятом настроении. Последний заказ выполнен. На радостях решил проделать тест с билетом. Женщина-контролер покачала головой, когда он достал из внутреннего кармана конверт и хотел предъявить билет.

– Мобильный телефон? – спросила она по-норвежски.

– No.

Он положил конверт с билетом между рентгеновским боксом и аркой металлоискателя, стал снимать пальто и тут заметил, что косынка по-прежнему на шее, развязал ее, сунул в карман, опустил пальто в подставленный контейнер и прошел под аркой, чувствуя на себе бдительные взгляды двух охранников. Вместе с женщиной, которая неотрывно смотрела на экран, где просвечивалось его пальто, и охранником у другого конца транспортера он насчитал пять сотрудников, которые следили только за тем, чтобы он не пронес на борт ничего, что можно использовать как оружие. По ту сторону арки он надел пальто, вернулся, забрал со стола билет. Никто его не остановил, и он прошел мимо охраны. Значит, вот как легко украдкой пронести в конверте с билетом лезвие ножа. Первое, что бросилось ему в глаза, было панорамное окно прямо напротив. Ничего не видно. Снег, словно белая штора, закрыл стекло.