Крылья огня

– Я снял вам номер в «Трех колоколах», сэр. Гостиница рядом с церковью – вы ее не пропустите.

– Поблагодарите миссис Долиш за чай. – Ратлидж взял со стола документы и пожелал констеблю спокойной ночи.

Снова пошел дождь, он побежал к машине и успел забраться внутрь до того, как на него обрушился настоящий ливень. Он забарабанил по штакетнику, как далекие пулеметные очереди.

«А тебе не кажется, что покойница была ведьмой? – спросил Хэмиш, которому не давала покоя Оливия Марлоу. – Уж больно хорошо она знала войну, приятель! Для женщины такое просто неестественно».

– Она не ведьма, а гений, – вслух ответил Ратлидж, не успев вовремя прикусить язык. Слишком он привык беседовать с Хэмишем.

Дождавшись, когда ливень утихнет, Ратлидж завел мотор и поехал в гостиницу. «Три колокола» показались впереди раньше, чем он ожидал; он резко затормозил у крыльца, подняв брызги. Машину слегка занесло. За зданием гостиницы чернел шпиль колокольни. Он напоминал копье, направленное в тучи, которые неслись по небу.

«Если повезет, ты выживешь после аварии, – злорадно заметил Хэмиш. – И остаток дней проживешь в инвалидной коляске, и другой компании, кроме меня, у тебя не будет». Ратлидж выругался.

Гостиница разместилась в небольшом доме из серого камня, под темной аспидной крышей, которая, казалось, постепенно придавливает все сооружение к земле. Его ждали; хозяин показал ему номер, выходящий на небольшой садик за гостиницей. Садик больше напоминал джунгли из переросших роз и рододендронов. Ратлидж быстро, ловко распаковал вещи, уже через десять минут лег в постель и заснул.

Спать он не боялся. Во сне Хэмиш его не донимал.

Зато донимала Джин.

Через несколько часов ветер переменился. В полуоткрытое окно повеяло морем и теплом. Ратлидж пошевелился, перевернулся на другой бок и увидел во сне девушку, которую он когда-то любил… девушку, которая не захотела жить с жалкими останками мужчины, за которого она обещала выйти замуж. Джин по-своему тоже преследовала его.

Она коснулась его руки и повела его по тропинке, которую он помнил; какое-то время ему казалось, что все происходит наяву, она здесь, около него, в его руке ее теплая рука, в тишине слышится ее серебристый смех, ее юбки шуршат совсем рядом, касаясь его, и ничего не изменилось…

Глава 3

На следующее утро его ждали сытный завтрак и любопытный хозяин. Ратлидж уклончиво ответил на его вопросы и, выпив две чашки кофе, ушел. Оказавшись на улице, он посмотрел на небо – привычка, въевшаяся в плоть и кровь на войне. Тогда от направления ветра зависело, устроит противник газовую атаку или нет. Несмотря на клочья тумана, которые вились над трубами и над деревьями, Ратлидж решил, что день будет теплый, но не жаркий, по этому можно пройтись пешком. В папке, которую дал ему констебль Долиш, он нашел связку ключей и нарисованную от руки карту без указания масштаба. Типичная сельская карта.

Было очень рано, и, хотя несколько местных жителей уже работали в садах, спеша наверстать упущенное из-за дождя время, на улице Ратлидж никого не встретил. В Боркуме была всего одна улица, делившая деревню пополам. Она шла мимо церкви и лавок, спускалась под гору к речушке Бор, давшей название деревне. Дома в основном лепились один к другому; одни стояли стена к стене, другие разделяли узкие тропинки и альпинарии. Внизу что-то блеснуло – речушка или море?

Торговец скобяными изделиями деловито выставлял на улицу бочки и плуги; откуда-то доносился детский смех. Навстречу Ратлиджу по противоположной дороге ковыляла пожилая женщина. Ратлидж перешел дорогу и остановил ее.

Вблизи она оказалась настоящей старухой, которую годы пригнули к земле. Седые волосы были собраны в неопрятный пучок; на плечах лежал старый выгоревший черный платок. Узловатая палка выглядела как продолжение искривленной руки.

– Прошу вас… – мягко начал Ратлидж, не желая ее напугать.

Старуха глянула на него проницательными водянистыми глазами, которые как будто видели его насквозь.

– Вы ведь не из Боркума, верно? – спросила она, оглядев его с головы до ног. – Если вам нужен констебль, придется подождать минут двадцать, не больше.

Удивленный, Ратлидж начал было:

– Да нет, вообще-то…

– Значит, вы заблудились и хотите узнать дорогу?

– К дому Тревельянов. Вы не скажете, как его найти?

– Вы турист, молодой человек?

Прошло много лет с тех пор, как Ратлиджа называли «молодым человеком».

– Да.

– Так я и думала. Пройдете по этой дороге еще примерно милю. У развилки поверните направо. Идите по тропинке до конца, увидите ворота и аллею, которая ведет в гору. Подниметесь на вершину и увидите Тревельян-Холл.

Указания – если они были верными – показались ему вполне ясными и четкими. Старуха хрипло хихикнула:

– Я живу здесь больше восьмидесяти лет!

Она как будто прочитала его мысли. Хэмиш заворочался у него в подсознании, и взгляд старухи сделался еще более цепким. Но она ничего не сказала и заковыляла дальше, как будто довольная тем, как сложился разговор с незнакомцем. Ратлидж смотрел ей вслед, уверенный в том, что она знает об этом. Любая женщина, независимо от возраста, чувствует мужские взгляды.

Хэмиш засмеялся: «Ты в Шотландии не жил, старина!» – никак не объясняя своего замечания.

Следуя указаниям старухи, Ратлидж зашагал по узкой дороге, по которой накануне ехал в автомобиле. Найдя развилку между полями, где стояли стога сена, он прошел мимо нескольких домиков, участков возделанной земли и большого пастбища. Через полчаса он добрался до ворот, почерневших и разбухших от дождя и ветра, и зашагал между высокими, мокрыми кустами рододендронов, за которыми возвышались деревья. Ему казалось, что он углубляется в туманное море. Но, поднявшись по извилистой тропинке в гору, он увидел солнце. Вдали, посреди красивой лужайки, стоял дом, окруженный парком. От моря его отгораживал длинный покатый мыс.

Ратлидж сразу понял, что дом строили и достраивали в разные эпохи. Основа, скорее всего, тюдоровская; пристройки сооружали во время Реставрации, в георгианскую и викторианскую эпохи. Зато высокие, зубчатые ворота у конюшни явно появились в более отдаленном прошлом. Родовые усадьбы английской знати, такие как Бленхейм, Хатфилд, Лонглит и Чатсуорт, громко заявляли о власти и деньгах. Тревельян-Холл тихо и с достоинством говорил о почтенном возрасте и старинной родословной. О вечности, гордости и покое.

Он любовался поместьем сверху, живо представляя его славное прошлое и пробуя угадать, какими были его владельцы. Он ощутил… грусть? Нет, не грусть, нечто более сильное, связанное с этим местом, и оно словно притягивало его к себе.

Зато Хэмишу поместье пришлось совсем не по вкусу.

«Слишком здесь много мертвецов, – с трудом проговорил он. – И они не лежат спокойно в своих могилах!»

Ратлидж широко улыбнулся:

«Будь Тревельян-Холл моим, я бы тоже после смерти вернулся сюда. Зачем скучать на кладбище, если отсюда открывается такой вид?»

За мысом в утренней дымке блеснуло море. На волнах плясали белые барашки. Ратлидж прищурился; ему показалось, что в том месте, где мыс спускается к воде, есть небольшая полоска пляжа. Вдали, чуть правее, виднелись крыши Боркума.

Будь он проклят, если старая ведьма не послала его сюда самой длинной дорогой! Наверняка можно было свернуть в рощу у последнего дома в деревне и дойти до поместья Тревельянов минут за десять или пятнадцать.

Он отпер дверь ключом, который дал ему Долиш, и очутился в просторном холле; широкая парадная лестница вела на галерею второго этажа. Сбоку от лестницы Ратлидж увидел большой старинный камин. Дубовые балки на потолке потемнели от времени и прокоптились дымом.

Наверное, именно оттуда упал Стивен Фицхью. Ратлидж подошел к подножию лестницы и принялся внимательно осматривать ее: неровные ступени, темные дубовые балясины, резные перила. Если бы он стоял с левой стороны, он бы рухнул вниз. Если же он стоял справа, то, потеряв равновесие, вначале упал на площадку и покатился вниз… Кстати, нигде не было написано, где стоял Стивен, когда упал, – слева или справа.

Судя по документам, которые Ратлидж прочел за завтраком, Стивен Фицхью где-то посередине, на повороте, ударился о перила и сломал себе шею. К подножию лестницы он скатился либо уже мертвый, либо почти мертвый. Врач по фамилии Хокинз отметил отпечаток резьбы на затылке Стивена Фицхью, под сломанным позвонком. Кроме того, Хокинз упомянул об ампутированной стопе, из-за которой покойный и в лучшие дни ступал неуверенно. Возможно, в его положении нога не позволила ему быстро восстановить равновесие и удержаться от ужасного падения. На площадке нашли его трость, застрявшую между перилами. Пока все выглядит как несчастный случай… с результатами дознания трудно спорить.

Внутри было холодно; теперь в Тревельян-Холле никто не жил, и камины не топили. Ратлидж не стал снимать пальто. Он медленно, осторожно бродил по дому. Красиво, но не роскошно. Парадные комнаты – столовая, гостиная, большая библиотека – были обставлены хорошей, добротной мебелью, но выглядели так, словно в них уже давно никто не жил. Все стояло на своих местах. Ратлидж не увидел ни разбросанных журналов, ни цветов в высоких вазах, ни солнечных зайчиков, проникавших внутрь между раздернутыми шторами, ни собак, которые валялись бы на ковриках у каминов. Он вспомнил, как в детстве родители повезли его в какой-то дворец, где женщина-экскурсовод кричала пронзительным голосом, эхом прокатывавшимся по всем комнатам: «Здесь владельцы замка принимали трех премьер-министров, шесть членов королевской семьи и королеву, которой особенно полюбилось вон то синее шелковое кресло».

Тогда он напрасно вертел головой по сторонам, в поисках знатных персон, о которых говорила экскурсовод. Отец одернул его, приказав стоять смирно и слушать.

Зато малая гостиная с окнами на парк и море да еще кухня выглядели более обжитыми. Похоже, на самом деле хозяева жили здесь: топтали ковры, сидели в креслах, отчего вытерлась обивка, читали книги, стоящие на низких стеллажах. Еду готовили на большой плите, посуду мыли в каменной раковине. Кухарка чистила картошку, сидя в потемневшем от времени деревянном кресле.

Он вернулся к лестнице. По ней ходило несколько поколений семьи, и до недавнего времени несчастных случаев не было ни разу. Заволновавшийся в его подсознании Хэмиш прошептал: «Не нравится мне все это. Оставь-ка ты мертвецов в могилах, старина!»

Наверху находились спальни – просторные, очень пропорциональные, с высокими окнами и красивыми каминами. Обстановка выглядела старомодной. Судя по всему, хозяева не обращали внимания на выцветшие гобелены и потертые ковры. Привычное и уютное они предпочитали новому.

Благодаря поэтажному плану, нарисованному для него констеблем Долишем, Ратлидж быстро нашел кабинет, в котором Оливия Марлоу и Николас Чейни покончили с собой. Кабинет оказался длинным и просторным; окна выходили на море и на парк. Комнату заливал солнечный свет; здесь было тепло. Обстановка не выглядела ни мужской, ни женской. С первого взгляда было понятно: в этой комнате хозяева бывали часто. Она была очень удобная и явно любимая. О прославленной поэтессе напоминала лишь накрытая шалью пишущая машинка на столе у окна. Ратлидж представил, как экскурсоводы будут объяснять, показывая на книжные полки по обе стороны от стола: «Поэтесса черпала вдохновение в трудах…»

Черпала ли? Кто знает?

Рядом стоял еще один стол. За ним работали – занимались резьбой по дереву. Среди щепок и стружки лежал белый незаконченный остов большого корабля. Модель океанского лайнера, подумал Ратлидж, глядя на остов. А в длинной витрине под окном, с видом на парк, стояли уже готовые корабли – искусно выполненные модели. Некоторые он узнал – «Олимпия», «Сириус», «Лузитания». Кто их смастерил? Николас Чейни? Была ли резьба по дереву его хобби, или корабли просто символизировали любовь к морю, которая нашла свое воплощение только в этой комнате?

Он подошел к стоящему у стены дивану, где несколько месяцев назад нашли тела сводных брата и сестры; они держались за руки, словно искали друг в друге утешение, когда вокруг сгущался мрак. Почему они умерли?

«Не нравится мне здесь, дружище, – заявил Хэмиш. – Вот увидишь, окажется, что их все-таки убили».

«Часто бывает, что убийство коренится в других местах, а не в нескольких шагах от того места, где все случилось. И все-таки почему они умерли? Почему именно в ту ночь?»

– Эй!

Услышав оклик откуда-то, видимо из холла, Ратлидж вздрогнул от неожиданности.

Он вышел на галерею и посмотрел вниз. У подножия лестницы стояла женщина. Войдя, она не закрыла за собой дверь и теперь встревоженно смотрела наверх, как будто боялась того, кто может неожиданно выскочить из какой-нибудь комнаты второго этажа.

– Инспектор Ратлидж, – представился он, спускаясь вниз. – Я приехал вчера ночью, а сегодня решил осмотреться на месте. Ключи мне дал констебль Долиш.

– Ах вот оно что! – с облегчением улыбнулась незнакомка. – Когда я вошла, мне показалось, что наверху кто-то разговаривает. Я не знала, кто сюда мог войти. В последнее время нам очень докучают репортеры…

Ратлидж на вид определил, что незнакомке около тридцати лет. Стройная, невысокого роста. Ее овальное лицо раскраснелось от ходьбы, светло-каштановые пряди, выбившиеся из пучка на затылке, забавно завивались, обрамляя щеки. Не красавица, но очень хорошенькая. Дождавшись, пока он спустится, она сказала:

– Как я рада, что к нам наконец прислали кого-то из Скотленд-Ярда. Я Рейчел Ашфорд. Это я попросила, чтобы… смерть моих близких расследовали заново.

– Вы – леди Ашфорд?

Ее улыбка изменилась.

– Мой муж умер. Титул перешел к его брату, сэру Генри. Значит, Генри назвал меня «леди Ашфорд»? Как похоже на него!

– Вы – вдова Питера Ашфорда? – спросил удивленный Ратлидж. – Мы с ним вместе учились в школе.

– Питер погиб на войне. Он был в Кении: принимал участие в экспедиции на Килиманджаро.

– Простите… я не знал. – Значит, это она, та титулованная старая стерва, о которой с такой ненавистью говорил Боулс! Известие о смерти Питера потрясло Ратлиджа. Длинный список погибших друзей пополнился еще одним именем. Не раз он чувствовал вину за то, что остался в живых. Помолчав, он с трудом заставил себя продолжать: – Значит, вы считаете, что инспектор Харви и констебль Долиш недостаточно тщательно вели расследование?

– Да.

– Почему?

– Потому что… ах, я не знаю, просто чувствую. – Она поморщилась. – И прихожу к выводу, что в деле как-то слишком много совпадений. Три смерти в одной семье всего за месяц! Я… хорошо знала Ливию и Николаса; они вовсе не были такими, какими их описали журналисты: калека-поэтесса и ее преданный брат. Все не так; они не могли покончить с собой из-за слабого здоровья!

– Насколько я понимаю, Оливия Мэн… Марлоу… в детстве переболела полиомиелитом. А Николаса Чейни на войне отравили газом.

– Ну да, – ответила Рейчел Ашфорд, словно защищаясь, – конечно, так оно и было, но не нужно преувеличивать. После болезни… в раннем детстве… у Оливии парализовало одну ногу. Сначала она ездила в инвалидной коляске, но потом Николас смастерил ей особую шину, и она смогла сама ходить повсюду, где захочет. Просто чудо! До сих пор помню, как она смеялась от радости, когда впервые попробовала сделать несколько шагов. Мы все ждали на пороге ее комнаты. Когда няня приладила ей шину, Оливия засмеялась, Николас, стоявший рядом со мной, запрыгал на месте и закричал что-то в знак ободрения. Розамунда плакала, а Ричард от волнения ничего не мог сказать и просто замолотил кулаками в дверь… – Голос у нее сорвался, и она вызывающе посмотрела на лестницу, как будто боялась снова услышать детские голоса. – Если Оливия и покончила с собой, – после паузы продолжила Рейчел, – то не из-за ноги! Она смирилась с ней, сжилась, привыкла к боли – нет, не болезнь довела ее до отчаяния и самоубийства.

Солнечный свет, льющийся в открытую дверь, не доходил до них и не согревал просторный холл. И все же Ратлидж слышал пение птиц снаружи.

– Допустим, Оливия все же хотела покончить с собой… по неизвестной причине… – заговорил он. – Почему она позволила Николасу присоединиться к ней в смерти? Почему не позаботиться о том, чтобы ее сводный брат продолжал жить, как бы трудно ему это ни казалось? Почему она не покончила с собой в собственной спальне, где ее никто не видел?

Рейчел прижала пальцы к глазам, как будто глаза еще щипало от слез. А может, она хотела спрятаться от него.

– После того как они… я и сама задавала себе этот вопрос сто… нет, тысячу раз! Они… Оливия и Николас… были очень близки. Если бы кто-нибудь удосужился спросить меня, я бы ответила, что Оливия скорее прыгнула бы ночью в море с обрыва, чем позволила Николасу умереть вместе с собой. Конечно, может статься, он последовал за ней в состоянии аффекта, но у Николаса была холодная голова, ясный ум. Он терпеть не мог драматизировать. Если бы она… умерла, он, возможно, на другой день бросился бы в море… – Опустив руки, Рейчел с горечью спросила: – Вы понимаете, что я имею в виду?

Ратлидж понимал, хотя Хэмиш и бормотал, что в ее словах нет никакого смысла.

– И все же они умерли вместе.

– Да, вот что внушало мне сомнение с самого начала. Я почти ничего не говорила остальным; мне кажется, они бы не пожелали слушать, как я тревожусь из-за того, что мы не в силах изменить. Или усугубляю положение, напрасно поднимаю панику… Но чем больше я думаю о случившемся, тем яснее для меня: здесь что-то не так. Уж очень все… необычно, странно.

– Вы считаете, кто-то из ваших кузенов… включая Стивена… способен был убить Оливию и Николаса?

Рейчел вскинула на него ошеломленный взгляд:

– Нет, что вы! Сюзанна и Стивен не способны никого убить. А Даньел… зачем ему?

Ратлидж улыбнулся:

– Если есть убийство, то, как правило, находится и убийца.

– Не ищите его среди нас! – встревоженно воскликнула Рейчел.

Как часто Ратлидж слышал такие слова, когда расследовал чью-то смерть, произошедшую при подозрительных обстоятельствах! Да, возможно, жертву убили… Но не ищите убийцу среди нас. Несчастного убил чужак. Психопат, маньяк. Завистливый сосед или сослуживец. Женщина из дома напротив. Но не кто-то из нас. Постепенно на поверхность начинали всплывать старые воспоминания, и родственники принимались тыкать друг в друга пальцами. В любой семье можно найти скелеты в шкафу.

– Тогда кто? – мягко спросил он.

– Поэтому я и позвонила Генри и попросила прислать сюда кого-нибудь из Скотленд-Ярда! Я хочу, чтобы дело открыли заново и еще раз внимательно изучили обстоятельства, при которых они умерли. Мне нужен человек объективный, опытный, который понял бы, что произошло здесь на самом деле. Не обычный деревенский констебль-увалень, который идет по пути наименьшего сопротивления. После такого, с позволения сказать, следствия остается больше вопросов, чем ответов. То есть… самоубийство – вещь сама по себе неприятная, ну а убийство стало бы… просто бедствием для семьи. – Она посмотрела на Ратлиджа так, словно впервые его увидела. Худое лицо, глаза, в которых затаилось страдание. В нем чувствовался ум, но не только, но что еще – она пока и сама не знала.

– Я побывал в комнатах наверху, но не нашел там ни одной фотографии. Есть ли у вас семейные снимки, которые я мог бы позаимствовать на время? – Главным образом его интересовала Оливия Марлоу, женщина, написавшая такие стихи. Но и на других взглянуть тоже небесполезно – ведь он приехал на место происшествия слишком поздно.

– Мы все забрали. Скоро дом выставят на продажу, и мы не хотели оставлять ничего личного… сейчас я пришла за кораблями, – взволнованно объяснила Рейчел. – Я… мне не хватало духу прийти сюда раньше. Ведь корабли в той комнате, где они… где все случилось. У меня есть фотографии, я их найду. Где вы остановились?

– В «Трех колоколах», – ответил Ратлидж, которого заинтриговала ее горячность. – А что вы можете рассказать о смерти Стивена Фицхью?

Рейчел Ашфорд вздрогнула и невольно отвела взгляд от лестницы:

– Ужас… Он лежал у подножия, широко раскрыв глаза… У щеки растеклась лужица крови – не знаю, вытекла она из уха или изо рта. Кормак сказал, что он умер, пока мы смотрели на него, но я не заметила никакой перемены, ничего не услышала… ни вздоха, ничего. А я ведь стояла рядом с ним на коленях, положив руку ему на грудь, звала его по имени. Знаете… мне доводилось видеть, как умирают люди. Я была в Лондоне во время налета цеппелинов, видела, как погибших выносили из разрушенных домов. Но в тот раз передо мной был не кто-нибудь, а Стивен… – Она с трудом взяла себя в руки и повернулась к открытой двери и вздохнула. – Пожалуй, мне сейчас лучше уйти. Мужчины не любят, когда женщины плачут, а мне иногда трудно бывает…

Он не стал возражать и смотрел вслед стройной фигурке, которая удалялась в сторону моря.

Значит, вот она какая – леди Ашфорд, урожденная Рейчел Марлоу, кузина Оливии и Николаса, которые жили в Тревельян-Холле! Жена Питера. Точнее, вдова. Ратлидж живо представил себе Питера – высокого, спортивного, уравновешенного. Ему удавалось все, за что бы он ни брался. У него была способность к языкам; он учил иностранные языки практически без усилий и говорил на них, как на родном. И все его таланты погибли напрасно в попытке отвоевать гору в Восточной Африке, которую королева Виктория в свое время подарила кайзеру… Ужасно нелепо… Англичане гибли, пытаясь отвоевать гору у немцев. Но немцами руководил опытный стратег фон Леттов-Форбек; он стремился отвлечь на себя силы британцев, тем самым ослабляя их позиции на Западном фронте.

Ратлидж снова поднялся на второй этаж, в кабинет, и принялся внимательно осматривать мебель, книги, деревянные корабли, которые вырезал Николас Чейни. В конце концов, Николас оставил после себя больше, чем поэтесса…

Двое людей вместе покончили с собой по неизвестной причине. Они не оставили близким записки с просьбой простить их за ужасный поступок и объяснением, почему они его совершили. Ни в чем не признавались, не упрекали выживших. После них осталось лишь молчание. Звенящая пустота.

Хэмиш все больше тревожился – на него подействовало беспокойство Ратлиджа. Шотландец призывал его поскорее уйти из этого дома, умыть руки и вернуться в Лондон.

Опомнившись, Ратлидж вышел из кабинета и отправился в комнату Оливии.

Внизу, в холле, снова послышался чей-то хриплый голос:

– Какого дьявола… кто вы такой?

Ратлидж глянул вниз. Сначала он никого не увидел, а затем разглядел высокого мужчину, стоящего в тени у порога.

– Инспектор Ратлидж, Скотленд-Ярд, – ответил он. – Ключ мне дал констебль Долиш, и я здесь по делу. А вы кто такой?

– По делу? А что случилось? – отрывисто спросил незнакомец.

– В настоящее время Скотленд-Ярд намерен вновь расследовать обстоятельства смерти мисс Марлоу, мистера Чейни и мистера Фицхью, – ответил Ратлидж, глядя вниз.

Мужчина, с которым говорил инспектор, обладал редкой мужской красотой. Он напомнил Ратлиджу древнегреческую статую: пропорциональное тело, прекрасной лепки лицо и глаза, в которых светится ум. Вместе с тем что-то в его внешности позволяло безошибочно угадать в нем ирландца. Может быть, перед ним Даньел Харгроув, муж Сюзанны Фицхью?

Ратлидж не успел проверить свою догадку, потому что незнакомец представился:

– Я Кормак Фицхью. Член семьи. Мне никто не говорил, что дело открывают вновь! Ни местная полиция, ни семейные адвокаты. Что вы здесь делаете?

– Осматриваю место происшествия, – невозмутимо ответил Ратлидж, останавливаясь на нижней ступеньке. Ему часто доводилось иметь дело с такими людьми, как Кормак Фицхью, – привыкшими приказывать и ждущими немедленного и беспрекословного подчинения. Такие, как Кормак, ему никогда не нравились.

Хэмиш буркнул: «Все они надменные ублюдки, все до единого!»

– Я немедленно положу этому конец! Будьте любезны, дайте сюда ключи и немедленно покиньте Тревельян-Холл. Никакого нового следствия не будет; никто не смеет лезть в наши семейные дела!

– Мистер Фицхью, к сожалению, в данном деле у вас нет права голоса. Следствие возобновляет Скотленд-Ярд по просьбе, поступившей из министерства внутренних дел. Вам придется сотрудничать с нами; другого выхода у вас нет. – Ратлидж помолчал и продолжил: – Если, конечно, вам нечего скрывать в связи со смертью ваших родственников…

Фицхью посмотрел на Ратлиджа так, словно инспектор его ударил.

– Я занимаю в Лондоне видный пост…

– Мне очень жаль, – перебил его Ратлидж, – но здесь ваше положение никакой роли не играет!

– Да, мне есть что скрывать, – сухо сказал Фицхью, сменив курс так быстро, что даже обескуражил Ратлиджа. – Мои сводные брат и сестра покончили с собой. Как вы понимаете, радоваться тут особенно нечему, но они сами сделали свой выбор. Причины, по которым они покончили с собой, сугубо личные. Сомнений в том, что они покончили с собой, ни у кого не возникало. Они приняли лауданум. Я не понимаю, зачем понадобилось предавать огласке их проблемы и перемывать им кости в прессе. Такая жестокость больно ранит меня, мою кузину и мою сводную сестру с мужем. Наши несчастья вытащили на потеху публике, которой наплевать на моих родных! Всем приятно пощекотать себе нервы. Боже мой, вы только посмотрите, как в газетах смакуют каждое новое нападение «Потрошителя из Сити»! Как будто тут чем-то можно гордиться…