Из Парижа в Бразилию

Гул нестройных криков, раздавшийся под окнами гостиницы и потрясший ее стены, избавил мистера Вельса от затруднительного ответа.

На улицу вступал отряд из нескольких тысяч человек.

В этой толпе развевались знамена, флаги всех цветов и размеров. На них – надписи: «Вельс – кандидат!.. Ура, кандидат Вельс!.. Подавайте голоса за Вельса!.. Непобедимый Вельс!..»

Толпа дефилировала целый час. Наступила темнота, а крики людей, обезумевших незвестно отчего, все еще не умолкали.

Услыхав этот шум, мистер Вельс, по-видимому, удивился не меньше французов и внезапно исчез.

Не зная, к кому обратиться за объяснением, Жюльен спросил у одного из клерков гостиницы, что происходит. Клерк отвечал, что это прелюдия к предстоящему митингу. Процессию устроил сам полковник Бутлер и едет верхом впереди толпы.

– Такого парада не было здесь со времени выбора президента Гранта, – прибавил он. – А вот и сам полковник Бутлер. Взгляните, джентльмены.

Шум усилился. По улице проходил огромный оркестр. Музыканты были одеты в белые кепи и в белые полотняные плащи, на каждом из которых красовалась надпись черными буквами: «Непобедимый Вельс».

Вслед за оркестром ехал на великолепном коне полковник Бутлер в черном бархатном костюме и высоких верховых сапогах.

За ним валила толпа тысяч в двенадцать, одетых так же, как музыканты, и с такою же надписью на спинах.

Кроме того, у каждого в руке был шест с транспарантом, на котором было выведено все то же надоедливое: «Непобедимый Вельс».

Два с половиной часа тянулась по улицам эта длинная процессия.

В десять часов полковник скомандовал что-то. Колонна находилась в это время на Маркет-стрит. Услыхав команду, она начала выстраиваться шпалерами вдоль улицы и заняла пространство в полторы тысячи метров.

Вот что обыкновенно происходит дальше в подобных случаях, нередких для Америки.

Каждый участник шествия вынимает из-под плаща по пакету с ракетами для фейерверка. Взвивается сигнальная ракета, и за нею вся улица заливается ослепительным огнем.

На всех окнах, на всех балконах, занятых сторонниками кандидата, зажигается бесчисленное множество петард, электрических солнц и ракет, вместе с разноцветным бенгальским огнем, от которого рябит в глазах, все это производит самое фантастическое впечатление.

Фейерверк продолжится до тех пор, покуда не истощится весь для него материал. Когда погаснут последние искры, оркестр умолкает и толпа движется обратно к своей главной квартире – какому-нибудь большому дому с ярко освещенным, выходящим на улицу фасадом. Каждый участвующий снимает с себя свои атрибуты и возвращается домой, дабы насладиться заслуженным отдыхом после великих трудов.

Но вернемся к тому моменту, когда люди полковника Бутлера, столпившись на Маркет-стрит, с ракетами в руках ожидали сигнала к началу фейерверка.

Полковник, по-видимому, ликовал. Он уже собирался пустить ракету, как вдруг его точно что кольнуло. С громким проклятием он пришпорил лошадь, которая взвилась на дыбы, и подскочил к тротуару, на котором теснились зрители.

В числе их стоял человек, к которому именно и устремился Бутлер.

В одно мгновение полковник достал револьвер, взвел курок и приставил дуло к груди незнакомца, никак не ожидавшего такого грубого нападения.

Раздался выстрел, и несчастный упал на тротуарные плиты. Зрители были так изумлены, что никто из них не успел вмешаться.

Выстрел из револьвера был воспринят как ожидаемый сигнал. Взвились, затрещали ракеты и заглушили предсмертный стон жертвы и крик негодующей толпы.

Воспользовавшись минутой, полковник дал шпоры своему коню и очутился на другой стороне улицы, где его окружила толпа сторонников, не ведавших, какой кровавый эпилог к митингу устроил их предводитель.

Глава XI

Безнаказанность. – Последний козырь полковника Бутлера. – Визит полковника в Дворцовую гостиницу. – Как его там приняли. – Перро вмешивается кстати. – Канадец собирается «спустить» полковника с четвертого этажа. – Угрозы. – Неудача мистера Вельса. – Судья занимается наконец делом об убийстве. – Бегство преступника. – Перро отправляется в Карибу. – Отъезд в Аризону. – Через Южную Калифорнию. – Форт Юма и Рио-Колорадо. – Мексиканская граница.

Толпа волновалась. Слышались крики:

– Убийца!.. Убийца!.. Держите убийцу, арестуйте его…

Но полковник преспокойно вернулся в дом своего будущего тестя, причем полиция не сделала ни малейшей попытки арестовать преступника.

Такая безнаказанность возмутила многих, но большинство нисколько не удивлялось ей и объяснило ее очень простой причиной.

Дело в том, что судья, от которого зависел приказ об аресте Бутлера, был в близких отношениях с мистером Вельсом, и, кроме того, срок его службы в ближайшее время истекал.

Мог ли он при подобных обстоятельствах ссориться с человеком, которого лишь часы отделяли от кресла сенатора Соединенных Штатов?

Негодование общества дошло до предела, когда вдруг оказалось, что убит даже не сам автор оскорбительной статьи, а его брат, нисколько к этому делу не причастный.

Требовали правосудия; некоторые члены частного «комитета безопасности» настаивали на том, чтобы схватить полковника Бутлера и расправиться с ним самосудом по закону Линча.

Зато сторонники мистера Вельса – а их было очень много – всячески оправдывали и полковника, и судью, который оставил его на свободе.

– Что же особенного сделал полковник Бутлер? – говорили они. – Он ошибся, приняв другое лицо за оскорбителя? Но ведь это нечаянно. Дурного умысла тут не было. Конечно, полковник человек горячий. Но разве это грех? На то он и янки.

Что касается судьи, то разве можно поставить ему в вину, что он немножко виляет хвостом накануне выборов? Ведь это так естественно. С какой стати навяжет он себе на шею могущественного врага через не в меру ретивое исполнение своих обязанностей?

Да, наконец, разве арест полковника возвратит убитого к жизни?

Таковы были чисто американские и совершенно превратные доводы сторонников мистера Вельса.

Полковник отнесся к общественному мнению с полнейшим пренебрежением. В поступках, совершенных им на следующий день, он выказал себя в высшей степени бесстыдным и безнравственным человеком.

Не заботясь о ходивших по городу толках, он бесстрашно разгуливал по улицам, побывал во всех клубах, раздавал советы своим наперсникам, убеждал неверующих, укреплял сомневающихся, подкупал упрямых и вообще пускал в ход все возможные средства, чтобы увеличить шансы мистера Вельса на выборах.

Но, несмотря на все эти меры, Бутлер не вполне был уверен в успехе. В душу его невольно закрадывалось опасение, он чувствовал, что нужно сделать еще что-то такое, что бы окончательно обеспечило за ним победу.

– Ах ты, Боже мой!.. – бормотал он, дергая себя за бороду. – Нужно поскорее устроить дуэль с французом. Я теперь более чем когда-либо заинтересован в том, чтобы мистера Вельса выбрали. Если моего тестя не изберут, то я безвозвратно погиб. Правда, я рискую собственною жизнью на этой дуэли, но риск в этом случае необходим. Если мистер Вельс провалится на выборах, то мне и жизни не надо. Впрочем, я непременно убью своего противника. Это необходимо. Дуэль мы устроим в зале Альгамбры… или нет, лучше в садах Вудварса, при электрическом освещении. Дело это наделает шуму, да такого, что затмит даже вчерашнее приключение. Я снова сделаюсь героем дня, а симпатии избирателей вещь настолько капризная, что у мистера Вельса могут появиться новые тысячи голосов в его пользу… Решено, еду в Дворцовую гостиницу.

Но господин Бутлер строил свое здание на песке.

Явившись в номер наших друзей, полковник застал Жюльена и Жака за беседою с Перро. Они давали канадцу наставления по поводу отъезда последнего в Карибу.

Разумеется, полковника приняли очень холодно. Жюльен презрительно смерил его взглядом с ног до головы, а Перро без церемоний повернулся к нему спиною.

Жак отнесся к приходу полковника не с таким хладнокровием. Он буквально вышел из себя от гнева.

– Черт возьми! – вспылил он. – Надо отдать вам должное, милостивый государь, что вы удивительный наглец. Вы смеете являться сюда и предлагать мне дуэль?

– Но, сударь, – отвечал Бутлер, несколько смутившись, несмотря на всю свою наглость, – ведь вы же сами мне ее обещали…

– Обещал?.. А теперь я обещаю вытолкать вас вон, если вы сами не уберетесь отсюда.

– Как, сэр?.. Вы, следовательно, отказываетесь от дуэли?

– Решительно отказываюсь. Я и прежде находил вас человеком неблаговоспитанным, видел в вас не более чем оригинала. Не всем же иметь хорошие манеры, убеждал я себя, принимая ваш вызов и согласившись стреляться с вами, как равный с равным. Я, пожалуй, согласился бы иметь своим противником carpet-bagger'a… даже rowdy, но с убийцей у меня ничего не может быть общего. Вы не представляете собой достойного противника, вы добыча палача. Вы висельник. Ступайте вон отсюда.

Полковник не двигался, оглушенный, пораженный этим тяжким оскорблением.

Жак крикнул с еще большей запальчивостью:

– Что же вы стоите? Вон, говорю вам! Ступайте вон! Мы не полисмены и не желаем, чтобы вас арестовывали в нашем номере.

У американца вновь кровавая пелена стала застилать взор. Инстинкт убийцы проснулся в нем с новой силой.

Осознать себя поруганным, опозоренным, втоптанным в грязь – и когда же? Накануне предполагаемого торжества! – он быстро решился на отчаянный поступок.

Из груди его вырвался хриплый крик.

В одну секунду он опустил руку в карман и приставил револьвер к груди Жака.

Щелкнул курок… Все это произошло с, такой молниеносностью, что Жак не успел даже пальцем шевельнуть. Он понял, что погиб, и закрыл глаза.

Однако выстрела не последовало. Вместо него в комнате послышался звук падающего тела и чье-то хрипение.

Затем другой голос глухо произнес:

– Теперь уж ты, негодяй, не отвертишься!.. Не-ет!.. Теперь я с тобой разделаюсь навсегда.

Жак открыл глаза.

Американец лежал на ковре с посиневшим лицом и тяжело хрипел. Жозеф Перро коленом давил ему грудь.

Траппер, искушенный за свою бурную жизнь во всевозможных приключениях, как только вошел полковник, сразу, всем своим существом почувствовал, что должна последовать схватка, и приготовился ко всякой случайности.

С необыкновенной ловкостью, просто поразительной при его неуклюжем, громадном, неповоротливом теле, он кинулся на убийцу, как только тот полез в карман, повалил его и придавил к полу, как каменная глыба.

Нападение убийцы совершилось с быстротой молнии.

Ответные действия канадца последовали быстрее мысли.

Жак обомлел. Жюльен сделался бледен как полотно, увидав, какой страшной опасности избежал его друг.

Дикая сцена длилась не более трех секунд.

– Monsieur Жак, – заговорил Перро своим грубым голосом, – мы на четвертом этаже. Прикажете открыть окно и спустить этот тюк на улицу? Я приму меры, чтобы не ушибить никого из прохожих.

– Нет, нет, дорогой друг, не делайте этого, – остановил канадца Жак, невольно улыбнувшись при его словах. – Только отнимите у него револьвер, и пусть он убирается к черту.

На бронзовом лице траппера изобразилось такое бесконечное изумление, что на этот раз и Жюльен, до сих сохранявший серьезность, громко и от души расхохотался.

– Как пусть убирается к черту? – повторил Перро. – Да ведь он прямо туда и отправится, если я сброшу его вниз головою на тротуар. Ручаюсь вам, что дьявола ему на том свете не миновать.

– Жак прав, дорогой мой Перро, – ответил Жюльен. – Мы не палачи. Обезоружьте этого негодяя и прогоните.

– Но ведь он хотел убить monsieur Жака…

– Правда, и я очень рад, что благодаря вам это ему не удалось. Вы мне оказали новую услугу, которая никогда не забудется.

– Ну, это что ж, пустяки… А все-таки он хотел вас убить.

– Да ведь не убил!

– Но мог убить… Неужели этого недостаточно?

– Нет уж, Перро, как хотите, а не трогайте его. Пустите.

– Ну, если вы непременно этого желаете… ваша воля. Я его, так и быть, отпущу.

Перро отнял колено от груди американца. Тот с жадностью потянул в себя воздух, встал, пошатываясь, и взглядом зверя, попавшего в западню, обвел всю комнату, ища выхода.

– Вот дверь, не угодно ли пожаловать, – произнес насмешливо Перро, настежь отворяя американцу дверь.

С налитыми кровью глазами, с пеною у рта бросился к ней американец, ни слова не говоря, и машинально переступил через порог. Дверь сейчас же захлопнулась за ним.

На площадке он остановился, задыхаясь от нового прилива злобы.

– О! – вскричал он, грозя кулаком в запертую дверь. – До сих пор я еще не знал, что такое ненависть. Я жертвовал людьми только для своего честолюбия. Я убивал из гнева, из выгоды… без сожаления, но и без особенного волнения. Теперь я начинаю понимать опьянение от пролитой крови. Теперь я чувствую сладость мести и ненависти. И горе наглым французам, пробудившим во мне это чувство! Они жестоко за это поплатятся. Да!

* * *

На следующий день состоялись выборы.

Борьба между мистером Вельсом и соперником-кандидатом была сильная и упорная. В конце концов она завершилась поражением мистера Вельса. Избран в сенаторы был не он, а кандидат конкурирующей партии.

Недостало всего лишь нескольких сот голосов для того, чтобы папаша кроткой мисс Леоноры занял место в сенате. Озлобленный неудачей, мистер Вельс всецело приписал ее полковнику Бутлеру и на чем свет стоит проклинал своего будущего зятя, который после того, как был оглашен результат голосования, словно в воду канул.

Мистер Вельс твердо решил закрыть для полковника двери своего дома. Мисс Леонора, в негодовании на своего жениха за несостоявшуюся дуэль, которая обещала ей столько новых и интересных ощущений, подала свой голос за немедленный и окончательный разрыв.

Таким образом, по этому вопросу мистер Вельс добился, так сказать, полного единогласия.

Что касается полковника, то он очень предусмотрительно поступил, скрывшись. Бегство очевидно спасло его от веревки.

Судья, видя постыдное фиаско своего приятеля, сейчас же вильнул в другую сторону с проворством и ловкостью чистокровного янки, которые вообще большие мастера держать нос по ветру. Он ухватился за подвернувшийся случай дать удовлетворение общественному мнению и подписал ордер на арест убийцы.

Но ордер остался мертвою буквой в правосудии. Убийца был не так глуп, чтобы дожидаться полицейских. Он исчез бесследно из города, после того как будоражил умы и чувства его жителей в течение целых двух суток.

Ничто не удерживало теперь Жака и Жюльена в Калифорнии.

Радуясь, что наконец они могут избавиться от прелестей американской жизни, они на другой день после описанных драматических событий, то есть 3 июня, приготовились в путь к мексиканской границе.

В тот же день надлежало отправить в Карибу к Лопатину необходимые инструменты для разработки прииска.

По настоятельному совету Перро друзья оставили при себе индейских мустангов.

– Других таких лошадей вы не скоро найдете, – говорил им Перро. – Это редкие кони. Кроткие как овцы и крепкие как железо, они могут жить без еды и все-таки мчаться во весь опор. Возьмите их с собою в Мексику. Жалеть не будете, уверяю вас. Мексика страна дикая, железных дорог там почти нет, как вам известно, а езда в дилижансах – хуже каторги. На своих лошадях вы будете делать 15 миль в день и проедете расстояние очень быстро. Кроме того, вы во всем будете сами себе господа.

Таким образом, лошадей опять заперли в особый вагон.

Затем друзья нежно простились с Перро, горячо обнявшись с честным канадцем и взяв с него обещание, что если Лопатину можно будет отлучиться зимою в Бразилию, то он, Перро, приедет вместе с ним.

– Если только нам не доведется увидеться раньше, – загадочно кинул Перро, взбегая с этими словами на пароходную пристань, чтобы поскорее завершить трогательное прощание.

Жак и Жюльен, взволнованные не меньше канадца, отправились на станцию южнотихоокеанской железной дороги Southern-Pasific Railroad.

Поезд должен был отойти почти одновременно с пароходом, на который были уже посажены китайцы и сданы инструменты.

Друзья сели в вагон, в котором им предстояло ехать до Аризоны, крайнего пункта на мексиканской границе, расположенного при слиянии Рио-Жила с Рио-Колорадо.

Поезд тронулся на закате солнца. Друзья комфортабельно устроились на ночь, поужинав в походном ресторане. Жак набросал в своем дневнике несколько заметок, Жюльен начертил на карте маршрут, и затем оба путешественника самым прозаическим образом улеглись спать.

Проснувшись с рассветом, путники некоторое время любовались проплывающими за окнами картинами. Поезд мчался мимо богатых плантаций хлеба, маиса, табака, хлопчатника, сахарного тростника, винограда, пеньки и льна.

Вскоре появились великолепные фруктовые сады, где среди деревьев возвышались чудесные померанцы в цвету.

Колокол паровоза зазвонил, поезд наполовину уменьшил свой ход и пошел по улицам городка, застроенным хорошенькими домами из необожженного кирпича. Это был Лос-Анжелос, столица одноименного графства, насчитывающий 8500 жителей.

Городок ничем не примечательный, кроме того, что это последний американский город на пути наших приятелей, если не считать Аризоны, которая хотя и называется городом, но, собственно говоря, не имеет права на такое название.

Жилищ нигде не было видно, за исключением станций, на которых локомотив обновлял свой запас воды и топлива.

Пять часов длилось это утомительно-скучное путешествие. Но вот колокол снова зазвонил, сливаясь с резкими свистками локомотива, и поезд остановился перед каким-то жалким строением, стоящим возле небольшой крепостишки, внизу которой протекала огромная река. На крепости развевался американский флаг.

То был форт Юма, построенный для отражения нападения местных индейцев, склонных к разбоям.

Глава XII

Центральная Америка. – Через Мексику. – Новое снаряжение двух путешественников. – Их слуга. – Сапоте. – Прерванный сон. – Жюльену кажется, что он слышит голос полковника Бутлера. – Засада. – Нападение. – Убийство лошадей. – Оборона. – Неожиданное вмешательство. – Дилижанс из Аризоны в Гуаймас. – Жюльен и Жак останавливают дилижанс. – Депеша из Мексики. – Прибытие в Эрмосилио. – По дороге в Гуаймас. – Префект полиции. – Гвадалахара и Гуанахуато. – Кверетарская драма. – Город Мексико. – Французское посольство. – «Здравствуй, арестант». – Первый секретарь посольства. – Три друга.

Таким образом, долгий путь из Парижа в Бразилию постепенно близился к концу; громадное расстояние медленно, но неустанно сокращалось, и Жак Арно с каждым часом был все ближе и ближе к гасиенде Жаккари-Мирим, где его поджидало колоссальное наследство.

Но путь по-прежнему был труден. Читатель легко поверит этому, если взглянет на карту тех стран, через которые пролегал маршрут наших друзей.

Раз в неделю этим путем отправляется дилижанс, но наши путешественники не воспользовались им, а поскакали верхом на своих мустангах. Кроме того, они приобрели двух мулов – для поклажи и слуги двадцатилетнего метиса по имени Сапоте, которого они наняли на время путешествия.

Итак, наши французы двигались вперед по бесконечно длинной дороге от Аризоны до Гуаймаса.

Вечером на пятый день путники прибыли в венту (постоялый двор) Каборквениас, которая находится ровно в трехстах километрах от Аризоны и в сорока от Альтара.

Это было 10-го июня.

Плотно поужинав, друзья закурили благовонные мексиканские сигары, не уступающие гаванским, и уютно устроились в гамаках, легонько раскачиваясь в них.

Сладкая дремота овладела путниками. Они чувствовали, что скоро заснут крепким сном, как вдруг в их дрему ворвался стук копыт. Очевидно, в венту приехало несколько всадников.

Сон прервался. Друзья прислушались.

В той самой столовой, где только что ужинали француза, теперь слышались хриплые голоса, кричавшие что-то по-английски и по-немецки.

– Какие-нибудь американские авантюристы, приехавшие работать на железной дороге, – сказал с зевотой Жак, досадуя, что прерван сон.

Жюльен спал крепче и вскочил спросонок.

– Странно! – произнес он, стараясь собраться с мыслями. – Я готов поклясться, что слышал голос полковника Бутлера или называющего себя таковым. Но нет, я, вероятно, ошибся. Это мне почудилось во сне.

Шум, разбудивший Жака и Жюльена, вскоре стих, – и в венте все успокоилось.

Друзья снова заснули после вынужденного перерыва и на другой день встали довольно поздно.

Жюльен вспомнил, как ему с вечера почудился во сне голос полковника Бутлера, и улыбнулся.

Возможно ли было, чтобы убийца, на арест которого подписан ордер, укрывался на мексиканской территории? Логичней было бы предположить, что он уединился в каком-нибудь из самых отдаленных штатов.

Первое предположение казалось настолько нелепым, что французы поспешили его отвергнуть. Что же касается неизвестных всадников, прибывших ночью, то они, должно быть, очень торопились, потому что покинули венту чуть свет.

Французы тоже тронулись дальше и небрежно пустили мустангов легкой рысью, как люди, которым некуда торопиться.

Весело переговариваясь, проехали они полдороги от венты Каборквениас до венты Бамори. Вдруг Жак обратил внимание на глубокий овраг, по одной стороне дороги, и на стену гигантских кактусов, ограждавших ее с другой.

– Превосходное место для засады! – воскликнул он.

– Какая засада! Против кого? – возразил скептик Жюльен. – В Мексике головорезы скрываются преимущественно в городах, а индейцы очень смирны.

– Ну что ж, тем лучше. Я это только так сказал, к слову.

Не успел он вымолвить эти слова, как Жюльен с несвойственным ему волнением в голосе вскричал:

– Подними на дыбы лошадь!..

И сам сделал то же самое.

Жак машинально повиновался, недоумевая, что это значит.

Он кинул беглый взгляд на кактусы и увидал, что сквозь зелень их блестит что-то металлическое.

То были ружейные стволы, сверкавшие на солнце.

Послышался легкий треск, потом грянул выстрел. Лошадь Жюльена, раненная в голову, тяжело повалилась на землю.

– Спешивайся! – крикнул Жюльен другу, проворно отскакивая от падающей лошади.

Раздался второй выстрел. Лошадь Жака повалилась тоже, но сам он не был так ловок, как Жюльен, и не сумел вовремя соскочить с нее. Лошадь, падая, придавила ему ногу.

Все это произошло в четверть минуты.

Жюльен выхватил револьвер, в мгновение зарядил винтовку и приник к земле, скрываясь за тушей лошади, как за бруствером.

– Ты ранен, Жак? – с тревогой спросил он друга.

– Нет, не ранен, но мне придавило ногу.

– Стрелять можешь?

– С трудом, потому что лежу очень неудобно. И, кроме того, у меня нет патронов с пулями.

– Стреляй хоть дробью! Стреляй в толпу. Сейчас, вероятно, будет нападение.

Едва он успел это произнести, как стена кактусов раздвинулась и из-за них, ползком, показались один за другим шесть человек. Это были белые, а не индейцы.

Они подползали все ближе.

– Тише, тише! – послышался среди них грубый голос, говоривший по-английски. – Осторожнее! Эти французы народ здоровый. Если мы их не раним достаточно серьезно, то взять их живыми будет очень трудно.

– А вы хотите взять их непременно живыми, полковник?

– Да, дружок, и если это не удастся, то я буду в отчаянии.

– Почему?

– Вы знаете, что такое месть?

– О! Теперь я понимаю…

– Да ведь это полковник Вутлер, – прошептал Жюльен. – Значит, я не ошибся вчера. Как видно, он человек мстительный… Ну, да ведь и с нами не легко сладить. Надобно его хорошенько попугать. Хорошо. Вот мой ответ ему…

Жюльен бесстрашно выставил голову из-за своего прикрытия и дважды выстрелил.

Среди осаждающих послышались возгласы боли и злобы.

– Попал! – сказал он хладнокровно. – Жаль только, что мало… Жак, осаждающие, кажется, отступают.

– Наше положение от этого не лучше… Это ведь Бутлер, да?

– Он самый. Очевидно, он нас преследует от самого Сан-Франциско.

– Как же теперь быть?

– Ждать.

– А голод? А жажда?.. Притом мое положение невыносимо: нога болит и распухла, я лежу головою на солнцепеке.

– Я попробую тебе помочь.

– Нет. Не рискуй жизнью напрасно.

– Вот еще! Они сами говорят, что непременно хотят взять нас живыми.

– А если они тебя ранят в ногу или руку?

– Тем хуже для них. Но это невозможно: они не успеют; ты от меня близко, всего в нескольких шагах.

С этими словами Жюльен встал и подошел к Жаку. Пока он шел, в него успели выстрелить, и он слегка вскрикнул.