Из Парижа в Бразилию

– Что же после этого с вами делать, господин краснокожий! – воскликнул со смехом Жак. – Придется покориться. Извольте, я опять полечу, раз уж вы такие все ненасытные… Только посмотрим, на чьей улице будет праздник, – многозначительно прибавил он про себя.

На другой день собралось еще больше народа. Наплыв зрителей был громадный. От Жака опять потребовали, чтобы он подпялся на своей луне.

На этот раз он особенно тщательно надул шар, чтобы совершить максимальный подъем, положил в гондолу балласт из песка, вошел в нее и взлетел высоко вверх на глазах у тысячной толпы.

Веревка у якоря натянулась; но на этот раз оказалось, что конец ее не привязан к столбу.

– Белый Бизон! – крикнул Жак, приставляя обе руки воронкой ко рту. – Белый Бизон, слышишь ты меня?

– Слышу, – со смущением отвечал Белый Бизон.

– Белый Бизон, ты осмелился поднять руку на бледнолицего. Твои воины привязали его к столбу пыток. Берегись после этого, Белый Бизон! Лекарство сына Луны действует неотразимо…

И, послав в адрес индейцев эту туманную и совершенно невинную угрозу, Жак Арно выбросил из корзинки часть балласта и исчез с глаз изумленной толпы.

* * *

Вернемся теперь опять на лесную поляну, где охотник Андрэ бегает вокруг дерева, спасаясь от медведя.

Положение молодого траппера было не из приятных; несмотря на приход Жюльена и старшего Перро, зверь ожесточенно преследовал его.

Жозефу Перро хотелось лишь одного – чтобы медведь повернулся к нему мордой. Мы уже знаем, как решил привлечь к себе внимание зверя Жюльен.

Заручившись одобрением канадца, француз прицелился из своего штуцера и выстрелил в медведя. Пуля попала в круп.

Зверь зарычал и повернулся, Жюльен тем временем успел вновь зарядить ружье.

Свирепая, безобразная морда с оскаленными зубами была обращена теперь прямо к Жюльену и стоявшему рядом с ним Жозефу Перро. Диверсия удалась.

– А, гадина, ты дорого поплатишься за мучения, причиненные моему брату! – сквозь зубы проворчал канадец.

Грянул короткий, резкий выстрел, отрывисто просвистела пуля и ударилась обо что-то твердое.

Медведь приподнялся на задние лапы, а передними судорожно ухатился за голову, словно желая вытащить из нее засевшую пулю.

– Так, – произнес со смехом Жозеф, – служи. Мишка, служи, только за это ты не получишь конфет.

Медведь не в силах был двинуться с места. Постояв с минуту на задних лапах, он покачнулся, захрипел и тяжело рухнул на землю.

Жюльен захлопал в ладоши.

– Браво, друг! – обратился он к трапперу. – Мастерский выстрел.

Андрэ подошел к брату.

– Спасибо, – горячо проговорил он. – Ты спас мне жизнь…

– Очень может быть, друг мой. Надеюсь, однако же, что впредь ты будешь осторожнее, а теперь знай, что ружье надо заряжать тотчас же после выстрела.

И, обращаясь к Жюльену, Жозеф прибавил:

– Видите ли, сударь, я начинаю опасаться, что старые охотничьи традиции окончательно придут в упадок. Во времена моей молодости – мне теперь сорок девять лет – у нас, трапперов, были только ударные ружья. Теперешних, нарезных, с разными хитростями, мы знать не знали. Но это не мешало нам чудесно исполнять свое дело, и уж ни один из нас никогда бы не допустил такой непростительной неосторожности, как этот парень. Сойти с места, не перезарядив ружья! В мое время это было неслыханным делом… Теперь ружья заряжаются с казны, и молодые охотники то и дело попадают впросак. Уж одно то скверно, что теперешний охотник, пользуясь легкостью зарядки ружья, не дорожит выстрелами и не жалеет пускать пули куда попало. Он целится небрежно, торопится, теряет хладнокровие, предпочитает три плохих выстрела одному хорошему… Да вот вам пример. Прежде бобров всегда убивали выстрелом в голову. Причем обыкновенно целились в глаз, чтобы не портить шкуру. А теперь что? Я видел в Нулато бобров, простреленных насквозь поперек тела. С каждой стороны на шкуре оказывалось по большой дыре величиной в палец. Ведь это варварство, как хотите. Да что! Это еще ничего, а многие охотники поступают еще хуже: стреляют бобров крупной дробью, и шкурка бывает вся изрешечена выстрелами.

– Что же, разве это так плохо? – спросил удивленный Лопатин. – Неужели вы сами никогда не употребляете дроби?

Канадец рассмеялся.

– Нет, один раз в жизни и я стрелял дробью, но и то раскаиваюсь. Лучше было бы совсем не стрелять, потому что этот выстрел никого не убил, а между тем причинил зло многим людям.

– Как так? Расскажите, пожалуйста.

– А вот так. Это было возле форта Мумфорда. У меня несколько ночей подряд кто-то крал все, что я настреляю за день. Мне это надоело, и я задумал наказать вора, не нанося ему, впрочем, особенного вреда. Вечером я притаился в засаде, зарядив свое ружье крупной дробью. Вор подкрался и – цап великолепного бобра. Я пригляделся при лунном свете, прицелился и выстрелил. Вор закричал и пустился бежать со всех ног… Все бы хорошо, да дело в том, что этим вором оказался страшный колдун индейского племени чиликотов, или как его величали Отец Медицины. Лакомка и лентяй, он никогда сам не охотился, а только крал у других настрелянную дичь. За мой выстрел он возненавидел всех белых той кровожадною ненавистью, на какую способен только дикарь. Благодаря своему влиянию на соплеменников, ему удалось уговорить их и объявить нам войну. Война завязалась кровавая, истребительная. Много индейцев погибло, а остальные, теснимые нашими, вынуждены были отступить на юг. Видите, господа, как опрометчиво я поступил, стреляя дробью. Лучше бы было пустить пулю и убить вора наповал. Но, однако, довольно болтать. Жаркое поспело, закусим хорошенько, а завтра чуть свет снова в путь, чтобы поскорее добраться до деревни племени атнасов на берегу Медной реки.

– Атнасы? Это что же такое за племя?

– Это племя живет по другую сторону гор. Из рассказов встреченных индейцев, которых мне доводилось расспрашивать, я понял, что шар опустился где-то в той стороне.

– Я думаю то же самое, – согласился Жюльен. – Вершины Аляскинских гор, по всей вероятности, отразили воздушное течение, и Жак, попав в более спокойную атмосферу, получил возможность опуститься на землю.

Вскоре наши путешественники действительно получили сведения о Жаке, но сведения неутешительные.

Перевалив на санях через Аляскинские горы, они с риском для жизни спустились в долину и явились к атнасам, которых нашли в смущении и ярости.

Сын луны скрылся так же внезапно, как и явился. На него пришли смотреть жители отдаленнейших местностей, а он отнесся к ним с крайним неуважением и улетел, не удовлетворив их любопытства.

Как ни спешили наши путники, они опоздали на два часа.

Пришлось сейчас же ехать дальше, не зная наверняка, какого направления следует держаться. Индейцы-атнасы либо не хотели, либо не умели объяснить, в какую сторону улетел монгольфьер, уносивший Жака Арно.

Глава IV

Восемь месяцев путешествия. – Над морем. – Страна дождей. – Удивление путешественника в арктической стране при виде европейских домов, карет и джентльменов. – Ситка. – Остров Баранова. – Двадцать долларов нищего. – В гостинице Жак платит за место на корабле, чтобы… не плавать. – На буксире. – Чиликоты узнают о прибытии Перро. – Нападение. – Канадец и Отец медицины. – Перро угрожают.

«3 мая. Делаю эту пометку, а сам думаю: действительно ли сегодня 3 мая? Сколько пришлось пережить за последнее время, что неудивительно, если числа и перепутаются в голове.

Впрочем, дело не в хронологии. Буду писать как Бог на душу положит и со временем когда-нибудь перечту написанное, если мои воздушные полеты не кончатся каким-нибудь смертельным сальто-мортале.

Я ужасно устал, но тем не менее мне необходимо лететь. Я несусь на юг, и это самое главное.

Жюльен и monsieur Лопатин, вероятно, следуют за мною по тому же направлению. О них я не беспокоюсь, потому что у них есть средства окружить себя всевозможными предосторожностями. Я уверен, да и они, без сомнения, тоже, что рано или поздно мы соединимся вновь.

Я в гораздо худшем положении, чем они, да и то не унываю. У меня нет ни копейки денег, ни щепотки табаку, никакого багажа. „Все мое со мной“, как говаривал греческий философ Биас».

Так писал в своей памятной книжке Жак, сидя в корзинке монгольфьера, уносимого ветром с севера на юг.

Вдруг наш аэронавт услыхал гул, похожий на шум прибоя. Он бросил свое писание и поднял голову.

– Черт возьми! – воскликнул он слегка изменившимся голосом. – Я, кажется, узнаю этот отвратительный гул, хотя и слышал его всего только раз в жизни. Это волны.

Жак угадал. Действительно, доносившиеся до него звуки порождали волны, над которыми несся по воле ветра монгольфьер.

Гул волн, услышанный путешественником, происходил от прибоя в проливе Кросс между материком Аляски и островом Ситка.

К счастью, ветер был довольно сильный, и шар не падал, а держался на высоте, невзирая на промозглый холод.

Тревожное настроение не покидало Жака часа два, потом гул прибоя затих. Шар понесся над островом Ситка в южном направлении.

Жак понемногу успокоился, но через некоторое время под ним снова загудел океан, величайший из всех океанов – Тихий.

Монгольфьер находился в это время близ самой оконечности острова Ситка. Целый час вертелся он между островом Круза и северным мысом острова Баранова.

Минута была критическая. Малейшее отклонение – и воздухоплавателю грозила неминуемая гибель.

Но судьба смилостивилась.

Вследствие долгого пребывания в слишком влажной атмосфере шар до крайности отяжелел и начал опускаться с весьма значительной быстротой.

Он летел вниз все быстрее и быстрее… Куда он упадет?.. Жак зажмурил глаза.

Вдруг – толчок, и довольно сильный. Слава Богу! Шар опустился не на воду, а на сушу. Аэронавт довольно чувствительно стукнулся о землю-матушку. К нему от этого не особенно нежного прикосновения вернулось веселое расположение духа.

– Итак, я на твердой земле! – заговорил он сам с собою. – Правда, льет ливмя дождь, но это ничего: я боюсь оказаться на воде, а состояние «под водой» меня нисколько не пугает.

Жак оглянулся кругом и увидал по левую и по правую руку дома, построенные добротно, на европейский лад; по лужам шлепали какие-то джентльмены в резиновых калошах, непромокаемых плащах и под зонтиками.

Жак выскочил из гондолы, протирая глаза и спрашивая себя, не сон ли все это?

– Нет, я положительно брежу, – говорил он, открывая клапан шара, чтобы выпустить остающийся теплый воздух. – Дома!.. Настоящие европейские дома!.. Нет, это невозможно! Прилично одетые люди… даже экипажи. И никто со мной не заговаривает. Во всяком случае, здесь Америка, страна цивилизованная, и мне скорей всего не откажут, если я попрошу кого-нибудь объяснить, где я нахожусь.

Заметив проходившего мимо господина с козлиной бородой, который мимоходом рассеянно взглянул на пустой монгольфьер, Жак обратился к нему:

– Послушайте, сэр, не могли бы вы мне сказать, где я нахожусь?

– В Ситке.

– Но ведь Ситка – главный город Аляски?

– Да, сэр.

– На острове, кажется?

– Да, на острове… Баранов-Эйланд.

– Merci, сэр. Это все, что я хотел знать. Вы видите перед собой человека, с которым случилось несчастье…

Но господин с козлиною бородой был уже далеко.

«Я на острове! – воскликнул мысленно Жак. – На частице суши, окруженной со всех сторон водою! Неужели мне придется оставаться здесь? Ведь у меня нет ни копейки, чтобы купить себе масла и надуть шар…»

Но и жить на Ситке Жак не мог, опять-таки потому, что у него не было ни копейки денег. Чем он стал бы оплачивать квартиру, пищу, питье?

Погруженный в такие невеселые думы наш воздухоплаватель вдруг обратил внимание на то, что к нему подъехал громоздкий экипаж, вроде тех, в каких у нас возят пассажиров с вокзалов в гостиницы, – подъехал и остановился.

– Сэр, вы, вероятно, ищете гостиницу? – спросил Жака кучер кареты.

– Да. Не возьметесь ли вы довезти меня вместе с багажом?

Они вдвоем не без труда уложили монгольфьер в экипаж, и через некоторое время карета остановилась у подъезда гостиницы, с виду очень приличной.

– С вас один доллар, – сказал кучер.

– Ах, черт возьми!..

– Неужели это по-вашему дорого, сэр?

– Недорого, и я с удовольствием заплатил бы вам даже два, если б только они у меня были.

– У вас нет денег? Это легко поправить, – отвечал кучер. – Например, у вас имеется в корзинке бизонья шкура, которая стоит двадцать долларов.

– Не купите ли вы ее у меня за эту цену?

– Охотно. Вот вам девятнадцать долларов. Один я вычитаю за проезд.

Жак, ни слова не говоря, спрятал деньги в карман, помог вынуть из кареты монгольфьер, убрать в сарай и прошел в обеденную залу гостиницы.

Хозяин, несмотря на американскую флегматичность, вытаращил глаза на нового постояльца, прибывшего с таким необыкновенным багажом и к тому же одетого столь неуместно в меховую одежду.

– Комната и стол – четыре доллара в день, – отвечал он на вопрос Жака о цене.

– Хорошо, – сказал Жак. – Дайте мне позавтракать.

– Позвольте вперед деньги.

– Получите. Какой скот! – прибавил Жак в сторону. – А что, за справки и вопросы у вас тоже платят авансом? – вслух спросил он содержателя гостиницы.

– Справки у нас даются даром. Что вы желаете узнать? – отвечал хозяин, смягчившись вследствие получения задатка.

– Далеко ли от Ситки до материка?

– Около ста миль.

– Есть ли стабильное пароходное сообщение с берегом?

– Два раза в неделю.

– Когда отходит первый пароход?

– Завтра утром.

– Не можете ли вы подсказать, где мне найти капитана этого судна?

– Я капитан.

– Вы?

– Да… Почему вас это удивляет?

– Нет, я не удивляюсь. Это ваше дело. Не возьмете ли вы меня пассажиром?

– Да. До устья реки Стикена цена десять долларов. Оплата предварительная при посадке на корабль.

– Знаю уж я вашу присказку: «плата вперед»… Хорошо, я согласен. Но только предупреждаю, что я сяду к вам не как обыкновенный пассажир.

– Все мои пассажирские места за десять долларов для обыкновенных пассажиров.

– Да, но они помещаются на корабле, а я желаю быть над кораблем.

– Не понимаю.

– А между тем это очень просто. Согласны ли вы взять меня на буксир в лодочке, привязанной к надутому шару?

Хозяин подумал с минуту, потом кивнул головою в знак согласия и даже снисходительна улыбнулся на странную фантазию постояльца.

– Стало быть, решено? И вы беретесь перевезти на корабль мой шар?

– За это с вас еще доллар.

– Отлично. А можете ли вы также продать мне три галлона китового или тюленьего жира?

– И это могу… по доллару за галлон… деньги вперед.

– В котором часу отплытие?

– В восемь часов.

– Хорошо. В семь часов я явлюсь на пароход надувать свой шар.

– Как вам угодно. Что касается до меня, то я никогда никого не жду ни одной минуты.

Жак за завтраком ел и пил за четверых, потом завалился спать. О, блаженство! Он спал на настоящей постели, в опрятной гостинице и находил, что четыре доллара потрачены им недаром.

На другой день ровно в семь часов он явился на набережную, взошел по трапу на пароход, разводивший пары, и нашел свой шар привязанным к корме. Около шара были приготовлены все принадлежности для надувания.

Жак откупорил бутыль и не мог сдержать порыва гнева иудивления при виде жидкости, которая оттуда вылилась.

Но так как нужно было спешить, то Жак не стал долго раздумывать и приступил к надуванию шара, мимоходом изумляясь необыкновенному стечению народа на пристани и возле парохода.

Но вот монгольфьер плавно взмыл в воздух, и публика в восторге подняла одобрительный крик.

– Гип! Гип! Ура! – кричала толпа, к изумлению аэронавта, который не читал утренних газет и потому не знал о напечатанных там по инициативе бесцеремонного хозяина гостиницы широковещательных объявлениях.

В них значилось, что за плату в один доллар леди и джентльмены могут присутствовать при подъеме воздухоплавателя на монгольфьере.

Объявления свою роль сыграли, и ловкий торгаш ни за что ни про что положил себе в карман двести долларов.

Из всех индейских племен Аляски две наиболее многочисленные группы представляют чиликоты и атнасы, причем они в свою очередь разделяются каждая еще на несколько групп.

Чиликоты по большей части лентяи, пьяницы и воры. Они не любят охотиться сами, а норовят поживиться на чужой счет, крадут продукты чужой охоты и вообще не пользуются хорошей репутацией не только между трапперами, но и между своими же индейцами.

Читатель помнит, как наши друзья, догонявшие Жака, приехали к атнасам и узнали от них, что сын луны уже улетел.

Путешественники поехали дальше почти наугад и через несколько часов достигли английской фактории, куда именно в это время прибыло продавать меха много чиликотов.

Рассчитывать на гостеприимство начальника фактории наши путешественники не могли. Между английской компанией и американской существует такое жестокое соперничество, что агент одной ни за что не подаст даже стакана воды представителю другой, а, как известно, братья Перро были агентами американской компании.

Поэтому путешественники не вошли в форт, а остановились за его пределами в покинутой хижине, собираясь провести в ней ночь и наутро ехать дальше.

Между тем среди чиликотов просочился слух, что Перро, их непримиримый враг, приехал и остановился недалеко от фактории.

Старая ненависть вспыхнула с новою силой. Известный уже читателю Отец Медицины приложил все свои усилия, чтобы ее раздуть, и ему удалось склонить индейцев к действиям, почти неслыханным по своей дерзости.

Перро не знал о присутствии чиликотов в фактории и потому был далек от мысли опасаться чего бы то ни было, а тем более в виду европейского представительства.

Ночью, когда все спали, чиликоты тихо взломали двери, прокрались в хижину и в одну минуту связали путешественников.

Пленников бросили связанными возле груды материала для палаток и, торжествуя победу над ненавистным врагом, приступили к потешной попойке, которой, однако, суждено было войти в историю племени.

Больше всех пил и неистовствовал Отец Медицины. В середине кутежа ему вдруг пришла в голову мысль пойти в палатку, где лежал его связанный враг, ненавистный Перро, и дать волю сквернословию и насмешкам.

Омерзительно пьяный он вошел в палатку, держа по бутылке в каждой руке, и принялся осыпать канадца самыми гнусными оскорблениями.

Тот не удостоил пьяницу ответом и лишь презрительно смотрел на него своими честными темно-серыми глазами.

Это уничижительное молчание еще больше взбесило негодяя. Он приблизился и наклонился к охотнику, обдавая того винным перегаром.

Терпение Перро истощилось. Он вдруг совершил стремительное движение головою, ударив лбом своим индейца прямо в лицо. Удар был настолько силен, что свалил негодяя с ног.

Однако тот сейчас же вскочил с проворством обезьяны. Все лицо его оказалось расшибленным в кровь, передние зубы выбиты и рот полон крови.

Весь хмель разом соскосил с него.

– Ладно, – произнес он, стараясь быть хладнокровным. – Перро очень силен. Посмотрим, как будет он вести себя у столба пыток… Перро убил много чиликотов. Перро ударил Отца Медицины. Перро умрет. Но сперва Отец Медицины снимет с него скальп…

И негодяй, желая напугать пленника, в чем, однако, ничуть не преуспел, измазал себе кровью палец и провел им вокруг головы канадца, обозначая линию, по которой должен пройти нож.

Но вдруг по всему лагерю пронесся страшный вой. Вся негодная орда чиликотов испуганно, отчаянно взвыла, подняла кверху руки и попадала ниц на землю.

С неба валилась какая-то, огромная пылающая масса, осыпая чиликотов огненным дождем…

Глава V

Воздушный шар на буксире парохода. – Жака опять обирают. – Последний доллар. – Читатель узнает о том, что монгольфьер Жака нагревался керосином. – Между потоплением и пожаром. – Без якоря. – Над поляной. – Жак узнает друзей. – Как спуститься на землю? – Отчаяние и героизм. – Умышленный поджог шара. – Ужас Отца Медицины. – Освобождение. – Появление краснокожих. – Битва. – Скальп. – Перро забавляется. – Поражение чиликотов. – Не все янки похожи друг на друга. – Лошади прерий.

– Эй, Джентльмен! Эй!

– Эй! На корабле! Эй!

– Мы прибыли.

– Тем лучше. Я очень рад.

– Если вы желаете сойти на берег, то поторопитесь.

– Отлично, капитан, мне только этого и надо. Покличьте-ка сюда двух человек, чтобы они взялись за канат и притянули шар к палубе.

– Нет.

– Как нет? Отчего?

– У меня пассажиры высаживаются сами, матросы им не помогают. Они переходят по трапу на пристань и засим прощайте.

– А багаж?

– Багаж помещается в трюме. Его выгружают при помощи эллинга[17].

– Мой шар – тоже багаж.

– По-вашему, да, а по-моему, нет. Я считают багажом только то, что помещается в трюме или на палубе.

– Не висеть же мне тут до второго пришествия, согласитесь сами. Вам поневоле придется помочь мне спуститься.

– Конечно, я и сам не желаю, чтобы вы висели тут до второго пришествия, но помогать вам спуститься все-таки не намерен.

– Но ведь это низкая ловушка! Подлое предательство!

– Потише, джентльмен, потише. Я условился довезти вас от Ситки до устья реки Стикена за десять долларов. Обязательство свое я выполнил: вы доставлены к месту. Большего от меня вы не вправе требовать. Поэтому не угодно ли вам сойти с корабля наравне с другими пассажирами.

– Вы, я думаю, сами видите, что мне невозможно сойти без вашей помощи.

– Эта помощь стоит доллар.

– Я заплачу вам доллар.

– И, конечно, вперед.

Услыхав это невозможное требование, Жак страшно рассердился, но делать было нечего, пришлось подчиниться и дать себя обобрать, что называется, до нитки.

– К счастью, у меня есть еще доллар, – пробормотал Жак про себя. – Единственный, последний.

– Вы слышали, джентльмен? – снова заговорил янки. – Платите вперед, или я обрежу ваш канат и вы улетите прочь.

– Выходит, я должен вам верить на слово, а вы мне нет. Есть ли тут справедливость?

– Есть. Не вы мне нужны, а я вам. Если когда-нибудь наши роли переменятся, я вам тоже буду платить вперед.

– Хорошо. Будь по-вашему.

С этими словами Жак вырвал лоскуток подкладки у своей шубы, завернул в него монету и, тщательно прицелившись, кинул свой последний доллар вниз на палубу парохода.

Но он забыл принять в расчет качку.

Несмотря на то, что волнение в устье реки было невелико, маленький пароходик так и прыгал на своем якоре. В тот момент, когда брошенная Жаком монета падала вниз, пароход, как на грех, накренило в противоположную сторону. Серебряный доллар звякнул о гладкую обшивку борта и, отскочив, булькнул в воду.

Этот плеск болезненно отозвался в ушах Жака.

Американец бесстрастно наблюдал за гибелью доллара.

– Этот не в счет, – сказал он своим хриплым голосом. – Давайте другой доллар, или я обрежу ваш канат.

– У меня больше нет денег! – крикнул ему Жак.

– Нет больше денег!.. В таком случае…

С этими словами негодяй, только что положивший в карман благодаря Жаку двести долларов, вынул ножик и одним ударом обрезал канат, которым шар был привязан к пароходу.

Бесчестного янки нисколько не тревожила участь человека, которому он был обязан кругленькой суммой.

Шар поднялся на значительную высоту, и ветер, по счастью дувший с запада, понес его к берегу. Тем не менее положение Жака было ужасным, и вот почему.

Еще когда он надувал свой шар, собираясь лететь на буксире парохода, он с удивлением и досадой обнаружил, что вместо тюленьего жира ему дали керосину.

Однако он все-таки поднялся в воздух, не предусмотрев того, что при малейшем сотрясении бутыль с керосином может опрокинуться и поджечь шар.

Ему ничего не оставалось, как продолжать полет в неизвестном направлении, рискуя каждую минуту сгореть.

Вдруг на своем пути он заметил одинокую факторию, затерявшуюся среди лесов. Ветер с моря нес шар прямо на нее. Для Жака это был шанс на спасение.

В одну минуту он открыл верхний клапан. Шар стал опускаться, но очень медленно. Если бы у Жака был якорь, он мог бы поручиться в успехе, тем более что и ветер был не очень сильный. Но теперь, без якоря, аэронавту, предоставленному на волю ветра, предстоял долгий и затяжной спуск.

Вот уже не более трех километров отделяло его от фактории. Плывя над зеленым лесным массивом, воздушный шар держался на высоте около сорока метров.

Вдруг лес разом кончился. Взору Жака открылась широкая поляна, и на ней пестрая толпа людей, копошащихся и издающих какие-то дикие, звероподобные крики.