Слабое место жесткого диска (сборник)

– Понял, – сипло ответил я, не очень-то и стараясь имитировать страх и изумление – все произошло слишком быстро даже для могучего ума и железной выдержки ударника сыскного труда Мареева.

– Очень хорошо, – сказала она, в очередной раз поправляя свою косынку, – газуй в сторону Крытого, прямо к цирку. Я буду держать пистолет вот так. – Она показательно опустила его прямо к моему боку. – Дернешься – будешь умирать долго и мучительно. Понял? – Я кивнул. – Тогда поехали… Погоди. – Она с усилием повернула зеркало, не зная, какую услугу оказывает мне – ведь теперь Марина не могла меня видеть, разве что узнать по голосу, которым я постараюсь себя не выдать!

Мы тронулись.

Темнота скрыла меня от них, и лишь когда мы проносились мимо уличных фонарей и освещенных витрин, я сжимался, втягивая голову в плечи, и старался выглядеть сгорбленным стариком, скрывая от сидящих горящие глаза, которые попеременно вспыхивали и гасли, отражая неслышную работу процессора маэстро Мареева.

Вот уж повезло как утопленнику!

Анализ данных сообщал лишь два подходящих выхода из создавшегося положения; первый заключался в полном повиновении, согласно которому меня и мою колымагу пообещали отпустить целым и невредимым после выполнения задания. Кто их там знает, чего им нужно?! Уж не грабить ли ночной Крытый – старушек с семечками и хлебушком?..

Второй выход попахивал опасным героизмом и некоторым (читай – большим) риском. Возле Крытого постоянно курсировала милиция. Мне стоило лишь как следует превысить скорость или нарушить любое другое правило у них на глазах, чтобы добиться желанного штрафа, за которым наше ГАИ, как известно, броситься не преминет. Но если Катечка действительно такая сука, как обещала мадам Наташа, и если в элементарной реакции ей не откажешь, пуля действительно могла оказаться у меня в боку… как это ни печально.

С другой стороны, существовал и третий выход, до которого я додумался в последнюю очередь; вернее, и не выход вовсе, а скорее наоборот: заход на новую позицию – позицию частного сыщика, коим я, собственно, и являлся. В конце концов, мне, частному детективу, расследующему дело о побеге четверых девиц легкого поведения вместе с некоторой суммой наличности, предоставляется потрясающая возможность под видом левого, ни к чему не причастного шофера проследить преступные действия этих самых девок, связанных, возможно, с передачей наличности или еще с чем-нибудь иным, не менее преступным. Кроме того, уже сейчас в деле появился новый отросток – Крытый. Или цирк, прямо к которому мне приказали двигать. Кто там может их ждать? Уж не тот ли самый мужик, экс-любимый Наташеньки? А может, деловой партнер покойного господина Огородникова?

Н-да, возможности мне предоставлялись весьма интересные, да только вот как поручиться за сохранность собственной жизни в такой ситуации?

Тут я вспомнил, что в моем распоряжении имеется некоторая прикупленная накануне днем техника, а именно – диктофон с комплектом кассет. Но стоит дорогим девочкам увидеть содержимое моего бардачка, где находятся и «макаров», и купленный кинжал, и дорогая сердцу лицензия частного детектива, – о, господи, меня уже бросает в дрожь! – так вот, стоит им все это увидеть, мне явный «delete», то есть человеческим языком выражаясь, конец.

Мы въехали в центр, и я несколько сбросил скорость, придерживаясь тридцати в час.

– Подъезжай со стороны фонтана, – приказала Катечка, – остановишься у серой двери, она там одна такая… вон, видишь? – Там действительно была серая дверь, я даже знал, куда она ведет, – в буфет внутреннего пользования, где у моего друга Фимы Липовского прошла скромная, но вкусная свадьба: тетки из буфета сдавали помещение, а за дополнительную плату еще и готовили.

Кажется, там был проход в подвал, укрытый решеткой с подвесным замком, а также железная дверь, ведущая внутрь цирка, к гардеробу.

Подъехав, я послушно остановился, приняв третью линию поведения (вынюхивание, выслушивание) как единственно возможную в данных обстоятельствах.

– Сиди спокойно, не глуши, сейчас опять поедем, – обрадовала Катя, кивая своим подругам; одна из них выскочила из машины, обогнула ее, оглядываясь по сторонам, – худенькая девушка, в которой я с трудом узнал неулыбчивую Машу с фотографии, где она скромно лежала, обнаженная, на какой-то шкуре перед жарким камином, держа в руках мужской член, который крайне невежливо обрубался краем фотографии.

Меня это неожиданное воспоминание едва не рассмешило, – уж в очень странную переделку я попал! – но я сдержался, вспомнив, что рядом Катечка с пистолетом, и только закашлялся, скрывая подступивший смех.

Маша тем временем успела постучать в дверь несколько раз, похоже, выдерживая определенный ритм. Немного погодя она что-то сказала, кажется, «Это мы, голубки!» – и дверь приоткрылась, впуская ее. Я разглядел силуэт высокого мужчины, на мгновение показавшегося там. Затем дверь закрылась за Машей, и мы долго, минут пятнадцать, ждали. В течение этого времени вокруг сновали буквально народные толпы, и меня не оставляло ощущение, что все происходящее нереально – уж очень не вязались эти четверо отчаянных преступниц с нормальной ночной жизнью нашего города, где им, длинноногим, более всего подходила роль гулящих девок или просто развлекающихся подружек, а не женской банды под гордым названием «Голубки»…

Маша вышла из-за двери, когда Катюша уже явно начала волноваться и даже шикнула на зашептавших Марину и Иру, чтоб молчали. Усевшись в мою колымагу, в ответ на немой вопрос всех троих, она довольно кивнула.

Катечка удовлетворенно хмыкнула, окидывая всех троих горделивым взглядом: мол, что я вам говорила, затем повернулась ко мне и нейтральным тоном, почти без угрозы, сказала: – Все о'кей, дядя. – И неожиданно спросила: – Дать денег жене на подарок?

– К-гм! – ответил я, снова кашляя. – Я не женат.

– Ну тогда детям, – пожала плечами она.

– Нет у меня детей, – ответил я сипло.

– Ну а с кем ты там живешь-то?! – уже удивленно спросила чертова проститутка.

– Один! – ответил я, мечтая, чтобы она поскорее отвязалась, и уже выворачивая на Советскую.

– Вот и хорошо, сынок-голубок, – проворковала она, подстраиваясь под имидж немолодой женщины, которой хотела казаться. – Тогда мы прямо к тебе домой сейчас и дунем.

– Чего-о-о?!.

– А чего ты хотел? Думал, я и вправду хотела денег на подарок дать? Ах, бедолага ты наш… – и совсем другим тоном добавила: – Давай, рули, и не выпендривайся! Посидим у тебя, чайку попьем, а часа в четыре утра ты нас свозишь еще в одно место. Там и распрощаемся. Ты за это получишь двадцать баксов, чтоб не держал зла… Согласись, это нормально. А?!

– Нормально, – судорожно ответил я, дергаясь от железного дула, которым она ткнула меня в бок, и лихорадочно соображая, что делать?!!

Приятеля рядом не было, и совета могучего интеллекта ждать было неоткуда. Окна, конечно, сквозят… совсем как мои мозги сейчас! Ну какого хрена я такой честный?! Почему не сказал, что пятеро детей, дед-инвалид, тесть – прокурор, а теща – мадам публичного дома, и зовут ее Наталья Батьковна?!

– Ну так езжай побыстрее, – кивнула Катенька, для виду успокаиваясь. А я внезапно понял с пугающей ясностью, что от меня просто так не отвяжутся. Скорее всего все-таки убьют. Ну на кой им оставлять свидетеля, который может спокойно и подробно вспомнить их лица – как-никак чаек вместе пили?..

Выхода из создавшегося положения я не видел.

Мелькнула эгоистическая мысль – зайти вместо моей в соседскую квартиру Аслана Макарова, надеясь на его быструю реакцию, или на то, что сверзившиеся на мою голову девки предпочтут смотаться вместо того, чтобы грохать двоих, или предпринять еще что-нибудь, более безумное и вряд ли спасительное, но я подавил в себе эти жалкие попытки решить проблему.

Она висела надо мной как дамоклов меч.

А дворик напротив похоронного бюро «Вечность», куда меня, скорее всего, повезут прямо на рассвете, неуклонно приближался. И приближал я его, вместе со своей печальной участью, собственными руками, безнадежно покручивая баранку.

– Здесь? – спросила Катя, когда я приглушил мотор и выключил зажигание, въехав во двор и остановившись на привычном месте под собственными окнами.

– Здесь, – безнадежно сказал я.

– Как идти?

– Вон дверь. По коридору до другой двери. Там больше никого нет.

– А это кто?

– На лавочке? Старушки.

– Я и сама вижу, что старушки. Чего они на нас глядят?

– А куда ж им глядеть? – искренне удивился я. – Они каждый вечерок садятся и отдыхают… от дневного отдыха.

– Ладно, пошли. Обнимешь меня, как будто я тебе любимая жена, и поведешь прямо в спальню, с гордым видом, – приказала она без тени улыбки. – И помни, что твердая железка у тебя в боку – это пистолет. И что он стреляет. Мы-то, может, и не убежим, а вот тебе уже все по фигу будет.

– Да я понял, – ответил я уже устало, – давайте быстрее пойдем.

Так вот сыщик Мареев привел к себе домой компанию матерых проституток и преступниц, за душой которых, наверное, числилось пятеро зарезанных мужиков.

– Проходите, – сказал я с некоторой усмешкой (терять было совершенно нечего), – будьте, как дома.

– Ага, – беспечно отозвалась Катечка, несколько (но не окончательно!) расслабившись сразу же, как только шедшая последней Ира закрыла за собою дверь, и став оттого раза в три красивее. – Свет не включай! Девочки, окна!

Девочки быстренько закрыли окна моими грязными занавесками, просматривая через щели двор подозрительными взглядами, а затем деловито осмотрели квартиру, предпочитая ничего не касаться.

– Где кухня? – спросила Катя, а им велела: – Не разуваться. Подотрет.

Мысленно счастливый оттого, что свет все же не включили и Марина до сих пор меня не узнала, я провел гостей на кухню и поставил чайник, раз уж ничего больше делать не оставалось.

– Ну что, Мариночка, – решила Катя, располагаясь на моем зеленом диванчике, напротив кухонной плиты. – Сходи в комок, купи что-нибудь к чаю. Деньги еще есть?

– Есть, – ответила Марина и послушно поднялась, чтобы идти.

– Я открою. – Попытался было встать, но получил тычок под ребра.

– Сиди! – приказала Катя. – Сама разберется.

Они сидели и негромко переговаривались между собой, обсуждая погоду и хватит ли мне двадцати баксов на возмещение расходов – как-никак бензин, чай, сахар, вода, газ…

Я сидел и думал, что предпринять, пытаясь одновременно слушать их шутливые издевательства и запоминать их полуразговоры, в надежде, что кто-нибудь скажет что-нибудь… Ничего полезного.

Вернулась Марина, принесла какие-то крекеры, несколько шоколадок, сыр, хлеб и курицу гриль. Поспел чай, я заварил.

– Ну ладно, – удовлетворенно сказала Катя, – теперь можно и свет включить. Эй, хозяин, есть у тебя маленькая лампочка?

Лампочка, прикручивающаяся к столу и прикрепляющаяся к любой поверхности с помощью вакуумного насоса, с четырьмя режимами освещения и несколькими видами ламп у меня была, но, слава богу, в потайной комнате, рядом с Приятелем, равно, кстати, как и вся остальная ценная техника в доме.

Светились, конечно, причем весьма, телевизор, видак, пылесос и утюг, стоимость которых явно выбивала меня из имиджа престарелого водителя задрипанной машинешки, да и коллекция джинсовой одежды, надо сказать, не способствовала заблуждениям на этот счет… В общем, включать свет мне не хотелось.

– У меня свечки есть, – радостно ответил я.

– На хрен свечки, – удивилась Катя. – У нас что, романтическое путешествие?

– Откуда я знаю, чего вы хотите? – по привычке отшутился я. Шутка имела определенный успех.

– А ты, дядя, не промах, – заметила Катя. – Тащи сюда лампу… хотя, стой, я с тобой.

Мысль залезть в конуру к Приятелю, предоставив им считать, что я сбежал, тут же испарилась.

– Пойдемте, – вздохнул я.

По дороге стукнулся головой о косяк, взвыл, жалуясь на старость и плохое зрение, нацепил очки, лежащие перед телевизором в темном зале, и с чувством внутреннего удовлетворения обмотал «раненую» голову полотенцем, испытывая твердую уверенность, что теперь-то уж Марина меня точно не узнает.

Как только тусклая шестидесятисвечевка зарделась от смущения при виде четверых красивых девиц, Марина взглянула на меня и глаза ее округлились.

Она уставилась на меня, и я понял, что сейчас будет скандал.

– Сережа? – недоуменно спросила она.

И тогда я ответил:

– Сережа.

И вздохнул, изображая изумление, попутно снимая дурацкое полотенце с головы.

Объяснения потребовались тут же: Катя стремительно обрела былой напряг. Приподняв дуло и уставив мертвый черный глаз мне прямо в лоб, она шипела то на Марину, то на меня.

Рассказ о бедственной жизни, остатках былого богатства, с основной массой которого сбежала неверная жена, о сомнениях в обеспеченной старости и решении застраховаться от всяческих неприятностей в «Тарасов-Айнэ», о том, как после знакомства с Мариной побыл в гостях и отправился за своей машиной, уже третий день стоящей в ремонте неподалеку, – отправился, кажется, специально для того, чтобы встретить вновь такую симпатичную девушку (это шутка, юмор, немного солнца в холодном поту, который катился по моей спине во время насквозь лживого рассказа).

Катя недовольно и выразительно покачала головой, сплюнула прямо под стол и заметила:

– Уж очень подозрительное совпадение получается.

Однако ничего особенно невозможного или даже редкого в подтасованной моим рассказом действительности не было – подобные совпадения встречаются в жизни довольно часто. Особенно в совершенно небольшом поселке Юбилейном, где водителей машин, скорее всего, насчитывалось не более полутысячи. А тех, кому могло приспичить в ночь отправляться в центр, – и того меньше. Раз эдак в пятьсот!

Так что придраться оказалось не к чему, и чайная церемония пошла своим неторопливым ходом.

Прикидываясь верящим в человечность преступниц, я делал вид, что совершенно спокойно рассчитываю на двадцатку и на последующее расставание обоюдодовольных сторон, лез с ненавязчивыми расспросами – мол, как таких красивых девушек угораздило встать на такой опасный путь; как же это они умудряются соперничать с мужчинами? При этом вопросе девушки встрепенулись, на лицах появились гримасы. Катечка немедленно кинула в пространство острый взгляд, и пересуды тут же улеглись. Да, дисциплина у них была поставлена как надо.

Разговоры текли живо, хотя и негромко, как-то спокойно и расслабленно, а также совершенно безрезультатно для обеих сторон, если исключить тот факт, что девушки убивали время, чтобы потом убить меня; в ответ на мое актерство они добросовестно делали вид, что принимают меня за «нормального парня», «за «своего» заложника, с которым классно иметь дело и которого непременно отпустят после этого самого «дела…», а потом будут открыточки на Восьмое марта присылать.

Надо всей этой развеселой беседой царила атмосфера страха.

Боялся я – боялся неожиданного выстрела, незнания планов этой преступной шайки, собственного бессилия. Боялась Катечка, нервно сжимавшая свой черный пистолетик, все время поглядывающая на часы. Боялась Марина, изредка бросая на меня едва заметные взгляды, полные скрытого сомнения, горечи, выдержанной, как старое вино, боялись все пятеро, каждый своего. Хрупкая Машенька, кажется, боялась крови, моей крови – когда меня будут убивать…

Я, кажется, догадывался, чего в это самое время боится Приятель, мерно гудящий вентилятором за скромную сумму долларов. Он боялся не получить новый процессор с кэшом невменяемых размеров.

А еще, наверное, боялся, подлец, что его расчеты, как всегда, верны и выхода у меня нет. Никакого.

Я, разумеется, успел убедиться, что ни пистолетов, ни другого оружия у девок не было – лишь начальница Катя была вооружена.

Но Катечка, кажется, была готова к любым неожиданностям, всегда настороже.

Блядь!!!..

Извините…

– Все, – сказала наконец Ира, черноволосая красавица, которая, судя по внешнему виду, опасалась чего бы то ни было менее всего – наверное, в силу природного легкомыслия. – Хватит набиваться, подруги. Ты, Маря, и так уже переела. У тебя перебор калорий в четыреста.

Ирочка, судя по всему, была у этой четверки чем-то типа инструктора по красоте, фигуре, спорту и питанию, потому что все, даже Катя, тотчас перестали жевать.

Не обращая на меня особенного внимания, а потому не особенно стесняясь, поразминались, повыгибались, сначала едва шевеля стройными телами, а затем, когда негромкое ритмичное похлопывание Ирины резко участилось, просто начали показывать класс гимнастики, – крутили животами, изгибались, легко подпрыгивали.

Я смотрел очумело и небезразлично – дружок по кличке Тузик, который лучший друг человека, который мужчина, привычно дал о себе знать.

Весьма приятным образом.

Мне, правда, удалось тут же успокоить всякое волнение, снова посмотрев на ситуацию снаружи. Внезапно показалось, что все происходящее – дурной сон, чужой и непонятный.

– Голова кружится, – правдиво объяснил заинтересовавшейся моей бледностью и нелепым морганием Мариной, совершенно справедливо подумав: «Дурдом!»

– Выпей анальгину, – приказала Катя. – Тебе еще машину вести. Тут, правда, не очень далеко. Но все равно.

– Нам еще сколько ждать?

– Пока не позвонят, – ответила она.

Именно в этот момент зазвучал сотовый Катечки, до того скрытый чревом ее дамской сумочки, которая, в свою очередь, покоилась в утробе хозяйской авоськи, с помощью которой я был заторможен два часа назад.

Говорить стала Маша, и я вспомнил, кстати, что именно она ходила за серую цирковую дверь говорить с каким-то мужиком.

– Да? – спросила она в наступившей тишине.

– …голубки? – послышалось оттуда.

– Да. Это Маша.

– …готов… два!

– Значит, через час сорок восемь! – подытожила Маша, с некоторым возбуждением сверив часы. Остальные (а времяизмерителем вооружена была каждая) так же сверились с текущим моментом во имя согласованности действий в будущем.

– Да, будем около фонтана все пятеро. С водителем.

– …как?

– Да ничего, – ответила Маша, взглянув на меня и даже немного улыбнувшись. – Тихий такой… нет, ничего он не сделает. Мы ему деньги пообещали. Он мужик нормальный… Да… Хорошо. Пока. – И отключилась.

Нормальный мужик понял, что где-то в два часа по полуночи планируется что-то нехорошее, связанное с участием пятерых здесь присутствующих, а также того или тех, с кем они должны были встретиться в условленном месте.

Но что?

Ограбление банка? Дома? Заказное убийство? Передача денег? Наркотиков?.. Данных явно не хватало.

– Ну что, – подвела итог Катечка, пряча телефон в чехольчик, подвешивая его на пояс и обводя нас строгим взглядом. – Готовьтесь, сукины дочки. И ты, Сережа, готовься… надо бы остограммиться перед делом. Марин, сбегай за «Эвридикой».

Марина послушно принесла водку, которую мы молча распили.

– Выезжать будем без десяти два, – пояснила Катя. – Как выедешь на Советскую, вези нас к горпарку, но не к центральному входу, а по дороге, которая спускается с севера, с холмов. На нее можно выкатить с Октябрьского. Понял, как?

Я кивнул, лихорадочно размышляя, что предпринять. Мысленно представил, как «ломается двигатель» или «барахлит мотор», и понял, что нет… Я ведь не супергерой, а всего лишь серьезный и аккуратный сыщик. Который, кстати, тоже хочет жить. И не любит рисковать.

А делать-то что?

Когда прикончили водку, до выезда оставалось чуть больше часа.

– Водитель, – вдруг спросила Ира. – А есть ли у тебя карты? – А когда я кивнул, повернулась к подругам: – Сыграем?

– А почему не сыграть? – пожала плечами Катерина, после рокового звонка сразу же смягчившаяся до неузнаваемости.

– «Дурак»? – спросила по каким-то личным соображениям именно у меня Ирина, тасуя принесенную колоду.

– «Переводной», – с откровенной улыбкой оглядывая ее тонкие умелые руки и почти совершенное лицо, ответил я.

– Сдавай, – распорядилась Катечка, и карусель взглядов, насмешек и ухмылок, сопровождаемая метанием карт на стол, чертыханием или выдержанным кривлянием, которое умело практиковали эти женщины, понеслась прямо вперед полным ходом.

Поминутно я ловил на себе заинтересованные женские взгляды и думал о том, что ни я, ни, скорее всего, они не имели секса уже достаточное время… так что непонятно, чего в данной ситуации хотелось больше – убежать или подрочить.

Но подростковый оптимизм, который пробуждало во мне это многоглазое женское внимание, гасился, причем весьма жестко, постоянным самонапоминанием о тяжести и безысходности ситуации, в которой я оказался.

К моменту, когда до двух осталось пятнадцать минут, я успел продуться в пух и прах четыре раза. И меня не оставляло неприятное чувство, что надо мной издеваются, маскируя доброжелательностью, панибратством и юмором грядущее убийство.

– Не везет в картах, – спокойно заметила Маша, – повезет в любви.

Черт, если бы я мог тогда знать, как именно мне повезет!..

– Хватит, подруги, – прервала Катечка, поминутно смотревшая на часы, – собирайтесь. Надо еще прогреть машину.

Осень на дворе стояла холодная и дождливая.

А потому колымага моя действительно нуждалась в некотором прогревании.

Двор был пуст. Девочки набились в машину; как и раньше, Катя сидела впереди.

– Я пистолет убираю, – вопросительно изогнув бровь, сообщила она. – Мы ведь договорились?

Это было или отличным знаком, или отвлекающим маневром. Приняв к действию второе предположение (логика учила исходить из самого худшего варианта), я все же с осторожной улыбкой кивнул:

– Договорились, конечно!

– Дуй к Октябрьскому ущелью.

Я дунул.

Город спал: не было практически никого. Дороги серыми лентами текли впереди, так и норовя забраться под колеса моего авто… а у меня по-прежнему не было никакого плана.

– Да, сворачивай туда, – указала Маша, предлагая ответвление, которое затем должно было привести нас к «черному входу» в горпарк.

Я свернул.

И именно посредине этой дороги, в удаленности от поселений Октябрьского ущелья, и вблизи от жилых кварталов у городского парка, моя глюкавая машина встала.

Приятель, скорее всего, проклял бы технику и потребовал немедленного апгрэйда, а вот я мгновенно покрылся потом, соображая, что сейчас будет.

– Что там? – холодно спросила Катя, остальные настороженно молчали.

– Двигатель, – бессильно ответил я. – Она старая… надо посмотреть.

– Смотри, – кивнув взгляд на часы, кивнула Катя; в руках ее появился пистолет, она полезла за мной, приказав девкам следить за дорогой во всех направлениях.

– Что с ним?

– Хрен знает, что с ним. Может, пальцы. – сострил я.

– Ты давай поправляй, – ледяным тоном приказала Катечка, не спуская с меня глаз, в том числе и круглого, пистолетного. – А если мы опоздаем!..

Я мысленно пожал плечами, ощущая приобретенный иммунитет к угрозам и многочисленным опасностям, и занялся колымагой.

Результат оказался неутешительным: старый драндулет совсем развалился.

Катечка разве что не зарычала, когда я сообщил ей об этом.

– Твою мать! – заорала она, заражая энтузиазмом девчонок в машине, которые также начали тихонько переругиваться, окидывая меня разнообразными взглядами.

Да, жизнь не сулила ничего хорошего.

Я лихорадочно соображал, в который раз за эту ночь ежесекундно оказываясь в новом тупике, и вывод из всего этого рождался лишь один, причем напрашивался сам собой: хреновы мои дела, ой, как хреновы!..

– Значит, так, – словно о чем-то крепко задумавшись, Катечка окинула взглядом пустую автостраду и спящий город далеко отсюда…

– Значит, та-а-ак… – повторила она, отворачиваясь и внимательно глядя куда-то в сторону, словно найдя некий выход из сложившейся ситуации. Затем кивнула решительно и показала куда-то за моей спиной: – Вон, смотри…

Мгновенно сообразив, что происходит, я сделал вид, что поворачиваюсь, и, шагнув вбок, схватил руку с пистолетом, выворачивая ее назад, вырывая пистолет, всем немалым весом и силой своей швыряя Катечку на асфальт. Краем глаза я заметил, как судорожно задвигались девки, выбираясь из моей машины. Катечка как-то хитро повернулась и врезала коленом мне в пах; но мне так хотелось жить, что я успел со всего размаху ударить ее лбом в переносицу.

Из глаз Кати брызнули слезы, смешиваясь с кровью, обильно текущей из носа, побелевшие пальцы разжались, и я все-таки отшвырнул орущую и шипящую Катечку на землю. Ира и Марина еще только выскакивали из машины, пистолетов у них не было, равно как и другого оружия, – или слишком дорого стоили для начинающей банды, или они не успели их еще приобрести, или просто Катя не доверила столь опасной вещи в руки своих девчонок – в любом случае, мне это было только на руку.

– Стоять! – заорал я, уставив пистолет в грудь вылезшей уже, самой ближайшей ко мне девушки – Ирины. – Руки за голову! Не двигаться!