Беспощадная истина

Журналисты рассмеялись, но, возможно, это был нервный смех. Я сказал им то, что говорил мне Кас, слово в слово. Не думаю, что я что-то переврал. Мы с Касом всегда обсуждали науку причинять боль. Ведь я хотел стать по-настоящему злобным чемпионом. Я смотрел по телевизору все эти комиксы, суперзлодей Апокалипсис из сериала «Люди-Икс» был одним из моих любимых героев. Апокалипсис говорил: «Я не злобный, я просто такой». Кейтон и Джекобс хотели, чтобы я был приветлив со всеми, общителен, но я знал человека, который был приветлив со всеми и был врагом сам себе.

На следующий день из-за моей фразы разразился скандал. Нью-йоркские газеты пестрели крупными заголовками: «Подлинный Тайсон – это отморозок?» Один репортер даже додумался позвонить моему прежнему социальному работнику, миссис Коулмен, и она посоветовала мне быть человеком, а не зверем. Но мне было наплевать. Я должен был делать свою работу. Я не мог стать чемпионом мира в тяжелой весовой категории, будучи пай-мальчиком. А я собирался стать таким чемпионом ради Каса. Мои соперники должны были знать, что, если они столкнутся со мной на ринге, им предстояло рисковать жизнью или здоровьем.

Джимми и Кейтон попытались после этого заткнуть мне рот. Они поручили Стиву Лотту информировать меня о том, что следовало говорить после боя. Джимми даже уволил парня, ответственного за связи с общественностью, потому что тот разослал эту цитату в редакции газет. Вскоре после этого боя Джимми пригласил некоторых специально отобранных журналистов на ужин. Там был Эд Шулер из Ассошиэйтед Пресс, который почувствовал, что Кейтон и Джимми были в отчаянии: им казалось, что могу влипнуть в серьезные неприятности прежде, чем получу звание чемпиона мира. Но это было не так. Думаю, они просто хотели заграбастать побольше денег, пока еще могли. Они не питали уважения к той цели, которой я добивался.

Кейтон и остальные хотели лишить меня истории моего детства в Бруклине, скрыв ее, и дать мне положительный образ. Кас знал, что это было полной ерундой. Они пытались подчинить меня и сделать меня отвечающим их стандартам. Я же хотел, чтобы люди видели зверя, который был внутри меня.

После боя мы отпраздновали победу над Фергюссоном. В то время я пил. Не во время тренировок, а после боев, это было самоуничтожением времени. Я был настоящим алкоголиком. Но во время пьянок я старался избегать внимания нью-йоркской прессы. Мы пировали в Олбани в баре моего друга под названием «Сентябрьский». Это было наше излюбленное место. Иногда туда приходили парни из Нью-Йорка, Бостона или Лос-Анджелеса для решения своих рабочих вопросов, они вели себя как большие шишки. Они были готовы наброситься на нас, маленьких людишек с севера штата, и тогда мы выбивали из них дерьмо. Я не хотел с кем-либо драться и идти под суд, но находились люди, которые дрались вместо меня. Я лишь подстрекал их: «Вдарь этого подонка! Кем он себя возомнил?» У нас бывали возможности повеселиться с чужаками.

Мой следующий бой был 10 марта со Стивом Зоуски в «Нассау Колизеум». До этого Зоуски никому не удавалось нокаутировать, но я в третьем раунде провел несколько апперкотов и сделал это. Однако я не был в восторге от своего выступления. Я тогда свалился со стремянки в своей голубятне в доме Камиллы и повредил ухо. Зоуски во время боя несколько раз попал мне в ухо, и боль в нем сказывалась на моем состоянии. Во время интервью после боя я упомянул эту проблему.

– Мне не понравилось мое выступление, – сказал я Рэнди Гордону, который комментировал бой. – У меня много личных проблем, которые мне приходится решать.

Кейтон позже рассказал прессе, что я имел в виду проблемы с подругой, но это был абсурд. У меня в то время не было подруги. Я был просто подавлен, потому что погибли многие мои приятели из Браунсвилла. Это было варварством. Друзья убивали своих друзей из-за денег.

После боя один из судей заметил заметную припухлость на моем ухе. На следующий день Джимми пригласил специалиста проверить меня, и тот обнаружил серьезное заражение хряща. Меня тут же направили на обследование в медицинский центр «Маунт-Синай» в Верхнем Ист-Сайде. Врач беспокоился, поскольку я мог потерять ухо. Меня на десять дней оставили в больнице, и я прошел курс лечения в барокамере, два посещения в день. Кроме того, мне кололи антибиотики.

Врачи «Маунт-Синай» сказали, что для меня было бы полезно выходить, чтобы подышать свежим воздухом. Поэтому каждый день после второго посещения барокамеры в три часа пополудни Том Патти и мой близкий друг детства Дюран забирали меня на лимузине. Мы гуляли по Таймс-Сквер, тусовались и фотографировались с проститутками и парнями, которые продавали туристам снимки с питоном, обвивающимся вокруг шеи. Мы отрывались по полной, гуляя ночь напролет. Когда меня привозили обратно в больницу к четырем утра, медсестры были в шоке: «Это не отель, это больница». Когда я показывал врачам свои фотографии с проститутками и питоном, они тоже испытывали шок: «Нет-нет, мы не имели в виду, что вы должны выходить на всю ночь. Мы хотели сказать, что вы должны спуститься вниз, посидеть в Центральном парке, посмотреть на птиц и белок и подышать свежим воздухом».

Это было почти за два месяца до моего боя с Джеймсом Тиллисом на севере штата Нью-Йорк. Когда пришло время поединка, я был не в форме из-за болезни, частых пьянок и интенсивных гулянок. Схватка продолжалась десять тяжелых раундов, и я был рад выиграть по очкам единогласным решением судей. Один раз я отправил его в нокдаун, и это, вероятно, склонило чашу весов в мою пользу. Однако он был очень сильным соперником, до сих пор я еще не встречался с таким. Он так настучал мне по корпусу, что я после боя не мог ходить. Мне пришлось остаться в отеле. Я не смог даже поехать домой. Это была настоящая рубка. Несколько раз во время боя мне хотелось упасть, чтобы просто передохнуть, но я продолжал цепляться за него и висеть на нем, пытаясь перевести дыхание.

На следующий день Джимми Джейкобс пошел ва-банк и заявил прессе: «Этот бой был для него очередным взятым препятствием. Мы убедились, что он способен довести дело до победного, чемпионского конца». Он был мастером манипулирования прессой, не говоря уже об общественности. Они с Кейтоном организовали беспрецедентную рекламную кампанию. Ни один актер в мире еще не получал такой газетной шумихи. Сейчас это рядовое явление, но тогда они были истинными новаторами в этой сфере.

Менее чем через три недели я дрался с Митчем Грином в Мэдисон сквер гарден. Это был, действительно, сумасшедший ублюдок. Он предпринял попытку воздействовать на меня еще до боя, заявив «Дейли ньюз», что, хотя мне девятнадцать, но выгляжу я на все сорок. Когда спортивный комментатор Марв Альберт спросил меня, не задел ли меня Грин, я ответил: «Митч Грин хороший боксер, но он недостаточно красноречив, чтобы меня задеть. В этом плане он меня совершенно не беспокоит».

Это был мой первый бой по новому контракту с телекомпанией HBO[77], который заключили Джимми и Кейтон. Это было захватывающее ощущение – впервые выступать в большом зале спорткомплекса Мэдисон сквер гарден. Однако взятое у меня до боя интервью на канале HBO не смогло передать этих чувств. Когда меня спросили, наслаждаюсь ли я вновь обретенным вниманием к себе и достатком, я угрюмо пробурчал в ответ:

– Люди не желают понять меня. «Ух, этот парень может заколачивать приличные деньги!» – думают они. Но если бы им пришлось пройти через то, через что приходится проходить мне, они бы рыдали. Это очень угнетает. Каждый чего-то хочет. Точно так же, как ты настойчиво работаешь в спортзале на тренировках, людям следовало бы поработать над тем, чтобы отделить тебя от твоих денег.

В данном случае я был похож на Каса. Пожалуй, мне надо было выглядеть более жизнерадостным, поскольку я все же первый раз исполнял главную роль в Мэдисон сквер гарден.

Грин был хорошо известным боксером. Он был четырехкратным чемпионом турнира «Золотые перчатки» и потерпел первое поражение по очкам в 1985 году в бою с Тревором Бербиком за звание чемпиона Боксерской ассоциации Соединенных Штатов. Но как только мы оказались на ринге, я уже знал, что я побью его. От него не исходило никаких угрожающих флюидов. Бой успешно завершился, и все было нормально. После боя с Тиллисом я хотел более спокойно провести десять раундов. Я знал, что он не мог доставить мне никаких неприятностей, поэтому работал на выносливость. Я выигрывал каждый раунд, и бой вовсе не был скучным. В какой-то момент я выбил его капу и мост с парой зубов. Он получил неплохую трепку[78]. Я был настолько раскован, что между восьмым и девятым раундами, когда Кевин нес мне в лицо какую-то бессмыслицу, требуя ударить еще раз, я коротко поцеловал его.

После боя я вновь стал привычно высокомерным.

– Возможно, это хвастовство, но я выиграл этот бой достаточно легко. Я никому не позволю побить себя. Я никому не позволю встать на своем пути, – сказал я прессе.

Следующей моей целью был Реджи Гросс. Он был серьезным, жестким боксером. Его звали Вредителем, потому что он огорчил некоторых хороших боксеров, в том числе Берта Купера и Джимми Кларка, американского олимпийца. Боя практически не получилось, потому что в течение недели у меня был серьезный приступ бронхита. Я страдал бронхитом всю жизнь и уже привык к нему, но это был серьезный случай. В день боя меня показали врачу, и после осмотра он сказал:

– Боюсь, я буду вынужден отложить этот бой. Это достаточно серьезно.

– Могу ли я поговорить с вами, сэр? – поинтересовался Джимми.

Я все прочитал во взгляде Джимми – в тот же день я дрался на ринге. В первом раунде я обрушил на Гросса шквал ударов, он только защищался. Внезапно он решился на обмен ударами, против которого я не возражал. Он выбросил серию жестких ударов, от которых я уклонился, а затем я отправил его в нокдаун потрясающим левым хуком. Затем я пробил еще серию ударов, вновь отправив его в нокдаун. Рефери остановил бой, потому что у Гросса был остекленевший взгляд, однако Реджи стал протестовать.

– Вы не можете даже ходить, но хотите драться? – спросил рефери.

Мои следующие два соперника были калибром помельче. Возможно, Джимми и Кейтон хотели, чтобы после двух побед решениями судей я вновь начал одерживать победы нокаутом в первом раунде. Я оказал им такую услугу с Уильямом Хосе, однако мне потребовалось целых два раунда, чтобы нокаутировать Лоренцо Бойда. Зрители были в восторге от моей молниеносной двойки «правой по корпусу – сильный апперкот правой».

Две недели спустя я привлек всеобщее внимание, нокаутировав Марвиса Фрейзера, сына Джо Фрейзера, за тридцать секунд. Я загнал его в угол, обработал джебом, а затем поставил точку своим любимым ударом, апперкотом правой. Он выглядел серьезно травмированным, поэтому я попытался помочь ему подняться. Мне нравится Марвис, он прекрасный человек.

Несколько недель назад мне исполнилось двадцать лет, и план заключался в том, чтобы к концу 1986 года я стал самым молодым чемпионом мира в тяжелом весе. Ведя переговоры по этому вопросу, Джимми и Кейтон тем временем организовали мне 17 августа в Атлантик-Сити поединок с Хосе Рибальтой.

Рибальта был «игровым» боксером, и, в отличие от Грина и Тиллиса, он, действительно, втянул меня в схватку. Казалось, его невозможно было нокаутировать. Я отправил его в нокдаун во втором раунде, затем снова в восьмом, но он поднимался. В десятом раунде он оказался на канвасе в третий раз, и, когда он встал, я зажал его ударами у канатов. Рефери остановил бой.

Получив уважение зрителей и комментаторов за свое упорство, Рибальта, кроме того, смог также испортить мне вечер. После боя у меня было свидание с молодой красивой студенткой из Университета штата Пенсильвания, с которой я познакомился в сотую годовщину статуи Свободы. Молодая леди проводила меня в мою комнату и уже начала прикасаться ко мне, но я отпрянул от боли.

– Эй! Пожалуйста, не трогай меня. Ничего личного, но тебе придется уйти. Мне нужен только отдых, – сказал я ей. Она все поняла и поехала обратно в свое заведение. Мы сделали это при следующей нашей встрече.

Она была на поединке и видела, что мне пришлось перенести. Никогда прежде со мной еще не было ничего подобного. От ударов Рибальты по корпусу я чувствовал себя отвратительно даже спустя несколько часов после боя. Рибальта и Тиллис – вот два боксера, которые смогли вогнать меня в такое состояние. Мне никогда больше не доводилось чувствовать такую боль во всем теле. Помню, когда я читал про великих боксеров, я отмечал, как они порой ощущали себя после боев: они частично словно отключались от действительности. Поэтому я понял, что это – часть моей работы.

Переговоры о титульном бое оживились, и Джимми решил, что прежде, чем в конце этого года драться за звание чемпиона в Лас-Вегасе, я должен провести здесь какой-нибудь поединок, чтобы привыкнуть к нему. Мы остановились в доме доктора Брюса Ханделмана, приятеля Джимми. Я начал тренироваться в спортзале Джонни Toккo, здорово запущенном старомодном зале без всяких удобств и элементов современной цивилизации, даже без кондиционирования воздуха. Toккo был потрясающим парнем, который водил дружбу с Сонни Листоном[79]. На стенах были фотографии Джонни и выдающихся людей прежних времен.

Однажды я был в раздевалке, готовясь к спаррингу, когда меня поразила одна мысль. Я сказал Кевину, что мне не нравится в Лас-Вегасе и я хочу домой. Я действительно, испытывал чувство беспокойства в связи с предстоящим боем. Если я не выиграю у Ратлиффа, я не буду квалифицирован для боя с Тревором Бербиком.

Кевин сообщил об этом Стиву Лотту, и Стив подумал про себя: «ЧБСЧ? Или ЧБСК?»[80] Затем Стив пришел в раздевалку и постарался привнести позитива:

– Ты – шоу-звезда. Ты нокаутируешь этого парня за два раунда. Ты будешь смотреться просто фантастически. Если тебе здесь не нравится, то мы больше сюда не приедем.

У Стива всегда был очаровательный способ разруливания ситуаций. Конечно же, я никуда не собирался сваливать, я просто зондировал почву. Но Стив, на самом деле, не представлял, что бы сделал Кас. Он посмотрел бы на меня и спросил: «Что, боишься этого парня? Этот парень – просто дилетант. Я буду драться с ним вместо тебя».

Таким образом, 6 сентября я вышел на ринг против Альфонсо Ратлиффа, бывшего чемпиона мира в полутяжелом весе. Не думаю, что он превосходил Рибальту, но он, конечно, не был дилетантом. Это был сильный противник. По-видимому, букмекеры Лас-Вегаса были не согласны с этим утверждением, потому что они принимали ставки не на сам бой, а только на «больше или меньше пяти раундов». Похоже, я изобрел новый тип ставки в боксерском тотализаторе: «больше или меньше определенного количества раундов». До меня такого не существовало. Я поднял искусство букмекерства на новый уровень. Раздался гонг к началу боя, и Ратлифф начал бегать от меня. По сравнению с ним Митч Грин был похож на крутого охранника какого-нибудь политика. Он был настолько плох, что даже ребята из телекомпании HBO не удержались от шуток. «Я задаюсь вопросом: во втором раунде он воспользуется десятискоростным или двенадцатискоростным велосипедом?»[81] – высказался Ларри Мерчант.

На самом деле в следующем раунде он попытался вести бой, но его хватило ненадолго. Я сбил его с ног левым хуком, а когда он поднялся, вновь срубил его несколькими ударами.

– У его велосипеда спустила шина, – отпустил реплику Мерчант.

Джимми же, выйдя на ринг после поединка, так прокомментировал бегство Ратлиффа от меня:

– Я ощущал от него бриз.

Вскоре было официально объявлено: я должен был драться с Тревором Бербиком за звание чемпиона 22 ноября 1986 года. Между боями у меня было больше двух месяцев, и Джимми с Кейтоном решили организовать мне цикл теле-ток-шоу, чтобы обеспечить рекламу предстоящему поединку и в целом моей карьере. Я стал ходить на передачу «Ночная жизнь города» с Дэвидом Бреннером в качестве ведущего. Дэвид был отличный парень, он относился ко мне с величайшим уважением. Он предсказал, что я стану следующим чемпионом мира в тяжелом весе, но сделал это так тактично, что это значило для меня даже больше, чем слова ободрения другого его гостя, великого экс-чемпиона мира Джейка ЛаМотты, который сделал такой же прогноз.

– Без сомнения, он – следующий чемпион мира в тяжелом весе, – сказал Джейк, подошел и обнял меня. – И если он не сделает все, как надо, я побью его. Так держать, дружище! Ты станешь, как Джо Луис, как Марчиано, может быть, даже лучше.

Когда я услышал это, мое сердце воспарило ввысь.

Затем Бреннер задал Джейку вопрос, ответ на который оказался пророческим:

– Допустим, Майк станет чемпионом. Что вы могли бы ему посоветовать?

– Лучший совет, который я могу ему дать, – это постоянно нагружать себя и представлять себе, что ты на пару лет попал в тюрьму, – сказал Джейк. – И держитесь подальше от всякой дряни. Там много различной дряни.

– Почему это там должно быть много дряни? – спросил я.

– К сожалению, такие парни, как ты и я, весьма привлекательны для дряни, мы притягиваем ее, – ответил он.

Я принял участие в шоу Джоан Риверс. Мне нравилась и она, и ее муж Эдгар. С ними я чувствовал себя хорошо. Я чувствовал, что их энергетика была подлинной. Это был один из лучших периодов моей жизни. Во время интервью Джоан спросила, есть ли у меня кто-то, как Адриан у главного героя фильма «Рокки».

– У меня нет никакой подруги, – ответил я.

– Когда ты тренируешься, у тебя бывает секс? – поинтересовалась она.

– Нет.

– Вот видите, потому-то мой муж всегда и говорит мне, что он тренируется, – заметила Джоан.

Я участвовал также в шоу Дика Каветта, и Дик продемонстрировал на мне некоторые приемы айкидо. Он попросил меня держать его за запястья.

– Восьмидесятисемилетний основатель айкидо может избавиться от хватки самого сильного человека планеты, – заявил он, сделал скользящее движение и освободился от моего захвата.

– Но никакой грабитель не станет вас так держать, – возразил я.

Я был весьма мил на этих теле-шоу, я вел себя именно так, как того хотели Джим и Билл. Но я не хотел этого. Я желал быть злодеем. Я предпочел бы брать пример с футболиста Джима Брауна. Когда я еще только начал ходить по барам в Нью-Йорке, я встречал там прежних профессиональных футболистов, которые играли вместе с ним. Они рассказывали о нем как о легенде:

– Если он приходил сюда и что-то было не так: запах, музыка, которая играла, гвалт от разговоров, – если хоть что-то, по его мнению, было не так, он принимался крушить все вокруг.

Я слушал эти разговоры и думал: «Черт, как бы мне хотелось быть таким же последним подонком, чтобы обо мне говорили так же. Если Джим был готов уничтожить тебя, потому что ему не нравится запах, то я должен просто приходить и убивать всех ублюдков подряд».

По мере приближения 22 ноября я начал тренироваться всерьез. В течение месяца я занимался в Катскилле, затем мы перебрались в Лас-Вегас. Джимми и Кейтон дали мне видеокассету с записью боя Бербика против Пинклона Томаса. В этом бою Бербик одержал победу и стал чемпионом. Я просмотрел кассету и поинтересовался у Джимми:

– На пленке замедленное воспроизведение?

Конечно, я был высокомерен, но я почувствовал, что мое время пришло. Я представлял себе, как все выдающиеся боксеры прежних времен и боги войны спускаются с небес, чтобы посмотреть, как я присоединяюсь к их плеяде. Они дали мне свое благословение, и я присоединяюсь к их клубу. В моей голове все еще звучали слова Каса, но не в смысле психического расстройства, а в качестве поддержки.

Это тот час, ради которого мы тренировались с тех пор, как тебе было четырнадцать. Мы отрабатывали все это снова и снова. Ты можешь драться с этим парнем с закрытыми глазами.

Я знал, что Бербик был сильным противником, с ним было тяжело драться. Он был первым, кто в бою с Ларри Холмсом при защите им чемпионского титула продержался пятнадцать раундов. До этого Ларри всех вырубал. Я хотел уничтожить Бербика. В этом случае все начнут воспринимать меня всерьез, потому до сих пор все думали, что я дрался лишь со слабаками и задохликами. Говорили, что я, мол-де, не настоящий боец, что мне организуют легкие бои с какими-то заморышами. Именно поэтому моя основная задача заключалась в том, чтобы уничтожить его. Я хотел покончить с ним в первом раунде. Я был готов покалечить его.

Кевин и Мэтт Барански были точно так же уверены в исходе поединка, как и я. Мы выкладывались на полную катушку. А я еще больше. В день перед боем я заметил на своих трусах какие-то выделения: я подхватил триппер. Не знаю, очевидно, это случилось, когда я был с проституткой или весьма развращенной юной леди. Мы опять остановились в доме доктора Хандлемана, и он вколол мне антибиотик.

Позже в тот же день мы со Стивом Лоттом пошли взять напрокат несколько видеокассет.

– Майк, а что бы Кас сказал об этом парне, Бербике? – спросил тот меня.

У Стива это был способ поставить меня на место Каса и заставить меня думать, как Кас. Стив, однако, не знал, что мне не нужно было думать, как Кас, поскольку Кас был у меня голове.

– Он бы сказал, что этот парень слабак, – ответил я. – И дилетант.

Для взвешивания у меня была одна заготовка. Я внимательно следил за Бербиком, и когда он подошел, чтобы пожать мне руку, я повернулся спиной к его протянутой руке. Поймав его взгляд, я рявкнул: «Что, мать твою, уставился?» Затем я сообщил ему, что намерен нокаутировать его уже во втором раунде. А когда он стал позировать с чемпионским поясом, я закричал: «Пользуйся пока поясом, наслаждайся им! Тебе немного осталось! Скоро он окажется на настоящем чемпионе!» Я был неуважителен и агрессивен. По некоторым причинам Бербик мне в то время не нравился. Плюс ко всему, я хотел отобрать у него пояс. Это была зависть, чудовище с зелеными глазами.

Кроме того, я был в ярости оттого, что тренер Бербика Анджело Данди имел неосторожность похвастаться, будто Бербик побьет меня. Кас всегда завидовал Данди, который вырастил Али, потому что тот получил все внимание прессы. Кас считал, что он не заслужил этого.

– У Бербика стиль боксирования, который сокрушит Тайсона, – заявил Данди прессе. – Тревор испытывает наслаждение при одной мысли о том, что на этот раз ему не придется гоняться за соперником по всему рингу, что Тайсон будет прямо перед ним. Тревор хорошо работает по корпусу, на его счету уже двадцать три нокаута. Он уверен в своих силах, я также. Думаю, что он остановит Тайсона в последних раундах.

В ночь перед боем я не мог заснуть. Я много говорил по телефону с девушками, которые мне нравились, но с которыми у меня никогда не было секса. Я пытался отвлечься от предстоящего поединка, спрашивая у них, чем они занимаются, но они желали беседовать лишь о бое. Тогда я встал и начал в своей комнате бой с тенью.

В день поединка в час дня я перекусил макаронами. В четыре у меня был бифштекс. В пять еще немного макарон. В раздевалке я съел батончик «Сникерса», запив его апельсиновым соком.

Затем Кевин перебинтовал мне руки и надел перчатки. Пора было выходить на ринг. В зале было прохладно, поэтому Кевин свернул полотенце и обмотал им мне шею. На мне были черные спортивные трусы, которыми я заменил прежние несколько боев назад. Я должен был заплатить 5000 долларов штрафа, поскольку Бербик также был одет в черное, но мне было наплевать. Я хотел иметь зловещий вид.

Я был претендентом, поэтому мне предстояло выходить первым. При моем появлении исполнили песню Тото, но у меня в голове звучала песня Фила Коллинза «In the Air Tonight»: «Я чувствую, это случится сегодня вечером, Господи, / Я ждал этого момента всю свою жизнь, Господи».

Я прошел через канаты и начал ходить по рингу. Посмотрев в зал, я увидел Кирка Дугласа, Эдди Мерфи, Слая Сталлоне. Через несколько минут появился Бербик, одетый в черный халат с черным капюшоном. Он демонстрировал энергию и уверенность, но я чувствовал, что это все было напускное, иллюзия. Я знал, что этот парень не собирается ложиться костьми за свой пояс.

Публике представили Али, и он подошел ко мне.

– Надери ему задницу для меня, – сказал он мне.

Пять лет назад Али потерпел поражение от Бербика и после этого поединка ушел с ринга, поэтому я был безумно рад выполнить эту просьбу.

– Это будет легко, – заверил я Мохаммада.

Наконец, пришло время боя[82]. Раздался гонг, и рефери Миллс Лейн жестом пригласил нас начинать. Я набросился на Бербика и принялся осыпать его жесткими ударами. К моему удивлению, он не перемещался и не прибегал к джебам. Он просто стоял прямо передо мной. В самом начале боя я провел удар правой ему в левое ухо, пытаясь повредить ему барабанную перепонку. Где-то в середине раунда мне удалось пробить жесткий удар правой. Я колотил его, не останавливаясь, и к концу первого раунда Бербик казался ошеломленным. Он много наполучал, некоторые удары были просто великолепны.