Орден Дракона vs Османы. «С Крестом и Мечом»

Маленькая лодка, принадлежавшая госпитальерам, доставила венгерского короля на борт галеры венецианского адмирала Мочениго. Согласно воспоминаниям бургунда Бертрана де ла Брокье, «Двести ломбардийских и генуэзких арбалетчиков сдерживали турок, пока император [Сигизмунд] не укрылся за бортами галеры, стоявшей на Дунае». Часть воинов заняла последний рубеж обороны на холмах, в то время как другие бежали и преследовались турками между холмами. Османские лучники пускали стрелы по судам, поскольку они захватили крутые откосы на беретах Дуная к востоку от Никополя. Несколько судов было перегружено чуть ли не до затопления, но Иоанну Нюрнбергскому. Герману Цилли, гроссмейстеру госпитальеров Филиберту де Наильяк, архиепископу Грана и Сигизмунду все-таки удалось уйти. Иоанн Гараи, один из лояльных сторонников Сигизмунда высадился на северном берегу и отбыл в Венгрию сухопутным путем, чтобы временно править страной до возвращения короля. Большинству простых солдат повезло много меньше, согласно де ла Брокье, «шесть тысяч валахов и польские рыцари заняли оборону на холме возле императора и были все вырезаны». Упомянутый Шильтбергер видел катастрофу «из первых рядов»: «Когда конница и пехотинцы увидели, что король бежал, многие также побежали к Дунаю и всякими способами пытались сесть на корабли. Но суда были переполнены и не могли больше никого принять на борт, и когда беглецы пытались взобраться на борт, они [команда] били их по рукам, так что многие тонули в реке». Византиец Дука выдвинул свою версию, основанную на османских воспоминаниях, написав, что «оставшиеся в живых бежали к Дунаю, где большинство бросилось в реку и утонуло».

Здесь стоит отметить, что Дунай – большая река, ее ширина в районе Никополя составляла около километра. В сентябре уровень воды в реке стоял низко, так что вблизи Никополя, чуть ниже по течению, на реке было немало отмелей и больших островов. Перебраться на них вплавь было вполне реально. И фактически довольно много крестоносцев убежало, в том числе, и многие из франко-бургундского авангарда. Заявление Шильтбсргера, что «тех, кто не мог пересечь реку и достичь судов частично были убиты, по большей частью были взяты в плен» (включая самого Шильтбергера) субъективно и вводит в заблуждение. Среди тех, кто не попал на корабль, но и не оказался в плену, был польский рыцарь Святослав. Он, вероятно, скинул свои доспехи перед тем, как броситься в воду. Подплыв к одному из судов крестоносцев, он по сброшенному канату попытался подняться на борт, но тут один из членов команды ударил его по руке топором (к счастью, ранил, а не отрубил), Святослав упал в воду, но не утонул, а поплыл на другой берег, возможно, на остров», потом перебрался в район, где не было турков, и по суше вернулся на родину. Аналогично перебрались через реку другие рыцари, включая Стибора Стиборича, Томаса Кульски, Деметриуса Бебека, и Иоанна Паштоха. Двух последних Сигизмунд назначил грандпалатином (палатин – венгерская придворная дворянская должность с судебными и внешнеполитическими функциями) и грандканцлером на время своего отсутствия. По-видимому, они перебрались на северный берег и вернулись обратно в Венгрию по суше вместе с Иоанном Гараи. События, последовавшие после сражения, также были неправильно поняты или искажены в хрониках. В частности, в вопросе о количестве пленных, попавших в османские руки. В турецкий плен попало немало старших командиров крестоносцев – сам граф Неверский, маршал Бусико, Филипп де Артуа и Энжеран де Куси. Но вот что касается рядовых пленных, то западные источники называют цифры от 400 до 12000 человек. Анонимный летописец из Сен-Дени, сообщая, что он был непосредственным очевидцем событий, говорит о 3000, в го время как османскнй хронист Несри, цитируя сына паши Кара Тимурташа, считает; что было взято свыше 2000 пленных. Он также упоминает, что захваченный обьем добычи был просто неописуем. Лично Баязид был немало удивлен роскошью, которую он нашел в лагере крестоносцев, где он и его командиры праздновали всю ночь после победы в одной из самых прекрасных палаток. К сожалению, Баязид также видел и следы резни пленных из Оряхово и Видина. Вид разлагающихся трупов турок и турецких вассалов побудил Баязида дать выход его мести на пленниках-крестоносцах. На следующее утро, 26 сентября, гнев Баязида еше не остыл, и он приказал построить всех христиан, взятых в плен. Согласно мусульманским законам, пленные были имуществом тех, кто их захватил, но каждый пятый из захваченных отходил правителю. Жаку де Крекье или как его чаще называли, Жак де Хейли, это было известно лучше других, поскольку, будучи камергером терцога Бургундского, он командовал отрядом рыцарей и сражениях Столетней войны и служил наемником в османской армии во времена Мурада I. Он хорошо говорил по-турецки и объяснил захватившему его турку, кем он был. Аналогично поступил и Жак де Фей, лорд Турнэ. Они оба были вызваны к Баязиду. Османский правитель попросил их опознать 20 наиболее именитых пленников, за которых можно было получить самые крупные выкупы: крестоносцы были столь великолепно одеты и экипированы, что турки не могли отличить их командиров от рядовых рыцарей. Исходя из этого мусульманского закона, возможно, что Баязид намеревался казнить каждою пятого пленного. Это предположение очень близко к истине. Никакие османские источники не описывают, что случилось потом, так что нам известно только количество выживших пленных. Источники подтверждают, что Баязид приказал казнить всех пленников, оставив только нескольких, за которых он намеревался получить выкуп. Но спустя некоторое время после начала казни османский правитель то ли заболел, то ли решил, что дальнейшее кровопролитие будет гневить его бога… В общем, число пленных, которые были фактически обезглавлены, колеблется от реалистической цифры 300 до эмоциональной, но ничем не подтвержденного числа 3000. Внезапная смена решения турок, возможно, была обусловлена и тем, что крестоносцы обречено шли на эшафот без сопротивления, молясь Богу и подбадривая друг друга, желая друг другу храбрости в последний момент. Турки вовсе не стремились к появлению такого большого числа святых мучеников. В число тех, кого изначально выбрали для казни, сперва входил и Шильтбергер, но ему было только 16 лег. Согласно османской традиции он был слишком молод, чтобы умереть. Вот как это происходило по воспоминаниям Шильтбергера; «Назавтра они предстали перед правителем, каждый привел с собой всех пленных, которых он смог захватить, связав их общим шнуром. Я был одним из трех пленников, связанных шнуром турком, захватившим меня. После того, как из строя были выведены те, за кого предполагали получить выкуп, каждому турецкому воину приказали убить его собственных пленных». Товарищи Шильтбергера были обезглавлены, но «когда дошла очередь до меня, сын короля (Баязида) увидел меня и сказал, что меня нужно оставить живым. Я был отведен в группу других юношей, и никто до 20 лет отроду не был убит, а мне тогда было 16 лет… Затем я видел лорда Ханнсена Грейфа, баварского дворянина. Он и четверо других пленных были связаны общей веревкой. Когда они увидели, что их ожидает и какова турецкая месть за причиненные нами потери, он заплакал, но громким голосом продолжал утешать простых кавалеристов и пехотинцев, которым предстало умереть вместе с ним. Восходя на эшафот, он сказал, что кровь наша в этот день проливается за христианскую веру и мы все с божьей помощью вознестись на небо. Сказав зто, он стал на колени и был обезглавлен, вместе с его соратниками».

Некоторые из крестоносцев избежали плена и по суше направились к своим очагам. Они шли по чащобам Валахии и Трансильвании, по зимним тропам прошли через карпатские горы, которые в те годы были полны опасных и хищных зверей (прежде всего-волков). И многие воины христовые стали жертвой волков и морозов. Некоторые из этих беглецов уже достигших людского жилья в последующем умерли от истощения и болезней, в том числе граф Рупрехт Пипан, который умер вскоре после своего прибытия к своему отцу в город Амберг.

Рассказывали, что в ходе этого крестового похода многие во Франции видели дурные предзнаменования. Например, порыв ветра свалил королевскую палатку возле Кале. Люди наблюдали большую упавшую звезду, из которой выпало пять малых звезд, напоминавших копья, по видимому метеориты. В декабре 1396 года, изодранные беглецы наконец достигли Франции, многие направились в Париж, где их тут же посадили в тюрьму в Шале как бродяг и нарушителей спокойствия. Их пугающие рассказы не принимались на веру, а самих этих ободранных воинов посчитали дезертирами. Наконец, двое из вернувшихся воинов были опознаны как солдаты коннетабля Франции и были представлены герцогу Бургундии. Он выслушал их и не поверил всей этой истории целиком, однако усомнился и направил своего камергера Гульемо де ла Айгле, на восток, чтобы уяснить истинное положение дел.

А тем временем те, кто отступал вниз по Дунаю, вероятно, остановились в генуэзской Киллии, чтобы получить продукты питания и перераспределиться по кораблям. Венецианская галера с Сигизмундом и его ближайшими советниками достигла византийской столицы Константинополя, где он обсудил сложившуюся ситуацию с императором Мануилом. Сигизмунд, возможно, даже пообещал начать новый крестовый поход следующей весной, но этого так никогда и не случилось. После этого, венгерский правитель с товарищами снова отправились в плавание на двух галерах, пройдя через несколько венецианских колониальных застав, пока 21 декабря не прибыли в адриатический порт Дубровник. Но пути король Сигизмунд и его компаньоны вынуждены были терпеть унижение, видя пленников Баязида, специально выстроенных вдоль берега в Галлиполи, когда их суда проходили через Дарданеллы. Филиберт де Наильяк, гроссмейстер госпитальеров, уехал на Родос. Он достиг острова к концу декабря, хоть госпитальерам и пришлось преодолеть меньшее расстояние, но по пути они часто останавливались на различных островных заставах госпитальеров.

Плен у османских турок был привычен для многих из западноевропейских рыцарей, ожидавших выкупа. Процесс пленения и выкупа был для них не нов. Судьба молодых пленников может быть исследована по воспоминаниям Шильтбергера. Что же касается судеб простых солдат, уцелевших в день казни, то нам о ней не известно практически ничего. Для истории они просто исчезли. Вероятно, большинство из них стало рабами в Османском государстве или продавались дальше на восток. Некоторые перешли в ислам, получив тем самым свободу и устроившись в мусульманском обществе. Дворяне, удерживавшиеся для выкупа, в большинстве своем содержались в старой османской столице – в Бурсе. Их кормили хлебом и мясом, они имели некоторую свободу перемещений, и им даже позволяли охотиться. Но у многих из них здоровье было подорвано. Граф Неверский был вскоре отделен от его компаньонов. Главный виновник разгрома, граф де Э, раненый в битве, умер в Михаличе (возле современного Каракабея). Он был похоронен в монастыре Святого Франциска в Галатее, на берегу Золотого Рога в Константинополе. Очевидно, его тело было передано генуэзцам. Здесь же или в соседнем монастыре нашли покой и другие рыцари, умершие в плену или на борту судов, шедших из Никополя. Бывший уже в возрасте, Энжеран де Куси был сломлен и совершенно подавлен. Хотя он был высок и очень силен, в плену он заболел и умер, в то время как молодой де ла Тремойль вначале переносил плен лучше всех. Организация выкупа благородных пленных заняла длительное время. Жак де Хейлн был выбран графом Неверским и Баязидом дли выполнения посреднических миссий. Он был послан через Милан в Париж с официальными новостями о поражении и запросом на выкуп. Он прибыл в Париж на Рождество 1396 г., и немедленно направился с визитом к королю Карлу в отель Сен-Поль. Ещё не успев спять верховые сапоги и шпоры, он встал на колени перед королем и собранием дворян, чтобы целиком поведать ужасающую историю разгрома и плена. Он также передал письма от графа Неверского его родителям и письма от остальных пленных. В ответ король назначил ему пенсию в 200 экю, но поскольку Жак де Хейли был связан клятвой, ему пришлось вернуться назад к Баязиду. С ним к туркам направилось трое именитых бургундских дворян – сир де Верди, губернатор графства Бургундии, сир де Лингренхен, губернатор Фландрии, и сир де Шато-Моран, чтобы вести переговоры о размерах выкупа. С собою они взяли богатые «представительские» дары для османского правителя Это был белый кречет от правителя Милана (Баязид, как известно, любил охоту), прекрасные ткани и упряжь, украшенная золотом и слоновой костью. Жак де Хейли предложил взять один из знаменитых гобеленов, сделанных в Аррасе, на котором был изображен эпизод из жизни Александра Великого – другого «покорителя всего мира». По ходу подготовки этой миссии Генуя попала в вассальную зависимость от Франции. Это послужило поводом для обращения к генуэзским богатым торговцам принять участие в переговорах о выкупе, и тем самым доказать свою лояльность новому сюзерену. Огромные суммы, необходимые для выкупа такого большого числа самых знатных воинов Западной Европы, были обременительны для многих стран, но Франция н Бургундия сумели оплатить их, введя дополнительные налоги. В январе 1397 г., просительные письма циркулировали между благородными семействами, написанные женами или семействами тех, кто удерживался в плену. Известно, что часть дворянских фамилий Франции попросила помощи у дожа богатой Венеции.

Тем временем маршал Буснко и сир де ла Тремойль активно вели переговоры с генуэзским лордом острова Митилене (Лесбос) об ускорении передачи денег. Оба этих дворянина в плену тяжело заболели. Бусико выздоровел, а де ля Тремойль умер. Но даже когда собственный выкуп Бусико был выплачен, он не бросил графа Неверского; продолжал находиться у турков, пытаясь уменьшить сумму выкупа за командира крестового похода, которая была очень уж велика. В конце концов, все выкупы были оплачены при посредничестве известных ломбардских банкиров, короля Кипра и лорда Гаттилузио Митилене, способствовавшего в организации заключительной передачи выкупов.

Граф Неверский и Анри де Бар написали в письме к Николасу Гаттилузио, губернатору очень маленькой генуэзкой заставы Энец в устье реки Марица: «Самый дорогой и верный друг, мы получили 2000 дукатов… за которые мы передаем вам сердечную благодарность… И мы также получили много больших и прекрасных подарков, которые вы нам послали, в том числе рыбу, хлеб, сахар и другие вещи… Мы также благодарны, дорогой и хороший Друг, вашей жене за очень красивую одежду и плащи, которые она отправила нам. Написано в Михаличе, 15 апреля 1397 г.». Согласно византийскому летописцу Дуке, Баязид окончательно позволил своим пленным отправиться восвояси, потому что за них поручился «лорд Митилене, сын Франческо Гаттилузио». Если это верно, то пленные крестоносцы имели уважительную причину благодарить генуэзское семейство Гаттилузио.

Наконец граф Неверскнй мог отбыть домой, почти через год после сражения при Никополе, он остановился сначала на острове Митилене, чтобы обсудить будущее с Гаттилузио и сменить гардероб на более подходящую одежду, в которой он мог бы продолжатъ свою поездку.

22 февраля 1398 г., Иоанн Неверский вернулся в Дижон, приблизительно через два года после того, как покинул его. Он и его компаньоны прнвезли с собой несколько простых подарков от Баязида: железный жезл, несколько льняных туник «по турецкой моде», несколько луков с кожаными тетивами, которые по какой-то причине французы назвали человеческими кишками, и маленький крепкий барабан. Эти подарки были очень просты, но основная мысль, заложенная в этом наборе, была очевидна – османские турки были воинами, которые считали простое оружие весьма адекватным моменту, не находя никакой потребности в блестяще украшенном обмундировании крестоносцев, привезенном рыцарями на войну.

Одним из немногих, кого не потрясали новости из Никополя был Филипп де Мезьер. Вместо этого, он объявил, что у него по этому поводу, видение, которое описал в следующих деталях – «мне виделся большой мужчина, с бледным лицом, изможденным и изуродованным, с обнаженными ногами, непокрытой головой, посохом паломника в руке, на которую он опирался. Он был одет в старое турецкое платье, выцветшее и разорванное, простая веревка опоясывала его на талии. На теле его была глубокая рана и весь он был покрыт кровью. Этим призраком был Жан де Блэзи, который встал на колени рядом с Филиппом и поведал ему новости ужасного поражения, описывая странные виденья, свидетелем которых он был в течение сражения. Он сказал, что является посыльным от убитых и плененных крестоносцев и обращается ко всем католическим правителям, чтобы поправить ситуацию». Это, в свою очередь, побудило Филиппа написать его «Epistre Lamentable» в 1397 г. Пока де Мезьер порицал греховность крестоносцев, другие французкие авторы всю вину валили на венгров. Среди них был поэт Эсташ Дешамп, который в конце 1396 г. написал;

«Никополис, город языческих земель,

За эти дни видел большую осаду,

Проигранную, из-за высокомерия и глупости,

Из-за венгров, бежавших с поле боя».

Это было, конечно, несправедливо, хотя миф об этом сохранился. Известность Никополя во многом была обусловлена и тем фактом, что христианское рыцарство, собрав в единую армию все лучшее, что только можно было собрать, потерпело полное поражение в первом же крупном сражении. Этот крестовый поход представлялся как прелюдия большого всесокрушающего христианского похода во главе с королями Карлом Французским и Ричардом Английским. Но этого так никогда и не случилось, потому крестовый поход на Никополь в этом плане ошибочно именуют как «наиболее представительную военную акцию международного феодального дворянства». После этого, дальнейшие крестовые походы стали «невозможной мечтой» XV столетия.

С другой стороны, поражение при Никополе не охладило энтузиазм среди аристократической, военной и академической элиты Бургундии. Наоборот, возбудило еще больший интерес к Востоку, туркам и исламу. Замечательное путешествие Бертрана де ла Брокье, поколением позже было в значительной степени предпринято в ответ на бургундское поражение при Никополисе. Однако, османский военный успех продолжал озадачивать западноевропейцев в течение всего XV столетия. В то время полагали, что турки воюют числом и мало разумеют в тактике и стратегии, западные силы действительно ставили себя выше, особенно в тяжелой броне и качестве своих лошадей.

Последующая военная карьера Иоанна Неверского свидетельствует, что он почерпнул многое из кампании при Никополе, став единственным герцогом Бургундии, имеющим реальные боевые навыки в управлении армией. Многие были вознаграждены, другие продвинулись по службе. Арбалетчик Этьен Ламбин, например, после возвращения из похода получил патент на вербовку воинов и в чине капитана в 1405 г. привел 81 арбалетчика и шесть лучников на службу герцогу Бургундскому. Он в последний раз упомянут как «мастер» французской королевской артиллерии в 1418 г.