Алхимия благородства

Об исторической вине стран Балтии перед Россией

Мы, русские, конечно, не злопамятны. Хорошая черта, возразить нечего. Незлопамятностью своей мы показываем миру, что душа нашего народа остаётся христианкой, даже если сам народ погряз в атеизме или языческих суевериях. Однако весьма важно видеть черту, за которой незлопамятность переходит в иное свое качество – в беспамятство. А это уже – никакая не добродетель.

Маленькая, но гордая Латвия решила выкатить нам счёт за «оккупацию», раз эдак в пятьдесят превышающий её собственный годовой бюджет. Как бы это было анекдотично, имей мы хоть чуточку больше исторической памяти. В наших СМИ неоднократно поднималась тема зверств этих самых фашистских ветеранов, что разгуливают сейчас в наградах Третьего Рейха там, где за ношение наград победителей фашизма стариков избивают и тащат в полицейские участки. Много говорилось и о двойных стандартах, о том, как, громогласно отшлёпав юного принца Уильяма за маскарадное появление со свастикой на рукаве, Евросоюз закрывает глаза на отнюдь не маскарадные, с участием официальных представителей власти, шествия нацистских катов. Уместно, что это все озвучивается. Но горько, что вовсе не звучит фактов, имевших быть всего-то на пару десятилетий раньше – в историческом отношении срок ничтожный.

Эстонская журналистка задала Путину вопрос: отчего-де вы, русские, не повинитесь за оккупацию, чтобы нам, значит, жить дальше дружно? Президент отослал «прекрасно говорящую по-русски» особу к документам пятнадцатилетней давности, мы же попробуем ответить на него иначе. Сколь ни странно сие звучит для эстонцев, у них были, подумать только! свои собственные коммунисты, да ещё такие отмороженные, что без нашей Северо-Западной Армии эстонцам не оборонить бы в январе 1919 года Ревель от Эстляндской Трудовой коммуны. Но то было в январе.

Покуда в Эстонии буянили в рассуждении чего-нибудь поэкспроприировать свои доморощенные экспроприаторы, отношения между СЗА, что базировалась на эстонской территории, и эстонцами были вполне терпимыми. Не братскими, что понятно. Эстония хотела от СЗА не только военного сотрудничества, но и гарантий независимости, но с какой стати военное командование могло счесть себя уполномоченным раздавать земли из-под короны? Наше дело боевое, красных вышибем, пусть эстонцы с легитимным правительством свои вопросы и решают. Ах, северо-западники, знать бы! Соврать бы, наобещать бы! Сколько жизней было бы спасено!

Но вы были не эстонцами, вы были русские офицеры, люди чести. Не смогли бы обмануть, даже знай все наперед. Эстонцы выжидали возможности ударить ножом в спину до осени 1919 года, до чуть-чуть не удавшегося наступления СЗА на Петроград. Отступление, как подмечают историки, отнюдь не было катастрофой. Армии нужно было всего лишь отдохнуть, перегруппировать силы, да заодно вывести в безопасные места около 40 000 гражданских беженцев – говоря не казенным языком – своих жён, детей, сестёр, престарелых родителей, всех, кому непосредственно грозил красный террор. Армия отступала с тяжелыми боями, неся потери, но и ослабляя красных. И тут вдруг северо-западникам начинают перекрывать доступ к собственным тылам и складам – переход через реку Нарову. Не надо вам сейчас переправляться, обороняйте от красных Нарву! Да хоть беженцев-то примите, мы уж обороним! Примем, примем – только сперва красных отбросьте подальше! Беженцы спят на снегу, дети и больные умирают от холода, в лагере, который и лагерем-то трудно назвать, начинается эпидемия тифа. Седьмая армия красных по приказу Троцкого трижды атакует Нарву, и трижды её отбрасывают от города северо-западники.

Они не знают, что эстонцы, за спинами своих защитников, готовят преступный сговор с красными. Этот несмываемый позор Эстонии войдет в советские учебники как «Тартуский мирный договор между РСФСР и Эстонией» начала 1920 г. Чем больше крови прольют русские за Нарву, тем выгоднее будет для эстонцев предательство. Сговор начинается 5 декабря, последняя безуспешная попытка красных форсировать Нарову происходит 17 декабря. После этого Чичерин дает из Москвы команду советским делегатам идти на территориальные уступки Эстонии. Изрядный кусок Псковщины и Принаровья – с 60 000 русского населения в привесок, как продают крепостных, эти-то земли свободолюбивые эстонцы в недавних 90-х гг. пытались обратно выцыганить у России, с ними, как с эстонскими, они в 90-х же гг. уже печатали школьные карты. Красные нападать перестали, но, конечно, никуда не делись. Куда было податься белым защитникам Эстонии? Через Нарову.

А на другом берегу их ничего не ждало – их имущество, 1 000 вагонов с провизией, одеждой, медикаментами, боеприпасами, личными вещами – все экспроприировано вчерашним союзником – генералом Лайдонером в пользу новорожденной Эстонской республики. За Наровой северо-западников обезоруживали, отбирали у них хорошие шинели, срывали с груди золотые нательные кресты. А что им было, сопротивляться? При них были заложники – женщины и дети. Как указывает К. Виноградов, по свидетельству чудом уцелевшего офицера Кузьмина, Талабский полк, проявивший особый героизм при обороне Нарвы, попал в реке под пулемётный огонь с двух берегов – в спину стреляли красные, в лицо – эстонцы.

Стыдно им не было. Им и сейчас не стыдно. «Но большевики же уступили нам территории и дали независимость, – возражали они мне в не очень давних спорах. – Мы – маленький народ, мы должны были искать выгоды для себя». Прекрасно, дорогие мои маленькие друзья, говорила я тогда и говорю вновь. Вы успешно применили принцип зоны: сдохни ты сегодня, а я – завтра. Переходя на образность детских сказок, раз уж вы такие маленькие, вы сказали людоеду – съешь не меня, а его! Но, маленькие мои друзья, вы не учли одного обстоятельства. С людоедом нельзя договориться надолго. Вы подкормили коммунизм. Он подрос. Через двадцать лет он захотел скушать и вас, а подставить взамен было уже некого.

Так кому перед вами извиняться?! Кто вас оккупировал?! Вы сами себя оккупировали за двадцать лет до оккупации, когда сдирали с нас, ваших защитников, сапоги и обручальные кольца! Вы сами себя оккупировали, когда педантично выполняли все пункты преступного сговора с большевиками. От СЗА ничего не должно было остаться – ничего и не осталось. Ведь кроме земель вам ещё кое-что дали – 15 миллионов золотом.

Вы можете объяснить, за что? За русскую кровь.

Обезоруженные, ограбленные северо-западники не имели права передвижения по республике, закрепощались на принудительные работы в сланцевых копях, сгонялись в концентрационные лагеря, такие, как Пяэскюла. Принимать русских офицеров на работу запрещалось. В Эстонии не давали прокормиться, но и покинуть её не давали тоже. Тотальное уничтожение, чистая отработка иудиных серебряников. Убийство русского офицера не всегда каралось даже штрафом. Само собою, все это делалось с оглядкою, всегдашней оглядкою на очередного «большого брата»: некоторым маленьким нациям позарез необходимо, чтобы кто-нибудь сильный прикрывал их подлости. Позже это был Гитлер, тогда – АНТАНТА, в первую голову – Великобритания.

Эстонцы, если б вы соблюли союзнические договоренности, конечно, вам никто не преподнес бы независимости. Но зато через двадцать лет вы и в Сибирь бы не покатили в вагонах для скота. Глядишь, лет через пятьдесят, вы бы и независимость выцыганили – каким-нибудь цивилизованным референдумом. А главное – порядочный человек может договариваться о чем бы то ни было только с легитимной властью. Вам некого винить.

А вот мы должны в конце концов обвинить вас – за Петроград, который, скорей всего, был бы взят, если бы Эстония выполнила союзнические обязательства, за гибель СЗА, за повернувший не туда ход войны, за советскую власть, наконец. Советская власть, возразят мне, установилась не только благодаря нашему поражению на Северо-Западном фронте. Правильно. Вот тут-то и пора вспомнить о Латвии.

С момента Октябрьского переворота латышские стрелки приняли сторону большевиков. В январе 1918 года в Белоруссии генерал И.Р.Довбор-Мусницкий поднял вверенные ему Временным правительством части (1-й Польский корпус легионеров) против узурпаторов. На подавление брошены латышские стрелки под командованием И. Лацетиса и красные матросы. Вспомним и восстание генерала А. М. Каледина в конце 1917 года. Ростов-на-Дону брали латышские стрелки. Как указывает А. Жуков, по взятии города латышами были расстреляны даже все добровольцы-подростки из гимназистов и семинаристов – с четырнадцати лет! По определению опять же А. Жукова, «именно латыши явились основной силой» осенью 1919 года при разгроме войск генерала А.И.Деникина. Замечу, что при этой операции особенно отличился некий комиссар Карл Дозит, «из семьи батрака». Это клише «из семьи батрака» – почти непременно сопровождает на страницах советской энциклопедии по Гражданской войне любое латышское имя. Небезынтересный нюанс, к которому мы еще вернемся. Латыши штурмовали Перекоп и, уже в качестве «расстрельных отрядов», зверствовали в Крыму. Летом 1918 года латышские стрелки участвовали в подавлении бунтов крестьян против реквизиций хлеба в Саратовской губернии, в Псковской, в Новгородской губерниях. Даём ли мы себе сегодня труд понимать, что значили эти «хлебные бунты»? Полная свобода выбора – умирать с семьей от голода или от латышской пули. Каждое такое подавление мятежа – десятки тысяч убиенных.

Всякая антинародная власть опирается в первую очередь не на собственных граждан, а на иноземных наймитов, о чём говорит даже состав опричнины Ивана Грозного. «Братоубийственность» нашей Гражданской войны изрядно преувеличена. Долго даже перечислять, но едва ль было бы преувеличением сказать, что без латышских стрелков не было бы победы коммунизма на всех фронтах той войны. 40 тысяч их было, по всему театру военных действий. Первым командующим Красной армии был И. Вацетис. Особая страница истории – участие латышей в большевистских карательных органах. В ВЧК борьбою с «контрреволюцией» занимался И. Лацис (Ян Судрабс), позже председательствующий в Военном трибунале. Латыш, «из семьи батрака». В Чеке на 1919 год ¾ были латыши! Думается, из оставшейся четверти треть придется на евреев, из тех, что хотели преодолеть карьерные преграды вроде черты оседлости в один присест – хотя бы и людоедскими методами.

Так что ж, я утверждаю, что в чекистах времен революции не было русских? Почему же не было, как раз треть из четверти и выходит. Любопытен, кстати, профессиональный состав русских чекистов. Среди них почти не было квалифицированных рабочих, того пролетариата, что являлся в этом самом пролетариате белой костью. Только чернорабочие, но и этих единицы. Большинство были – половые, извозчики, гостиничные лакеи и т. д. и т. п. Те, что привык кланяться, сжавши в ладони медяки чаевых. Это наблюдение нам ещё пригодится.

Я. Петерс, зампред ВЧК, возглавлял в 1921 году в Ташкенте процесс против светила нашей медицинской науки – В.Ф.Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки). («Что же это Вы, Войно-Ясенецкий, днем в больнице людей режете, а по вечерам псалмы распеваете?» – «Я людей режу из человеколюбия, а вот вы – ИЗ ЧЕГО?» Да разве их всех тут перечислишь, всех этих Берзеней (три штуки и все в командирах-комиссарах), Лудри, Лонгва, Ленцманисов («из семьи батрака»)! Впрочем, едва ли все мы знаем, откуда они, собственно, взялись, эти латышские стрелки, не саранчой же с неба за наши грехи? Отнюдь. Что самое курьезное, возникновению латышских национальных частей в Первую Мировую мы обязаны ненависти латышей… к немцам. Остзейдские немцы, конечно, были не самой мягкой частью землевладельцев. Однако же народ, получивший, по меткому выражению А. Коха, письменность «на пятьдесят лет раньше чукчей», да и то из чужих рук, естественно должен был подчиняться какой-либо цивилизованной нации. Все средневековые архитектурные памятники Латвии, равно как и Эстонии, возведены немцами. Поэтому в 1915 году латыши охотно шли воевать против немцев в особые национальные свои формирования, чтоб сразу посчитаться за все – и за онемеченные фамилии школьников и за сами школы! Но дальше, как нам известно, «империалистическая война переросла в гражданскую», к пламенному одобрению Второго съезда делегатов латышских стрелковых полков. Однако ж установить свои революционные порядки на родине не удалось – из Латвии стрелков повышибли опять же германцы. Ну и зачем с ними, с хорошо вооруженными, сражаться, когда можно установить советскую власть в России – ведь в ней коммунисты армию развалили, подвижники-добровольцы ещё только подтягиваются на Дон. Вот уж потом, наведя ревпорядок в России, можно и немцев выгнать из Латвии – навалившись всем-то интернациональным кагалом. Примерно так и было сделано. И стали латыши жить свободно, без хозяев. Целых двадцать лет жили, не тужили, и вдруг подлые коммунисты их, обросших жирком и реквизированным скарбом, вдруг берут да оккупируют! Ну как тут в самом деле не возмутиться? Закономерно и совершенно понятно, отчего германоненавистники первой половины XX столетия – эстонцы и латыши – кинулись в батальоны СС.

Для раба всегда плох и ненавистен тот хозяин, который есть сейчас. Хозяин, который может только стать таковым, да ещё сулит какие-то пряники, да ещё даёт возможность поквитаться с хозяином прежним – хорош. Едва ли они в самом деле верили, что немцы дадут им какую-то независимость – но роль надсмотрщиков над русскими уже была безмерно соблазнительна. Пусть русских, белорусов, евреев, цыган десятками тысяч жгут в крематориях, пусть обескровливают детей – сдохни ты сегодня, а я даже завтра не сдохну! Я – остдойч, я – получеловек! Эстонцы и латыши практически никогда не имели своей государственности, они всегда были под кем-то. Эти нации не имели своего дворянства. Жестокость и подлость, проявляемая ими всякий раз, когда они затевают очередную «независимость», убеждает нас, как ни странно, в том, что единственный правильный взгляд на мир – церковный.

Страну, имеющую историю христианской государственности, Ватикан, к примеру, (мы говорим о дореформенной Церкви, конечно), обычно полагал страной с законной властью, страну же без таковой истории – страной с фактической властью. Это была не несправедливость, но инстинкт цивилизационного самосохранения, ныне нам стремительно отказывающий. С церковной христианской точки зрения такие страны, как Эстония и Латвия – абсолютно нелегитимны. Казалось бы, ну какой смысл вообще об этом сейчас думать, во времена, когда дворянство вытеснено тельцекратической демэлитой? Врёте, есть он, смысл. Нация, не имеющая в прошлом своём аристократии, это нечто вроде человека, перемахнувшего во взрослый возраст сразу из детского, минуя отрочество. Какие-то связи у него в мозгу сложились неправильно.

Эстонец и латыш в жизни, конечно, может быть человеком порядочным и справедливым, но исторической совести он слишком часто лишён. Ему этого не дано. У него атрофирован орган исторического стыда. «Мы маленькая нация», значит – нам можно всё. Мы измеряем всё мерилом нашей пользы. Нужды нет говорить, сколь это аморально.

Но отчего мы молчим сами?

Большинство фактов, о которых я упомянула в этой статье, более чем доступны. Они публиковались в периодике, выходили книгами, висят в интернете. Но отчего, когда начнешь спрашивать, большинство собеседников делает бараньи глаза, будто я им рассказываю об истории каких-нибудь далёких зулусов? Почему этого нет в новых наших учебниках? Почему о гибели СЗА не снимают фильмов?

Нам что, не стыдно перед нашими предками, погибавшими в Принаровье? Сознание вчерашнего – генетического – «батрака» воспринимает уступку, как слабость. За обнаглевшими «батраками» стоят, как в 1919 году, не слишком к нам доброжелательные сильные государства. Проявление политической воли – не только вопрос исторической памяти, но и вопрос нашего выживания. Неужели мы не хотим выжить

Возвращение в Ямбург

С историком Владимиром Чичерюкиным-Мейнгардтом мы познакомились уже на Николаевском вокзале. Место встречи, надо признаться, выбрали в свете предстоящей поездки ну самое неподходящее: под мраморной головой Ульянова. Что поделать, найти друг друга в толпе так, и впрямь, проще всего.

Эстонский поезд отходит от перрона. Сразу понятно, что спутник мой – бывалый путешественник: при нём оказывается металлическая фляжка с коньяком и металлические же стаканчики в кожаном футлярце. Временами выходим покурить в промозглый тамбур. Что же – коньяк, сигареты и общение, очевидно, станут в ближайшие двое суток моей главной пищей. Как в студенческие годы. Приятно иной раз позабыть, что давно уже не куришь и повзрослел… В прошлый раз, два года назад, именно так и было.

Неужели минуло два года? Да.

Фляжки достаёт как раз на девять часов дороги… И вот уже, высадив нас в заснеженную ночь, поезд мчится к границе с Эстонией. А по безлюдной платформе бежит навстречу знакомая фигура. Последний рядовой Северо-Западной армии Сергей Зирин, он же вице-председатель Воинского братства во имя Св. Архистратига Божия Михаила.

«Добро пожаловать, дорогие странники!» – раскрывает объятия Сергей.

Расстояния в Ямбурге измеряются пешим ходом. И в десяти минутах ходу нас уже ждёт заботливо приготовленный – ужин? завтрак? Каким словом назвать трапезу в пятом часу пополуночи?

В квартире Сергея всё требовательнее названивают телефоны, сообщая о гостях, прибывших из Санкт-Петербурга, из Пскова, из Эстонии… На дворе ещё ночь, но Первая Ямбургская историческая конференция по СЗА уже, можно считать, началась.

Каких трудов, каких душевных сил и треволнений им стоило её организовать, этим людям, что добровольно приняли на себя крест прожить кроме своей жизни чужую, страшную и короткую. Северо-западников в изгнании было меньше всех: их выжило всего ничего.

Девять десятков лет назад завершились военные действия на территории между Петроградом и Нарвой. К этому и приурочило конференцию Историческое общество Ямбурга-Кингисеппа.

Конференц-зал центральной городской библиотеки набит битком. Начинается молебен… Бог нам в помощь потрудиться!

Перед докладами – просмотр и обсуждение документального фильма Алексея Олиферука «Красным по белому. К истории одного похода», вышедшего вскоре после фильма Андрея Кирисенко «Юденич».

Что же, это уже тенденция.

Доклада с новыми данными о Талабском полку я жду с особым интересом. Полк благородных рыбарей, полк с историей, необычной даже по тем богатым на всё необычное временам… Доклад делает питерский исследователь Валерий Кругликов.

Известно, что я обычно занимаю жёсткую позицию по поводу роли эстонцев в неудаче похода: сговор с большевиками, чудовищные последствия этого сговора, о которых тяжко лишний раз и рассказывать… Но что бы там ни было – а доклад Андреса Вальме «Деятельность „Эстонского военного мемориала“ по благоустройству военных захоронений» изрядно меня впечатляет. Справедливость требует признать: в сегодняшнем дне в Эстонии есть люди, которым важна судьба русских могил. И уж совсем горько, но приходится сказать и об этом: многие из присутствующих историков соглашаются с г-ном Вальме в том, что могилы северо-западников и русского духовенства в Эстонии окружены на сей день большей заботой, чем в России. Это тяжко и стыдно.

В названии доклада Сергея Зирина прозвучала давно привычная для всех, кто погружён в тему Белого движения, французская параллель: «Мальчики новой Вандеи: прапорщик по адмиралтейству Николай Меркулов». Исследователи, изучающие психологию человека на войне, отмечают наступление необъяснимого момента, когда инстинкт самосохранения вдруг отключается, уступая место некоей высшей сущности. Но иногда кто-то должен эту высшую сущность «включить» в людях, робеющих преодолеть естество. И сделать это можно только одним путём – подать пример. Именно так и поступил шестнадцатилетний Николай Меркулов. По ходу боя необходимо было занять мост, но красные превосходно укрепились на нём. Абсолютно открытое, насквозь простреливаемое пространство. Мост в иной мир, шагнуть на него – подписать себе смертный приговор. Чаша весов отчётливо наклонилась во вражескую сторону. И Николай Меркулов выбежал на мост один. Сколько-то времени все в оцепенении смотрели, как такая ещё мальчишеская фигурка бежит навстречу остервенелому огню, затем за Меркуловым выскочил кто-то взрослый (имя не установлено), они бежали вдвоём, а потом положение мгновенно переломилось – и людская масса хлынула следом. Красных разметали в считанные минуты. Потери были, как же без потерь? Но, что самое интересное, Николай Меркулов, который был в первые мгновения хуже, чем мишень в тире, который, строго говоря, не имел никаких шансов выжить, не получил ни единой царапины.

Война – особое измерение, расположенное между жизнью и смертью. На ней случается много непостижимого нашему уму. Воевавшие это знают.

А Николай Меркулов был смертельно ранен через несколько недель. Последние слова его засвидетельствованы: «Помоги вам Господь разбить большевиков!»

Доклады длятся почти до ночи. А за ночь зима полностью вступает в свои права. На кладбище в Ивангороде, куда мы приезжаем на поклон к братской могиле воинов северо-западников – сугробы уже по колено. Горят свечи, служится лития. На покрытый триколором памятник возложены цветы. Реконструкторы в серых шинелях дают ружейный салют.

Крепче, чем этот могильный гранит,

Ставший героев уделом,

Родина пусть навсегда сохранит

Память о подвиге белом.

Эти слова начертаны на мемориальной доске, недавно установленной рядом с памятником.

А Сергею Зирину напоследок приходится поволноваться всерьёз. Уже в Ямбурге он вдруг обнаруживает, что, захлопотавшись, забыл, видимо на кладбище, свою фуражку. Свою – и не совсем: настоящую боевую фуражку полковника А. С. Гершельмана. Срочно звонит в Ивангород. Кладбище уже закрыто. Храмовый староста обещает пойти за фуражкой пораньше с утра.

На вокзале Сергей мужественно шутит и чокается с нами, но я вижу, что мысли его не покидают на самом деле Ивангорода: действительно ли фуражка на кладбище и не случится ли с ней до утра чего?

О том, что доблестная вещь благополучно воротилась к нынешнему своему владельцу, я узнаю уже по электронке.

«Фуражка пролежала на могилке северо-западников весь вечер и всю ночь! – пишет он. – В этом также мистический символизм».

Ну да, вещи иной раз поступают по-своему. Всё хорошо, что хорошо кончается. Какая хорошая поездка!

Гдов под сенью собора

Писательская судьба моя тесно связана с Северо-Западом России, направлением героического наступления армии генерала Н. Н. Юденича на Петроград и ее отступлением, этой дорогой русской скорби. Странно ли, что множество дружб связывают меня с военными историками, исследователями этих мест.

Совместная наша поездка в Гдов с Сергеем Геннадьевичем Зириным из Ямбурга и Антоном Сергеевичем Громовым из Баварии затевалась еще зимой, когда мы надеялись, что летом там будет восстановлен памятник Государю Александру II. Увы, в деле восстановления исторической памяти проволочки неизбежны. Открытие памятника было перенесено на осень. Однако мы решили не менять планов – пожить несколько дней на Чудском озере, посетить 30 июля городской праздник. Но, собираясь в дорогу, я даже представить себе не могла, какую фантастическую страницу русской истории – современной и древней, мне предстоит прочесть.

Современная история началась в 1983 году, когда служить в Покровской церкви в Кярово под Гдовом (чудом уцелевший родовой храм графов Коновницыных) был прислан молодой священник Михаил Женочин. С фотографий тех лет на нас смотрит настоящий древнерусский витязь – высокий, широкоплечий, златокудрый и русобородый, очень красивый. Его, питерца, не слишком смутила жизнь в крохотном деревенском домике, походы за водой к колодцу. (Позже, когда стали появляться на свет дети, отец Михаил собственноручно провел водопровод). Гдовщина, красотою своей природы, величием древней своей истории сразу пленила его.

В самом Гдове, где стояли до революции шесть храмов, не было о ту пору ни одного. Великолепный памятник XVI века, Димитриевский собор, был взорван во время отступления гитлеровцами-эстонцами. Собор стоял некогда над городом, на территории древней крепости. После войны его развалины сровняли с землей, сколотили на его месте эстраду. Местная молодежь ходила туда на танцульки.

На дворе стояла советская власть, а молодой священник уже задался целью дерзновенной, немыслимой, невозможной, совершенно безумной по доводам здравого смысла: восстановлением собора. Даже не строительством нового собора на месте старого – нет, полным восстановлением, совпадением каждого камня, каждой линии.

За духовным напутствием перед тем, как приступить к делу, о. Михаил направился на Талабские острова, к старцу Николаю Гурьянову. Протоиерей сердечно принял гостей, поставил самовар. Непостижимым образом он уже знал, что речь пойдет о соборе. Старец достал пожелтевший конверт, в котором оказалась тысяча рублей, вероятно – все его сбережения, вручил отцу Михаилу. А затем вдруг высыпал в его чашку всю сахарницу. «Неужто мне так горько придется, отче?» – спросил отец Михаил. Старец печально промолчал.