НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Забавный черновик

НИКТО, НЕКТО и ВСЁ

Забавный черновик

Игорь Кочкин

Посвящается Н. Я. и Е.Л., а также всем,

кто жил в зловещие времена БИТЛЗ и брежневского ЗАСТОЯ.

© Игорь Кочкин, 2020

ISBN 978-5-4493-4350-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

Предполагаю очевидное недоумение Читателя (если таковой, вопреки всем технократическим напастям ХХI века, образуется!), который с понятным пристрастием непременно полюбопытствует: почему жанр «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» определён, как «черновик»? Почему не «роман», не «повесть» (или ещё что-нибудь другое и привычное)?

И почему «черновик» именно «забавный», а не курьёзный или какой-то иной (синонимов-то кругом изрядно, навалом, прорва)?..

Вопросы справедливые.

В 1978 году, в несуществующем сегодня городе Алма-Ате1, когда галопом были написаны «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», этот рабочий подзаголовок подразумевал, что рукопись – только скелет, который потом предполагается доработать, чтобы он оброс гармоничной мышечной тканью, и рукопись в окончательном варианте получила бы более совершенное физическое тело.

После 1978-го прошло четыре десятилетия, однако ничего не наросло.

До «забавного черновика» – по «забавному» стечению обстоятельств! – не дошли руки у автора. И рукопись благополучно пребывала все эти годы в анабиозе, затерявшись в моём архиве среди других бумаг, скопившихся в суете сует за это время.

Хотя… что есть эти сорок лет? (В сравнении, скажем, с продолжительностью жизни дуба (1500 лет), привычного земного нашего соседа?) Это ничто!.. Тем более в нашем случае, когда с 1990-х – за менее, чем три десятилетия! – отношение человечества к бумажным носителям информации изменилось кардинально, на 180 градусов.

Среди современных анекдотов мне понравился такой: девушка предлагает знакомому… переписываться с помощью настоящих бумажных писем: мол, романтично и всё такое… Он долго молчит, потом спрашивает: «Натаха!.. Ты – в тюрьме?..» Смешно.

«Тарас сел на коня. Конь согнулся, а потом засмеялся…» (Из сочинений учеников средней школы в капиталистической РФ).

«Переписка Льва Толстого занимает не один том, – заметил Сергей Капица, и с грустью спросил: А ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ НЫНЕШНЕГО ПОКОЛЕНИЯ? Их эСэМэСки будут издавать в назидание потомкам?»

Исходя из этого, логичен следующий вопрос: зачем людям нужны книжки – как некий пережиток прошлого! – когда есть интернет?

В качестве аргументации приведу простой, как три советских рубля, пример: застряли Вы, скажем, в автомобильной пробке, а Вам вдруг позарез – ну, мочи терпеть больше нет! – понадобилось «Государство» Платона или «Домик в Коломне» Пушкина – не проблема. Несколько привычных – на автомате! – манипуляций с мобильником и Вы уже слушаете (или – читаете) нужный текст.

«Онегину нравился Байрон, поэтому он и повесил его над кроватью…»

А вот – для пущей убедительности! – ещё одна интересность, в стиле тех же «трёх рублей». На «Авито» мне на глаза попалось объявление: продам Библиотеку Всемирной Литературы, нечитанную, нецелованную, в суперобложке, как только что из типографии, 100 руб. (!?) за том. Не мог пройти мимо, позвонил, чтобы поинтересоваться, как далеко от меня находится БВЛ: может, съездить и купить в подарок для внуков? Мне ответили, что продавец готов сам доставить товар – был бы покупатель. Я сказал, что предложение заманчивое, издание великолепное, но надо… подумать. Мне с угрозой ответили, что торг уместен. Я поблагодарил… В течении следующей недели меня настойчиво – настырно! – атаковал продавец БВЛ: когда и куда, наконец, ему везти этот хлам, пока он не выкинул его в мусоропровод?.. Вот такая история! Вот такой «балдёж!», как скажет юное поколение.

Вероятно, сегодня не очень нужны старые бумажные книжки. Нет потребности в классическом чтении. Есть только редкие предложения на бесплатных досках, подобных «Авито», как сигналы SOS: ПОМОГИТЕ!.. ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МАКУЛАТУРЫ!

«Hа поле раздавались стоны раненых и мертвых…»

Всего-то полвека назад люди пишущие и публикующиеся были читаемы в народе и, в пределах здравого смысла, почитаемы. Их количество нельзя было назвать тьмой. Сейчас пишущих во Всемирной паутине и публикующих себя сами – тьма, а читателей – раз, два и обчёлся. Почему?

Если раскручивать тему дальше – напрашивается другой каверзный вопрос: а покажите мне сегодня те книжки, которые бы – как прежде! – передавали из рук в руки? На неделю, на день, на ночь? Их нет.

Дайте мне ссылку на источник в Сети, где бы Президент РФ (премьер, сенатор, депутат и т.д.) трепетно обсуждали новую книжку современного Булгакова… Отсюда следует вывод, банальный (и до зевоты скучный): зачем тогда древние – из прошлого века – рукописи превращать в книжки? Не-за-чем. Нет причин.

«Хлестаков сел в бричку и крикнул: «Гони, голубчик, в аэропорт!..»

Безвыходных ситуаций, однако, не бывает. И я нашёл лучшее, по-моему, применение своему архиву. Суть его проста, как всё гениальное: когда в саду надо развести костер, чтобы сжечь сухие сучья и ветки, бумага, как нельзя, кстати. А наблюдать, как горят рукописи, зная, что рукописи не горят2, одно удовольствие.

Алгоритм предания огню негорящего прост. Сначала – как получится, на удачу – берётся охапка бумаги. Потом происходит беглое «знакомство» со знакомым: что же там попалось в руки на этот раз? О, это любопытно, отмечаю я. «Любопытное» сопровождается душещипательным (шутка!) воспоминанием о времени и месте написания. Всё, ритуал закончен. Слёзного прощания не предусмотрено (рукописи не горят! проверено автором, поскольку, если некая комбинация мыслей улетела в Космос – при определённых условиях эти мысли, звено за звеном, не трудно вытащить обратно и превратить в привычные закорючки на бумаге.) А уж потом можно чиркать спичкой.

«Умер М. Ю. Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!..»

Когда в охапке оказалась «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», руки мои не поднялись развести рукописью костёр. Наоборот – захотелось, против обыкновения, очистить её от пыли, прогладить помятые временем странички утюжком, пыхтящем на углях, и даже, может быть – восстановить то, что было погрызано мышками, которые полакомились – странное дело! – самыми вкусными, на мой взгляд, кусками текста. Как они это различают – не ясно. На уровне интуиции, генетической памяти или по каким-то другим признакам?..

Дальнейшее выглядело так. Моя природная леность оказала мне добрую услугу. Я подумал: а смысл городить огород? Зачем привносить отсебятину через столько лет? Пусть написанное давным-давно выглядит сейчас в чём-то косо, а в чем-то криво, но пусть всё останется, как есть. И потом: содержание «забавного черновика» – где-то романтическое, а где-то наивное – продиктовало особую его форму. Поэтому и было решено – перепечатать остатки сохранившегося текста и все дела.

«Глухонемой Герасим не любил сплетен и говорил только правду…»

Была ещё одна веская причина не трогать написанное сорок лет назад, чтобы ненароком не разрушить те тонкие и хрупкие конструкции прошлого, которые состоялись, как реальность. Товарищ жены по работе, живущий сегодня в Калгари, рассказал о своих впечатлениях после посещения Алма-Аты: несмотря на новомодные архитектурные изыски, которыми «преобразился» город, своё лицо, органичное и ни на что не похожее, он утратил: прежней Алма-Аты больше нет. На ней, по его словам, печать типичного мамбетского аула с… неказахскими небоскрёбами и всеми признаками современной цивилизации: сотни тысяч иномарок, движущиеся по улицам и припаркованные на обочинах, и, соответственно – пробки в часы пик; всюду – куда не глянь! – магазины, магазины, магазины; всюду – реклама, реклама, реклама; все – продавцы, производителей – раз-два и обчёлся3…

Я про себя подумал: если бы кто-то по барской прихоти оплатил мне все накладные расходы (дорогу в Алма-Ату, гостиницу и прочее), я бы отказался отправиться в «прошлое», как это сделал товарищ жены. Пусть Алма-Ата для меня останется такой, какой она осталась в памяти.

«Вдруг Герман услыхал скрип рессор. Это была старая княгиня…»

Какие же сакральные – если таковые есть! – ценности, вокруг которых закручено повествование, кроются между строк в этом «забавном черновике»? «Как молоды мы были? Как искренне любили»?.. Как и чему учились (понемногу и как-нибудь)?.. Как в эйфории взросления, в эйфории познания себя и мiра кутили по барам, забавно многомудрствуя вокруг вечных тем с бокалом «шампань-коблера» в руке?.. Как соблюдали (или не соблюдали) строгие предписания «Кодекса поведения алма-атинцев»?.. Как творили музыкальные гениальности «на коленке», подражая и не подражая Битлз?..

Другими словами: что в «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» есть такого разэтакого?

Главное – по-моему – это ответ на вопрос: что есть БУДУЩЕЕ? И каким оно может стать, если произойдёт определённая трансформация настоящего, которая повлечёт за собой цепную реакцию изменений во взаимоувязанных между собой событиях.

Кроме уже сказанного, добавлю коротко, о чём ещё рукопись. (Одна из сверхзадач!) Она об эволюции и деградации человеческого Я. О том, что есть реальность и что есть иллюзия.

По поводу слова «забавный». Оно знаковое, и характерное для НИКТО, одного из персонажей. Подробнее об этом читатель узнает, если осилит рукопись до конца.

«Отец Чацкого умер в детстве…»

И последнее. Кроме расстановки запятых, в текст были внесены некоторые новые цитаты, ссылки и мои неказистые размышления по поводу давних событий и фактов, которые – по понятным причинам! – не могли быть внесены в 1978 году.

Вот и все мои старания, и участие в забавном черновике, который никогда не будет доработан до чистовика (за исключением этого корявого предисловия).

РФ, 2018.

Часть первая

Да здравствует право читать

Да здравствует право писать!

Правдивой страницы лишь тот боится

Кто вынужден правду скрывать

Р. Бёрнс

…трое шестнадцатилетних мальчишек, еле-еле передвигая ноги, плелись гуськом по мрачному – до тошноты! – коридору административного здания товарной станции Алма-Аты-2 к окошку кассы, чтобы получить заработанные 150 рублей за разгрузку вагона со шпоном.

– Здесь явно попахивает мертвечиной… – сказал один из них.

– Какая здесь может быть мертвечина, если вокруг ни души? – спросил изумлённо второй.

– Значит, мертвечиной попахивает от нас – больше не от кого, – подытожил бесстрастно третий.

Логика была железной: нечего на зеркало пенять – признаки разложения надо искать в самих себе…

Был первый вечерний час воскресенья, 26 октября 1975 года.

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если В ЛЮБОМ, САМОМ ПЛОСКОМ ГОРОДЕ МIРА ЛЕГКО РАЗБЕРЁТЕСЬ, ГДЕ ЕСТЬ ВЕРХ УЛИЦЫ, РАЙОНА, МЕГАПОЛИСА (относительно гор, как в Алма-Ате), А ГДЕ – НИЗ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Если бы им, троим, утром сказал какой-нибудь умник, что за этот день они очистят железнодорожный вагон от шпона, они, вероятно, очень бы захотели в это поверить. Но, вряд ли, в это поверили бы. Между словами «поверить» и «сделать» зияла пропасть. Они эту пропасть перемахнули. Как перемахнули? Это вопрос из категории «не имеющих ответа». Ответа ясного и простого.

Преодоление пропасти – однако! – не переполняло их особенной радостью.

Больше их переполняло полное безразличие ко всему, что происходило, что происходит и что будет происходить вокруг: здесь, на товарной станции, куда их сегодня – почему-то! – занесло, а также в Алма-Ате, где находилась эта станция, а также на всей планете Земля, где маленькой точечкой обозначилась Алма-Ата, а также во всей Вселенной, где затерялась эта голубая планетка с названием Земля.

Они готовы были – тотчас же! – плюхнуться на махрово-пыльный бетонный пол этого длиннющего коридора, ведущего в никуда, и час, другой – а лучше – вечность! – отдохнуть. Было ощущение, что Земля (и, соответственно, Алма-Ата!) подверглась внезапной атаке. С применением фантастического оружия. Всему живому – смерть, а они, трое, в своих физических телах, остались – по нелепому недоразумению! – в целости и сохранности.

Первого звали НИКТО, второго – НЕКТО, третьего – ВСЁ…

Летающие эхом звуки, шаркающих по полу башмаков троих мальчишек больше походили на жуткий сон, чем на реальность.

– Здесь никого нет, – сказал НЕКТО, с явными нотками раздражения, гнева и агрессии: страшный коктейль!

– А мы? – сказал ВСЁ, в голосе – явные нотки сарказма: так и хочется расхохотаться.

– Мы здесь не в счёт, – сказал НИКТО, в голосе – полное безразличие: какая разница, что было, что есть и что будет через мгновение или через минуту?

– Мы – трупы? – спросил ВСЁ.

– Я – труп! – ответил НЕКТО. – Это точно.

– Ты – труп? – спросил НИКТО. – А я, по-твоему, кто? Труп, как и ты?

– Ты, как здесь ни крути, как был, так и остаешься быть прежним НИКТО.

– Хотел бы и я быть тем, кем есть НИКТО, – сказал ВСЁ. – Однако, по всем признакам, я – ещё – не труп, как НЕКТО, но очень близок к тому, чтобы в него превратиться, и им стать.

– Оптимистичное признание! – заметил НЕКТО.

– Да, как на духу…

(«МЁРТВОМУ, КОНЕЧНО, СПОКОЙНЕЙ, да уж больно скучно…» Сухов, «Белое солнце пустыни». )

Они по-прежнему гуськом, из последних сил, продвигались вперёд по коридору, тупо рассматривая таблички с надписями на дверях слева и справа.

– Ну, их на фиг все эти мерзкие деньги – к свиньям собачим! – заявил категорически ВСЁ. – Зачем трупам деньги?

– Ну, уж нет! – ответил твёрдо НЕКТО. – И к каким это – свиньям собачим? Вот уж, сказанул, так сказанул: свинья у тебя оказалась в теле собаки? Или собака в теле свиньи? Браво!.. Не знаю, как кому, а мне – пусть даже и трупу – деньги совсем не помешают!

– Ты, я вижу, очень умный? – спросил НИКТО.

– Нет, я слишком умный!

– Очень хорошо: тогда… если ты – труп, то, как тебя может давить жаба? – спросил удивлённо ВСЁ.

– Это, вероятно, особая жаба – трупная, – предположил НИКТО.

– Сами вы – жабы! – набычился НЕКТО…

(«ПУСТЬ УМИРАЮТ ДУРАКИ, были б целы тюфяки». Козьма Прутков.)

Обстановка накалялась с каждой секундой. Силы были на исходе.

– Ну, да, нам только и остаётся, как устроить маленький мордобойчик – междусобойчик, в аккурат под занавес, по всем законам жанра: найдём главного виновника всех наших проблем и врежем ему по полной! – сказал НИКТО.

– Идея великолепная: я, лично, за, – утомлённо произнёс ВСЁ.

– Да уж – да уж: великолепное завершение этого великолепного дня, – фыркнул НЕКТО, – великолепнее не придумать…

Они остолбенели, когда увидели по левую руку искомо-заветную табличку «КАССА» над окошком с решёткой из арматурных прутьев, откуда доносились еле слышимые звуки присутствия там ещё кого-то, кроме них троих: значит, на Земле-матушке ещё кто-то выжил?

– Трупы потихоньку начинают сходить с ума… – обозначил суть невероятной иллюзии, которая превратилась в реальность, НЕКТО, – это точно.

– Придурок! – возмутился ВСЁ. – Как трупы могут сходить с ума? Они же – трупы…

Они уже не верили ни глазам своим, ни ушам своим. Если даже принять версию о выживших – то какой-такой ненормальный может быть здесь, в кассе, в этот воскресный день и вечерний час, чтобы ожидать их, троих наглых юнцов, для вручения им (если ещё и не трупам, то, явно, существам, уже находящимся на зыбкой грани между жизнью и смертью!) вымученных несчастных денег? Никто! Это двести процентов из ста.

Нет – и не может быть! – здесь никакой «КАССЫ».

Нет – и не может быть! – здесь никаких посторонних звуков.

– Ау! Люди! – крикнул НИКТО, и шарахнул, что было сил, кулаком по решётке.

– Если они – люди… – заметил флегматично ВСЁ.

Окошко «КАССЫ» через паузу, равную вечности, отворилось и обнаружило недовольную – до безобразия! – женскую физиономию без явных национальных и возрастных признаков.

– Киборг… – еле слышно прошептал ВСЁ.

– Сам ты – киборг! – ощерился НЕКТО.

– Киборгша… – уточнил НИКТО.

– Что-о-о? – прорычала Киборгша…

(«СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, и пусть никто не уйдет обиженный!» Стругацкие, «Пикник на обочине». )

– Где наши деньги? – спросил НИКТО с металлом робота в голосе: с подобными надо говорить голосом подобных.

– Где – где: в Караганде! – огрызнулась Киборгша…

Через паузу, опять равную вечности, она брезгливо швырнула в руки НИКТО платёжную ведомость:

– Закорючку поставь против галочки, умник. Сумму – прописью!

– Двадцать? – НЕКТО, не поверив глазам своим, застыл с открытым ртом – это состояние медики определили бы, как шок, как запредельное психическое потрясение.

– Нет, две-сти! – ответил ВСЁ. – Только без одного нолика.

Шутки шутками, однако, и он, так же, как и НЕКТО, тупо уставился в ведомость: что это – описка? кошмарный сон, который им привиделся наяву?

НИКТО взял дрожащими, никак не желающими слушаться, пальцами, шариковую ручку и, пляшущим почерком, накарябал в платёжке: двадцать руб.

(ЧЕЛОВЕК КАК УСТРОЕН? Он видит надводную часть айсберга, остальные 2/3 ледяной глыбы он дорисовывает в воображении: всё просто…)

– Подпись, умник! – рявкнула Киборгша.

НИКТО поставил подпись и сунул ведомость под решетку. Капельки пота образовались у него на лбу.

Киборгша в ответ кинула на алюминиевое блюдечко, прибитое гвоздём к подоконнику, две красных купюры с профилем вождя мирового пролетариата, и захлопнула – что было сил, как это сделал чуть раньше НИКТО – кассовое окно: всё, баста – не тот случай, чтобы устраивать здесь выяснения и мутный базар!..

(Позже НИКТО предложит внести в «Кодекс поведения алма-атинцев» особый пункт, где обозначится мысль, заимствованная у Германа Гессе: «ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВЕЙ И ВЕСЕЛЕЕ, ТО СДЕЛАЕТЕ ЭТО В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, ПРОСИТ ОН ВАС О ТОМ ИЛИ НЕТ…»)

До шпона – однако! – НИКТО, НЕКТО и ВСЁ надо было ещё дожить.

Если исходной точкой считать 32 августа 1974 года, то доживать предполагалось одно лето и 55 дней.

(И, вообще, вполне вероятно – сложись что-то не так! – и разгрузка вагона с шпоном могла не состояться вовсе, не случись к ней необходимых предпосылок.

Не произошли бы эти, некоторые, причинно-следственные невероятности и всё тут: никакого шпона не было бы! и ничего не попишешь…)

1. 32 августа.

Цифра «один» означает движение от небытия к полноте,

являясь символом Созидания, Творения.

Школьный плац источал запах свежего асфальта.

Ещё вчера здесь, на улице Каблукова (чуть выше Плодика4), был пустырь. Сегодня — как в сказке, мгновенно – образовалась новая школа.

В точности через дорогу от школы находились – очень нужные городу – заведения: диспансер для психов, спецучреждение для малолеток-мальчиков, которых нельзя было посадить по уголовке в зону, и такое же спецучреждение для малолеток-девочек, чуть выше по Каблукова – дом престарелых.

И вот построилась буквой Н новая школа и улица Каблукова в этом удивительном месте непонятным образом гармонизировалась (или, может, наоборот, дегармонизировалась?). Был пустырь – вроде чего-то не хватало. Вырос типовой храм знаний – вроде стало хватать всего. Почти, как это случается на гениальных полотнах гениальных художников: нанесён последний удар кистью и всё встало на свои места.

Почти, как у Малевича5…

(«В ИСТОРИИ МИРОВОГО ИСКУССТВА НЕТ, наверное, КАРТИНЫ С БОЛЕЕ ГРОМКОЙ СЛАВОЙ, ЧЕМ «Чёрный квадрат»… «НЕТ АРТЕФАКТА, ОБЛАДАЮЩЕГО подобной непреходящей АКТУАЛЬНОСТЬЮ…» – таковы оценки «Чёрного квадрата» Малевича авторитетных специалистов в области изобразительного искусства).

Школе был присвоен номер 63.

(Позже Пат скажет:

– 63 – это 6 +3. Или – три тройки: шестёрка – две тройки, плюс тройка существующая, которая есть в номере вашей школы.

– А почему не девять единиц? – спросит ВСЁ.

– Или – три в квадрате? – удивится НЕКТО. – И, вообще, есть ли смысл гадать на кофейной гуще и наводить туман при помощи каких-то цифр и чисел?

– Есть, – ответит НИКТО, – мой старый приятель Харрисон сказал, что цифры и числа отражают состояние Вселенной и являются символами космической энергии, а также определяют развитие какого-либо явления или события…)

Итак, на плацу с запахом свежеукатанного асфальта, перед новорождённой СШ №63 должна была состояться первая школьная линейка перед началом учебного года.

Пока она не началась, на плацу стоял галдёж осчастливленных школьников. Ещё немного и все они, переполненные неиссякаемой детско-юношеской энергией, хлынут внутрь храма знаний и усядутся за парты: не забавы для, постижения науки ради…

(«ЕСЛИ БЫ ВЫ ЗНАЛИ ВЕЛИКОЛЕПИЕ ЦИФР 3, 6 и 9, у вас был бы ключ ко Вселенной». Никола Тесла.)

Он стоял в некотором отдалении от этого галдежа.

И, будто, ничего не замечал вокруг. И, будто, ничего не видел.

Он стоял, словно Слепой (назовём пока его так).

Кроме этого странного Слепого, в толпе галдящих школьников выделялся другой мальчишка. Внешне он был точной копией Джона Леннона: очёчки, причёска, манера двигаться – всё, как у ливерпульской знаменитости! не хватало гитары, микрофона и обнажённой Йоко Оно рядом.

Он пристально наблюдал за Слепым: что же это за фрукт такой здесь объявился? Или, на самом деле, слепой, подумал он, или – тупой. После чего он склонился к версии смешанной, что Слепой – это тупой придурок. Или, наоборот – придурочный тупица (что звучало, по его представлению, более привлекательно, а, может, и правильнее). И сама эта замудрённая придумка ему очень понравилась, и как-то особенно согрела.

Почему согрела? И причём здесь тепло?

Гордыня и тщеславие в холоде и неуюте чахнут. А могут, вообще, дать дуба, склеить ласты, откинуть копыта, короче – сыграть в ящик.

Копия Леннона, неспеша – с издевательской ухмылкой на битловском лице! – подошла к Слепому.

Слепой, продолжая смотреть в никуда, хотел было монотонно произнести: «Ты -Леннон?». Но сказал – к собственному (и «ленноновскому» – тоже) удивлению! – другое:

– Ты – поляк?

– Поляк… – Точная копия одного из битлов вдруг стала меньше похожей на точную копию одного из битлов, поскольку от внезапного вопроса Слепого её (его) перекосило.

Теперь она, копия, обескураженно-ошалело рассматривала Слепого поверх своих стёкол с диоптриями: что же это за шизоидная непонятка образовалась перед ним?..

(«ЛЕГКО ЖИТЬ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, не понимая, что ты видишь». Джон Леннон.)

– Как узнал? – спросила ливерпульская матрица с некоторой растерянностью в голосе, которую не удалось скрыть. И ей стало досадно за эту растерянность, за такой нелепый промах.

– Я жил в Польше, – ответил Слепой. – Прибыл, можно сказать, прямиком из заграниц, и сразу на бал.