Характер и судьба

* * *

Я предложил различать две группы таких первичных влечений: влечения «Я», или самосохранения, и сексуальные влечения. Но это допущение не имеет значения необходимой предпосылки, как, например, предположение о биологической тенденции душевного аппарата (см. выше); это только вспомогательная конструкция, которая должна быть сохранена лишь до тех пор, пока она оказывается полезной, и замена которой какой-либо другой мало чем изменит результаты нашей описательной и классификационной работы. Поводом к такому допущению послужила история развития психоанализа, который первым объектом своего исследования сделал психоневрозы и именно ту их группу, которая должна быть названа «неврозами перенесения» (истерия, невроз навязчивости), и при этом пришел к выводу, что в корне всякого подобного заболевания лежит конфликт между требованиями сексуальности и «Я». Однако все же возможно, что более глубокое изучение других невротических заболеваний (в первую очередь нарцистических психоневрозов, шизофрении) заставит изменить эту формулу и сделать новую перегруппировку первичных влечений. Но в настоящее время нам неизвестна эта новая формула, и у нас нет ни одного довода, говорящего против такого противопоставления влечений «Я» и сексуальных.

Я вообще сомневаюсь, чтобы можно было на основании обработки психологического материала получить какие-либо решающие указания для разграничения и классификации влечений. Скорее кажется необходимым привнести для этой обработки к имеющемуся психологическому материалу определенные предположения относительно деятельности влечений, и было бы желательно, чтобы была возможность позаимствовать эти предположения из другой научной области и перенести их в психологию. То, что дает нам в этом отношении биология, несомненно, не противоречит такому разделению на влечения «Я» и сексуальные. Биология учит, что сексуальность нельзя поставить в один ряд с другими функциями индивида, так как тенденции ее идут дальше существования отдельного индивида – они имеют своим содержанием появление новых индивидов, то есть сохранение рода. Она показывает нам далее, что в одинаковой мере верно и правильно двоякое понимание взаимоотношений между «Я» и сексуальностью: согласно одному взгляду, главным является индивид, сексуальность представляет из себя только проявление его деятельности, а сексуальное удовлетворение – одну из потребностей его; согласно другому – индивид представляет из себя только временный и проходящий придаток к будто бы бессмертной зародышевой плазме, доверенной ему родом.

Мнение, что сексуальная функция отличается особым химизмом от других телесных процессов, составляет, насколько я знаю, также одно из предположений Эрлиха в области биологических исследований.

Так как изучение влечений представляет непреодолимые трудности, если подходить к нему со стороны сознания, то психоаналитическое исследование психических нарушений остается главным источником наших знаний. Но, в зависимости от хода своего развития, психоанализ до сих пор мог дать нам более или менее удовлетворительные сведения только относительно сексуальных влечений, потому что он мог наблюдать эту группу влечений при психоневрозах, как бы в изолированном виде. С распространением психоаналитических исследований на другие невротические заболевания, несомненно, наши знания влечений «Я» станут более основательными, хотя, кажется, не следует ожидать, что в этой обширной области исследования условия окажутся столь же благоприятными для наблюдения, как в области неврозов перенесения.

По вопросу об общей характеристике половых влечений можно сказать следующее: они многочисленны, проистекают из разнообразных органических источников, действуют сначала независимо друг от друга и лишь в более поздний период объединяются в более или менее совершенный синтез. Целью, к которой стремится каждый из них, является наслаждение, доставляемое органам (Organlust); лишь после того, как синтез уже произошел, они начинают выполнять функцию сохранения рода, вместе с чем они получают признание как половые влечения. При первом своем появлении они присоединяются к влечениям самосохранения, от которых отделяются только постепенно, и при нахождении объекта следуют по тому пути, который указывается им влечениями «Я». Часть их на всю жизнь остается присоединенной к влечениям «Я», снабжая их либидозными компонентами, которые при условиях нормальной функции легко могут быть не замечены и ясно проявляются только благодаря заболеванию. Они отличаются очень большой способностью замещать друг друга и легко могут менять свои объекты. Вследствие этого свойства они могут проявляться в такой форме, которая очень далеко ушла от их первоначальных целей (сублимирование).

* * *

Мы должны будем ограничить исследование вопроса о судьбе, которой подвержены влечения в своем развитии в течение дальнейшей жизни индивида, сексуальными влечениями, так как последние нам лучше известны.

Наблюдения показывают нам, что эта судьба влечений может быть следующей:

Превращение в противоположное.

Обращение на собственную личность.

Вытеснение.

Сублимирование.

Так как я не намерен исследовать здесь вопросы о сублимировании, а вытеснению необходимо посвятить особую главу, то мне остается ограничиться описанием и обсуждением только двух первых пунктов. Принимая во внимание те мотивы, которые не дают возможности влечениям прямо проявляться, можно рассматривать судьбу влечений как своего рода отражение, защиту индивида против открытого проявления этих влечений.

При ближайшем рассмотрении превращение в противоположное распадается на два различных процесса: в поворот влечения от активности к пассивности и в превращение содержания его в противоположное. Так как оба процесса по существу своему различны, то их следует и рассмотреть отдельно.

Примерами первого процесса являются противоположные пары: садизм – мазохизм и любовь к подглядыванию – эксгибиционизм. Превращение касается только целей влечения; вместо активной цели (мучить, разглядывать) становится пассивная: быть мучимым, разглядываемым. Превращение содержания в противоположное имеет место только в одном случае превращения любви в ненависть.

Обращение против собственной личности становится нам понятным благодаря соображению, что мазохизм представляет из себя садизм, обращенный против собственного «Я», а эксгибиционизм включает в себя также рассматривание и собственного тела. Аналитические наблюдения не оставляют никакого сомнения в том, что мазохист наслаждается истязанием самого себя, а эксгибиционист – обнажением своего тела. Сущность процесса составляет, таким образом, перемена объекта при неизменности цели.

Мы не можем не заметить, что в этих примерах сталкиваются или совпадают обращение против собственной личности и обращение от активности к пассивности. Для выяснения взаимоотношения становится неизбежным более основательное исследование.

При противоположной паре садизм – мазохизм можно весь процесс изобразить следующим образом:

а) Садизм состоит в насилии, в проявлении своей мощи (силы) по отношению к другому лицу как объекту.

b) От этого лица отказываются и замещают его самим собой. Вместе с обращением против самого себя совершается и превращение активной цели влечения в пассивную.

с) Снова ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта вследствие изменившейся цели.

Последний случай представляет из себя обыкновенно так называемый мазохизм. Удовлетворение и при нем происходит путем первоначального садизма благодаря тому, что пассивное «Я» в фантазии становится на свое прежнее место, предоставленное теперь другому объекту. Безусловно, сомнительно, бывает ли также прямое мазохистическое удовлетворение. Первоначального мазохизма, не развившегося описанным путём из садизма, по-видимому, не бывает. Проявление же садистического влечения при неврозе навязчивости показывает, что предполагаемая ступень b не является излишней. Здесь имеет место обращение на самого себя, без пассивности по отношению к новому лицу. Превращение достигает только ступени b. Страсть мучить других превращается в самоистязание, наказание самого себя, но не в мазохизм. Активный глагол превращается не в пассивный, а в возвратный.

Понимание садизма затрудняется еще потому, что это влечение наряду с достижением своей общей цели (быть может, лучше: в пределах последней), по-видимому, стремится еще к специальному действию. Наряду с унижением, преодолением он стремится причинять боль. Однако психоанализ как будто показывает, что причинение боли не играет никакой роли между первичными активными проявлениями влечения. Садистический ребенок не принимает во внимание возможности боли и не намеревается ее причинять. Но раз превращение в мазохизм уже совершилось, то боли очень хорошо подходят к тому, чтобы составить пассивную мазохистическую цель, так как у нас имеется достаточно оснований предполагать, что ощущения боли, как и всякие другие неприятные ощущения, передаются половому возбуждению и вызывают состояние наслаждения, для которого можно охотно мириться с неприятностью боли. А раз ощущение боли стало мазохистической целью, то возвратным путем может развиться и садистическая цель – причинение боли другому, которой можно наслаждаться, причиняя ее другому и одновременно мазохистически отождествляя себя со страдающим объектом. Разумеется, в обоих случаях испытывают наслаждение не от боли, а от сопровождающего ее полового возбуждения, что особенно удобно переживать в роли садиста. Наслаждение болью является, таким образом, первоначально мазохистической целью, но оно может стать целью влечения только у первоначально садистического субъекта.

Для полноты освещения вопроса прибавлю, что сострадание не может быть описано как результат превращения влечения при садизме, а должно быть понимаемо как реактивное образование (реакция) против влечения.

* * *

К несколько иным, более простым результатам приводит исследование другой противоположной пары влечений, имеющих целью разглядывание и показывание себя (Voyeur и эксгибиционист на языке перверсий). И здесь можно установить те же ступени, как и в предыдущем случае: а) разглядывание в форме активного действия, направленного на посторонний объект; b) отказ от объекта, обращение влечения к разглядыванию собственного тела, а вместе с этим поворот к пассивности и появление новой цели: быть разглядываемым; с) введение нового субъекта, которому показываешь себя, чтобы «быть им разглядываемым».

Вряд ли можно сомневаться в том, что активная цель появляется раньше, чем пассивная, что разглядывание предшествует показыванию себя. Но значительное отличие от случая садизма заключается в том, что во влечении к разглядыванию можно различить еще более раннюю ступень, чем описанная под рубрикой а. Влечение к разглядыванию в начале своего проявления аутоэротично, оно хотя и имеет объект, но объект этот составляет собственное тело. Лишь позже оно производит замену этого объекта (путем сравнения) аналогичным объектом постороннего тела (ступень а). Эта предварительная ступень интересна тем, что от нее исходят оба противоположных положения окончательной пары, в зависимости от того, наступает ли изменение в тот или другой момент развития (до ступени а или в ступени b). Схема влечения к разглядыванию имеет приблизительно следующий вид:

разглядывать самому половой орган = разглядывать самому собственный половой орган;

разглядывать самому чужой объект (активное влечение к разглядыванию);

быть разглядываемым посторонним в качестве собственного объекта (наслаждение при показывании – эксгибиционизм).

Такой предварительной ступени нет у садизма, который с самого начала направлен на посторонний объект, хотя совсем не было бы бессмысленным сконструировать такую фазу, исходя из стараний ребенка овладеть своими членами.

К обоим рассматриваемым здесь примерам влечений относится замечание, что превращение влечения посредством поворота от активности к пассивности и обращения на самого себя никогда не распространяется на влечение во всем его объеме. Более позднее активное направление влечения в известной мере сохраняется наряду с более ранним, пассивным даже и в том случае, если процесс превращения влечения зашел очень далеко. Относительно влечения к разглядыванию самым правильным было бы сказать, что все ступени развития влечения, как предварительная аутоэротическая ступень, так и активная и пассивная конечные формы его, существуют одновременно, и это утверждение становится совершенно очевидным, если в основу своего суждения положить не действия, на которые влечение толкает, а механизм удовлетворения. Впрочем, быть может, было бы правильно держаться еще одного способа понимания и изложения этих явлений. Все проявления влечений можно разложить на отдельные, разделенные на временные промежутки и одинаковые за весь период данного (любого) промежутка толчки, относящиеся друг к другу, как, например, последовательные извержения лавы. В таком случае можно себе представить, что первый и самый первоначальный порыв влечения протекает без изменений и не претерпевает вообще никакого развития. Следующий порыв с самого начала подвергается изменению, вроде поворота в сторону пассивности, и присоединяется затем к прежнему течению, сохраняя свой новый характер пассивности, и так далее. Если бросить взгляд на данное влечение с начала его зарождения до определенного момента, то описанная последовательность порывов, толчков должна дать картину определенного развития влечения.

Тот факт, что в определенный поздний период развития влечения можно наблюдать его (пассивное) противоположное течение, заслуживает быть отмеченным и названным термином «амбивалентность».

Ход развития влечения становится нам понятным, если иметь в виду всю историю развития его и постоянство серединных ступеней. Опыт показывает далее, что размеры наблюдаемой амбивалентности меняются в высокой степени у индивидов, человеческих групп или рас. В ярко выраженной амбивалентности влечений у современного человека можно видеть архаическое унаследование, так как у нас есть основание полагать, что в первобытные времена известная часть непревращенных активных импульсов в проявлениях влечений была большей, чем теперь.

Мы уже привыкли называть нарциссизмом раннюю фазу развития «Я», когда половые влечения удовлетворяются аутоэротически, не исследуя пока вопроса о взаимоотношениях между нарциссизмом и аутоэротизмом. В таком случае мы должны сказать, что предварительная ступень влечения к разглядыванию, когда объектом разглядывания является собственное тело, относится к проявлениям нарциссизма, представляет из себя нарциссическое образование. Из этой ступени развивается активное влечение к разглядыванию благодаря тому, что оно разрывает с нарциссизмом, между тем как пассивное влечение к разглядыванию крепко держится нарциссического объекта. Точно так же превращение садизма в мазохизм означает возврат к нарциссическому объекту, между тем как и в том и другом случае нарциссический субъект заменяется другим посторонним «Я» посредством идентификации. Принимая во внимание конструированную нарциссическую предварительную ступень садизма, мы этим приближаемся к более общему взгляду, что судьба влечений, выражающаяся в обороте к собственному «Я» и в превращении из активности в пассивность, зависит от нарциссической организации «Я» и носит на себе печать этой фазы развития. Эта судьба, может быть, соответствует попыткам отражения, которые на более высоких ступенях развития «Я» достигаются другими средствами.

* * *

Тут мы должны вспомнить, что до сих пор наш разбор касался только двух противоположных пар: садизм – мазохизм и страсть к подглядыванию – страсть к показыванию себя. Это самые известные амбивалентно встречающиеся сексуальные влечения. Остальные компоненты позднейшей сексуальной функции еще не доступны в достаточной мере анализу, чтобы могли быть разобраны таким же образом. О них мы можем сказать в общем, что они проявляются аутоэротически, то есть что объект их исчезает, уступая место органу, являющемуся их источником, и обыкновенно совпадает с ним. Объектом страсти к разглядыванию, хотя сначала и составляющим часть собственного тела, является, однако, не сам глаз, а при садизме органический источник влечения – вероятно, активная мускулатура – определенно указывает на другой объект, хотя бы и на собственном теле. При аутоэротических влечениях органический источник играет настолько решающую роль, что, согласно приемлемому предположению P. Federn’a и L. Jekels’a, форма и функция органа имеют решающее значение при определении активности и пассивности цели влечения.

Превращение влечения в его (материальную) противоположность наблюдается только в одном случае – при превращении любви в ненависть. Так как оба эти чувства особенно часто встречаются одновременно по отношению к одному и тому же объекту, то это одновременное существование представляет из себя самый лучший пример амбивалентности чувств.

Случай любви и ненависти приобретает особый интерес благодаря тому обстоятельству, что он не подходит под картину нашего описания влечений. Нельзя сомневаться в теснейшей связи между этими двумя противоположными чувствами и сексуальной жизнью, но нельзя согласиться со взглядом на способность любить, как на особое частичное влечение, подобное другим влечениям. Скорее следует видеть в способности любить выражение всего сексуального стремления полностью, но и это оказывается не совсем верным, и не знаешь, как понимать материальную противоположность этого стремления.

Любовь способна не только на одну, но на три противоположности. Кроме противоположности любить – ненавидеть, имеется еще другая: любить – быть любимым, и, кроме того, «любить» и «ненавидеть», вместе взятые, противопоставляются еще состоянию индифферентности или равнодушия. Из этих трех противоположностей вторая, то есть «любить – быть любимым», соответствует обороту от активности к пассивности и допускает возможность упрощения до одной основной ситуации, как страсть к разглядыванию. Эта ситуация гласит: любить самого себя, что для нас характеризует нарциссизм. В зависимости от того, происходит ли замена объекта или субъекта, получается активное стремление любить или пассивное стремление быть любимым, причем последнее остается близким к нарциссизму.

Может быть, можно приблизиться к лучшему пониманию различных противоположностей «любить», если принять во внимание, что душевной жизнью вообще владеют три полярности, противоположности:

субъект («Я») – объект (внешний мир);

удовольствие, наслаждение – неудовольствие;

активный – пассивный.

Противоположность «Я» – «не-Я» (внешнее) (субъект – объект), как мы уже упоминали, рано навязывается каждому живому существу благодаря сделанному наблюдению, что оно может успокоить внешние раздражения при помощи мускульных действий, а против раздражений влечений оно совершенно беспомощно. Особенно в своей интеллектуальной деятельности оно остается самодержавным, и этим создается основание для развития способности к исследованию внешнего мира, которое никакими стараниями не может быть изменено. Полярность наслаждение – неудовольствие связана с целым рядом ощущений, решающее влияние которых на наши поступки (волю) уже подчеркивалось. Противоположность активный – пассивный нельзя смешивать с противоположностью: «Я»-субъект – внешнее-объект. «Я» относится пассивно к внешнему миру, когда получает от него раздражения; и активно, когда реагирует на эти раздражения. Но к особенной активности по отношению к внешнему миру его вынуждают влечения, так что, подчеркивая самое существенное, можно сказать: «Я»-субъект относится пассивно к внешним раздражениям и активно благодаря собственным влечениям. Противоположность активный – пассивный сливается позже с противоположностью мужской – женский, которая до этого момента слияния не имеет никакого психологического значения. Спайка активности с мужественностью, пассивности с женственностью выступает перед нами как биологический факт; но она никоим образом не проявляется так исключительно и так сильно, как мы склонны полагать.

* * *

Эти три психические полярности вступают между собой в объединения, имеющие очень большое значение. В одной первичной психической ситуации сталкиваются две из них. Сперва, в самом начале душевной жизни, «Я» находится во власти влечений и отчасти способно удовлетворять на самом себе свои влечения. Это состояние мы называем нарциссизмом, а саму возможность удовлетворения – аутоэротической. Внешний мир в этот период жизни не привлекает к себе (вообще говоря) интереса и безразличен для удовлетворения влечений. В то время «Я»-субъект совпадает таким образом с тем, что дает наслаждение, внешний мир – с безразличным (иногда и неприятным как источником раздражения). Если мы охарактеризуем любовь пока как отношение «Я» к источникам своего наслаждения, то ситуация, в которой «Я» любит только самого себя и равнодушно к окружающему миру, выясняет первую из противоположностей, которую мы нашли по отношению к «любить».

«Я» не нуждается во внешнем мире, поскольку оно аутоэротично, но оно получает из этого мира объекты вследствие переживаний влечений к самосохранению и не может избежать того, чтобы не воспринимать в течение некоторого времени внутренних раздражений влечений как неприятных. Находясь во власти принципа наслаждения, «Я» проделывает дальнейшее развитие. Оно воспринимает в себя предлагаемые объекты, поскольку они являются источниками наслаждения, интроецирует их в себя (по выражению Ferenczi), а с другой стороны, отталкивает от себя все, что внутри него становится поводом к переживанию неудовольствия, неприятного (см. ниже механизм проекции).

Таким образом, оно из первоначального реального «Я», различавшего внутреннее и внешнее на основании объективного признака, превращается в чистейшее «наслаждающееся “Я”» (Lust-Ich), для которого признак наслаждения выше всего. Внешний мир распадается для него на часть, доставляющую наслаждение, которую оно восприняло в себя, и на остаток, чуждый ему. Из собственного «Я» оно отделило часть, которую отбрасывает во внешний мир и ощущает его как враждебный. После такой перегруппировки снова восстанавливаются обе полярности:

«Я»-субъект – с наслаждением.

Внешний мир – с неудовольствием (с прежним безразличием).

Вместе с проникновением объекта в ступень развития первичного нарциссизма достигает своего развития и вторая противоположность любви – ненависть.

Как мы слышали, объект преподносится «Я» из внешнего мира влечениями к самосохранению, и нельзя не согласиться с тем, что и первоначальный смысл ненависти выражает отношение к чужому, доставляющему раздражения внешнему миру. Индифферентность подчиняется ненависти, неблагосклонности как специальная форма ее, после того как она появлялась как ее предшественница. Внешнее, объект, ненавистное были сначала идентичными. Если позже объект превращается в источник наслаждения, то он становится любимым, но в то же время сливается с «Я», так что для чистого «“Я”-наслаждение» объект опять-таки совпадает с чужим ненавистным.

Но теперь мы начинаем замечать, что, подобно тому как противоположная пара: любовь – индифферентность отражает полярность «Я» – внешний мир, так вторая противоположность, любовь – ненависть, воспроизводит связанную с первой полярность – наслаждение – неудовольствие. После того как чисто нарциссическая ступень сменяется ступенью объекта, наслаждение – неудовольствие обозначает отношение «Я» к объекту. Если объект становится источником ощущений наслаждения, то выявляется моторная тенденция, которая приближает объект к «Я», сливает его с «Я»; мы говорим тогда также о «притяжении», которое оказывает дающий наслаждение объект, и говорим, что мы любим этот объект. Наоборот, когда объект становится источником неприятных ощущений, неудовольствия, то возникает тенденция увеличить расстояние между ним и «Я», повторить на нем первоначальную попытку бегства от посылающего раздражения внешнего мира. Мы ощущаем «отталкивание» объекта и ненавидим его; эта ненависть может впоследствии усилиться до склонности к агрессивным действиям против объекта, до намерения уничтожить его.

* * *

Можно было бы в крайнем случае сказать про какое-нибудь влечение, что оно «любит» объект, к которому стремится для своего удовлетворения. Но странно звучит для нас выражение, что влечение «ненавидит» объект, – и это обращает наше внимание на то, что отношения любви и ненависти неприменимы к отношениям влечений к своим объектам, а только к отношениям всего «Я» к объектам. Наблюдения над безусловно глубокими по своему смыслу оборотами нашей речи указывают нам на дальнейшие ограничения значения любви и ненависти. Относительно предметов, служащих целям самосохранения, не говорят, что их любят, а подчеркивают, что нуждаются в них, и выражают еще другого рода отношения, употребляя слова, обозначающие очень ослабленную степень любви, как, например: охотно делаю, нахожу приятным, мне нравится.