Характер и судьба

С тех пор стал неизбежен вопрос о том, куда деваются анально-эротические влечения. Какова их участь после того, как они лишились своего значения в сексуальной жизни благодаря образованию окончательной генитальной организации? Сохраняются ли они неизмененными, но в состоянии вытеснения, подвергались ли сублимированию или поглощению, превратившись в определенные черты характера, или они влились в новую форму сексуальности, предопределенную приматом гениталий? Или скажу лучше, так как вряд ли можно допустить, чтобы на долю этих влечений выпала только одна из перечисленных возможностей, то возникает вопрос, в каком объеме и каким образом распределяются эти возможности при решении судьбы анальной эротики, органические источники которой не могут заглохнуть благодаря появлению генитальной организации?

Можно было бы подумать, что для ответа на эти вопросы не будет недостатка в материале, так как соответствующие процессы развития и превращения должны были совершаться у всех лиц, подвергавшихся психоаналитическому исследованию. Но в этом материале так трудно разобраться, – обилие повторяющихся впечатлений настолько путает, – что я и теперь еще не могу дать полного разрешения проблемы, а только материалы для выяснения этого вопроса. Поскольку это возможно в связи с нашей темой, я, пользуясь случаем, упомяну и о других превращениях влечений, не касающихся анальной эротики. Вряд ли следует еще раз подчеркивать, что здесь, как и в других случаях психоанализа, заключения об описываемых процессах развития сделаны из явлений регрессий, возникающих благодаря невротическим процессам.

* * *

Исходным пунктом этого изложения может послужить тот кажущийся факт, что в продуктах бессознательного – в фантазиях, в симптомах, приходящих в голову мыслях – плохо различаются следующие понятия: кал (деньги, подарок), ребенок и penis, легко заменяющие друг друга. Выражаясь таким образом, мы, разумеется, прекрасно сознаем, что неправильно переносим на бессознательное значения, употребляемые в других областях душевной жизни, и соблазняемся преимуществом, которое заключается во всяком сравнении. Повторим поэтому ту же мысль в форме, не допускающей возражения, именно, что в бессознательном с этими элементами дело происходит таким образом, как будто бы они были эквивалентны друг другу и свободно могут заменить один другой.

Легче всего это видеть в связи между «ребенком» и «penis’ом». He совсем безразлично то обстоятельство, что оба слова в символическом языке сновидений и в повседневной жизни заменяются одним общим символом. Ребенок, как и penis, называется «малым» (das «Kleine»). Известно, что символический язык часто пренебрегает различием полов: «малый», обозначавший первоначально мужской орган, может вторично приобрести значение женских гениталий. Если достаточно глубоко исследовать невроз какой-нибудь женщины, то нередко встречаешься с вытесненным желанием обладать, как мужчина, penis’oм. Случайные неудачи в жизни женщины, часто являющиеся следствием сильно выраженной мужской натуры, снова оживили это детское желание, причисляемое нами к кастрационному комплексу, как «зависть из-за penis’a», и благодаря обратному течению либидо сделали это желание главным носителем симптомов болезни. У других женщин невозможно доказать присутствие такого желания обладать penis’ом; вместо него имеется желание иметь ребенка, и невозможность осуществления этого желания в жизни может вызвать невроз. Эти женщины как будто бы поняли, – а это не может служить настоящим мотивом, – что природа дала женщине ребенка взамен penis’a, в котором ей должно было быть отказано.

От других же женщин узнаешь, что в детстве у них были оба желания и одно сменило другое. Сперва они хотели иметь penis, как мужчина, а в более поздний, но все еще детский период на смену выступило желание иметь ребенка. Нельзя отрицать впечатления, которое получаешь при анализе, что случайные моменты из жизни детства, присутствие или отсутствие братьев, переживания в связи с рождением нового ребенка в соответственно благоприятном возрасте виновны в этом разнообразии, так что желание иметь penis, в сущности, тождественно с желанием иметь ребенка.

Мы можем указать, какая участь постигает инфантильное желание обладать penis’ом, если в последующей жизни не наступают благоприятные условия для развития невроза. Оно превращается в желание иметь мужа, оно мирится с мужем, как с придатком к penis’y. Благодаря такому превращению душевное движение, направленное против женской сексуальной функции, превращается в благоприятный ей момент. Для этих женщин таким образом открывается возможность любовной жизни по мужскому типу любви к объекту, который может проявиться наряду с женским типом, исходящим из нарциссизма. Мы уже слышали, что в других случаях только ребенок делает возможным переход от нарциссической самовлюбленности к любви к объекту. Таким образом, и в этом пункте ребенок может быть заменен penis’ом.

Мне уже несколько раз представлялся случай познакомиться со сновидениями женщин после первого полового акта. В этих снах явно раскрывалось желание сохранить у себя penis, который они в себе почувствовали, т. е. эти сны независимо от либидозного своего основания соответствовали кратковременной регрессии с мужчины на penis как на объект желаний. Можно, конечно, подумать о том, чтобы это желание иметь мужа чисто рационалистически свести к желанию иметь ребенка, так как в известное время начинаешь понимать, что без участия мужа нельзя родить ребенка. Но скорее бывает так, что желание иметь мужа возникает независимо от желания иметь ребенка и что если такое желание появляется из вполне понятных мотивов, безусловно принадлежащих к психологии «Я», то к нему присоединяется старое желание иметь penis, как бессознательное либидозное усиление этого желания.

Значение описанного процесса состоит в том, что он переводит часть нарциссической мужественности молодой женщины в женственность и таким образом делает ее безвредной для женской сексуальной функции. Другим путем часть эротики прегенитальной фазы становится годной для использования в фазе генитального примата. Ребенок рассматривается как «лумпф» (кал), нечто, выделяемое через кишечник. Таким образом, известная сумма либидозной привязанности, направленная на содержание кишечника, может быть распространена на ребенка, рожденного через кишечник. В языке доказательство идентичности ребенка и кала выражается в обороте речи – получить ребенка «в подарок» (Ein Kind schenken erhalten). Кал ведь представляет из себя первый подарок – частицу собственного тела, с которым младенец расстается только под влиянием требований любимого лица и при помощи которого он по собственному желанию проявляет свою нежность, так как чужих безразличных ему лиц он обыкновенно не пачкает. (Подобные же, хотя и не столь интенсивные реакции бывают с мочой.) При дефекации у ребенка проявляется первый выбор между нарциссической направленностью и любовью к объекту. Или он послушно отдает кал, «жертвует» его во имя любви, или удерживает его для аутоэротического удовлетворения, а позже для утверждения собственного желания. Когда выбор падает на последнее, то развивается упрямство (своенравие), которое происходит от нарциссической задержки на анальной эротике.

* * *

Весьма вероятно, что не золото – деньги, а подарок является ближайшим выражением, на которое переходит интерес к калу. Ребенок не знает других денег, кроме тех, которые ему дарят, незаработанных, несобственных, полученных в наследство. Так как кал является его первым подарком, то он легко переносит свой интерес на новый, в котором открывает самый важный подарок в жизни. Кто сомневается в таком происхождении подарка, пусть призовет на помощь свой опыт в психоаналитическом лечении, пусть исследует подарки, которые он получает от больного как врач, и пусть обратит внимание на бурный взрыв перенесения, который он может вызвать у пациента подарком.

Интерес к калу переносится, таким образом, отчасти на интерес к деньгам, другая же часть переводится в желание иметь ребенка. В этом желании иметь ребенка сходятся побуждения анально-эротическое и генитальное (зависть из-за penis’a). Но penis имеет также анально-эротическое значение, независимое от интереса к ребенку. Отношение между penis’ом и заполненной и возбужденной им полостью слизистой оболочки имеет свой прообраз в прегенитальной садистической анальной фазе развития. Кусок кала, или, по выражению одного пациента, «каловая палочка», представляет из себя первый penis, а раздраженная им слизистая оболочка – выходное отверстие кишечника.

Есть лица, у которых анальная эротика остается неизменной и сильно выраженной до возраста, предшествующего половой зрелости, 10–12 лет; от них можно узнать, что во время этой прегенитальной фазы у них в фантазиях и извращенных играх проявилась организация, аналогичная генитальной, в которой каловая палочка и кишечник заменяли penis и вагину. У других невротиков, страдающих навязчивостью, можно познакомиться с результатом регрессивного унижения генитальной организации. Она выражается в том, что все фантазии, созданные сначала генитально, переводятся в анальную область, penis заменяется каловой палочкой, а вагина – кишечником.

Когда интерес к калу проходит нормальным образом, то изображенная здесь органическая аналогия содействует тому, что интерес переносится на penis. Если позже при сексуальном исследовании возникает мысль, что ребенок рождается из кишечника, то он становится главным наследником анальной эротики, но предшественником ребенка является penis и в том, и в другом смысле.

Я убежден, что в многообразных отношениях в ряду кал – penis – ребенок теперь очень трудно разобраться, и хочу поэтому помочь беде при помощи графического изображения, при обсуждении которого рассмотрю тот же материал, но в другом порядке. К сожалению, это техническое средство для наших целей недостаточно гибко, или мы еще не научились пользоваться им соответствующим образом. Во всяком случае, прошу не предъявлять строгих требований к прилагаемой схеме.

Из анальной эротики, нарциссически использованной, происходит упрямство как значительная реакция «Я» на требование посторонних; интерес к калу переходит в интерес к подарку, потом – в интерес к деньгам, С появлением знания о penis’e у девочки возникает зависть из-за penis’а, превращающаяся в желание иметь мужа как носителя penis’a. Еще раньше желание иметь penis превратилось в желание иметь ребенка, или желание ребенка заняло место желания иметь penis. Органическая аналогия между penis’ом и ребенком (штриховая линия) выражается в обладании, свойственном обоим символам («малый»). От желания ребенка рационалистический путь (двойная линия) ведет к желанию иметь мужа. Значение этого превращения влечений мы уже оценили.

Другую часть описанной связи гораздо легче открыть у мужчины. Она проявляется тогда, когда сексуальные исследования ребенка открывают отсутствие penis’a у женщины. В penis’e узнается, таким образом, нечто такое, что может быть отделено от тела, и тогда появляется аналогия между ним и калом, представляющая из себя первую часть телесности, от которой пришлось отказаться. Старое анальное упрямство переходит, таким образом, в организацию кастрационного комплекса. Органическая аналогия, согласно которой содержание кишечника представляло предшественника penis’a во время прегенитальной фазы, не может как мотив приниматься в расчет; но при посредстве сексуального исследования эта аналогия находит психическую замену.

Когда появляется ребенок, в нем видят, благодаря сексуальному исследованию, «лумпф» и относятся к нему с большим анально-эротическим интересом. Желание иметь ребенка получает второй приток из того же источника, когда социальный опыт научает, что на ребенка можно смотреть как на доказательство любви, как на подарок. Все три – столбик кала, penis и ребенок – представляют из себя твердые тела, возбуждающие при своем входе или выходе слизистую оболочку (выходное отверстие кишечника и, по удачному выражению Lou Andreas-Salome, как бы снятую у него внаем вагину).

Влечения и их судьба

Нам часто приходилось слышать, что наука должна строиться на основании ясных и точно определенных исходных положений. В действительности никакая, даже самая точная наука не начинает с таких определений. Настоящее начало научной деятельности состоит в описании явлений, которые впоследствии группируются, приводятся в порядок и во взаимную связь. Но уже при описании нельзя избежать того, чтобы не прибегнуть при обработке материала к помощи некоторых отвлеченных идей, которые берутся из каких-либо иных источников, находящихся, несомненно, вне нового опыта. Еще необходимее такие идеи, из которых впоследствии развиваются основные понятия науки, при дальнейшей обработке материала.

Сначала они поневоле должны оставаться в известной мере неопределенными; о ясном и точном ограничении их содержания не может быть и речи. Пока они находятся в таком состоянии, смысл их определяется постоянной ссылкой на материал опыта, на основании которого они как будто бы создаются, между тем как на самом деле материал этот им подчиняется. Строго говоря, они имеют характер условности, при этом, однако, главная суть заключается в том, что они не выбираются произвольно, а решающее значение при выборе имеет их отношение к эмпирическому материалу, которое предполагается еще раньше, чем его можно точно узнать и доказать. Лишь после того, как основательно обследована вся область изучаемых явлений, является возможность точно определить ее основные научные понятия и последовательно так изменять их, чтобы можно было применять их в большом объеме и освободить их вполне от противоречий. Тогда окажется своевременной формулировка их в точных определениях. Но прогресс познания не терпит и закоренелости формальных определений. Как показывает блестящий пример физики, и сформулированные в точных определениях основные понятия подвержены постоянному изменению своего содержания.

Таким условным основным понятием, пока еще довольно туманным, но в психологии незаменимым, является влечение. Попробуем с различных точек зрения определить его содержание.

Сначала со стороны физиологии. Она дала нам понятие о раздражении и о рефлекторной схеме, по которой внешнее раздражение, действующее на живую ткань (или нервное вещество), посредством движения переводится наружу. Это движение целесообразно, так как избавляет раздражаемое вещество от действия раздражителя, удаляет это вещество из среды влияния раздражения.

Как же относится «влечение» к «раздражению»? Ничто не мешает нам подвести понятие о влечении под понятие раздражений: влечение есть раздражение для психического. Но с самого начала мы не станем отождествлять влечение и психическое раздражение. Несомненно, что для психического имеются еще и другие раздражения, кроме раздражений влечений, такие раздражения, которые имеют гораздо больше сходства с физиологическими. Если, например, на глаз попадает яркий свет, то это не будет раздражением характера влечения; но таковым будет сухость слизистой оболочки глотки или раздражение кислотой слизистой оболочки желудка.

Итак, у нас имеются фактические данные отличать раздражения влечений от раздражений иного рода (физиологических), влияющих на психику (в тех случаях, разумеется, когда эти внутренние процессы являются органической основой потребностей – жажды и голода).

Во-первых, раздражение влечения исходит не из внешнего мира, а изнутри организма. Поэтому оно и влияет иначе на психику и для устранения своего требует иных действий. Далее: все существенное для характеристики раздражения заключается в положении, что оно действует как единичный толчок; в таком случае оно может быть устранено единичным целесообразным движением, типичным примером которого является бегство от источника раздражения. Разумеется, такие толчки могут повторяться и суммироваться, но это ничего не меняет в нашем представлении о процессе и об условиях устранения раздражения. Влечение же, напротив, никогда не производит действия мгновенного толчка, а всегда постоянной силы. Так как оно действует не извне, а изнутри организма, то против него не в силах помочь никакое бегство. Раздражение влечения лучше называть «потребностью», а то, что удовлетворяет этой потребности, «удовлетворением». Оно может быть достигнуто только целесообразным (адекватным) изменением источника внутреннего раздражения.

* * *

Вообразим себя в положении почти совершенно беспомощного, не ориентирующегося в мире живого существа, воспринимающего раздражения при помощи нервной системы. Это существо скоро окажется в таком положении, что должно будет начать различать воспринимаемые им раздражения и ориентироваться в них.

С одной стороны, оно будет воспринимать раздражения, от которых сможет избавиться посредством мускульного действия (бегства), и эти раздражения оно будет относить к внешнему миру; а с другой стороны, оно будет испытывать и такие раздражения, по отношению к которым такое действие окажется бесполезным, которые, несмотря на это действие, сохраняют свой характер непрерывного напряжения; эти раздражения являются признаком внутренней жизни, доказательством потребностей влечения. Воспринимающее вещество живого существа сможет, в зависимости от действительности своей мускульной деятельности, различать «внешнее» и «внутреннее».

Мы сначала открываем сущность влечения в его главных признаках, в происхождении из источника раздражения внутри организма, в проявлении в виде постоянной силы, и отсюда выводим один из его дальнейших признаков, состоящий в том, что бегством невозможно избавиться от его действия. При этом изыскании наше внимание должно было быть обращено на одно обстоятельство, заставляющее нас еще кое в чем признаться. Мы не только привносим в материал нашего опыта известные условности в виде основных положений, но пользуемся также некоторыми сложными предположениями, чтобы руководствоваться ими при научной обработке мира психологических явлений. На самое важное из этих предположений мы уже указали, остается только особо подчеркнуть его. По природе своей оно относится к области биологии, пользуется понятием тенденции (или же целесообразности) и гласит: нервная система представляет из себя аппарат, на который возложена функция устранять доходящие до нее раздражения, низводить их по возможности до самого низкого уровня, или же, если бы это только оказалось возможным, этот аппарат стремится к тому, чтобы вообще избегать каких-либо раздражений.

Пусть нас пока не смущает неопределенность этой идеи, и припишем нервной системе назначение следующее: справляться с раздражениями. Тогда мы замечаем, насколько введение влечений усложняет простую физиологическую рефлексорную схему. Внешние раздражения выдвигают задачу избавиться от них, а это совершается посредством мускульных движений, из которых одно в конце концов достигает цели и, как целесообразное, становится наследственным предрасположением. Возникающие внутри организма раздражения влечений не могут быть устранены при помощи такого механизма. Они предъявляют к нервной системе гораздо более высокие требования, побуждают ее к сложным последовательным действиям, настолько изменяющим внешний мир, что он делает возможным удовлетворение внутренних источников раздражения; но главным образом они заставляют нервную систему отказаться от своей идеальной цели – устранения всяких раздражений, так как неизбежно поддерживают беспрерывный приток. Мы имеем поэтому основание заключить, что именно они, влечения, а не внешние раздражения, являются настоящим двигателем прогресса, который довел до современной высоты развития столь бесконечно работоспособную нервную систему. Разумеется, ничто не мешает полагать, что сами влечения, по крайней мере отчасти, представляют из себя осадки влияния внешних раздражений, которые в ходе филогенетического развития вызвали изменения в живом веществе.

Если мы, далее, находим, что и деятельность самых высоких по своему развитию душевных аппаратов также подчиняется принципу наслаждения, т. е. автоматически регулируется ощущениями наслаждения и неудовольствия, неприятности, то мы с трудом сможем отказаться от дальнейшего предположения, что эти ощущения отражают именно тот способ, посредством которого происходит преодоление раздражения. Это нужно понимать, несомненно, в том смысле, что неприятные ощущения связаны с повышением раздражения, а приятные ощущения наслаждения – с понижением его. Но мы не должны забывать, что это предположение содержит очень большую неопределенность до тех пор, пока нам не удастся постичь, какого рода взаимоотношения существуют между приятным-неприятным и колебаниями в величине действующего на душевную жизнь раздражения. Несомненно, что тут возможны очень разнообразные и далеко не простые отношения.

Если мы начнем с биологической точки зрения рассматривать душевную жизнь, то «влечение» покажется нам понятием, стоящим на границе между душевным и соматическим, психическим представителем раздражений, исходящих из внутренностей тела и проникающих в душу, мерилом работы, которая требуется от психики вследствие ее связи с физическим.

* * *

Далее мы можем обсудить некоторые термины, употребляемые по отношению к понятию влечения, как то: импульсивное напряжение, цель, объект, источник влечения.

Под напряжением влечения понимают его двигательный момент, сумму силы или мерило требуемой работы, которую он олицетворяет. Признак импульсивного напряжения составляет общую особенность всех влечений, самую сущность их. Влечение представляет из себя известную долю активности; если, не совсем точно выражаясь, говорят о пассивных влечениях, то под этим можно понимать только влечения с пассивной целью.

Целью влечения всегда является удовлетворение, которое может быть достигнуто только посредством устранения состояния раздражения в источнике влечения. Но если даже эта конечная цель и остается неизменной для всякого влечения, то все же к одной и той же конечной цели могут вести различные пути, так что у какого-нибудь влечения могут явиться разнообразные и более близкие промежуточные цели, которые могут комбинироваться друг с другом или заменять друг друга. Опыт позволяет нам говорить о влечениях с задержкой в достижении цели при таких процессах, при которых допускается известная часть удовлетворения влечения, а затем наступает задержка или отклонение от цели. Можно допустить, что и с такими процессами все же связано частичное удовлетворение.

Объектом влечения является тот объект, на котором или посредством которого влечение может достичь своей цели. Это самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не связанный, а присоединенный к нему только благодаря его свойству сделать возможным удовлетворение. Объектом не должен быть непременно посторонний предмет, а может быть также и часть собственного тела. В течение жизненной эволюции влечения объект может меняться сколько угодно раз; эта способность влечения перемещаться с одного объекта на другой может сыграть самую большую роль. Может случиться и так, что один и тот же объект служит одновременно для удовлетворения нескольких влечений: по A. Адлеру, это случай сплетения влечений. Особенно тесная привязанность влечения к объекту отмечается термином фиксации. Часто такая фиксация создается в очень раннем периоде развития влечения, и этим кладется конец его подвижности, так как такая фиксация очень сильно сопротивляется отделению влечения от объекта.

Под источником влечения понимают тот соматический процесс в каком-либо органе или части тела, раздражение которого в душевной жизни воплощается во влечении. Неизвестно, всегда ли это процесс химический или он может соответствовать также и развитию других, например механических, сил. Изучение источников влечения уже больше не относится к области психологии; хотя происхождение из соматического источника и составляет самый решающий признак влечения, в душевной жизни мы его узнаём только по его целям. Для психологического исследования не требуется обязательно точного знания источников влечения. Иной раз можно, зная цели влечения, с полной уверенностью сделать заключение о природе и характере его источников.

Следует ли предполагать, что различные влечения, исходящие из телесного и действующие на психическое, отличаются различными качествами и поэтому в качественном отношении роль их в душевной жизни тоже различна? Для этого как будто нет достаточных оснований; вполне удовлетворительным кажется предположение, что все влечения однородны и действие их зависит только от заключающейся в них величины возбуждения, быть может, еще и от некоторых функции этой количественной величины. То, благодаря чему отличаются друг от друга психические влияния различных влечений, можно объяснить различием источников этих влечений. Значение качества влечения может быть, во всяком случае, разъяснено только в дальнейшем изложении.

Какие влечения могут быть допущены и в каком количестве? В этом отношении, очевидно, может иметь место большой произвол. Ничего нельзя возразить против употребления следующих понятий: влечение к игре, влечение к разрушению, влечение к общительности в тех случаях, когда этого требует предмет обсуждаемого вопроса и когда такое ограничение психологического вопроса допустимо. Однако нельзя терять из виду и вопроса о том, не допускает ли, с одной стороны, столь специализированная мотивировка влечений дальнейшего разложения в отношении источников влечения, так что определенное значение может быть признано только за первичными, в дальнейшем неразложимыми влечениями.