Стороны света

В футболе, как и во всякой другой игре, многое делать запрещается – согласно условиям игры. Мне, например, запрещалось (тёткой Елизаветой) играть в футбол без постылой панамки – во избежание солнечного удара.

Целое лето я играл в панамке, но однажды мне пришлось её снять и спрятать. Случилось это, когда взрослые ребята вдруг пригласили меня сыграть за их команду. Неловко мне было в такой «девчачьей» панамке позориться перед взрослыми.

У них тогда не хватило одного игрока до комплекта, да и в воротах стоять никому из них не хотелось. Вот и поставили они меня вратарём – всё лучше, чем пустое место.

А в нападении у противника играл Гусь – дылда в настоящих футбольных гетрах со щитками, хотя в таких щитках нуждался, конечно, не он, а все те, против кого он играл.

Вспоминаю, прорвавшись сквозь нашу защиту, прокинул Гусь себе на ход и понесётся вперёд, как лось. Вот я и бросился ему не в мяч, а в ноги, резко всем корпусом – прямо под удар, чтоб он рухнул. И дальше не двигался.

Чувствую, Гусь действительно рухнул, слышу, крикнул он, что у него что-то вывихнулось, думаю: «Вот и щитки тебе не помогли…»

Потом меня, также как и Гуся, унесли с поля. Нет, не на носилках, а просто оттащили к стене гуталинной фабрики. Правильно говорила Елизавета: «Снимешь панамку – удар получишь!»

Рёбра у меня оказались всего лишь крепко ушибленными, а большой палец на ноге только треснул. И всё остальное – слава Богу, особенно не поломалось. Стыдно мне было потом возвращаться на эту поляну. Мало того, что я от неумения сыграл непозволительно грязно, но ещё – каким-то для себя бездарно жертвенным образом!

Через год я снова пришёл на поляну на Зелёных горах. Думал, всё позабылось.

– Нет, – сказали пацаны с уважением, – мы о тебе помним, – если это действительно был ты, кто тогда в белой панамке Гуся завалил!

Далась им эта панамка!

Странное сочетание

Этот рыжий кот кормился при столовке школы №1411 с английским уклоном. По пути к метро «Отрадное» я замечал его спящим возле дверей школы или крадущимся вдоль ее железной ограды. Однажды я увидел его висящим на дереве.

Помню, тогда я торопился на встречу с незнакомым мне Валерием Валентиновичем. Валерий Валентинович (по описанию – немолодой человек среднего роста в велюровой шляпе и кожаном пальто) ожидал меня на станции «Домодедовская» для передачи ему некой посылочки.

Вокруг дерева с котом стояла толпа. Рядом с котом на ветках сидели вороны. Нет, кота никто не повесил. Наверное, он так разжирел от школьных котлет, что сам застрял в развилке между ветвей. Отчаявшись выбраться оттуда, кот, живой и невредимый, но плененный, спокойно дремал, поглядывая вокруг одним полуприкрытым глазом, как будто бы он по-прежнему лежал у дверей своей школы.

Вороны же были явно возбуждены. Их карканье публика комментировала по-разному:

– Это они так приглашают к столу. Мол, друзья, кушать подано!

– Нет, это они так насмехаются над котом: дескать, гонял ты нас почем зря, а теперь висишь, как мешок с говном.

– Нет, это они кричат: «Люди, помогите животному, оно же страдает!»

Я решил, что мне пора сделать сегодня доброе дело. Положил я посылочку туда, где почище, да и полез на дерево.

Мое появление кот встретил враждебно. Он зашипел, ощерился. Когда я попытался вытащить его из развилки, он чуть было не полоснул мне по щеке своей веснушчатой лапой. Я увернулся. Его задние конечности работали, как у львицы из «Мира животных», когда та, по телевизору, раздирала ими живот у зебры.

Хуже – вороны. Они взлетели и затем дружно спикировли на меня, целя в глаз. От таких не увернешься – сидя-то на дереве. При этом вороны издавали истошные «карки», но уже другой тональности. Публика их понимала так:

– Уйди! Это наша закуска!

– Уйди! Здесь хозяева – мы!

– Уйди! Не мучай животное!

«Вот твари, – думал я, торопливо слезая с дерева, – не ведают, что творят!». Наверное, доброе дело сегодня само не захотело сделаться.

Конечно, на встречу с Валерием Валентиновичем в метро «Домодедовская» я опоздал. Да и нашел я его не сразу, потому что велюровым оказалось пальто, а не шляпа. Нам обоим было жутко обидно, что из-за сумбурности происходящего посылочка так и осталась лежать у дерева с котом. Мою оправдательную историю с подробностями насчет ворон Валерий Валентинович слушать не стал – заканчивалась регистрация на его самолет в Волгоград. Больше с ним я не встречался. А кота я увидел в тот же вечер – крадущимся вдоль школьной ограды.

Мораль такая: когда делаешь одно доброе дело, не отвлекайся на иные, как тебе кажется, добрые дела – не заставляй Валерия Валентиновича напрасно ждать. Странное, однако, сочетание— кожаная шляпа и велюровое пальто. Должно быть наоборот.

Да и Валерий Валентинович – звучит как-то не так. Хотя наоборот – еще хуже.

Собеседники у «Льдинки»

Есть люди, которые любят разговаривать сами с собой, например – мастер Юра, этим летом неспешно ремонтировавший мою ванную.

Бывало, из-за приоткрытой двери до меня доносился его уверенный голос: «Отлично! Мы сделали это!» Но ему возражал другой его голос, сомневающийся: «Сделать-то сделали, а как заделывать будем?»

Насчет своих разговоров с самим собой Юра спросил у меня: «Думаете, это какое-нибудь отклонение?» Я его успокоил: – Всё в порядке, со мной тоже иной раз происходит что-то в этом духе, особенно, когда я занимаюсь сочинительством. Увы, литературные занятия неизбежно связаны с внутренним разговором, который, естественно, иногда прорывается наружу.

Однажды я сочинил сложное по ритму стихотворение – с репликами на разные голоса и притоптыванием – для того, чтобы не выбиться из ритма. Нужные интонации и слова сочинялись в процессе репетиций, когда, разумеется, у меня дома никого, кроме меня, не было. Но была тетя Тоня, соседка снизу. Сначала она раздраженно стучала ложкой по трубе парового отопления, а потом вызвала милицию. «У вас тут что? – все перепились и передрались? – спросили менты за дверью.

«Это значит, – сказал я в заключение мастеру Юре, – что наши с вами разговоры с самим собой вызваны профессиональной деятельностью, а не отклонением!»

Другое дело – «наш Вова», человек хороший, но с очевидным психическим изъяном. Не занятый какой-либо профессиональной деятельностью, он целыми днями разговаривал сам с собой, стоя на улице Бестужевых возле магазина «Льдинка» – вполголоса и подолгу задумываясь над сказанным.

Сюда специально для общения с Вовой приезжал Игорь, подобно Вове также обреченный на говорение с самим собой. В отличие от нашего Вовы залетный Игорь был говоруном истерического типа. Любые слова в его исполнении звучали как ругань; замолкнув, он продолжал угрожающе жестикулировать.

Не знаю, можно ли их общение назвать разговором, если и тот, и другой были самодостаточными собеседниками. В случае плохой погоды они заходили внутрь «Льдинки» и продолжали беседовать там.

Конечно, Вова мог разговаривать и с нормальными людьми, например, со мной. «Как дела?» – спрашивал Вова. Я всегда отвечал ему коротко: «Все в порядке!», но однажды ответил распространенно: «Все в порядке, Ворошилов на лошадке!» Вове очень понравилось сказанное. Он пообещал запомнить эту поговорку и отвечать всем именно так.

Через несколько дней на мой проверочный вопрос: «Как дела?» Вова ответил: «Все в порядке!» «А Ворошилов? Где Ворошилов?!» – спросил я. Боже мой, какая мука изобразилась на его бесстрастном лице! Как трудно он вспоминал и, наконец, с какой радостью вспомнил: «Ворошилов – на коне!»

Правильная с точки зрения рифмы, но инфантильная лошадка, уступила место ошибочному, но монументальному коню – для пущего пафоса и оптимизма. Эту поправку я принял к сведению и теперь на вопрос моих друзей и знакомых «как дела?» отвечаю именно так, как научил меня Вова: – Всё в порядке! Ворошилов – на коне!

И затем рассказываю всем про Вову, который любит говорить сам с собой возле «Льдинки» и про его товарища Игоря, и про первоначальную лошадку, фольклорную. Вне этого контекста «Ворошилов на коне» выглядит не вполне убедительно. Вместо него может быть и Македонский, как персонаж наиболее подходящий для самоободрения.

Забавно, что некоторые мои собеседники воспринимали Ворошилова исключительно как ведущего телевизионной программы «Что, где, когда?» – потому что там тоже какая-то лошадь ржет, когда рулетка начинает крутиться.

О травматической погоде

Васька да Венька пришли – с приобретением. Новости: ногу на днях Вениамин поломал, поскользнувшись на нашей дорожке к универсаму «Седьмой континент» (Декабристов, 15). Все мы на этой дорожке скользили и падали, но без увечий. Мне не повезло, потому что я разучился правильно ходить.

– Передвигался – только на автомобиле, – сказал Вениамин. Вот он, в своём автомобиле, по травматической погоде и разбился – на пересечении Севастопольского проспекта с Волгоградским. «Жигули» – всмятку, а у Вениамина – ни царапины. Повезло.

– А не повезло, повторяю, – сказал Вениамин, – позже, когда, собираясь идти к нашему «Седьмому континенту», я забыл перчатки в прихожей, а потом, уже идя по дорожке, засунул замерзшие руки в карманы – накладные, глубокие. Тут-то я и грохнулся. Подумал – руку или затылок. Нет – ногу.

– Уж лучше бы ты эту ногу в автомобиле сломал, – сказала Василиса, – понятное дело – катастрофа. А тут – как-то обидно – на дорожке, как будто ты – новичок в этой жизни. Да. Это – цинизм. Но – напускной! Непонятно, почему эта простая история в твоем пересказе вдруг оказалась такой занудной и запутанной?

– Потому что в ней много такого нужного, которое нам кажется лишним, – сказал я, умник. -Хорошо! – согласился Вениамин (анаграмма слова «внимание»), – выделяю главное: «Как-то в машине разбился я где-то у МКАД. И – не поранился. А по нашей дорожке пошел – в гипсе нога! Всё!

– Ибо руки в карманах держал неразумно, как идиот, – Василиса сказала, царица по-гречески.

– Холодно было рукам, а перчатки дома оставил – ну как не добавить по правде? – Толя сказал, баянист. Толя когда-то в Звёздном служил городке – мастером при испытательных стендах и центрифуге ЦФ-18.

– Эх, помню, как в Звёздном.., – скажет Толя, бывало, да и рванёт на баяне «Брызги шампанского». Или «В парке Чаир», как сейчас попросила Васятка.

– Северный ветер поёт надо мной, – подпеваем. В общем, сидим, обмываем костыль. Смеёмся: – Ну, как не добавить по правде?! А кто побежит?..

Мафиози в Лондоне

В Лондоне меня поселили к сотрудницам Ай-Си-Эй (Института Современного Искусства) – двум девушкам левых убеждений: Маргарет Тэтчер они называли змеёй, а про плохих людей говорили: «эти капиталистические свиньи». Мне они строго сказали: – Оставь это себе! – когда я как благодарный гость (в Москве научили) подарил им баночку с красной икрой, – это же – рыбьи яйца! Как мне показалось – с брезгливостью сказали, в смысле «змеиные». Потом сообразил – вегетарианки. Воинствующие.

Так что, в отличие от некоторых моих коллег, спавших на аристократических перинах, мне пришлось спать на «демократической» раскладушке. И – в районе, имевшем, по словам местных англичан, мафиозную репутацию. Не с простыми бандитами, а с настоящими мафиози – сицилийскими. Их я мог видеть в сицилийском – судя по названию – ресторанчике прямо у дверей моего английского дома. Обыкновенные люди, сидят, тихо разговаривают. Я подумал: ты их не тронешь – и они тебя не тронут.

В день отъезда пришлось мне крепко понервничать. Как обычно: времени в обрез, но молнии на чемодане лопаются именно в это время. Хозяек нет, ушли в Ай-Си-Эй. Прощаясь, сказали: – Запрёшь обе двери, а ключи повесишь в потайное место (показали). Так, а где эти ключи сейчас? И носки! Надо не забыть носки под раскладушкой. Некрасиво получится, если останутся. В общем, обычная предотъездная лихорадка.

Вдруг звонок в дверь – баптисты! Точнее – иеговисты. Пришли с религиозной литературой и с разговорами о Боге. Всё – некстати и не вовремя! – Эти книги пусть останутся у вас, – сказали баптисты, – это наш подарок! Вот обрадовали! Ну, а как к такому подарку отнесутся мои хозяйки – атеистки? Воинствующие! Это же ведь хуже носков. Я им, баптистам, объясняю, что я человек тут случайный, мол, не при ваших делах, живу не здесь, а там – далеко, за многие тысячи километров отсюда! – А какое это имеет значение? – возразили мне баптисты, вполне разумно и доброжелательно. Думаю, что же им такое сказать, чтобы они убрались со своей литературой? Что Бога нет? Нельзя – начнутся разговоры, агитация. Вот я и сказал им, что я – ортодокс, не терпящий никакого сектантства! Что тут началось!.. Конечно, некрасиво получилось, но – результативно.

Хорошо, первая дверь заперлась без труда, но вторая – решетчатая, с двумя запорами – с верхним и нижним – ни в какую. Ну, никак не запирается – ни тут, ни там. И главное – как же я потом эти ключи в потайное место повешу – если меня из своего ресторана мафиози просекают – сидят, развалясь, покуривают, краем глаза наблюдают, как я у двери карячусь.

Наконец, один из них подошёл ко мне: – Дай-ка сюда (give me the kies), – взял у меня ключи, ловко запер ими дверь на оба запора и повесил ключи в потайное место.

Ну, что ты тут скажешь? Не было у меня времени на разговоры – как это всё понимать. -Чао! – сказал – и побежал.

Риск

Угораздило меня как-то оказаться в центре уличных беспорядков в Гетеборге. Сначала эти беспорядки имели характер национальной розни – между шведской молодежью и турецкой, а потом они переросли во всеобщий вандализм: битье витрин, сокрушение торговых точек и т. д.

Мое положение усугублялось тем, что в этой буче я потерял своих соотечественников, точно знающих, как добраться до места нашего проживания (базы). Меня особенно беспокоила судьба осетина Тимура. А вдруг шведские погромщики заподозрят в нем турка? Подозрение – абсурдное и оскорбительное для осетина, но с точки зрения непросвещенного шведа – естественное.

Итак, добираться как-то надо. Но как? Расспрашивать об этом бесноватую толпу и выдавать в себе иностранца равносильно самоубийству. На турка я не похож, но неизвестно, может быть, русский для шведов – хуже турка – по причине всплытия нашей подводной лодки у шведских берегов. Наши говорили, что она – не русская, и вообще – нет такой подлодки. Но вся Швеция на ушах стояла – русские приплыли! Конечно, меня мог выручить полицейский. Так ведь ни одного!

Ну что ж, если нет другого выхода, тогда надо рисковать – обращаться к прохожим. Глядишь, за голландца какого-нибудь и сойду! – у шведов с голландцами вроде бы нет никаких серьезных проблем, таких, как, например, с датчанами и поляками. Датчане – соседи, с ними всегда бывают какие-то свары, а поляки незаконно заселяют Швецию, пересекая на моторках Балтийское море.

Выбрал я мужика вне толпы (он отстал от своей кодлы, ботинок завязывал), спрашиваю, как добраться туда-то и туда-то. А он, оказывается, не ботинок завязывал, а выворачивал из мостовой булыжник, оружие пролетариата. Поднял – швырнул в витрину. Та только треснула, выстояла. Наверное, делают их тут с учетом булыжника.

«А почему ты со мной по-английски говоришь?» – недовольно спросил мужик. «Голландец? Поляк?»

Скажу голландец, а он вдруг со мной по-голландски? Как я ему отвечу? Получается так, что и истина, и обман одинаково чреваты для меня нежелательными последствиями. Но обман к тому же еще и унизителен. Надо сознаваться. «Русский, – говорю я, – рашен». – «Рашен? – крикнул мужик. И еще громче, в сторону своей кодлы: Риск, риск! – так я воспринял сказанное им по-шведски слово «русский».

Подвалила кодла, все – разномастные, в том числе и белокурые бестии, поддатые и свирепые. «Тут мне и крышка», – подумал я ошибочно.

Шведы дружески хлопали меня по плечу, пожимали руку, девушки – обнимали: «Риск, риск!», радуясь моей русскости, как своей собственной. Так оно в действительности и было: «Мы – русские!» – говорили они и затем, перебивая друг друга, попытались растолковать мне некоторые темные для меня места из шведской истории. История сводилась к тому, что они – первоначально русские, а мы – уже потом, но – тоже русские!

Мимо проезжал трамвай. Мы его остановили, встав поперек рельсов. Иных, кроме нас, желающих садиться в такой трамвай не было. Поэтому ехали мы без остановок, точно до нужного мне места, наблюдая из окон городскую панораму. За окнами что-то горело, по-моему, не автомобили. (Это с ними случится потом, в том же Гетеборге, во время выступлений антиглобалистов в знаменитой серии Гетеборг – Прага – Генуя.)

Мои любезные провожатые, «русские шведы», пели песни народов мира, пили пиво из баночек. Разумеется, от угощения я не отказывался. Когда спели «Yellow submarine», мы заговорили о нашей подводной лодке. «Вся эта возня – всего лишь игры милитаристов между собой. Нас с тобой эти игры не колышат», – примерно так сказали мои попутчики. Другие говорили иначе: это – неопозннный летающий, то есть плавающий (swimming) объект! USO! В результате я в таком дружеском сопровождении добрался до нашей базы целым и невредимым.

Тимур сказал, что никаких беспорядков в городе они не заметили. Возможно, из-за того, что ехали в такси с затемненными окнами, дремали. И на мое отсутствие они также не обратили внимания: «Свободный человек – решил погулять в одиночестве».

Переплетённые линии

Приснилось мне, что я оказался в районе сербскохорватских боевых действий, на стороне сербов. Возмущенный идиотизмом братоубийственной войны, я предложил сербам миротворческие услуги. Особая радость сна: чтобы быть понятым, мне не надо говорить по-английски.

– Эскалация боевых действий привела к тому, – говорю я сербам, – что ни одна из воюющих сторон не желает первой идти на мировую. Тупик. Дайте мне депешу, я отнесу её хорватам. В ответ хорваты дадут мне свою депешу – так завяжутся переговоры, а это – первый шаг на пути к миру!

Сербы отнеслись к моим словам с суровым непониманием: какую такую депешу? И что такое есть депеша вообще?

С точки зрения моего сна, депеша – это то, что не требует никаких объяснений.

– Ладно, – сказали сербы, – вот тебе депеша, иди!

Размахивая депешей над головой как белым флагом парламентёра, вышел я из сербских окопов и пошел через поле боя к окопам хорватским.

Не дойдя до них, я был сбит пластунами и отволочен куда-то в таком же пластунском виде. – Это делается для вашей же безопасности, – сказали мне хорваты по-английски. Я вручил им депешу, и они, посовещавшись, решили отправить меня домой через Австрию.

– При чем тут Австрия? Мне нужна ваша депеша для передачи сербам!

– Мы сожалеем (It is a pity), но вы, наверное, не знаете, что содержится в депеше.

– Разумеется, сэр!

Они показали мне депешу. Там было написано: «Подателя сего – расстрелять!»

В этой истории переплелись две кровавые линии: гамлетовская – казнить подателей двух грамот и корлеоневская: – Кто первый предложит мириться с врагом – тот и предатель. Так говорил Крёстный отец в одноимённом фильме. Проснулся в муках: как сказать по-английски «При чем тут Австрия?»

Слова запоздалые

В первый раз я встретился с Юрием Васильевичем Яковлевым в 1958 году на съёмках фильма «Необыкновенное лето» по К. Федину (реж. В. Басов). Юрий Васильевич играл поручика Дибича. При мне поручик Дибич падал в обморок, как впоследствии – через год – упадёт и князь Мышкин, в исполнении того же Юрия Васильевича в фильме «Идиот» Пырьева. Они похожи – если вглядеться: поручик и князь. Я был сыном купца.

В следующий раз я встретился с Юрием Васильевичем, когда он уже отснялся в «Идиоте» – на телевизионной постановке по мотивам Василенко «Волшебная шкатулка». Юрий Васильевич играл весёлого бродягу, а я – трактирного слугу. Бывало, Юрий Васильевич любезно развозил нас на своём синем «Москвиче» по домам – с репетиций на Журавлёвке, где находился Телевизионный театр (затем – ДК электролампового завода). Разумеется, тракты и эфир проходили в Телецентре на Шаболовке – с Шуховской башней. Премьера, между прочим, была назначена на красный день календаря – 7 ноября, сразу после трансляции с Красной площади.

Помню, Юрий Васильевич всё время ругал актёрскую профессию. Мне – запрещал быть актёром, а сам – жалел, что сделался таковым. – Наверное, шутит, – думал я, – шутит в духе своего героя – балагура и фокусника. «Гамма дуэ, капро фуэ, граммофон фон брит-тва!» – вот, что я запомнил из его текста.

Однажды я спросил у Юрия Васильевича: – А как вам понравилась «Обнажённая со скрипкой»? – спектакль театра Сатиры, вчера показывали по телеку. – Тут у меня нет слов, – строго сказал Юрий Васильевич, – нет слов, когда я слышу «обнажённую со скрипкой», звучащую из уст шестиклассника! Нет, точно не шутил – сколько бы я ни пытался разглядеть в его лице лёгкую лукавинку, знакомую мне по нашей общей работе «на камеру» – пристыдил уничижительно.

А ведь я и без Юрия Васильевича не собирался быть актёром, только – художником. И ещё: наверное, тогда, – сообразил я сейчас, 55 лет спустя, – Юрий Васильевич того спектакля не видел. Потому что там «обнажённой со скрипкой» называлась авангардистская картина, где не было ничего такого, а была – эх, ну почему я сразу так ему не сказал – сплошная геометрия?

Кинематографический альбом

Фотографии из фильмов, где я снимался, и газетные вырезки с рецензиями на эти фильмы мои родители собирали в особом, кинематографическом альбоме. На его крышке помещалась репродукция картины художника Непринцева «Отдых после боя». Недавно, разбирая старые вещи на балконе, я обнаружил этот альбом.

Там на всех фотографиях изображался я, Витёк, в разном окружении и в разных видах, например, – широко улыбающийся и с собакой в обнимку. Собаку, как и фильм, звали Дружок. По фильму Дружок должен был лизать Витька в щёку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Мирабель – замок и парк в Зальцбурге

2

Макс фон Эстерле – художник и портретист, работавший в журнале «Бреннер», чуть ли не в каждом номере которого печатались стихи Тракля. Возможно, в его мастерской Георг и намалевал свой «Автопортрет» 1913