Словом волновать. Виртуальные беседы

Так и со мною было

Галина Алинина

Она – на «Рыбка серебристая»:

– Вы очень часто упоминаете Владимира Набокова27, Ваш любимый писатель или нынче – «книга на столе»?

– Да нет, Набоков – не настольная книга, многие писатели близки мне, но его перечитываю… вернее, по несколько страниц из него, часто. Иной раз и пишет вроде бы ни о чём, но КАК!.. Музыка слова. А еще – «книгой на столе» – «Тёмные аллеи» Ивана Алексеевича Бунина28, «Заячий ремиз» Николая Семеновича Лескова29, «Возвращение в Типаса» Альбера Камю30…

Она – на главу «В Перестройке» – «Восемьдесят седьмой»:

– Время знакомое31. Продуктовые заказы дурацкие и оскорбительные, сигареты – по талонам, запрет на алкоголь и поэтому безалкогольная свадьба сына. А выборы директора коллективом, помните эту чушь? Да, если всё вспоминать…

– А Вы не вспоминайте, если уж сильно тревожат. Я же тогда делала эти записи потому, что видела: годы-то какие лихие! Поэтому хотелось, чтобы именно моё восприятие тех событий не булькнуло в Лету, а осталось и подсказало что-то тем, кто идёт следом. Может, и подскажет, а?

Я – на её «Моё деревенское детство»:

– С интересом прочитала Ваши воспоминания, – искренность, взволнованность, тихая ностальгия, – но осталось чувство, будто Вы не хотели сказать и большего потому, что не верили: будет ли интересно читателю? А ведь такие воспоминания – чистый родник.

– Этот отзыв – подарок. Очень ценю Ваше мнение. Вы угадали: убрала четыре главы, опасаясь наскучить. Спасибо.

Она – на эссе «Удалить нерв сострадания»:

– Болит душа… Почитаешь хороших авторов, и у них болит. И нет хорошего доктора, чтобы удалить этот нерв, – а вдруг получится, как у актрис после неудачной пластической операции?))

– А что мы – без боли, без этого нерва? Поэтому спасибо, Галина, и за Вашу боль.

Она – на главу из «Ведьмы из Карачева» – «И стали этот нэп разорять»:

– Хорошо читается, Галина, и даже замечательно! Есть у меня воспоминания моей бабушки, как их разорили в 1929-м, но не помещу на сайте, – читать молодым будет неинтересно, – но Вам немного расскажу.

В деревне, где традиционно стояли голые избы с редкими кустиками, у моего прадеда был огромный сад. И вороха роскошных яблок помнила моя мама, и чистопородного рысака, что птицей летал по деревне, когда в праздник отправлялись в гости. Семья была большая, работников никогда не держали, сами всё делали. Но раскулачили32. Из хорошего дома сделали амбар, потом кузницу, сад вырубили, чтоб не мешал к амбару подъезжать, а на рысаке по деревне стал носиться вечно пьяный уполномоченный (им раньше пугали маленьких детей), вскоре и загнавший редкого коня. А деда арестовали и семья… Есть у меня об этом немного («Был у моей мамы отец») и небольшое стихотворение «В гостях».

– Тезка, ну почему Вы думаете, что не читают молодые? Уверена, мы просто обязаны оставить то, что знаем, что передумали и, хотя и робко, будем уповать на то, что найдутся те, кому ЭТО будет позарез нужно. А написали Вы о своём предке отлично! Так что, пожалуйста!.. пишите, пишите еще!

– Спасибо за внимательное прочтение моих небольших вещиц. Интересно беседовать с Вами и читать.

Она – на главу из «Ведьмы из Карачева» – «Сколько ж беспризорных там было!»:

– Кажется, мы в одно время родителей своих вспомнили, – должно быть, знамение было. Написано хорошо, а читать тяжело.

– У Василия Розанова+33 есть строки: «Самое существенное – просто действительность. Благодари каждый миг бытия, и каждый миг бытия увековечивай». Вот и благодарю каждый миг бытия, и увековечиваю. Писать нам тяжело, но, думаю, что не пропадёт наш труд всуе! С благодарностью…

Я – на её «О чем рассказал…»:

– Галина, хорошо написали! Но не покидает ощущение: поторопился автор!.. чего-то не досказал, – поскупился?

– Если взялись читать меня, то прочтите и окончание истории «Он унёс свою тайну в могилу». И огромное Вам спасибо за теплые слова, от Вас, такого замечательного автора и критика.

Она – на «Плащ от социализма»:

– Ох, Галина, беда с нами! Есть у всех своя тема, которая, не умолкая, звучит и звучит в разговорах с близкими. Мы с дочкой о чём угодно говорим, а чуть отвлечёмся, опять – о наших девяностых: как нам досталось выбираться из них.

– Только что прочитала Ваш «Он унёс свою тайну…» (молодец Вы!) и хотела написать, а тут… Ну, зачем читали «Плащ», он же для тех, кто не знает. У меня же и светлое кое-что есть на сайте.

Она – на «Передёрнутое достоинство»:

– Вспомнила я, дорогая Галина, «Зину Пряхину из Краснодара» (Евтушенко34) и как же была окрылена, сколько правоты виделось в этом! Но позже поняла, что пустое это было занятие, – распределение продуктов. Еще живы и здоровы люди («сильные мира сего»), в общество которых попала я тогда случайно и поверьте, что и они были унижены, только не все это понимали, но я и тогда это видела. Ох, всколыхнули, да расстроили. Жизнь ушла…

– Да, и «сильные мира сего» были унижены, и их достоинство было перекошенным, – не настоящим. Каждый раз огорчаюсь, когда пишете, что расстраиваю Вас. Искренне не хотелось бы. Добра Вам и радости!

Она – на «Женщина такая и женщина сякая»:

– Позвонила к Вам в дверь и вошла Тема. Это для других она – старуха в тёплом халате, а в Ваших руках – образ несчастной женщины с пьющими детьми, с нехваткой денег и, к тому же, полуслепая. И мне её жалко. И досадую, что Вам надоедает (это Вы придумали, моя дорогая). Спасибо, понравилось.

– Галина, но человек ой!.. как сложен, а потому и посетовала я тогда на свою соседку (оторвала от любимого дела!), и жалко её. Всё вместе! И ещё скажу (в оправдание своё?): наверное, человек тем и интересен, что многогранен. Кстати, ведь и алмазы гранят, что б ярче сверкали и переливались. Спасибо Вам, дорогая моя снисходительная, терпеливая и щедрая читательница, что посещаете меня и откликаетесь.

Она – на «Как тот ночной цветок…»:

– Такого у Вас еще не встречала, – изумительно хорошо. Да, так и пронзает в конце жизни. Хочется дотронуться до Вашей руки. По «Старому радио» слушала Набокова «Истребление тиранов» – правдивое по чувству, до крайности, когда хочется убить мучителя или покончить с собой, – и большую подборку его стихов с тоской о Родине. Его почти не знала, а сегодня – щемящее чувство до боли. Необыкновенно!

– Галина, благодарю за «хочется дотронуться до Вашей руки». Тронута! Благодарю и за взволнованные слова о Владимире Набокове, я перечитываю его часто просто так, по абзацам, из-за стиля, и каждый раз с наслаждением.

– А я много читать уже не могу, (глаза!), а поэтому «Старое радио» – невероятная находка. Очень тронули его стихи тоскующего по России. Сейчас увлеклась произведением Екатерины Домбровской с очень сильной духовной составляющей. Никогда эта тема не интересовала, но «Воздыхания окованных» магически увлекли.

Она – на «Сон отлетевший»:

– Любовь, тревога, потеря, сожаление… Наверное, так и было. Недолюбленное мучает и тревожит душу до конца, до смерти, и думается: если бы… А утешает мысль: чертёж судьбы каждого – у Бога на столе, и что можно изменить линии этого чертежа – красивое заблуждение.

– Достоверность, не окрашенная желанным полётом чувства – тоскливая банальность, а посему «недолюбленное» тревожит душу, но не печалит. Близкий мне по мировосприятию писатель Альбер Камю писал: «Не быть любимым – это всего лишь неудача. Не любить – вот несчастье». Ведь, правда?

– Ох, Галина! Мне 65 лет. Жизнь позади. Тяжело давалась моя любовь.

– И всё же!.. «Не любить – вот несчастье!»

Я – на её «Собаки»:

– Портреты «встреченных» собак прописаны Вами с удивительной теплотой и нежностью, а вот образ «породистой» Аллы Аркадьевны – с явным неприятием. (И поделом ей!) А если возвращаться к «теме» собак, то… Нет, не могу смотреть в глаза беспризорным собакам, – больно! – ведь «усыновить» их нет возможности, – живу в квартире, на пятом. А, впрочем… Жил у нас целых три года Вилька, карликовый пинчер, которого подобрала на остановке из-под лавки, – текли и текли у него слёзыньки от обиды, – а потом… Всё собираюсь написать о нём, но что-то мешает. (Наверное, боль щемящая). Но напишу! А пока хочу порекомендовать Вам уже написанное, но авторами Владимиром Борейшо (пишет мрачно, но здорово!), и Антоном Чижовым (тоже не оптимист, но остроумен, – смех сквозь слёзы). Еще раз благодарю.

Она:

– Прочла Чижова «Три довольно тяжёлые встречи». Да, понравилось. А у Борейшо – «Ежик». Оба эти автора хороши, но зрение подводит, устаю, тем более, что кроме Домбровской, читаю и Майю Уздину, литературоведа из Израиля. Галина, прошу, прочтите хотя бы одну главу Домбровской! А если еще и переписку с ней, то ощутите её редкий такт и скромность.

– Прочитать Домбровскую обещаю, а насчет литературоведов… Честно говоря, во мне живёт что-то непутёвое: интересно то, что и как пишет автор, и почти не интересны подробности о нём, – а то докопаешься до… и всё. Ведь не так часто бывает, что творчество + личность = одно и то же (Блок35!) Сознаю, ужасно это, но ничего поделать с собой не могу.

– Да как же Вам не интересно знать об авторах? Да и кто из нас без греха? Вот Майя Уздина осуждает Солженицина36, а я противоречу ей, потому что не знаю ничего лучше «Одного дня Ивана Денисыча». Так и Высоцкого37 нужно отказаться слушать? А уж Довлатова38… Разве наши любимцы не разводились, не выпивали? Я умираю от поэзии Арсения Тарковского39, а какие были отношения, помните «Зеркало» его сына Андрея?.. Нет, моя дорогая Галочка, я люблю моих авторов с их грехами.

– Галина, да не отговариваю Вас от Ваших авторов, упаси Бог! Ведь облить грязью любимую когда-то женщину (Пушкин40) – это одно, а пить (Довлатов), разводиться с женой (Тарковский, Пастернак41), – бывает, не сошлись! – совсем другое. Просто я вот такая – ненормальная. Пожалуйста, не огорчайтесь! И забудьте.

– Ну, какая же Вы ненормальная? Вы просто человек со своими строгими установками. Говорю же, Вы мне сразу недоступной показались, пока немножко не раскрылись. А вот Григорий Булыкин Вас сразу высоко оценил, и тоже человек непростой, мало доступный, но мне чрезвычайно нравящийся.

– Хочу досказать то, что сегодня ночью додумалось. Ведь именно оно, творчество, и расскажет о человеке (творящем) больше всего, поэтому-то и не увлекаюсь познанием: как, мол, и что они, творцы, делали кроме… И мне интереснее Ваши рассказы о себе и о прошлом, ибо в них-то – Вы, без фальши. И еще (отвечая Вам): да нет во мне строгих установок!.. и до сих пор «всё течет, всё меняется». А Григорий Булыкин, конечно, умница.

– В общем-то, Вы правы. Конечно, было бы странно, если б через творчество не проглядывало лицо автора и мне порой даже удивительно становится, когда автор пишет, чтобы не смешивали его биографию с героем его произведения. У Конецкого42 так… читали? Кстати, а знакомы ли Вы в Прозе. ру с Владимиром Плотниковым-Самарским? Если нет – загляните

– Конецкого читала давным-давно, писатель отличный и, главное, чувство юмора!.. А я это люблю. К Плотникову-Самарскому заглянуть обещаю. Да что ж это мы всё о писателях, да только о них? Рассказали б о себе.

– Собственно, и пишу Вам много, чтобы не говорить о себе. Но перечитайте в Проза. ру мою «Жизнь» и поймёте, что у меня – тяжёлые проблемы, вот и спряталась от них здесь, на сайте.

Её стихотворение «Жизнь».

На жизнь свою, как из окна вагона

Смотрю – бегут картины за стеклом:

Пейзаж нехитрый и давно знакомый,

А вот наш старый деревенский дом.

Как жизнь летит, как полустанки часты,

Грохочут под колёсами года,

Проносятся любовь, разлуки, счастье,

А дальше – всё несчастья, да беда.

В своём купе сложила чемоданы

И с краешка присела на скамью.

Хоть проводница убеждает – «рано»,

Но я -то знаю станцию свою.

Здесь навсегда остаться мне придётся,

На остановке выйду на перрон…

Состав гудком прощальным отзовётся,

И тихо мимо проплывёт вагон.

Я – на её «Жизнь»:

– Галина! Вы молодчина, что пишете стихи, а вот я… Когда-то, в юности, тоже пыталась, а потом решилось так: нет, чем тратить душевные силы на поиски рифмы, пытаясь «поймать прекрасную птицу поэзии», утешительней будет искать поэзию в прозе, тем более, что лучше любимых поэтов (Тютчева43, Блока, Ходасевича44, Набокова) не напишу. Вот с тех-то пор всё ищу и ищу… Желаю удачной «охоты» и Вам!

– Нашли о чём горевать, – стихи не пишутся. Ваши дневниковые записи гораздо интереснее. Я вижу, что Вас ценит даже Григорий Булыкин, творчество которого обожаю и на уровень стихов которого мне не выйти. Человек я увлекающийся, многих хочется прочесть, но к Вам неизменно возвращаюсь.

– Спасибо за поддержку, золотой Вы человек!

Я:

– Только что прочитала Екатерину Домбровскую. Человек она, безусловно, умный и эрудированный, – куда мне! – но читать ее утомительно, ибо уводит от основной темы ассоциациями в разные стороны и из-за этого теряется нить повествования, которую приходится отыскивать вновь и вновь, – не щадит читателя!

– Екатерина ведёт две линии – история её рода и возврат в русское православие России. Если это не интересует, не начинайте. Я неверующая, но поглощена полностью. Не тревожьтесь, пишите в любое время и – никаких комплексов.

– Галина, у меня к Вам просьба: если есть время и настроение, черкните пару добрых слов Владимиру Борейшо, а то он в очень плачевном состоянии, – отослала ему отзыв о рассказе «Ёжик» (в своём духе), а он… Ведь хотела, чтобы не так муторно смотрел на жизнь! Думаю, конечно, не только из-за меня, просто они с Антоном Чижовым – два сапога… Кстати, у него более-менее светлый рассказ «Немного оптимизма» (кажется так называется), так можете черкнуть, когда его прочитаете.

Она:

– Конечно, написала Борейшо?.. А у меня сегодня четыре года со смерти мамы и свою рюмку вина выпила. День грустный, тяжёлый, и даже читать не хотелось. Вот такие у меня невесёлые дела, – впору веселить Вашего Борейшо.

– Галина, мои соболезнования – Вам… А моя мама умерла на десять лет раньше и с тех пор всё приучаю себя к мысли: принимай смерть, как стихии природы, как неизбежность, но всё равно больно даже и десять лет спустя. Простите мою неуместную просьбу.

Она – на главу из «Ведьма из Карачева» – «От такой – и на край света…»:

– Это же Бог знает какое чудо! Что за язык! Сколько ещё следует поставить восклицаний? И что Вы с этим собираетесь делать? Беда, если опубликуете книгой, – читателя ныне на такую замечательную прозу не найти, только на литературном сайте и оценят. Какая же Вы молодец!

– Спасибо, Галина, за «Ведьму». Как же трудно она мне давалась, чтобы сохранить язык и интонации мамины!

– Да, книга Ваша, моя дорогая, настоящая. Непременно буду читать дальше.

Я – на её «Концерт по заявкам»:

– Все рассказы хороши, а этот отточен отлично, – всё в нём есть и ни-ичего лишнего. А песни!.. Знаю их, как и Вы. Когда-то, в ранней юности, оставаясь одна дома, пела их, а потом оказалось, что под окнами соседи слушали. И одна из любимых (правда, позже) – «Москва златоглавая»: «Конфетки, бараночки, словно лебеди саночки, ой вы, кони залётные!..» Есть в этой песне какая-то отчаянная бесшабашность, – словно на краю…

– Мне сегодня пришло в голову: а вдруг Интернет вырубился вследствие какой-нибудь катастрофы? Ведь это будет для Вас, к примеру, равносильно моей смерти, и мы больше никогда не услышим друг друга. Так что, пока ничего не произошло – пишите.

– Тёзка, такого быть не может, чтобы Интернет исчез, а поэтому будем перебрасываться письмами.

Прочитала рекомендуемые Вами «Хоронили ангела» Грущанского. Конечно, он – поэт, и стихотворение трогательное. Правда, позиция его для меня несколько спорная: наверное, Бог посылает (Как же хочется верить в это!) людей на Землю не с грустью, а с надеждой: «А, может, этот приблизится ко мне, став лучше?»

– Вот, Галина, насколько мы разные люди! У меня от его «Ангела» сердце дрогнуло и не возникла потребность в анализе, – просто по состоянию души поняла, почему детей зовут ангелочками: предполагается, что они – реальные ангелы, но сошедшие на землю.

– Разные мы. И это хорошо. Но ведь не только? А что, мол, «состояние» важнее при чтении, то, может, Вы и правы. Я по абзацам перечитываю Лескова и Набокова не из-за содержания, а просто, слушая мелодию их словосочетаний. А вчера нашла умного, трезвого и остроумного (для меня это очень важно) автора Вадима Гордеева, так что, если захотите… (Но не обязываю, нет!)

А у нас запорхал снежок и пытается скрыть неприбранность, неопрятность дворов, но – никак!

Она – на «Добраться до собственного я»:

– Прошло то время, когда я надолго погружалась в подобные размышления и даже уважала себя, что принадлежу к тем, кому эти откровения интересны. Но получить знания и оставить их при себе, поскольку поделиться в моём окружении было не с кем (а я всегда рвалась немедленно поделиться!), в один прекрасный момент и подумала: ведь есть другая, давно любимая мною литература, где философия звучит и в бытовых вещах. А философы пусть служат нашим устроителям жизни. И теперь читаю классиков, – той философии, что в их произведениях заключена, мне вполне достаточно.

– Так ведь настоящая литература (не развлекательная) как раз и занимается тем же, что и философия, так что правильно делаете, что читаете классиков. А вот «устроители жизни» могут и не заниматься философией, у них задача другая: создавать тот самый тварный мир, о котором я пишу и, если в нём будет уютно и философам, и тем, кто тянется к ним, значит они неплохо поработали и большего от них не надо требовать.

Я – на её «Был у меня начальник…»:

– Владимир Владимирович Набоков: «Слушай, я совершенно счастлив. Счастье моё – вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, – рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, – я с гордостью несу свое необъяснимое счастье. Прокатят века, – школьники будут скучать над историей наших потрясений, – всё пройдет, всё пройдёт, но счастье мое, милый друг, счастье мое останется, – в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество».

Вот так, Галина… Так что, давайте-ка поверим, что Ваши (при виде елочных игрушек и танцующего начальника) возвращенные моменты счастливых мгновений, да и мои (когда радовалась выпавшему снегу, развесившему кружева), должны, непременно должны остаться где-то Там, в неведомом нам измерении. Скажете: сумасшедшинка! А вдруг и не?..

– Спасибо! Вы, прислав рукопожатие издалека, дарите мне сегодня тепло, когда так растревожены чувства. Пусть – сумасшедшинка. Я ей рада.

Она:

– Дорогая Галочка, прошу Вас, прочтите у Майи Уздиной её публикацию «Корней Чуковский45. Новое». Дело в том, что в моей рецензии меня никто не поддержал. Но почему? Очень хочу знать Ваше мнение.

– Тёзка, прочитала. Судя по этой публикации, в Уздиной победила её профессиональная сущность, – выкладывать о писателях всё что узнала. Но если – по-человечески… Да, плохо публиковать такие откровенности о пожилом-то человеке! Честно говоря, в евреях… в умных евреях, я как раз и замечала такую черту характера, – победу здравого смысла над чувством, а у нас, у русских, наоборот. Но к лучшему ли это? Не знаю.

– Спасибо, моя дорогая! Сама всегда сужу о любом авторе «по конечному результату», – по его произведениям, – но тут пришла в ужас: а что если бы раскрылось это позднее сердечное увлечение Чуковского еще при его жизни? Ведь подняли бы на смех. А все, кто писали комментарий Уздиной, вроде бы и не заметили этого. Вам спасибо, человеку одной крови со мной!

Я – на «Был первый день Нового года»:

– Галина, Ваша правда о деревне страшна, но ведь то, о чём пишете, не только в деревне, – спивающихся и в городах много.

А теперь я, Козерог, поздравляю Вас с Вашим днём! Как бы хотелось сидеть сейчас за чашкой чая, смотреть в Ваши добрые глаза и говорить, говорить, но… И всё же! Вот я протягиваю Вам розу. Ну, как же не видите? Вот она, темно-оранжевая, с розовыми надкрыльями… а еще возьмите и этот медовый пряник, и чайку зеленого заварите, пожалуйста, моего любимого «Ахмат»… и мы уже говорим и о стихах, и об авторах Прозы, и еще о многом-многом… Но посылаю лишь флюиды, до краёв наполненные самыми добрыми пожеланиями Вам и всему семейству. Целую в обе щёчки и ставлю на ваш стол эти цветы… Вы не против? (Отослала фото.)

– Спасибо, дорогая Галочка! Считайте, что всё осуществилось. Передо мной – «Чернослив в шоколаде», отличный чай с лимоном и сыр «Дор Блю», который любит и покупает дочка, а я, морщась, пробую. Благодарю за прекрасные цветы! Всего Вам доброго!

Она – на «Обманы весны»:

– Читаю и чувствую запах первой травки, первого жёлтого цветка. И такого же, как у Вас, горячего чая без сахара, мелиссой заваренного, хочу! Как же хорошо с Вами «говорить»! И ехать никуда не надо, – вот и общение дорогое и тёплое.

– Говорят: а-а, мол, общение виртуальное – не общение, вот если б глаза – в глаза! А по мне виртуальное, может быть, и есть настоящее, ибо в нём только – главное, без помех. Уверена, согласитесь. Спасибо, что Вы есть!

Я – на «Спешите творить добро»:

– Читала отзывы на Ваш рассказ и недоумевала: рецензенты не заметили самого мудрого «действующего лица» (дедушку), который старался сбитому набекрень пареньку преподать настоящие уроки выживания, – научить работать, а не ждать подачек.

– Спасибо, дорогая. Вы по-своему восприняли, по-доброму, как и хотелось. Тема болезненная, обсуждена со всех сторон. Всегда жду Вашего визита.

Я – на «Дина» и «Лопухи и тыквы»:

– Карандашный набросок Дины, но какой яркий! Молодец, Галина. И «лопухи с тыквами» очень хороши, только вот «И что за восторг был употреблять…» Галочка, не надо «употреблять»!

– Спасибо, дорогая, сейчас заменю.

Она – на «Сама по себе. Ручейки сознания»:

– Ах, какая роскошь! «Ведьму из Карачева» переплюнули. Именно так, сами с собой и балабоним… Хочу Вас, редкая моя гостья, упрекнуть: что же Вы, прочитав, «молча удаляетесь»? Если даже и не понравилось, всё равно хотелось бы от вас заметочку получить.

– Галина, благодарю! Такой мой слог – эксперимент на целую повесть, а здесь – отрывок из неё. А насчет того, что «молча удаляюсь»… Дело в том, что не хотела портить Вам «репутацию» своим подходом к теме: «собака думала… кот рассуждал». Не могу я такого принимать! Ведь не знаем, что животные думают о нас и никогда не узнаем, а посему… И еще: в рассказе с самого начала воспринимала всё как Ваши эмоции, и хвалила, что решились на такие откровения, а вдруг оказалось… Ведь всё было так хорошо, так зачем же в финале перебросили такие чувства на собачку? Не обижайтесь. С искренней преданностью и радостью искренней…

– Галочка, дорогая, и значительно более умные авторы пользовались этим приёмом: «Холстомер»46, «Каштанка»47, так что не беспойтесь, дорогая моя, я к критике не отношусь болезненно, потому что смотрю на свою писанину, как на игру в моей грустной жизни. Целую нежно, мой милый, излишне серьёзный адресат.

Я – на «Новогоднее меню»:

– Вы в своих зарисовках вылитый Гиляровский48. До чего ж смачно пишете о блюдах!.. аж слюнки текут. Не-е, я в своих кулинарных изысках гораздо скромнее, гораздо! А еще… Вчера иду из магазина «Журавли», где всё разложено по полочкам, – подходи, бери, что хошь! – и думаю: блин!.. как же обидно, что поднимали индустрию социализма за счет наших желудков! А еще часто завидую внучкам, – одеты, как куклы, – а ведь я была тоже ничего!.. но помню, мама купила ситца зелёненького в белый цветочек, сшила мне кофточку под Новый год и она стала для меня нарядом принцессы!

– Это я вспомнила, как Гиляровский описывал Хитров рынок, «студень» в трактире и половых. Но ту еду, о которой писал Гиляй, нам уже не увидеть, хорошо хотя бы то, что краешком крыла изобилие коснулось и нас… да, боюсь, ненадолго. Вот выкачают газ и нефть и товарообмен не на чем будет делать, а своей пищевой промышленности нет. Не напрасно же элита так спешно в Европы уезжает.

– Нет, Галина, настоящая элита остается вытягивать Россию, уезжают же те, которые… Ну, и попутного ветра им, обойдёмся! А насчет запасов… В России, кроме нефти и газа, 55% пахотных угодий мира, а посему самый сильный инстинкт, – инстинкт выживания, – заставит и пищевую промышленность заработать, только бы не мешали труженикам партаппаратчики прежних времён, да и нынешних.

Она – на «Шепчет осень о своём приходе»:

– А я люблю осеннее ненастье с дождями нудными, утомительными. Когда, закутавшись в плед, поглядываю из окна, то как же хорошо думается, вспоминается! А в один прекрасный день увижу долгожданный меленький снежок… Еле-еле переживаю лето.