Затмение в созвездии близнецов

«Интересно, что это за Настя? Кто кого куда забрал?» – размышляла Мила, и тут ей на ум пришло странное обстоятельство, она вдруг вспомнила, что ее свидетельство о рождении датировано двумя годами позже, чем она родилась. Она спрашивала родителей, почему они не зарегистрировали акт ее рождения вовремя, но вразумительного ответа так и не получила. Мама, заикаясь, говорила о том, что они забыли, мол, сразу, что было совсем уж неправдоподобно, а отец сказал, что они потеряли, якобы, ее свидетельство, и им выписали новое двумя годами позже.

В общем, факт этот не был толком разъяснен, но Мила быстро потеряла к этому интерес, не все ли равно, что там произошло. А вот сейчас она опять вспомнила об этом и уловила здесь какую-то связь. Она понимала, что ее отец довольно важный и даже знаменитый человек, чтобы ему вот так запросто писал абы-кто. Значит, эта Антонина его хорошая знакомая, а возможно и родственница.

«Надо будет поговорить с родителями все-таки. Тут что-то не так. Кто они такие, эта Антонина, написавшая письмо, и Настя, о которой идет речь? Почему я о них ничего не знаю?» – думала Мила.

После этого письма у девушки сделалось как-то тревожно и неспокойно на душе. Она остро ощущала эту тревогу и не желала только одного: узнать что-нибудь страшное, удручающее или непристойное. Разговор с родителями Мила откладывала. Не начала она его, когда они вернулись домой, не начала и на следующий день. Прошла уже неделя, а Мила все молчала, то ли боялась чего-то, то ли просто ждала удобного случая.

Но он не представился. Мила со временем успокоилась и даже почти забыла об этом письме.

«Поговорю с ними, если эти Антонина и Настя опять как-нибудь проявятся. Мало ли что, может просто дальние родственники, какое мне, собственно, дело до них», – думала Мила, а вскоре и вовсе забыла и о письме, и об этих людях.

Приближался август. Вот-вот должен был вернуться Виталий, а там и поездка не за горами. Мила блаженствовала и упивалась своей свободой. Часто ездила на городской пляж, купалась, загорала. Ей хотелось приехать на курорт уже подзагоревшей. Она предчувствовала прекрасный отдых и подумывала о том, что Виталий скорее всего сделает ей там, в Анталии, предложение.

Она, конечно, не скажет ему «нет», но попросит подождать окончания института. Ей светила хорошая перспектива, ее уже приглашали на стажировку в научно-исследовательскую лабораторию, занимающуюся проблемами устройства и расстройства психики. Там знали об уникальных способностях Людмилы Лагутиной и однажды даже приглашали ее прочесть небольшую лекцию о сверхвозможных способностях человека, которыми, собственно, и обладала Мила. Все складывалось удачно, слишком хорошо в ее жизни, и Мила боялась перемен к худшему.

Виталий вернулся наконец в Москву и тут же позвонил своей невесте.

– Любимая моя, я ждать больше не могу, хочу видеть тебя. Ты в порядке? – вопрошал он по телефону, и Мила не могла сдержать улыбки.

Радостным тоном она ответила:

– Здравствуй! Наконец-то вернулся. У меня все в порядке, Виталик. Приезжай, я жду тебя.

Виталий появился у Милы примерно через час. Он уже успел привести себя в порядок с дороги, выглядел отменно. Но явился без цветов, что немало поразило привыкшую к повышенному вниманию Милу. Виталий крепко обнял девушку и нежно поцеловал. На Милу повеяло холодом. Она не сразу поняла, в чем дело, и ей стало неуютно рядом с ним и даже как-то не по себе.

– Что-то не так? Что с тобой, девочка моя? – спросил Милу Виталий, когда она немного вздрогнула и отстранилась от него.

– Да нет, просто я перенервничала, пока ждала тебя. Проходи, – сказала Мила и ушла в гостиную.

Разговор у них не клеился. Говорили ни о чем, хотя сначала Виталий пытался рассказывать о своих гастролях с упоением и гордостью, но Мила не проявляла, казалось, особого интереса к его рассказам.

И вдруг она прервала Виталия на полуслове:

– Знаешь, а ты ведь мне изменил.

Юноша потерял дар речи. Он смотрел на нее и молчал, хотел что-то ответить, но слов не находил. Наконец все же собрался с мыслями:

– М-и-и-ла, ты что? Я? Тебе изменил?! – говорил он, слегка заикаясь.

– Да! Ты заряжен чужой энергетикой. У тебя изменилась аура и вообще ты мне врешь! Первый раз в жизни!

Виталий густо покраснел, плечи его осунулись, а руки задрожали.

– Я очень устал за эту поездку. Я недосыпал, нас изнуряли репетициями, я играл трех любовников-негодяев в разных пьесах. Неужели ты думаешь, что все это не отразилось на мне? Мила, я не изменял тебе! Выбрось это из головы. Я люблю тебя и не позволю тебе подвергаться самообману.

Виталий говорил очень настойчиво и убедительно, но на Милу это не произвело никакого впечатления. Она в упор смотрела на своего возлюбленного и, казалось, не верила ни одному его слову. Он это чувствовал, но убеждать ее у него больше не хватало сил.

– Знаешь, Мила, я пойду, пожалуй, – сказал он наконец. – Ты подумай хорошо и, я уверен, ты изменишь свое мнение. У тебя нет никаких оснований подозревать меня, я тебя люблю, ты это прекрасно знаешь. А насчет ауры и энергетики – решай сама. Но я не хочу, чтобы неверные результаты твоих научных экспериментов поломали наши счастье. Будь благоразумной.

С этими словами Виталий ушел. Мила осталась одна и расплакалась. Ей было очень обидно, но пойти против своих чувств, которые ее еще никогда не обманывали, она не могла.

Виталий и Мила не встречались уже несколько дней. Вероника Аркадьевна, конечно же, заметила перемену в поведении дочери и решилась-таки спросить, что же произошло.

– Мамочка, Виталий вернулся из поездки, но не мой, понимаешь? Чужой какой-то. Я чувствую это. Он мне изменил, мамочка, – и Мила снова заплакала.

Вероника Аркадьевна обняла дочь.

– Возможно, ты ошибаешься, дорогая моя. У страха глаза велики. Будь поснисходительней. Знаешь, как говорят? Если я не видела этого собственными глазами, то значит он мне не изменял. Зачем ты терзаешься понапрасну?

– Так говорят обыватели, толстокожие и не обремененные интеллектом особы. Я не могу так, мама.

– Ну хорошо, а что же делать с нашим отдыхом? Ты намерена ехать без Виталия?

– Конечно! – сказала Мила. – Во всяком случае, если он не объяснится со мной и не докажет, что я неправа.

Дело принимало серьезный оборот. Вероника Аркадьевна прекрасно знала, что никому еще не удавалось убедить ее дочь в том, что она в чем-то неправа, особенно, когда это касалось ее чувств. Тут она стояла до конца на своем мнении, и переубедить ее было практически невозможно.

Она решила сама поговорить с Виталием и выяснить, в чем дело. Предварительно созвонившись с ним, Вероника Аркадьевна пришла на встречу со своим потенциальным зятем в сквер у Большого театра, где они пробеседовали около сорока минут.

– Я не знаю, что вам сказать, Вероника Аркадьевна. Для меня это все, как снег на голову. Я чист перед вашей дочерью. Она заблуждается, никаких любовных интриг у меня не было, я клянусь вам. Да у нас все актрисы замужем! Извините, но это бред какой-то!

– Виталик, я очень хорошо отношусь к тебе и хочу помочь. Милочка очень впечатлительная, но у нее ведь есть особенности, сверхпредчувствие и все такое, ты же знаешь. С этим нельзя не считаться. Если она обманывается, нужно попытаться ее переубедить. Давай вместе подумаем, как это лучше сделать?

– А надо ли, Вероника Аркадьевна? Получается, что я должен оправдываться в том, что я ничего плохого не совершал, то есть доказывать, что я не верблюд. Это же абсурд!

– Но ты ведь любишь ее. Нужно бороться за свою любовь. Не можете же вы порвать ваши отношения только из-за обоюдного упрямства. Я поговорю с Милой и попрошу ее встретиться с тобой. Объяснитесь еще раз. Все обойдется, я уверена.

Старания Вероники Аркадьевны не прошли впустую. Мила согласилась встретиться с Виталием и молча выслушала его доказательную речь о том, что он ей верен, честен перед ней и по-прежнему любит только ее одну.

– Ладно, – сказала Мила. – Я должна тебе поверить, но ты пойми, что это не каприз. Я вижу любого человека насквозь. Я забуду этот эпизод. Не знаю, что там у тебя произошло, пусть это останется на твоей совести, но я не сделаю этого второй раз. Пойми, Виталий, мне очень трудно строить свои отношения с человеком, мысли, чувства и поступки которого мне могут быть известны. Не обманывай меня.

Виталий облегченно вздохнул. Он взял девушку за руку и нежно поцеловал кончики ее пальцев. Милу он обожал, но честен с ней не был.

* * *

Утонченная красота, благородство манер, талант – все это не оставляло равнодушным женщин, которые вращались вокруг Виталия Петерсона. Все актриски и серьезные актрисы были влюблены в него и не раз предлагали провести с ними приятный вечер. Они настойчиво приглашали молодого красавца в гости, недвусмысленно намекая на интимное времяпрепровождение, а порой просто откровенно предлагали ему себя.

Выбор у Виталия был огромный. И он сдался. Не потому, что был уж очень сластолюбив, но он был мужчиной, зрелым и страстным. Он испытывал большие чувства к своей избраннице, Миле Лагутиной, но их отношения носили девственный характер. Мила даже целовать себя позволяла только в щеку, а если уж в губы, то только слегка притрагиваясь к ним, как к лепесткам розы, чтобы не повредить и не помять их, нежных и шелковистых.

Виталий ценил целомудренность своей невесты, но природа брала свое. Сбиться с истинного пути его соблазнила молодая партнерша, с которой они были заняты в «Ревизоре». Наташа Меркулова играла Марию Антоновну, хорошенькую дурочку, а Виталий – Хлестакова. Что в этой Наташе так задело сердце Виталия, он и сам не понимал. Но ночью после спектакля он не смог выгнать ее, когда она робко постучала к нему в дверь и впорхнула в его номер в легком облегающем трикотажном платье, под которым абсолютно ничего не было, и босая.

Она сразу же скинула платье и предстала перед ним во всей красе своих округлых, полноватых, но по-девичьи прелестных форм.

– Виталик, только не ломай комедию, – сказала она, – давай не будем играть в мальчика и девочку. Переспи со мной, доставь себе удовольствие.

Виталий, как голодный, набросился на девушку, ощутил почти физически ее горячую истому и почувствовал запах женского тела, от чего у него закружилась голова. Следующим его реальным ощущением было то, что он обладал этой юной горячей плотью, он был во власти своих низменных чувств, которые на тот момент отождествлял с неземным блаженством.

Но все внезапно кончилось, Виталий лежал рядом с Наташей на полу, почти бездыханный, утомленный и удовлетворенный, а она нежно целовала его и говорила:

– Ну вот я и выиграла пари. А все утверждали, что мне не удастся тебя соблазнить. Ну и глупый же ты, Петерсон. Хочешь женщину и изводишь себя, как монах.

Виталию стало неприятно от этих слов. Он отодвинулся от ее разгоряченного тела и тут подумал про Милу. Она представилась ему в виде маленького плюшевого медвежонка, тогда как лежащая рядом, бесстыдно обнаженная Наталья, все еще пытающаяся неприлично ласкать его, казалось ему чуть ли не акулой, хищной, коварной и опасной.

– Наташа, иди к себе, – сказал он ей, слегка поморщившись. – Все, что нужно, ты уже сделала. Я вполне доволен. Но с меня хватит.

– А ты уверен? Я ведь девушка ненасытная. Могу всю ночь с тобой покувыркаться, только свистни. Ну пока, – сказала она с усмешкой и ушла, кое-как натянув на себя свое розовое трикотажное платье.

Виталий долго переживал свой позор. Он прекрасно понимал, что все вокруг знают, что произошло между ним и Меркуловой, но самое ужасное то, что он так ни разу и не смог ей отказать. Она появлялась у него почти каждую ночь, и он предавался любовным утехам с ней, прекрасно понимая, что этого делать не должен. Виталий даже подозревал, что он не единственный ее любовник, так как Наташа открыто кокетничала и флиртовала со всеми. Но это ему было абсолютно безразлично. Он знал, что покончит с этой связью сразу же после окончания гастролей. Честно говоря, кроме брезгливости она никаких чувств у мужчины не вызывала, и он проклинал себя за слабость, слабоволие и неспособность сопротивляться собственным похотям.

Когда Мила вдруг неожиданно раскусила его, он испугался. Ему стало неимоверно стыдно, но в то же время и обидно за себя. Ведь в конце концов вся эта история с Меркуловой не стоила и выеденного яйца. Сам-то он никакого значения их отношениям не придавал вообще. Но Мила вдруг обернула все это в его сознании совершенно другой стороной.

После ее упреков Виталий Петерсон впервые задумался о том, что его поступок не детская невинная шалость, а самая настоящая измена и предательство. Ему захотелось во что бы то ни стало защитить себя, убедить Милу в том, что она неправа. И слава богу, ему это удалось, пусть с помощью Вероники Аркадьевны, но это уже не суть. Главное, что Мила перешагнула через черту разрыва с ним, и он вновь как бы очистился от постыдного греха и вернулся к своей возлюбленной в прежнем обличии.

* * *

Отдых в Анталии проходил великолепно. Море, солнце, песчаные пляжи, комфортабельный роскошный «Люкс» в пятизвездочном отеле с двумя просторными спальнями, в одной из которых спали Мила с ее мамой, а в другой – Виталий со Станиславом Мартыновичем. Мраморная ванная, сверкающая зеркалами и никелем, была размером не меньше двадцати квадратных метров, кондиционеры в каждой комнате, холодильник-бар, изобилующий напитками всех сортов, и приветливый обслуживающий персонал делали их отдых приятным, комфортабельным и незабываемым.

Мила и Виталий проводили много времени вдвоем, родители старались не обременять их своим присутствием. Виталий заметил, что Мила стала более податливой, более раскрепощенной и позволяла ему намного больше, чем раньше. И еще он чувствовал, что она чего-то ждет от него.

Как-то раз вечером в баре, где они обычно пропадали до глубокой ночи, давая родителям возможность тоже побыть наедине, Мила вдруг спросила его:

– Виталик, скажи мне, какие у тебя планы на будущее? Ты собираешься строить его со мной или мечтаешь о чем-то еще? Я хочу понять, какое место я занимаю в твоей жизни. Извини, что я так в лоб, но мне необходимо это знать.

Виталий растерялся так как был не готов к разговору такого рода. Он очень любил Милу и не мог дождаться, когда она наконец достанется ему вся целиком и безраздельно, но это никак не ассоциировалось в его сознании с их совместным будущим. Точнее, он об этом еще не задумывался всерьез, и только сейчас впервые до него дошло, что их отношения действительно должны идти к какой-то конкретной цели.

– Мила, я не знаю, что сказать. Видишь ли, я не могу сейчас ничего предложить тебе. Мой однокомнатный кооператив вряд ли тебя устроит, а на большее я пока не тяну. Я хочу, чтобы ты сама сделала свой выбор. Ты знаешь, чем я располагаю, если я сделаю тебе предложение, то это означает, что я приглашаю тебя жить со мной в одной комнате и ждать, пока я заработаю на большее.

Мила смутилась. Она говорила несколько о другом, жилищная проблема не стояла у нее во главе угла. Просто ей никогда не приходилось задумываться о таких банальных вещах. Она думала о высоких материях, о том, какое место она занимает в его душе, как сильно он привязан к ней, а в конечном счете, собирается ли Виталий стать ее мужем и сделать ее, Милу, своей любимой на всю оставшуюся жизнь.

Разговор зашел в тупик. Мила чувствовала обиду и разочарование, а Виталий пытался понять, что он сказал или сделал не так. Конечно же, он не хотел терять Милу, он по-прежнему испытывал к ней нежные и трепетные чувства, которые росли и крепли с каждым днем, но жениться он был попросту не готов. Он отводил себе еще пару лет на холостяцкую жизнь и ухаживания за Милой, а она ждала большего.

Так ни о чем и не договорившись, они вернулись в отель, и на следующий день Мила весь день провела в номере, сославшись на головную боль и плохое самочувствие. Виталий переживал, ему очень хотелось вернуть все в прежнее русло и попытаться исправить свою очередную ошибку.

Лагутины и Виталий возвратились домой в конце августа. В Москве уже началась осень, природа не хотела ждать наступления сентября. Янтарно-желтые кроны деревьев, осенние астры на городских клумбах и прохладный, слегка пронизывающий ветерок отчетливо напоминали о том, что лето кончилось, пора готовиться к зиме. Виталий вернулся в театр, который во всю готовился к открытию сезона, а Мила приступила к занятиям, в этом году она заканчивала институт, и это был очень серьезный период в ее жизни.

Глава 6

Дмитрий проснулся от легкого прикосновения и подскочил на кровати, как испуганный.

– Ты чего? Что случилось? Пора уже? – спрашивал он не менее испуганную Настю, которая разбудила его, как он и просил, в час ночи.

Она, ни слова не говоря, включила ночник, и Дмитрий заметил, что Настя уже одета и готова идти, куда он скажет.

– Черт, извини, я что-то совсем… так крепко уснул. Сейчас я, – сказал Дмитрий и проворно вскочил с постели.

Оделся он быстро, умылся холодной водой, чтобы согнать остатки сна, и они тихонечко вышли в коридор.

– Пойдем, я выведу тебя через ресторан, а сам пойду выпишусь из номера. Я не хочу, чтобы мы тут мелькали вдвоем.

В ресторане еще играла музыка и было довольно много посетителей. Официант, уставший и злой, сказал им, что они больше не обслуживают, на что Дмитрий только пожал плечами и повел Настю через зал к другому выходу. Они без труда вышли на улицу и остались практически незамеченными.

– Так, ты жди меня здесь, не высовывайся. Я подъеду на машине вон к тому углу, тогда быстро беги туда и сумку мою не забудь, поняла? – спросил Дмитрий, и Настя кивнула в ответ.

Ждать ей пришлось довольно долго, не менее часа. Она замерзла и очень волновалась, боялась, что что-нибудь случится, и Дмитрий не приедет за ней. Что тогда делать? Но он наконец подъехал на старенькой «Ниве», Настя быстро запрыгнула внутрь, дрожа, как осиновый лист, и они сорвались с места.

– Слушай меня внимательно, – сказал ей Дмитрий, – времени у нас критически мало. Думай быстро, во что мы завернем твоего приятеля. Ничего пушистого, тяжелого и шуршащего. Идеальный вариант – тонкое большое одеяло.

– Штора подойдет? У меня есть в запасе огромная темно-синяя штора. Не шелковая, что-то типа гобелена.

– Подойдет, хорошо соображаешь. Если ты ее быстро найдешь, конечно. Дальше, подумай сразу, где у тебя ключ от его квартиры, потому что у него в кармане его может и не быть.

– Да это я знаю. Он на одной связке с моими ключами.

– Отлично! Дальше, деньги, документы – все должно быть найдено быстро и без проволочек. Шмоток никаких не бери, все остается здесь. И последнее, ты должна будешь быстро написать ему записку такого содержания: «Марат, я уехала. Меня не жди до четверга. Позвоню тебе послезавтра, в среду. Пока, Настя»

– Поняла, это как бы я уехала на день раньше случившегося, то есть, меня здесь не было, да?

– Не голова, а электронный соображатель, быстро и точно. Итак, четыре вещи: штора, ключ от его квартиры, деньги и документы, записка. Все это на твоей совести, я занимаюсь Маратом. Веревка есть?

– В ванной натянута, – быстро ответила Настя.

Они подъехали к дому. Окна Настиной квартиры зловеще темнели, хотя в это время свет горел только в двух-трех окнах, и то не в ее подъезде. Машину оставили в дальней части двора, ее в темноте было практически не видно. Тихо поднялись на четвертый этаж и вошли в квартиру.

Настя достала штору из шифоньера и протянула Дмитрию, тот ушел с ней в ванную, а она быстро стала выполнять два оставшихся задания. Деньги и документы засунула в имевшийся у нее дипломат, и написала записку. Дмитрий позвал ее минут через десять и сказал, что все готово, надо уходить.

– Дима, а как мы его потащим? Он же, наверное, тяжелый? – спросила Настя, дрожа мелкой дрожью и не попадая зуб на зуб.

– Помоги мне взвалить его на плечо, как ковер.

Они стали пытаться взгромоздить окоченевшее тело Марата Дмитрию на плечо, что оказалось совсем нелегким делом.

Устрашающий темно-синий тюк норовил все время грохнуться на пол при малейшей попытке определить его у Дмитрия на плече. Наконец им удалось с ним справиться, и они вышли из зловещей квартиры, которую Настя, скорее всего, покидала навсегда.

Тело Марата загрузили в машину на заднее сидение, кое-как захлопнув при этом дверцу, и быстро выехали со двора.

– Ты знаешь, куда ехать? – спросила Настя.

– Знаю, я был у него один раз. Это за кинотеатром, налево и прямо. Скажешь только, где остановиться. Там несколько многоэтажек, все одинаковые.

Подъехали к дому Марата минут через пятнадцать и остановились, ошарашенные увиденным: у него в окне горел свет.

– Твою мать! Это еще что за идиотизм? Ты чего-нибудь понимаешь? – выругался Дмитрий, а Настя быстро-быстро закачала головой.

– Нет, я не знаю, кто там. Дима, что делать? Куда его девать теперь?

– Куда-куда… придется здесь оставлять, в машине и сматываться. На вокзал и первым поездом в первое попавшееся направление.

– А деньги? У него ведь там не меньше двадцати тысяч долларов. Я это точно знаю! А может, и больше.

– Ну так что теперь? Поднимись и попроси разрешения их забрать. Кто там сейчас, он тебе откроет и поможет.

– Шутишь? Ты все шутишь, а я… а у меня… – Настя почти плакала.

– Так, прекрати свою дурацкую истерику и пошли отсюда. Представляешь, если машина уже в розыске, и нас в ней застукают?

Настя выскочила из машины, как укушенная.

– Так-то лучше. Пошли быстро отсюда.

– Постой, а штора? Меня же по ней узнают. У меня такие же на окнах висят.

– Тьфу ты, черт! – опять выругался Дмитрий и кинулся к машине разворачивать Марата. Справиться с этим ему было довольно трудно, но все же минут через пять он захлопнул дверцу и быстрым шагом подошел к Насте со шторой и веревкой подмышкой и со своей дорожной сумкой на плече.

– Пошли, – сказал он, и они почти бегом побежали в сторону вокзала.

Им повезло, примерно через сорок минут отправлялся проходящий поезд на Астрахань, и Дмитрий выкупил в кассе два билета в общий вагон, переплатив за них втридорога.

– Что ты собираешься делать со шторой? – спросила Настя.

У нее при виде этой темно-синей материи начинались чуть ли не судороги.

– Пойду вон бомжу отдам. Мерзнет, бедняга, – сказал Дмитрий и направился к одинокому полуспящему мужичку, который притулился между газетным киоском и грязным обшарпанным углом вокзального здания.

Настю чуть не стошнило, когда она увидела издалека, как обрадовавшийся дядька стал укутываться ее шторой, в которую всего полчаса назад был завернут окоченевший покойник.

* * *

– Дима, а ты был когда-нибудь в Астрахани? – спросила Настя, когда они уже ехали в общем вагоне, пропахшем пивом, мочой и несвежей пищей.

– Нет, а что?

– Да так, ничего. Интересно все-таки, куда только судьба не забрасывает человека.

– Ну нас-то с тобой, положим, не судьба сюда забросила, а случай. Это разные вещи. И в Астрахань я не поеду, я выйду раньше. А ты как хочешь. Я лично в Москву еду, а тебе и впрямь лучше в Астрахань. В провинции у тебя будет меньше проблем.

Настя испугалась. Ей, конечно, не впервой перебираться с места на место, но она никогда не оставалась одна. Всегда с ней был Марат. А сейчас она даже представить себе не могла, куда пойдет в чужом городе и как будет устраиваться.

– Дима, ты что? Не бросай меня. Хочешь я тебе кое-что скажу?

– Нет, не хочу. Я сыт по горло, больше ничего знать не желаю. С тобой я расстанусь. Больше я тебе не помощник. Извини.

Дмитрий посмотрел на притихшую Настю. В эту минуту она жалкая, растерянная и поникшая чем-то напомнила ему Милу, всегда такую беззащитную и кроткую. У Насти в эту минуту было то же выражение глаз, те же поджатые губы, и даже сомкнутые вместе руки она точно так же, как Мила, прижала к груди.

«Вот это сходство, ничего себе!» – подумал тронутый до глубины души Дмитрий и слегка приобнял девушку. Она вдруг прижалась к нему всем телом и быстро-быстро заговорила прямо в самое ухо:

– Димочка, любимый мой, хороший. Спасибо тебе за все, ты такой добрый, такой сильный, такой красивый. Ты у меня единственный, я пригожусь тебе, я верная, я умею хорошо драться и защищаться, я буду делать все, что прикажешь, только не бросай меня…

Дмитрий опешил. В нем смешались два чувства, первое – это глубокая усталость от проблем, связанных с Настей, и второе – чувство жалости и неспособности оставить Настю одну. Ее голос, ее слова, ее тон – все напоминало ему Милу в данную минуту, и он в порыве этого чувства крепче обнял ее и прижал к себе.

– Господи, Мила, ну что мне с тобой делать? – непроизвольно произнес он и сам испугался.

Настя слегка отпрянула от него и внимательно, сквозь слезы посмотрела ему прямо в глаза.