Хватит! Политический детектив

Я несколько раз обошёл место преступления кругом, надеясь обнаружить какие-нибудь новые, не замеченные оперативниками детали. Изучил забор, в котором преступники сделали щель, чтобы попасть на территорию виллы, и, по их примеру протиснувшись через неё, осмотрел парк и то самое кухонное окошко в подвальном помещении, через которое было совершено проникновение в дом. Однако, ничего, не вошедшего в отчёты, мне найти не удалось – полицейские, надо отдать им должное, поработали тут на славу. У визита в «Романовский» был лишь один значимый результат – из списка подозреваемых я уверенно вычеркнул охранников Обухова. Преступникам не нужно было их соучастие – даже после того, как после трагедии охрану посёлка перевели на усиленный режим работы, я смог без труда, не подняв тревоги, проникнуть на его территорию. С тыльной стороны дома судьи не было ни камер, ни систем сигнализации, обходы же дежурные, судя по тому, как редки были их следы на недавно выпавшем снеге, делали не часто…

Я хотел изучить также и место убийства Пахомова, но, порассуждав, отказался от этой мысли. Во-первых, до Апрелевки, деревни, в которой находилось поместье отставного олигарха, добраться оказалось непросто – общественный транспорт перестал ходить туда ещё в середине девяностых. А во-вторых, даже приехав туда, я не знал бы что делать. Вилла Пахомова охранялась не в пример лучше судейской, это я понял ещё по фотографиям из дела. Кроме того, вместо сотрудников частной охраны там теперь дежурили полицейские. В лучшем случае я бы просто не узнал ничего нового, а в худшем – ещё и привлёк бы к себе ненужное внимание местных жителей и правоохранителей. Дело вполне могло окончиться и моим задержанием, о чём немедленно узнал бы Ястребцов. А что он подумает, когда узнает, что я за его спиной провожу какое-то собственное расследование? Нет, лучше уж держать его на сей счёт в неведении – это и даст мне больше свободы, и предоставит пространство для манёвра на какой-нибудь непредвиденный случай.

Оставаясь в своём гостиничном номере, я взялся за изучение «Терпиловской правды», газеты, в которой мне предстояло работать следующие несколько недель. Она оказалась обычным третьесортным листком, обслуживающим нехитрые информационные интересы городской администрации. Большую часть ее составляли официальные объявления и статейки, прославляющие работу местных чиновников, самозабвенно трудящихся на благо горожан. Написаны они были таким высокопарным слогом, что мне всё казалось, будто дешёвая бумага, на которой печаталась газета, вот-вот засочится патокой у меня под пальцами. Одну заметку, доставившую мне минуту иронического удовольствия, я даже сохранил на память.

«Противники действующей власти не устают жаловаться на проблемы, существующие по их мнению в структуре городского жилищно-коммунального хозяйства, – писал её автор, некий Валентин Милинкевич. – Особенно часто необоснованным нападкам подвергаются руководители этого подразделения. В частности, в заявлении, недавно поданном одной из оппозиционных партий на имя прокурора города, содержится требование проверить факт приобретения за бюджетные средства внедорожника марки «Мерседес» для Ивана Ильича Кузьмичёва, начальника Управления ЖКХ Терпилова. Функционеры этой карликовой партии, московский лидер которой не скрывает диплома, полученного в американском Йелле, наверняка пыжатся от гордости – повод для дешёвого пиара найден, Моське удалось-таки как следует облаять слона. А прокурорам не до шуток, им предстоит теперь потратить немало часов ценного рабочего времени на то, чтобы объяснить горе-политикам очевидные истины. Рассказать им, что автомобиль для чиновника – не просто средство передвижения, а продолжение его кабинета, где осуществляется работа с документами, проводятся удалённые совещания, согласовываются критичные для города вопросы. Давайте смотреть правде в глаза: в стареньких «Жигулях» качество этого труда значительно упадёт, а, следовательно, снизится и уровень работы городских служб. Конечно, национал-предатели хотели бы видеть отечественных руководителей одетыми в рубище и на паперти, но стоит ли доставлять им такое удовольствие, особенно жертвуя собственными удобствами?

Вторая претензия, озвученная оппозиционерами к городскому ЖКХ, заключается в, якобы, чрезмерном росте цен на его услуги, опережающем даже инфляцию. Но так ли состоятельны аргументы господ-грантоедов, тщательно воспроизводимые ими по методичкам, получаемым в приёмных иностранных посольств? Любителям считать деньги в чужих карманах должно быть известно, что за последние несколько лет коммунальная сфера претерпела революционные изменения. В ней иным стало всё – кадровый состав, в котором ныне преобладают иностранцы, технологии, методы работы. Чудес не бывает: новое качество услуг требует и иной оплаты. Да, цены действительно растут, но вместо того, чтобы привычно голосить «всё пропало!», неплохо бы попробовать отыскать в этом и светлые стороны. А их немало. Во-первых, удорожание коммуналки автоматически приводит к повышению зарплат её служащих, а, следовательно, и уровня их труда. Во-вторых, на вырученные средства восстанавливается техническая инфраструктура, изрядно потрёпанная в лихие девяностые. В-третьих же, выросшие тарифы стимулируют и простых граждан, то есть нас с вами, внимательнее относиться к расходованию ресурсов, что, в конечном итоге, сказывается на экологии а, следовательно, делает мир вокруг нас чище.

Впрочем, большинству горожан всего этого объяснять не нужно, что подтверждает и отсутствие от них серьёзных жалоб на ЖКХ и то, что на всех последних выборах наши люди последовательно поддерживают действующую власть. Так что остаётся пожелать всем работникам этой сферы городского хозяйства и лично Ивану Ильичу терпения и выносливости в это непростое для них время».

В «Терпиловку» я направился утром в понедельник. Здание редакции, расположенное недалеко от центра города, на Варфоломеевской улице, я узнал не сразу. К памятному мне двухэтажному сооружению из белого кирпича сделали какую-то стеклянную пристройку, похожую на теплицу, а само оно оказалось обвешано рекламными баннерами и объявлениями. По всей видимости, часть помещений редакция сдавала в субаренду. Вывески сообщали, что там теперь располагались парикмахерская, магазинчик промтоваров и туристическое агентство «Анталия». Выцветшую рекламную растяжку последнего украшало изображение двух ощипанных кустов, на которые, дико вытаращив глаза, пялился какой-то павиан с рогами. Интерьер здания, очевидно, полностью сохранился ещё с советских времён. Всё тут узнавалось с первого взгляда – казённая синяя краска на стенах, разбитый кафельный пол, неаккуратно залатанный плитками разного цвета, пыльные пластиковые пальмы в кадках и пожелтевшие от времени репродукции в облупленных рамах… На входе меня встретил колючий взгляд старой вахтёрши, по горло закутанной в чёрную шерстяную шаль.

– Вам к кому? – спросила она грудным голосом, гулким эхом раздавшимся по помещению.

– К Стопорову, главному редактору.

– По какому делу?

– На собеседование, – неохотно удовлетворил я её праздное любопытство.

– Он вас ждёт?

– Да.

– Ну посидите вон, в уголке, рядом со столиком. Виктор Николаевич ещё не пришёл.

Я устроился в углу у кадки с застуженным фикусом и открыл валявшийся на журнальном столике растрёпанный номер «Космополитена». Полчаса ожидания я провёл, листая журнал и без интереса провожая глазами заходивших в здание людей, в основном клиентов турагентства, находившегося в комнате напротив входа. Несколько раз мимо меня, громыхая ведром и сильно припадая на левую ногу, проковылял уборщик – маленький мужичок с испитым морщинистым лицом, одетый в безразмерный синий комбинезон. Оказываясь рядом со мной, он каждый раз замедлял шаг и задумчиво оглядывал меня с ног до головы, видимо, ища повод завести беседу. Но я нарочито не замечал его, и он, наконец, оставил меня в покое.

Вскоре на вахте послышалось быстрое перешёптывание, и я увидел направлявшегося ко мне от двери высокого гладкого старика с седой обстриженной бородкой, в аккуратном сером костюме и со светлым кожаным портфелем в руке.

– Вы от Николая Николаевича? – спросил он, растягивая свои тонкие малиновые губы в улыбке.

– Я кивнул, вставая.

– Я Фёдор Иванович Стопоров, главный редактор, – представился он.

– Игорь Кондратьев, – ответил я, пожав его тонкую сухую ладонь.

– Ну, пойдёмте ко мне, поговорим.

Введя меня в свой маленький аккуратный кабинет, Стопоров указал мне место на сафьянном диване у входа, а сам опустился в кожаное, обитое медными гвоздиками кресло за столом. Во всех его действиях заметна была какая-то взволнованная поспешность, словно он ожидал от нашей встречи чего-то необыкновенного, эксцентричного, и такого, что должно было случится немедленно, в эту самую минуту.

– Чаю не хотите? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Ну что же, что же, – он кашлянул в кулак. – Давайте знакомится. Мне Николай Николаевич сказал, что вы уже работали в газетах?

– Да, я профессиональный журналист. Работал в «Известиях», «Труде», «Вечерней Москве». Только об этом, я надеюсь, вас предупредили, нельзя никому ни слова.

– Да, да, конечно. Я никому ничего не сказал сверх того, о чём мы условились с Николаем Николаевичем. А с органами вы тоже давно сотрудничаете?

– Да, давно, – ответил я, нехотя поддерживая нелепое реноме тайного агента, навязанное мне Ястребцовым.

Редактор с минуту внимательно изучал меня. В его взгляде было что-то простодушно-наивное и вместе с тем восторженное – так дети смотрят на желанную игрушку в витрине магазина. Всё это немало насторожило меня. Уж не переборщили ли мы с Николаем с нашей шпионской легендой? Кажется, даже в том безобидном виде, который мы придали ей, она производит эффект разорвавшейся бомбы в затхлом мирке провинциальной газеты. Не дошло бы теперь до беды… Мало того, что редактор отныне станет следить за каждым моим шагом, но он может и не удержаться от соблазна рассказать кому-нибудь обо мне. А в этом случае и моё инкогнито, и сама операция могут оказаться под угрозой. Ведь ещё ничего, если Стопоров проболтается только каким-нибудь местным кумушкам, для которых вся эта история станет лишь очередным поводом почесать языками. Но вдруг он разоткровенничается в присутствии убийцы? Поверит ли тот подобной галиматье, или сразу заподозрит неладное?

– Ну что же, – спохватился Стопоров, заметив, что пауза между нами уж слишком затянулась. – Редакция у нас небольшая – двое журналистов, фотограф, верстальщик, ответственный секретарь и корректор. Работайте, пишите заметки, ну а по всем вопросам – ко мне. Договорились?

– Договорились, – согласился я.

– Когда вы хотите начать?

– Желательно как можно скорее.

– Если хотите, я вас прямо сейчас познакомлю с коллективом.

– Это было бы лучше всего.

Стопоров, не отрывая от меня пристального ласкового взгляда, снял с рычага глянцевого красного телефонного аппарата трубку и быстро застучал пальцем по кнопкам.

– Валя? – с придыханием крикнул он, дождавшись ответа. – Вы в сборе там? Я нового сотрудника привести хотел. Да? Хорошо, сейчас буду, не расходитесь.

– Ну, пойдёмте! – решительно сказал он мне, и, с шумом отодвинув стул, поднялся на ноги.

– Выйдя из кабинета, мы зашагали по узкому коридору, устеленному старым вытертым линолеумом. На стенах, выкрашенных той же казённой синей краской, что и холл, в стеклянных рамах висели фотографии деятелей искусства, в разное время побывавших в редакции. Я без особого интереса осмотрел снимки Никулина, испуганно, словно в дуло револьвера, глядящего в камеру, Неёловой, укутанной в меха, и каких-то ещё неизвестных мне артистов. Некоторые из визитёров оставили на фото автографы. «Прекрасный у вас город, только ночью выпить негде», – вывел Панкратов-Чёрный, довольно осклабившийся из-под чёрных усов со своего портрета. Максим Галкин небрежно и размашисто расписался, сделав ошибку в названии города: «Всё понравилось, надеюсь вернуться в Терпилин».

Кабинет журналистов располагался за обитой войлоком и коричневым дерматином дверью в дальнем конце коридора. Ещё издали я расслышал звуки энергичного спора, раздававшиеся из-за неё.

– Я просто считаю, что эта система себя изжила, она не гуманна, а значит – обречена на гибель! – звонко возмущался чей-то молодой голос. Ему глухо и тихо отвечали.

– Это Саша Васильев, фотограф наш, – обернувшись ко мне, смущённо пробормотал Стопоров. – Так-то он парень хороший, но любит, знаете, поспорить, слабость у него такая.

– О чём? – спросил я.

– Да о чём сейчас все спорят? О политике. Он человек молодой, активный. В оппозиционность вот играет, фрондёрствует. Перебесится ещё – какие его годы. Вы просто не обращайте на него внимания. Вот сюда, пожалуйста.

Редактор раза два властно ударил кулаком в дверь, и разговоры за ней стихли.

– Войдите, – через секунду отозвался чей-то развязный голос.

Мы вошли. Кабинет оказался широкой комнатой, в каждом углу которой стояло по столу, а вдоль стен располагались канареечного цвета шкафы с книгами и какими-то папками. Вся мебель была старая и ветхая, ещё советского производства. За ближним ко входу столом сидел высокий синеглазый блондин лет восемнадцати-двадцати со скуластым энергичным лицом. Своим видом он напоминал воробья, потрёпанного в драке: его длинные, до плеч, светлые волосы были взъерошены, а глаза злобно блестели. Старый вязаный свитер как мешок висел на его худых плечах. На меня и Стопорова он бросил лишь один неприязненный взгляд и тут же отвернулся обратно к светящемуся экрану монитора, видимо, досадуя на нас за то, что мы своим появлением прервали беседу, в которой он участвовал.

За столом у окна, вальяжно развалившись в кресле и закинув ногу на ногу, сидел другой молодой человек. Он был старше первого лет на семь, и был невысокого роста и кряжистого телосложения. Причёсан он был с аккуратным пробором, а на его толстом, на щеках испещрённом язвами от ветрянки лице было благодушно-насмешливое выражение. Одет он был в недорогой, но аккуратный и тщательно выглаженный шерстяной костюм.

Третий сотрудник, сидевший в углу у двери, что-то быстро набирал на клавиатуре и даже не оглянулся при нашем появлении. Я заметил только его лоснящуюся лысину и багровую шею, выступавшую над наглухо застёгнутым воротником белой шёлковой рубахи.

– Ребята, сюда внимание, – громко объявил Стопоров, чуть подавшись всем телом вперёд и деловито потерев ладони. – Это наш новый сотрудник Игорь Кондратьев, прошу любить и жаловать. Игорь Антонович, разрешите и я вас всем представляю, – обратился он ко мне. – Вот Александр Васильев, наш фотограф, – сказал он, указывая на взъерошенного блондина. Тот вскочил с места и с угрюмой, неожиданной у него учтивостью, словно дуэлянт на вызове, с усилием пожал мне руку, тряхнув при этом своей растрёпанной гривой.

– У окна Борис Бурматов, корреспондент.

Элегантный молодой человек, не вставая, с ироничной улыбкой коротко кивнул мне.

– А вот в этом углу, – торжественно заключил редактор, – прячется Валентин Милинкевич, наша, так сказать, звезда.

– Сейчас я, Федя, – капризно выкрикнул Милинкевич, поднимая над головой красный указательный палец и продолжая другой рукой печатать. – Цвай секунден!

Окончив своё дело, он с упругостью мячика спрыгнул со стула, встряхнул руками, словно стряхивая с них муку, и сунул мне свою влажную, мягкую ладонь.

– Валентин, – приветливо произнёс он, с любопытством всматриваясь в меня. – Давно вы в наших краях?

– Неделю как приехал, – ответил я, в свою очередь оглядывая его. Это был человек лет сорока, совсем лысый, с дряблым брюшком и в очках с роговой оправой, из-под толстых стёкол которых игриво светились маленькие серые глазки.

– Ну, оставляю вас на поруки Валентина Иосифовича, а сам удаляюсь, – сказал Стопоров, значительно кивнув мне головой на прощание. – Валя, ты с Гороховым не тяни ради Бога, – остановившись в дверях, плаксиво добавил он. – К пятничному номеру успеть бы.

Когда редактор вышел, я, ожидая дальнейших распоряжений, опустился на небольшой серый диван с обшарпанной обшивкой, стоявший у входа для посетителей. Милинкевич, подкатив из угла своё рабочее кресло на колёсиках, устроился напротив меня, локтями уперевшись в колени.

– Фёдор Иванович сказал, что вы из Москвы к нам приехали, – благодушно улыбаясь, произнёс он, сопроводив фразу коротким утвердительным кивком.

– Да, из Москвы, – подтвердил я.

– И в газетах уже работали, как я понимаю?

– Работал.

– Тоже в местных, или в федеральных? – последнее слово он выговорил с подобострастным придыханием.

– В основном в местных, в федеральных не довелось, к сожалению.

– А сюда зачем приехали? – вдруг бесцеремонно бросил со своего места Бурматов, который уже минуту с блестящей в глазах ироничной искрой приглядывался ко мне. – В нашу-то дыру?

– По семейным обстоятельствам, ухаживаю за пожилым родственником, – повторил я нашу с Колей историю.

– И как выздоровеет вы всё, фьють?

– Нет, я думаю в Терпилове надолго обосноваться. Возможно, и насовсем сюда перееду.

– Это из Москвы-то? – недоверчиво усмехнулся Бурматов.

– Да, вот тебе, Борь, не понять, как это из самой Москвы можно куда-то уехать, – ехидно заметил из своего угла растрёпанный блондин.

– Да почему не понять, всякое бывает, – не оглянувшись на него, равнодушно произнёс Бурматов. – А жена, дети у вас есть?

– Ну всё, Боря, хватит мучить человека, – прервал его Милинкевич, вставая с места. Я поднялся вслед за ним. – Это у нас спорщики ребята, – сказал он, и, подхватив меня под руку, отвёл к незанятому столу у окна. – Вот тут будет ваше место. На компьютере от прежнего сотрудника всё осталось – электронная почта, текстовый редактор. Доступ в интернет, если нужен, попросите у меня, я вам открою. Система у нас такая: написав заметку, отправляете мне, я вычитываю и если всё хорошо, отношу в корректорскую – тут тётушка за стеной сидит. Потом она возвращает её вам на правку или, если надо, на сокращение. У вас, наверное, не так в Москве было?

– Нет, у нас сразу на полосе была вся правка, в электронном виде.

– Ну мы тоже постепенно на электронное производство переходим, но что делать, редактор человек пожилой, привычный к бумаге, – сказал он извиняющимся голосом. – Пока вот так приходится. Вы вообще как, с сегодняшнего дня работаете, или пока отдыхаете с дороги?

– Я хотел бы начать как можно скорее.

– Ну что же, чтобы вам поскорее втянуться, давайте я вам сразу задание дам.

Милинкевич подхватил со стола блокнот в истёртой кожаной обложке, между страниц которого виднелось множество разноцветных закладок, и начал энергично листать его, слюнявя палец.

– Вот, нашёл, – сказал он, наконец. – К следующему номеру, в пятницу, нам нужен большой репортаж из городской больницы о новом рентгеновском аппарате. А в нынешний выпуск надо бы сделать заметку о нашей швейной фабрике строчек на тридцать. Вот такие вот у нас новости, – виновато улыбнувшись, развёл он руками. – Справитесь?

Я утвердительно кивнул.

Глава пятая

Сев за указанный мне стол в углу, я включил компьютер. Пока этот дряхлый агрегат родом из девяностых загружался, визжа вентиляторами, я осмотрелся вокруг. Милинкевич, ссутулившись над клавиатурой, энергично клацал по клавишам, время от времени сверяясь с каким-то исчёрканным листом, лежащим перед ним на столе. Худой блондин, подсев к своему элегантно одетому оппоненту, что-то доказывал ему горячим полушёпотом. Тот не отвечал, а только взглядом показывал на меня – дескать, веди себя прилично на людях. Впрочем, по его ироничной улыбке и смеющимся глазам понятно было, что он вовсе не смущён моим присутствием, а лишь пользуется им как поводом, чтобы позлить своего собеседника. Блондин, кажется, чувствовал это, и оттого сердился и краснел ещё больше.

Кто-то из этих людей владеет ключом к тайне, которую мне предстоит разгадать. Как преступник отнёсся к неожиданному появлению в редакции незнакомца? Поверил ли он моей истории, или заподозрил неладное? И если последнее, то как поступит – заляжет на дно или предпримет что-нибудь отчаянное? Странно, но только теперь я всерьёз задумался об опасности, связанной с этим делом…

Заметку о швейной фабрике я написал за полчаса. Информационный повод был не Бог весть какой – городская администрация заказала предприятию пошив трёхсот униформ для сотрудников коммунальных служб. Его счастливый директор не меньше десяти минут рассказывал о том, как чуть ни до слёз обрадовался коллектив работе, как для её выполнения пришлось расчехлить несколько старых станков, давно ржавевших в консервации и даже нанять пятерых временных сотрудников. Слушая его, я вспоминал эту самую фабрику – огромное двухсотметровое здание из красного кирпича. В советское время там работала половина города, и у предприятия были свои автопарки, базы отдыха, училища. Теперь же оно чуть ни с салютом отмечает ничтожный заказ на костюмы для дворников-таджиков. В этой радости по самой её неестественной чрезмерности угадывалось что-то истеричное и нездоровое…

Окончив текст, я отправил его Милинкевичу. Тот, видимо, только из редакторского самолюбия безо всякой необходимости поправил там два или три слова, и передал в корректорскую. Вскоре я получил полосу на вычитку. Мой материал был набран в рубрике под названием «Возрождение», занимавшей целый разворот.

Помимо прочего в ней обнаружились подробный рассказ о реставрации памятника Кутузову перед зданием администрации, сводка дорожных работ, проводимых на одной из улиц, и интервью полицейского начальника, изобилующее статистическими выкладками, призванными свидетельствовать о снижении уровня преступности в городе. Особенно умилила меня восторженная статья о неком бизнесмене, облагородившем территорию возле одного из пригородных водоёмов.

«На протяжении десяти последних лет Столяровский пруд, когда-то являвшийся любимым местом отдыха горожан, был заброшен, – прочитал я. – Его затянуло ряской, дорожки в окружающем парке заросли травой, а скамейки уничтожили вандалы. Предприниматель Михаил Михайлович Фердыщенко не только на собственные средства заасфальтировал подъезд к пруду, но и организовал прокат рыболовного снаряжения и торговлю напитками для отдыхающих. В парке также работают тир и танцплощадка. Вход стоит недорого – пятьдесят рублей для взрослых и двадцать – для детей».

Под материалом красовалась фотография жизнерадостного толстяка с отвисшими бульдожьими щеками и нахальными глазами навыкате. В руках он держал огромную рыбу. «Семикилограммовый карп, пойманный М. М. Фердыщенко в Столяровском пруду», – гласила подпись.

Я усмехнулся. Этот пруд – часть городского Парка воинской славы, а такие объекты в аренду сдавать нельзя. Следовательно, Фердыщенко захватил его незаконно. Собственно, схема эта, отсылающая к классической проделке Остапа Бендера у Пятигорского провала, известна хорошо. В один прекрасный день в какой-нибудь пустующий парк, завозятся торговые палатки и игровые автоматы, а на входе в него появляются шлагбаум и билетная касса. Посетители, ничего, как правило, не понимающие в юридических тонкостях, расстаются с деньгами безропотно, ну а с редким бузотёром, который наберётся наглости потребовать уставные документы и жалобную книгу, побеседуют мордовороты-охранники… Ближе к Москве подобные фокусы давно уже вызывают не восхищение, а всеобщее возмущение, и по их поводу пишутся не хвалебные статьи, а заявления в суды. Тут же, в Терпилове, это всё ещё новость, проходящая по артикулу о возрождении. Да уж, «возрождение»… Ничтожный заказ для бывшего промышленного гиганта, покраска старого памятника и жулик-бизнесмен, прибравший к рукам муниципальный пруд. Этот город явно живёт иллюзиями…

Мне захотелось пить, и я спустился на первый этаж, чтобы купить в торговом автомате банку сока. Возвращаясь, я ещё на лестнице уловил звуки спора, возобновившегося в комнате в моё отсутствие.

– Ну а что делать, куда идти, если у тебя совсем нет никаких вариантов? – кричал высокий возбуждённый голос, по которому я узнал Александра. – Вот если совсем-совсем ничего, и при этом денег – ни копейки?

– Если нет денег, заработать надо, – флегматично отвечал ему Бурматов. – Чего тут неясного?

Я зашёл и сел на своё место. В этот раз разговор при моём появлении не прервался, спорщики только перешли на драматический шёпот, хорошо, впрочем, различимый в тишине кабинета.

– Ну а где заработаешь? – шептал блондин, перегнувшись через свой стол. – Если вот человек живёт в деревне, если у него нет никаких возможностей для того, чтобы продавать свой труд, учиться, если он даже до города доехать не может – и тех копеек нет. Что тогда ему делать?

– Если хочет, найдёт возможность, а остальное – отговорки, – флегматично отвечал Бурматов, разбирая что-то у себя на столе.

– Ну какую, какую возможность? – не сдержавшись, во весь голос горячо вскричал Саша. – Сам-то ты как в этой ситуации поступишь?