Под знаком OST. Книга 1

– Товарищ майор, это Любарский. Есть разговор (пауза). Насчет Растопчина (пауза). Да. Неотложный.

Слышен звук коротких гудков. Связь оборвалась. Любарский выходит из телефонной будки в ожидании автобуса.

А на дачной террасе тем временем обед близится к финалу, и Муся представляет своих друзей̆:

– Папа и тетя Лиля, знакомьтесь, – машет рукой на Митю, – это Митя.

Митя и Трофим со стульями появляются на террасе.

Митя:

– Здравствуйте, Василий Андреевич!

На террасе появляется и Трофим:

– Здравствуйте.

Мария кивает на Трофима:

– А это Трофим, папа. Они мои друзья.

Тетя Лиля чопорно кивает, Василий Андреевич жмет по очереди руку подошедшим к нему мальчикам, Вера Сергеевна коротко кивает и уходит, забрав пустые тарелки со стола. Мария обнимает отца за плечи:

– Это мой папа, Трофим!

Она машет рукой в сторону тети Эммы:

– А это тетя Лиля, бабушкина подруга.

Тетя Лиля с интересом рассматривает Митю и Трофима.

Парням неловко, они стоят в углу террасы, не решаясь сесть за стол.

Тетя Лиля подцепляет селедку на вилку:

– Это кто такие?

В этот момент на террасу вваливается курносая и черноглазая 15-летняя девушка с длинной косой. Это Гуля Растопчина, младшая сестра. На ней розовое платье в горошек, белые носки и черные туфельки с пряжками. Она кокетливо смотрит на молодых людей:

– Это Мусины женихи. Здравствуйте.

Муся фыркает, дает Гуле подзатыльник, та быстро дает сдачи.

– Это Гулька.

Девочки толкают друг друга до тех пор, пока их не разнимает Вера Сергеевна, которая уже накрывает к чаю, строго поправляет Марию:

– Не Гулька, а Гуля!

Митя жмет руку Гуле:

– Очень приятно.

Ему смешно, что девочки дерутся. Однако очевидно, что драка ненастоящая. Мария обнимает Гулю:

– Это моя младшая сестра. Зовут Гуля!

Трофим также протягивает Гуле руку:

– Мне тоже приятно.

Вера Сергеевна уходит на кухню:

– Муся, помоги мне, пожалуйста.

Мария отправляет к Вере Сергеевне Трофима и Митю:

– Мальчики, помогите моей маме на кухне. А я наверх, бабушку поцелую.

Митя и Трофим уходят вслед за мамой Муси с террасы внутрь дома.

Тетя Лиля смотрит на Мусю, которая хватает со стола маринованный огурец:

– А как же театральный, Муся? Тогда никаких женихов…

Василий Андреевич, который уже приготовился выпить очередную рюмку водки, просто замирает на месте:

– Подождите-подождите. Какой театральный? Лиля Шварц, ваша гнусная пропаганда?

– Вася, в нашей стране это единственная профессия, которая соответствует состоянию души, если уж врать, то врать артистически!

Мария ест огурец, неожиданно открытая всем тайна ее поступления в ГИТИС заставляет ее замолчать. Она с трепетом ждет реакции отца:

– Правильно, правильно!

Василий Андреевич с шумом ставит рюмку водки на стол, кивает на нее головой, обращаясь к Мусе:

– Ну, хорошо… Хорошо. Тогда начинай учиться на артистку.

Муся дожевывает огурец, смотрит удивленно на отца. Она ни разу в жизни не пробовала водку, поэтому повисает неловкая пауза. Неожиданно входит Зоя, она несет в руках блюдо с пирожками. Муся мешает ей пройти поближе к столу, но Зоя умудряется поставить блюдо на место. Неловкую паузу она будто не замечает, весь предыдущий разговор Зоя пропустила мимо ушей:

– Дай, я пройду!

Муся краснеет, пропускает Зою за стол, а сама идет вглубь террасы, но неожиданно для себя разворачивается и говорит запальчиво, обращаясь к отцу:

– Папа, а ты что? Считаешь, что то, что ты преподаешь, кому-то нужно? Кому сейчас вообще нужна история, философия? Вот артисты? Если они что-то играют, то про жизнь? А ты про что преподаешь? Про то, чего нет? Про мифы?

Зоя смотрит на Мусю удивленно. Она просто шокирована. Ни разу в жизни девочки в семье Растопчиных не позволяли повышать голос на отца, бабушку или маму.

Зоя удивленно:

– Ты совсем уже, что ли?

Муся сама удивлена своей запальчивости. Она даже покраснела от собственного неловкого выпада, и чтобы как-то загладить свое неожиданное выступление, она решила вспомнить о бабушке Лизе:

– Тетя Лиля, а где бабушка?

– Бабушка наверху, строчит что-то, белошвейка. Скажи ей, Муся, что если она не спустится сейчас вниз, то я уйду и больше не приду.

Муся ретируется с террасы, в то время как Митя и Трофим вносят большое блестящее блюдо с тортом, мальчики о чем-то отчаянно спорят, особенно слышно Митю:

– К примеру гидроэлектростанция – это энергия через сопротивление. Чем больше напор, тем больше сопротивление.

– Да сама идея твоей солнечной электростанции основана на принципе аккумулирования энергии? Так это и есть дармовщина, коммунизм в общем.

– Подожди, коммунизм – это не дармовщина!

– А ну! От каждого по способностям, каждому по потребностям. А твои потребности сильно обгоняют твои способности. Ты у меня мыло воруешь в нашей общей ванне! Мама покупает, а ты берешь. И? Я с тобой в коммунизм?

Митя вспыхивает, оглядывается на Василия Андреевича, ставит блюдо. Голоса мальчиков слышны даже в комнате бабушки Лизы, которая строчит на ручной машинке Zinger ровный шов на новом платье внучки. Увидев Мусю, бабушка улыбается, кивает ей, не отрываясь от шитья:

– Что у тебя с губами?

– Ба, пойдем вниз. Тебя твоя подруга ждет.

Она обнимает бабушку за плечи:

– Ну, ба, пойдем вниз!

Елизавета Васильевна смотрит на Машины губы. На них остатки красной, яркой помады.

Муся накрасила губы с утра, перед показом в ГИТИСе и забыла стереть перед появлением дома. В доме Растопчиных пользоваться яркой помадой было вовсе не принято.

Муся находит зеркальце на столике рядом со швейной машинкой, смотрит на остатки губной помады, на растрепанные свои волосы, прихорашивается:

– Варенье.

– Сотри!

Бабушка протягивает Мусе белый платок. Муся отчаянно трет губы, но лишь размазывает помаду по щекам, слыша громкий голос Мити на террасе, прислушивается.

Митя стоит на террасе, широко расставив ноги, руки засунул в карман, на скулах – желваки:

– Василий Андреевич!

Растопчин уже пьет чай из белой фарфоровой чашки. Тетя Лиля подливает кипяток ему и себе из такого же белого фарфорового чайника, Гуля грызет кусковой сахар, сидя за столом. Зоя режет пирог.

– Да. Я вас слушаю, молодой человек.

Митя в запальчивости машет руками. Очевидно, что он возмущен:

– Вот вы! Доктор наук, академик.

Тетя Лиля усмехается. Наивный молодой человек ее скорее забавляет, чем пугает. Василий Андреевич повторяет:

– Да, я и академик, и доктор наук, и лауреат премий.

Но Митю просто безумно раздражает показное спокойствие тети Лиле и профессора Растопчина, он кивает на Трофима:

– Ну, обоснуйте ему научно, что такое коммунизм.

Василий Андреевич спокойно:

– Ну, что тут обосновывать. Посмотрите на этот шикарный стол. У нас здесь все от каждого по способностям.

Растопчин делает широкий жест, показывая на красивую белую скатерть, фарфоровый сервиз на шесть персон, на блюдо с пирогами, на самовар, на граненый графин с водкой, из которого тетя Лиля опять лихо наливает себе еще одну рюмку водки. Ее заметно разморило от сытного обеда и обильного возлияния, чтобы не заснуть прямо в плетеном кресле-качалке, она вынула из ридикюля мундштук, достала табак из коробочки и скрутила себе самокрутку:

– И каждому по стопарю!

Василий Андреевич хохочет. Шутка явно удачная. Тетя Лиля, закашлявшись, хрипло ему вторит. Но Мите почему-то не смешно.

– Вот вы женщина, а говорите пошлости и вдобавок курите как паровоз.

Тетя Лиля удивленно смотрит на юношу: «каков нахал!», но деликатно молчит. За нее вступается Василий Андреевич:

– Митя, извинитесь, пожалуйста!

Трофим берет друга за руку, пытаясь что-то объяснить тихо на ухо. Ему также неловко. Но Митя вырывается, кричит:

– Почему я должен извиняться? Вы все неправы. Коммунизм будет и солнечная электростанция будет! И никто при коммунизме курить не будет!

Митя выбегает с террасы и бежит по дорожке от дома к калитке. Муся, которая слышала весь диалог Мити со своими родственниками на втором этаже дома, спускается вниз на первый и кричит ему вслед:

– Митя, Митя… Стой! Ты куда? (тете Лиле) Эх, вы!…

Муся выбегает с террасы, пытаясь догнать юношу. тетя Лиля смотрит ей вслед с укоризной:

– Эх, два сапога пара. Вернее два валенка.

Зоя смотрит вслед Мусе. Ей неловко, кроме того она видит, что отец явно расстроен:

– Гуля, позови их обратно за стол.

В это время на террасу входит Вера Сергеевна с вазочкой, полной варенья, стеклянными розетками и десертными ложками:

– А вот и варенье, малиновое.

Гуля смотрит на малиновое варенье, пока Зоя хмурит брови. Младшей сестре было дано поручение – вернуть Мусю и Митю за стол. Кроме того пылкий юноша ей явно понравился:

– Везет же Муське, и где она такого красавчика подцепила?

Зоя машет на нее рукой, а Гуля успевает попробовать одну ложку принесенного варенья, но получив от Зои заслуженный подзатыльник, отправляется в сад за сестрой. Вишни в это лето отчаянно цветут, заполняя летний воздух дурманом и облетевшими лепестками. В сплетении веток Гуля не сразу замечает обнявшуюся парочку. Она прячется за куст, чтобы подслушать их разговор:

– Митя, стой! Ну, стой!

Мария отчаянно хватает его за рукав.

– Митя, остановись. Ну, не обращай на них внимание, Митя. И перестань обижаться.

– Я дурак? Да? Нет, просто они правы!

Митя неожиданно прижимает Мусю к себе. Воспоминания дня, когда Муся была у него дома так близка и досягаема, захватывают воображение юноши, он трогает ее за подбородок, гладит рукой по щеке.

– Ты чего?

Митя неожиданно и страстно ее целует. Гуля даже крякает от зависти, но ветки вишни скрывают их объятия, а обильные белые цветы заслоняют от нее сестру. Близится вечер. Край солнца еще алеет над горизонтом, но сумрак уже активно прокрадывается во все закоулки сада подмосковной дачи. Гуле становится зябко. Она ежится, еще раз осторожно выглядывает из-за кустов, чтобы запомнить дивную картинку целующихся Мити и Муси. Митя машет Мусе рукой, бежит к Трофиму, а затем на последний автобус. Затем, аккуратно наступая на шуршащие и сухие ветки на земле, тихо и незаметно Гуля возвращается к своему дому. За окнами дачного домика уже синяя и ночная мгла. Лунный свет серебрит дорожки и бросает блики на зеленый и деревянный заборчик вокруг сада. В вишневом саду затишье. Слышно лишь, как почти бесшумно падают лепестки с цветущих вишен на землю вокруг деревьев, покрывая ее плотным слоем.

В комнате девочек возня. Муся и Гуля дерутся подушками, не давая друг другу уснуть. Мальчики покинули дом, уехав на последнем автобусе, и девчонкам есть что обсудить. Вера Сергеевна ставит на террасе две керосиновые лампы, убавляет огонек в фитиле и кричит, обращаясь к сестрам:

– Прекратите, девочки.

Шум возни на минуту стихает, слышны лишь тихие и короткие смешки и шепот.

Вера Сергеевна прислушивается, девочки явно угомонились. Зато в образовавшейся тишине стал слышен сухой и отчетливый звук печатной машинки, а также голос Василия Андреевича, диктующего Зое свой очередной трактат. Вера Сергеевна осторожно заглянула в окно кабинета мужа на первом этаже, которое как раз выходило на террасу. Профессор Растопчин диктовал Зое наизусть выдержки из диссертации, одновременно складывая из спичек маленький домик. Стена домика росла, становясь все больше и больше. Вот появилась и крыша. Зоя сидела за машинкой и аккуратно печатала с его слов:

– Зоя, пиши! (читает) «Свобода – это стойкость, решимость. До самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине».

Зою отвлекло короткое шуршание за окном и звонок телефона. Она прислушалась. Мама с кем-то говорила по телефону, а за окном было опять тихо, лишь еле слышно шуршание опадающих белых лепестков с вишневых деревьев и очень далекий звук гудка паровоза. Зоя сосредоточилась на печатном листке:

– Хорошо (читает) «До самой смерти. Свобода – это…»

Но Василий Андреевич не успевает ей ответить. В кабинет входит Вера Сергеевна. Она встревожена, бледное лицо выдает ее крайнее беспокойство:

– Вася, я тебя прошу. Позвони сейчас же Педину и откажись от Любарского. Скажи, что ты не читал его работ. Не успел.

Василий Андреевич смотрит на жену удивленно:

– Вера, мы уже все это обсудили, и потом, я вовсе не могу отказать своему ученику.

Вера Сергеевна всплескивает руками. Зоя смотрит на родителей удивленно, она ни разу не видела, чтобы они ссорились:

– А от своих детей ты можешь отказаться? (закрывает лицо руками) Вася, ты только что всех нас предал.

– Что ты говоришь?!

– Да, ты нас предал!

Зоя вскакивает, она видит, что отец побледнел и трет виски:

– Мама!

Но Вера Сергеевна неумолимо продолжает:

– Зоя, молчи. Ты ничего не понимаешь, арестовали Любарского.

– Витю?

– Да, а вот этот товарищ является его научным руководителем. Понимаешь? И следующим, папочка, будешь ты. А потом все мы!

Василий Андреевич отходит к окну, смотрит в него короткое время, потом гладит свою лысину, по всему видно, что он обескуражен известием об аресте своего ученика. Обернувшись, он видит испуганные глаза Зои. Василий Андреевич смотрит на нее внимательно, берет себя в руки и тихо, отчетливо произносит.

– Я должен отвечать за каждое свое слово. Должен быть верен каждому своему слову. Самому себе. Если я учу одному, а потом поступаю по-другому, значит, меня просто нет. Я просто не существую.

Зоя влюбленными глазами смотрит на отца, запоминая каждое его слово. Видно, что она его просто боготворит, бесконечно доверяя всему, что скажет отец. Вера Сергеевна всплескивает руками:

– Вася, это все философия. Я уже сыта по горло твоей философией.

Вера Сергеевна выбегает из кабинета мужа прямо в сад, ее просто душат рыдания. Неожиданно в саду появляется Муся в ночной рубашке. Очевидно, что она слышала спор родителей и решила выяснить, что случилось. Увидев мать, которая тайком утирает слезы, Муся бросается ее утешать:

– Мама, мамочка… Мам, ну ты чего?

Муся прижимается к Вере Сергеевне. Та неловко ее целует в макушку, обнимает за плечи:

– Он эгоист, он думает только о себе.

Мусе неловко говорить об отце в третьем лице:

– Мам, ну вы поссорились.

– Мария, ты ничего не понимаешь!

– Мамочка!

В саду прохладно, Муся ежится, и Вера Сергеевна накидывает ей на плечи свой красный вязаный платок. Они начинают движение к даче. В светящемся окне папиного кабинета видны силуэты двух фигур: Василия Андреевича и Зои. И даже в саду слышен их диалог.

– Папа, они разберутся и выпустят его.

– Зоя, Виктор Любарский тут абсолютно ни при чем. Это все на много серьезнее.

Внезапный шум шуршащих по щебню автомобильных покрышек привлекает внимание профессора Растопчина. Этот же звук заставляет остановиться и маму Муси, Веру Сергеевну. Однако зловещий звук не замолкает, а нарастает все больше и больше. Вера Сергеевна подходит к забору ближе и выглядывает на дачную дорогу. Свет двух фар черного «воронка» мгновенно ослепляет ее.

– Муся, это все, все…

Муся бросается к забору и видит подъезжающую черную машину. Ее зловещий силуэт все ближе к их дому, и вот уже из машины выныривают два офицера НКВД, которые направляются именно к их калитке. Муся испуганно смотрит на маму, но Вера Сергеевна застыла словно изваяние. Красный платок упал с плеч прямо на белые лепестки цветков вишни, которыми усыпана все земля рядом с деревьями. Муся бросается к дому, Василий Андреевич, который также увидел из окна черный «воронок», внезапно прерывает свой разговор со старшей дочерью:

– Зоя, обещай мне, что ты позаботишься о маме и о сестрах.

– Пап!

Но договорить Зоя не успевает. В окне кабинета на террасе появляется Муся, она растрепанная и бледная.

– Пап, там машина черная приехала.

Зоя от испуга закрывает себе рот:

– Как? (выглядывая в окно) Где?

Растопчин быстро отдает диссертацию Мусе через окно:

– Быстро. Сожги мою диссертацию, живо сожги. (Зое) Так, а ты принеси мне дедушкин саквояж старый.

Муся хватает папки и бежит на задний двор сада. Зоя, которая очень быстро нашла саквояж в шкафу, неожиданно начинает плакать. Василий Андреевич быстро собирается, бросая в саквояж рубашки, бритву, зубную щетку, книжки, но, увидев, что старшая дочь хлюпает носом, прекращает сборы. Снимает с вешалки свое пальто, надевает его. Машинально кладет в карман собранный из спичек домик. С минуту думает, потом неожиданно снимает пальто:

– Все, успокойся. Ну, что ты! – Гладит Зою по голове: – Они разберутся, это недоразумение, это все недоразумение, они обязательно разберутся, и я вернусь.

Зоя испуганно смотрит на отца. Очевидно, что Василий Андреевич с ней прощается.

Зоя начинает рыдать, бросается к папе:

– Папочка!

Василий Андреевич садится с ней на диван, обнимает за плечи:

– Господи, господи! Успокойся.

– Ты не поедешь никуда.

Василий Андреевич пытается шутить, улыбается и даже смеется:

– Ну, и не поеду никуда.

– Я тебя никому не отдам.

Зоя прижимается к отцу, рыдает на его плече:

– Да, все будет хорошо. Успокойся, успокойся, деточка, успокойся!

Василий Андреевич гладит Зою по голове, по спине, пытаясь успокоить. Но Зоя плачет навзрыд. В то время как Муся, выполняя волю отца, сжигает листки из папки, которую дал ей в руки Растопчин. Костер на задворках дачи догорает. Муся по очереди вынимает листочки бумаги, бросая их в огонь, одновременно читая напечатанные на машинке черным шрифтом строки. Мария тихо и внятно читает:

– «Свобода – это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода – это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине»…

Муся плачет, слова отца кажутся ей пророческими, она повторяет их. В какой-то момент она будто слышит его голос: «Свобода – это не хаос, но воля к истине и порядку. Свобода – это стойкость и решимость до самой смерти. Свобода – это величайшая верность истине».

Последний лист диссертации профессора Растопчина догорает в пылающем костре. Муся встает с коленок и обреченно идет в сторону дачного дома. Белый дым заполняет вишневый сад. В доме слышны голоса, возгласы Василия Андреевича, рыдания Веры Сергеевны, девочек, а затем до этого отдаленного угла дачного сада добегает и Гуля. Слышен хлопок дверцы приехавшего черного «воронка», машина взвизгивает на развороте дачной дороги и, шурша шинами, уезжает из поселка. Через час в дачном поселке восстанавливается звенящая тишина, прерываемая звуками долбящего ствол дерева дятла и унылым «ку-ку» заблудившейся кукушки.

Наутро за столом на дачной террасе собрались все женщины Растопчины. Однако ни Зое, ни Гуле, ни Мусе совсем не хотелось есть. Вера Сергеевна села за стол позже всех. В ее руках был чайник с чаем. Она налила чай себе и маме, Елизавете Васильевне. Пригубила. Чай обжигал губы. Она посмотрела на бледные лица девочек, и ей захотелось заплакать. Однако она быстро взяла себя в руки:

– Муся, Гуля, Зоя! Ешьте.

За столом повисла пауза. Первая пришла в себя Муся:

– Не хочу.

– Это что за голодовка?

Девочки сидят молча. Зоя неожиданно для себя начинает плакать. Слезы текут из глаз непроизвольно, а она просто не может или не хочет их остановить. За Зоей начинает хлюпать носом Гуля. Муся сдерживается, но в уголках глаз уже блеснули первые слезинки. Вера Сергеевна очень твердо и уверенно пытается успокоить всех:

– Вы будете есть, влюбляться, выходить замуж. Петь и танцевать, жить ради папы, даже если он не вернется.

Зоя быстро:

– Он вернется.

Зоя смотрит в пространство, утирая платком глаза, неожиданно на террасу вбегает Митя. Он возбужден, на лбу выступил пот. Видно, что он бежал от автобусной остановки бегом.

Муся вскакивает со стула, ей казалось, что они вчера с Митей распрощались на целое лето. Муся просто умоляла Митю не мешать ей готовиться к экзаменам в ГИТИС:

– Митя… ты!

– Война началась.

Муся и Гуля вскакивают, бегут в другую комнату, включают радио на полную громкость. Митя бежит за ними. Из динамиков слышен хриплый голос Молотова:

– Сегодня, 22 июня, без всякого объявления войны фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз.

Зоя подходит ближе к радиотарелке, прислушиваясь. Елизавета Васильевна, сидящая за столом, задумчиво размешивает десертной ложкой сахар в чашке, Вера Сергеевна спокойно откусывает кусок пирога. Кажется, будто они и вовсе не слышат сообщения по радио. Наконец-то Вера Сергеевна встает, обнимает мать за плечи и тихо шепчет ей в ухо:

– Мама… Это война, мама.

– Да, Верочка… Да. Я поняла, родная моя.

Глава 2. Москва / Подмосковье. Сентябрь 1941

В городе явная осень. Дорожки усыпаны желтыми листьями, лужицы закованы ледяной паутинкой. Муся шлепает в ботинках по узким тропинкам. На ней мамина кофта. Лицо бледное, под глазами явные круги. Митя позвал ее к Дому культуры на окраине Москвы на проводы в армию. Его самого и Трофима вызвали почти в одно и то же время в военкомат повесткой. Институту, в котором числились оба товарища Муси, полагалась отсрочка от армии, но Митя с первых же дней войны упорно подавал прошение с просьбой отправить его на фронт добровольцем. И вот удача ему улыбнулась. Мите и Трофиму пришла повестка с просьбой присоединиться к народному ополчению Москвы.

Чем ближе Муся подходила к призывному пункту, тем больше встречались ей на пути бритые наголо новобранцы, военные с красными околышами на лацканах кителей и женщины с белыми косынками на голове, украшенные красными крестами.

Толпа людей все прибывала, а Муся с трудом продиралась через человеческий забор, высматривая Митю и Трофима, пока наконец-то не увидела строй парней в кепках, рубашках, штанах. Командир, который ходил вдоль строя, по очереди выкликал их имена:

– Скоротав, Концев, Донсков…

Парни, подхватывая рюкзаки, делали шаг из строя, выкрикивая громкое и звонкое «Я!», и вставали обратно в живую человеческую очередь:

– Отряд народных ополченцев! Слушай мою команду, равняйся. Смирно…! Налево!

Мусю оттесняет толпа, которую еле сдерживают два коменданта. Одна из девушек больно толкает ее в спину:

– Витя, Витя! Пиши, номер полевой почты дадут, и сразу пиши.

Строй новобранцев уже развернулся спиной к толпе и начал движение к Дому культуры. На окнах его стояли белые кресты, стекла были закрыты большим количеством мешков с песком. Один из парней оборачивается и кричит, размахивая кепкой:

– Ксюша, Ксюша! Я вернусь, не плачь

Неожиданно некто хватает Мусю за талию. Она охает, оборачивается:

– Девушка, вы не меня пришли провожать?

Мужчина достаточно взрослый, усатый. От него неприятно пахнет табаком и водкой. Муся вырывается, отрицательно машет головой и пытается пробраться поближе ко входу в ДК. Однако толпа провожающих мешает ей, оттесняя к краю площади:

– Сынок, ты ешь там, ешь, вот пирожки на дорогу.

Женщина в платочке протягивает узелок с пирожками худосочному парню с большим кадыком, тому неудобно, он явно хочет, чтобы мать побыстрее ушла:

– Мама, не плачь.

Муся делает шаг вперед, пока ее просто отталкивает женщина с черными волосами. Ее голова не покрыта платком, волосы растрепались, глаза безумны:

– Андрей, мы тебя ждать будем. Будем ждать!

Женщина хватает на руки пятилетнюю девочку. Она тянет руки к отцу, кудрявому молодому мужчине в роговых очках:

– Папа, папа! Возьми меня на ручки.

Мальчик 7 лет, стоящий рядом, прижимается к женщине, тянет руки к отцу:

– Папа, а тебе ружье дадут? Дашь пострелять?

– Сынок, дам, конечно. Не плачь. (обнимает женщину) Марусь, я вернусь скоро, немцев быстро постреляем.

Короткое время женщина и двое детей шагают вместе в одном ряду с новобранцами, пока комендант не отсекает ее и Мусю от взвода солдат:

– 32-й полк народного ополчения! Стррроооойся!

Парни в кепках строятся по одному в две шеренги, переговариваясь друг с другом.

– Андрюха, ты куда попал?

– А ты? Отправка когда?

– Вроде бы завтра!

Муся еще какое-то время выглядывает из-за плеч провожающих, пока ее не отвлекает Трофим.

– Мария, привет. А где Митя?

– Он там, еще в медкомиссии. Ну чего?

– Все отлично. Здоров как бык, только окулист какие-то таблицы показывал, я не одной буквы не угадал. А так все отлично!

К Трофиму подбегает Митя. Он хлопает друга по плечу. Муся оборачивается радостно к нему. Ну, наконец-то! Нашлись.

– Митя!

Митя шуточно боксирует, ударяет по носу Трофима. Настроение прекрасное. Мальчики радостно бегают друг за другом, как два щенка на прогулке.

– Разрешили. Один там упрямый сидит, а я еще упрямей. Пока не подпишешь бумагу, сказал ему, не уйду.