Я РИСУЮ ТВОЕ НЕБО. Роман

Не понимая, о чем идет речь, я приподнялась на кровати и, поправив растрепанные волосы, растерянно спросила:

– Мама… Мамочка… Что ты говоришь? Кого ты убила?

Но мама будто не слышала меня и продолжала говорить:

– Милая моя, если бы я не убила его, он покалечил бы других. Он – подонок. Такие, как он, должны лежать в могиле! Я убила его, пока он спал у себя дома. Всадила в него нож, а потом сама же вызвала милицию. Так что, скоро за мной придут, девочка моя. А теперь скажи мне, ты все поняла? Жива буду, не помру. Я совершила проступок и должна за него ответить. Теперь тебе самой придется заботиться об Алешке и себе. Будь сильной. Держи себя в руках. Ты – моя дочь и должна стать человеком. Через полгода тебе заканчивать школу. Пообещай мне, что поступишь в медицинский, как мы с тобой и мечтали, – мамин голос дрогнул, и она заплакала.

– Мама, что ты говоришь? – я едва сдерживала рыдания, не в силах поверить в то, что это происходило на самом деле. – Может еще все обойдется?

Своими разговорами мы разбудили Алексея. Он спросонья не мог понять, в чем дело. Протерев заспанные глаза, он посмотрел на маму, потом на меня и спросил: «Мама, Улечка, а почему вы плачете?». Мы ничего не ответили, тогда Лешка спустился с кровати и прижался к маме.

Милиция не заставила себя долго ждать. Рано утром они забрали маму. История с убийством Константина произвела много шума. Город у нас был не большой, и поэтому каждый, кому не лень, показывал на нашу семью пальцем. Родная сестра убитого Ларина, Людмила Васильевна, оказалась судьей нашего городского суда и одновременно работником горкома партии. Она всячески оказывала давление на следствие с самого первого дня этой проклятой истории. Следователь и работники прокуратуры пытались понять истинный мотив преступления, но мама упорно твердила всем, что убийство произошло на бытовой почве.

Все время пока шло следствие с нами жила тетя Зина. Я часто думала о том, что было бы, не расскажи она обо всем маме. Наверное, ничего не произошло. Дядя Костя остался бы жить, маму бы не посадили и вся наша жизнь не пошла бы под откос. Но я, временами склонная к фатализму, знала, что все предначертано. Лешка тогда неслучайно застрял в прихожей со шнурками и оказался невольным свидетелем бесчестного поступка маминого кавалера. А тетя Зина вернулась домой за оставленным талоном и увидела тарабанящего в дверь напуганного Алексея. Все это было предначертано судьбой и, кроме как на нее, больше мне обижаться было не на кого. Думая о неизбежности, мне было проще уходить от воспоминаний, которые травмировали меня. Но вопросы. Они снова и снова возвращали меня в прошлое.

Первые две недели после ареста мамы я пребывала в каком-то опьяненном состоянии и даже не заметила, как тетя Зина собрала мамины вещи и отнесла их ей в КПЗ. В те дни я часто пропускала школу. Мне казалось, что там все то и делают, что шепчутся за моей спиной. Осознавать произошедшее, а тем более выбросить из памяти тот вечер, было невозможно. Иногда, когда Лешка и тетя Зина засыпали, я садилась на подоконник и долго плакала, глядя в окно. Плакала не от того, что этот зверь хотел со мной сотворить, а от того насколько беспощадна была судьба. Мы были игрушками в ее руках: хочет вмиг перевернет нашу жизнь, ради забавы или нет, но уж точно без сочувствия.

Как-то ранним утром, в середине марта, позвонил следователь и сообщил о том, что нам разрешили свидание с мамой. Я очень обрадовалась: наконец после такой долгой разлуки можно было увидеть ее и обнять, прочувствовать тот любимый и единственный материнский запах. Мы с тетей Зиной напекли пирожков, взяли с собой Алексея и пошли в КПЗ.

В назначенное время мы стояли в коридоре у двери, на которой висела табличка со звучной фамилией – Шапорта. Постучав, мы с Лешей вошли в кабинет. Тетя Зина осталась ждать нас у горотдела, сославшись на то, что мы должны побыть с мамой наедине. Нас встретил мужчина лет тридцати. Оглядев нас, он с грозным видом выдал:

– У вас на все про все час времени. Я пока пойду, пообедаю. Только без фокусов, девушка.

– Хорошо, – тихо ответила я.

В прокуренном кабинете было холодно и сыро. Стены еще не отошли от зимних стуж и не пропускали весеннего тепла. Мама сидела на стуле рядом со столом, на котором лежало много разных документов. Ее правая рука была пристегнута к специальному крючку на стуле, который был привинчен к полу большими болтами. Увидев нас, мама расплакалась. Мы подошли к ней и крепко обняли.

– Мы с тетей Зиной испекли для тебя пирожков с капустой. Как ты любишь, мам. Она передает тебе привет, хотела пойти с нами, но потом осталась у ворот. Решила, что нам самим нужно поговорить, – тараторила я, не выпуская маму из объятий.

– Огромное спасибо Зинаиде Михайловне, – ее объятия стали крепче.

– Мам, в школе все говорят, что ты убила человека. И теперь никто не хочет дружить со мной, – наивно пролепетал Алексей.

Это был тот неловкий момент, когда дети говорят все, что приходит в голову, не задумываясь о последствиях. Я смутилась и легонько пихнула его в бок. Но мама, крепко обняв его одной рукой, поцеловала в макушку.

– Пусть так говорят. Люди всегда будут что-то говорить, плохое или хорошее. Ты не верь никаким словам, всегда слушай свое сердце, сынок, и помни главное – где бы ты ни был, каким бы человеком ни стал, твоя семья – это твое богатство. Береги память о ней, как о самом важном, – мамин голос задрожал, а глаза наполнились слезами.

– Мама, не плачь! – не выдержала я. – На вот, поешь пирожки! Здесь еще теплая одежда, носочки и свитер твой любимый я принесла…

– Ульяна, а ты помнишь, что я говорила тебе? Никогда и никому не рассказывай о том, что хотел с тобой сделать этот урод! По крайней мере, сейчас и в ближайшие годы. Договорились? А лучше, выбрось из головы все, забудь, как бы сложно это не было. Я не хочу, чтобы эти события оставили осадок в твоей душе. И еще одна просьба: никогда не навещай меня, достаточно писем. Пообещай мне!

– Хорошо, мама, я обо всем постараюсь забыть, но как же не навещать тебя?

– Обещай, я сказала! Срок мне, по любому, дадут не маленький! Я не хочу, чтобы ты видела меня в лагерной робе.

– Мамочка, – я прикрыла рот рукой, едва сдерживая рыдания. – Я не смогу, не смогу…

– Ульяна, – мамин голос чуть смягчился. – Послушай и сделай так, как я прошу.

– А если не получится?

– Учись сдерживать свое слово, дочь! – строго проговорила она.

– Хорошо, мама, я обещаю.

– Впредь гони от себя все плохие мысли, всегда улыбайся и никогда ничего не бойся. Страх – это просто иллюзия. Во всем будь осторожна. Прежде чем ответить – подумай, никогда не торопись с ответом. Ответ – он, как камень на весах. Можно положить на одну чашу, а можно и на другую. Твое будущее и будущее Алексея теперь в твоих руках, милая моя. К сожалению, жизнь сложилась так, что я не увижу, как вы взрослеете, не порадуюсь вашим победам и не поддержу в трудную минуту, но сердцем я всегда буду рядом с вами. Я люблю вас очень сильно. Простите меня, родные мои! – последние слова мама говорила, уже не стесняясь слез, которые ручейками сбегали по ее бледным щекам. – Запомни! Неважно где наши любимые, важно, что они в сердце! Это самое близкое расстояние.

Час, выделенный на свидание, наверное, был самым коротким в моей жизни. Вернувшись с обеда, следователь Шапорта позвал конвоира и, пообещав напоследок, что «все будет хорошо», выпроводил нас с младшим братом за дверь.

В коридоре мы остались ждать маму. Когда она появилась, Алексей бросился к ней и, крепко обхватив руками, стал плакать и громко кричать: «Мама! Мамочка! Отпустите мою мамочку!».

– Знаете, я сдержала свое слово и ни разу не навестила маму в колонии. Лишь писала ей письма, отправляла бандероли и посылки. Мне было невыносимо тяжело не видеть ее, не слышать, но я обещала, – с горечью произнесла я, а Августов лишь кивнул.

Глава 2

Маленькая страна

Через три дня после свидания с мамой к нам домой пришли участковый, двое незнакомых мужчин и женщина средних лет, которая, как только переступила порог, стала с интересом осматривать все вокруг. Они даже не представились. В тот вечер у нас гостила моя школьная подруга Лена Жевнаренко. Мы с ней делали домашнее задание. Из-за случившегося я сильно отстала по предметам, а Лена решила помочь мне подтянуть знания. Тетя Зина готовила что-то на кухне. Она буквально застыла, увидев незнакомцев в сопровождении участкового, так как, в отличие от нас, поняла, в чем дело.

– Здравствуйте! – поздоровалась женщина и протянула тете Зине какую-то бумагу и беспристрастно объяснила, что это предписание из горкома, согласно которому нас должны определить в детский дом. Пока тетя Зина изучала документ, женщина бегло оглядела комнаты и, обратившись ко мне, сказала, чтобы я собрала свои вещи и вещи брата.

Новость о том, что нас должны отправить в детский дом, стала для меня громом среди ясного неба. Я поняла, что сейчас нас заберут из родного дома неизвестно куда. Мне стало страшно.

– Леночка, иди домой, пожалуйста, – попросила я.

Она промолчала в ответ, но с места не сдвинулась.

У меня похолодели кончики пальцев на руках. Мои уговоры, просьбы, мольбы оставить нас с братишкой дома оказались напрасными. Меня словно никто не слышал. Тогда в разговор вмешалась тетя Зина:

– Скажите, могу ли я оформить опекунство над детьми? Я все-таки не чужая им. Они мне как родные. Обоих нянчить помогала… Да и Иришку знаю сызмальства. Ее покойных родителей знала, схоронили их вместе…

– Нет, гражданочка, вам не положено по возрасту. Мы все делаем по закону. Девочка пробудет в детском доме до восемнадцати лет, так же, как и мальчик, – холодно ответила женщина.

– Но как же так? Улечке ведь уже шестнадцать, она учится в десятом классе, – с надеждой проговорила тетя Зина.

– Это не имеет значения, все согласно закону, в предписании написано!

– Подождите! У детей есть родной отец – Андрюша. С ним-то они могут жить? Я же знаю его номер телефона. Он живет в Москве, работает каким-то большим начальником, – отчаянно проговорила тетя Зина, надеясь на то что, слова «Москва» и «большой начальник» сыграют роль и хоть как-то смягчат непреклонных членов комиссии. Хотя в действительности наш отец был обычным инженером-конструктором.

Незваные гости переглянулись между собой и, выдержав паузу, женщина разрешила:

– Звоните! Только побыстрее.

– Я сейчас! – засуетилась тетя Зина. – Его номер записан у меня в телефонной книжке дома. Я мигом сбегаю.

– А эта девочка кто? – спросила женщина, указывая на Леночку.

– Какая тебе разница, кто я? Что? И меня заберешь? Кишка тонка! – грубо ответила Лена. Она всегда была очень вспыльчивой девушкой.

– Да как ты разговариваешь с взрослыми? Кто это, товарищ милиционер? – возмутилась женщина.

Но участковый, имени которого я не знала, видимо хорошо знал Елену Жевнаренко. Район-то у нас был небольшим. Он подошел к женщине и что-то прошептал ей. От услышанного та изменилась в лице и сказала:

– Я очень уважаю твоего отца, Леночка, но с взрослыми так разговаривать нельзя. Ты же понимаешь? Давай договоримся, что этот наш с тобой разговор – простое недоразумение.

Я точно не знала, кем работал отец Леночки, Владимир Петрович Жевнаренко. В школу ее всегда привозили на черной «Волге» с государственными номерами. Многие учителя побаивались Леночку и старались с ней общаться только по учебе. Зато мы с ней с первого класса были как родные сестры. Наша девичья дружба с годами только крепла.

Через несколько минут в дом вбежала запыхавшаяся тетя Зина. У нее в руках была красная телефонная книжка. Надев очки в роговой оправе, она судорожно перелистывала страницы, пытаясь найти номер нашего отца в Москве.

– Вот! Ну, слава Богу! Нашла! – обрадовалась она и набрала номер.

Я и Лешка подошли поближе к телефону. Несмотря на свои десять лет, он прекрасно понимал, что такое детский дом. В трубке шли длинные гудки, никто не отвечал.

– У них не общий, по-моему, телефон, а свой должен быть. Он как-то говорил, когда звонил, – оправдала долгое ожидание тетя Зина.

Наконец, на другом конце провода ответили, и тетя Зина взволнованно заговорила:

– Алло! Алло! Вы слышите меня? Андрей, это ты? Андрюша, это Зинаида Михайловна тебя беспокоит, бывшая твоя соседка. Помнишь меня?

В трубке что-то ответили и тетя Зина, облегченно вздохнув, продолжила:

– Андрюша, беда у нас! Тут такое дело… Ирину арестовали. Произошло недоразумение. Это не телефонный разговор. Детей хотят определить в детский дом. Нельзя этого допустить, Андрюша! Сам понимаешь, Ульяночке скоро школу заканчивать, к институту готовиться надо, а Лешенька… Он же маленький совсем!

Я не могла больше слушать это и выхватила телефонную трубку из рук тети Зины. Отцу мы всегда были не особо нужны. После переезда в Москву он почти не интересовался нашей жизнью, звонил нам только под Новый год и то не всегда. Поэтому его долгое молчание в ответ на мои мольбы забрать нас с Лешкой к себе меня даже не удивило. Выслушав меня, он спокойно ответил: «Ульяна, дочка, ну куда я вас? У меня и так здесь коммуналка, комната на четверых. Тебе школу скоро заканчивать, в институт поступишь, общежитие тебе дадут. Ну, а Лешка, он – пацан. Привыкнет». Я дослушала отца, извинилась за беспокойство и положила трубку. Было ли мне больно? Нет. Обидно? Может быть. Но ничего нельзя было поделать. Мне оставалось лишь повернуться к женщине и мужчинам и тихо проговорить:

– Наш отец отказался нас забирать к себе. Простите…

В глубине души мне казалось, что что-то просто пошло не так. Еще мгновение и произойдет чудо: отец перезвонит и изменит решение, а может тете Зине разрешат нас оставить у себя. Чуда не произошло. А гулкую тишину, которая повисла в комнате, нарушил голос женщины:

– Ну, вот и решено! Теперь можно и познакомиться. Меня зовут Виктория Сергеевна Толмачева. Я – директор школы-интерната. Смотреть за такими детишками, как вы – моя работа. А теперь, собирайте все самое необходимое, и едем!

Тетя Зина села на табуретку и от безысходности заплакала. Я же опустилась на колени перед Лешкой и обняла его.

– Помнишь, мама говорила, что ты должен быть настоящим мужчиной?

– Да, – ответил он, обвивая меня своими худенькими ручонками.

– Сейчас самое время проявить себя как мужчина.

– Если ты будешь рядом со мной, я буду им! – он тихонько всхлипнул. – Я все понимаю, Улечка.

Я потихоньку выпустила Лешку из рук и пошла собирать вещи. Свои я упаковала в мамин чемодан, а Лешины в его любимый – маленький с изображением Буратино и Мальвины. Его мама привезла из Сочи. Леша очень любил этот чемоданчик и хранил там свои самые важные и ценные вещи. Жаль, что сейчас чемоданчик нужно было использовать не для путешествия, а для переезда в детский дом. Перед выходом я подошла к Леночке, которая, все еще ничего не понимая, стояла в ступоре, чтобы попросить о помощи дяди Вовы. Он мог посодействовать тому, чтобы я могла уехать вместе с ней в Москву, поступать в институт, а не дожидаться пока мне исполнится восемнадцать лет. Леночка пообещала поговорить с отцом.

В тот вечер в сопровождении Виктории Сергеевны мы отправились в новую жизнь. Когда мы поворачивали в сторону ворот детского дома, я впервые увидела ту самую женщину в черном одеянии. Свет фар ярко осветил ее силуэт, и я успела разглядеть, что на ней был надет какой-то черный балахон, голову прикрывал черный платок с еле заметным орнаментом. Лица не было видно, так как платок был спущен до самого носа. Кроме того, лицо было скрыто сетчатой тканью, похожей на ту, из которой делают вуаль для шляпок. При желании можно было лучше разглядеть ее, но я не смогла, так как машина быстро завернула за ворота. Я обернулась и увидела, что она стоит на месте и смотрит нам вслед. Так мы с ней смотрели друг на друга, пока не закрылись ворота.

«Интересно, кто это?» – подумала я, но сразу же отвлеклась, так как машина остановилась и нам нужно было выходить.

Мы направились следом за Викторией Сергеевной по узкой тропинке, мимо высокого забора, как мне тогда казалось, в неизвестность. Я шла, держа в правой руке чемодан, а левой крепко сжимая вспотевшую ладошку Леши. Пройдя метров пятьдесят, мы оказались на футбольном поле, освещенном уличными фонарями. По обе стороны от него стояло два почти одинаковых двухэтажных здания с огромными колоннами, похожими на те, что украшали фасады Домов Культуры тридцатых годов.

Когда мы пересекли футбольное поле, к нам подошли две женщины в белых халатах. Алексей крепче сжал ладонь и спрятался за мою спину, словно чувствуя, что нас сейчас разлучат. Одна из женщин, пошептавшись с Викторией Сергеевной, подошла к Леше и, взяв его за руку, молча повела в сторону здания, которое возвышалось слева от поля. Я спросила, куда его ведут. Виктория Сергеевна ответила, что в корпус для мальчишек. Лешка упрямился и не хотел идти. Он постоянно оборачивался и смотрел на меня так жалобно. Последней каплей стало то, что от волнения он уронил свой любимый чемоданчик.

– Да стойте же! – чуть повысив голос, я сказала воспитательнице, которая, несмотря на мой возглас, пыталась увести брата.

Я подбежала к ним и, опустившись на колени, обняла Лешу. Посмотрев ему в глаза, я тихонько сказала:

– Скажи, когда ты вырастешь, будешь нас с мамой защищать?

– Буду, – всхлипывая, ответил он.

– Тогда учись быть мужчиной уже сейчас! Иди с гордо поднятой головой! – я погладила его по плечам, словно расправляя их.

– Хорошо, – Лешка шмыгнул носом и снова обнял меня.

Мое сердце разрывалось на части, когда я смотрела, как он отдалялся от меня. Но мои слова подействовали: он ни разу не оглянулся назад, сдерживая свое слово.

Я даже не заметила, что директриса куда-то исчезла. Настал мой черед идти за другой женщиной. Так я переступила порог здания для девочек. Мы шли с ней по полутемным коридорам детского дома. Она довела меня до комнаты и открыла дверь. Время приближалось к полуночи, и все воспитанницы тихо сопели на казенных кроватях. Я прошла, присела на свободную койку и задвинула под нее чемодан. Дежурная постояла еще несколько минут перед тем, как отправиться на свой пост. Спать мне не хотелось. Я думала о маме, как там она, о том, чтобы Лешку поместили в нормальные условия. Тревожные мысли о нем не покидали меня, и спустя минут сорок я вышла в коридор, чтобы пойти к нему и узнать, как он устроился. Дежурная, увидев меня, встала из-за стола.

– Ты куда? Если в туалет, то тебе прямо по коридору. Только давай быстрее, – буркнула она.

– Нет, мне не в туалет, – растерянно ответила я. – Мне нужно проведать своего братика. Мы первый раз ночуем в таком месте, я переживаю за него. Можно мне сходить к нему?

– По ночам шастать не положено. Завтра и увидишь! А сейчас, марш в кровать и спать! – равнодушие в голосе дежурной мгновенно сменилось на раздражение.

– Я просто хочу увидеть своего братика. Что особенного в моем желании?

– Посмотри, какая настырная, а! Ты меня не поняла? Я же сказала тебе, завтра увидитесь! – гаркнула дежурная, подойдя ко мне вплотную.

У нее была очень большая грудь, которая возвышалась на уровне моих глаз. Рядом с ней я была как Моська перед слоном из басни Крылова. Несмотря на это, ее отказ только разозлил меня и усилил желание увидеть Алексея. Поэтому я решила идти до конца. Все мысли в моей голове собрались в один огненный шар, который дал невиданный прилив энергии.

– Я хочу видеть своего брата! – крикнула я и пихнула дежурную в сторону, пытаясь освободить себе дорогу.

Но она оказалась не из робкого десятка и резким ударом по голове свалила меня с ног. Девушкой я была хрупкой и, почувствовав сильную боль в голове, на какое-то время потеряла сознание.

Очнулась я оттого, что кто-то тряс меня за плечо со словами: «Эй, давай вставай! Уже подъем». Я вспомнила дежурную, с которой у меня ночью случился конфликт. Но рядом со мной была не она, а девочка, очень похожая на кореяночку. С виду ей было лет тринадцать-четырнадцать. У нее были узкие, как две щелочки, глазки, невероятно красивые ямочки на щечках и темные волосы, заплетенные в две косички до плеч. Ростом она доходила мне до подбородка. Но вот что действительно привлекло мое внимание – это ее болезненная худоба.

– Вставай, – повторила она. – Время уже семь утра. Нам надо умываться. Я смотрю, у тебя над лбом шишка от Никитичны? С утра уже слухи поползли. Да, ее лучше не злить. Она у нас суровая. Как тебя зовут? – протараторила девочка.

– Ульяна, – тихо ответила я, рукой ощупывая больное место на голове.

– А меня Вероника! Будем дружить! Я тут зеленку принесла. Обработай! – она улыбнулась, протягивая мне бутылочку с зеленой жидкостью.

– Спасибо тебе, – поблагодарила я, а затем аккуратно смочила ватку и приложила к образовавшейся после ночной распри шишке. Щипало ужасно. Сдержав стон, я поднялась и стала оглядывать комнату. Все девочки уже были на ногах, я заметила, как они быстро и четко заправляли свои кровати. Я тут же спросила у Вероники, могу ли убрать свою постель попозже.

– Нет, Ульяна, у тебя будут проблемы. Лучше заправить сейчас. И делать это нужно так же аккуратно, как все. Иначе отругают всех. В детдоме бытует правило коллективной ответственности. И если у тебя сразу не получится так же аккуратно, то мы с девочками поможем тебе. Потому что, в противном случае у нас будут неприятности.

Повзрослев, я часто вспоминала эти слова. В них была своя правда.

Как и следовало ожидать, у меня не получилось с первого раза заправить постель, как того требовалось. Минут через пятнадцать после того, как я закончила возиться с покрывалом, в комнату вошла Виктория Сергеевна, и все, словно по команде, выстроились перед ней в ряд.

– Доброе утро, девочки! – поприветствовала она. – У вас новая соседка – Ульяна Спиридонова. Думаю, вы уже успели познакомиться.

После ее слов все стали смотреть на меня как на музейный экспонат. Интересно то, что до этого никто не обращал на меня внимания. А я, в свою очередь, заметила, что девочки были разного возраста: от шести лет до шестнадцати и даже старше. Всего нас было около тридцати человек.

– Кто спит рядом с ней? – грозно спросила Виктория Сергеевна, держа руки за спиной.

– Я, – еле слышно ответила Вероника.

– Замечательно, Ким. Вот ты и научишь новенькую, как правильно заправлять кровать. Главное, объясни ей, что иногда, я хожу с ниткой и проверяю, насколько аккуратно все сделано.

– Хорошо, Виктория Сергеевна, – кивнула Вероника.

– Все, а теперь всем желаю доброго и бодрого утра! На очереди физзарядка, общий завтрак и занятия. Кстати, Ульяна, учиться здесь нужно. Просто необходимо. У нашей страны большие надежды на вас! – на последнем предложении Виктория Сергеевна повысила голос.

– Я хорошо училась, когда жила с мамой, – ответила я с напором.

Виктория Сергеевна подошла ко мне вплотную, внимательно посмотрела и, прищурив свои глаза, прошипела:

– Здесь мне не перечат и не отвечают подобным тоном. Времена, когда ты жила с мамой, закончились, и ты уже не у себя дома. Поняла меня? Это место называется детский дом! И этим все сказано!

Опустив глаза, я промолчала. Спорить было бесполезно. Теперь мне придется жить по правилам этого мира. Я вспомнила слова мамы, которые она сказала мне, когда я впервые получила тумаков от дворовых девчат, будучи совсем маленькой: «Чтобы ответить, нужно уметь ждать. Придет и твой черед».

Грудь Виктории Сергеевны нервно вздымалась. Я понимала, что вывела ее из себя. Хотя, конечно, тогда я еще не осознавала, что разозлила человека, у которого были все возможности испортить мне жизнь.

– А теперь все умываться и на зарядку. Марш! – скомандовала она.

Так начался мой первый день в детском доме. После умывания мы сделали зарядку в спортивном зале и пошли в просторную комнату, служившую столовой. На календаре был все еще март, а на стенах почему-то до сих пор висели новогодние игрушки, вырезанные из цветной бумаги, и плакат из ватмана, на котором было написано «С Новым годом!». Вероника, словно прочитав мои мысли, сказала:

– Да, Новый год давно прошел, но дети попросили, чтобы украшения не убирали. Девятый столик наш. Ты иди, садись, а я сейчас принесу завтрак.

Я прошла к столу, у которого стояло только два стула. Вслед мне раздавались перешептывания и хихиканье. Но я не повернулась. Сев за стол, я осмотрелась: те, кто помладше изредка кидали на меня взгляды, а вот девочки постарше смотрели, как на врага. От них меня загородила хрупкая Вероника, вернувшаяся с подносом.

– Я не вижу своего брата, Лешу…

– А мальчики здесь не завтракают. Они в мальчишеском корпусе – это здание напротив, через стадион. Ты можешь сходить к нему после занятий.

– Мне сказали, что сегодня я смогу его увидеть, – я хотела сорваться с места и побежать к Леше.