По обе стороны добра и зла. Трансцендентальная алхимия мифа

В: Почему?

А.И: Потому что в своем восприятии открывшегося ви́дения они сориентировались не на перспективу интеграции, о которой ничего не знали, а на прошлое, в котором они ощущали себя как нечто единое, целостное, само в себе неразделенное. Когда они обнаружили, что эта целостность оказалась разрушенной, они восприняли расщепленность своего сознания как некую роковую, неисправимо свершенную данность. И то, что они увидели это именно таким образом, послужило толчком к возникновению зла. Сначала – только в их восприятии, но затем, по нарастающей самоиндукции, и в объективной сфере психики. Иными словами, глубочайшая парадоксальность происходящего в мифе процесса заключается в том, что зло сначала было познано, и лишь затем, уже прямо из этого познания, возникло в душах Адама и Евы. Каким образом? В силу отсутствия понимания происходящего и вытекающей из него перспективы преодоления возникшего расщепления. А также, разумеется, в силу стремительно расширяющегося чувства вины, возникшего от подспудной мысли о том, что начало процессу положило нарушение запрета. В результате они испытали глубокий внутренний кризис и последовавшее за ним глубочайшее экзистенциальное отчаяние.

В: Но ведь такая реакция человеческой психики в подобной ситуации не является единственно возможной.

А.И: Конечно нет. Но заданная ситуация обладала своими особенностями, которые и определили столь пессимистический настрой наших предков. Внимательный анализ текста третьей главы Книги Бытия позволяет реконструировать состояние людей непосредственно перед и во время нарушения запрета. Посул змия – «откроются глаза ваши, и вы будете, как боги» – указывает на то, каковы были их ожидания: они явно рассчитывали на мгновенное обретение (так сказать, автоматически…) неких новых способностей, нового уровня восприятия, возможно, даже нового статуса. Одним словом, они надеялись стать чем-то более совершенным, увидеть мир другими глазами, с других высот… А вместо этого упали в яму. Возникла принципиально другая ситуация.

Оказалось, что первый этап познания – это всегда этап рефлексии, разочарования, обнаружения того, что все не так хорошо, как казалось. Этот этап всегда, в любом развитии является шагом вперед18. Но испытавшие потрясение Адам с Евой этого не знали, они инфантильно восприняли этот шаг как деградацию, и испугались этого, из-за чего, собственно, и «пали» (в этом месте имеется очень важная тонкость, заключающаяся в том, что «испугались» и «раскаялись» – это не просто разные, но в данном контексте – психологически прямо противоположные понятия). И когда они увидели это именно таким образом, они уже на сознательном уровне испытали чувство вины перед Богом из-за нарушения Его запрета, что окончательно их добило, лишив ситуацию всякой перспективы. Вновь открывшееся стало восприниматься как закрывшееся. Парадокс ситуации заключался в том, что результат вкушения плода от древа познания добра и зла очень во многом зависел от того, каким было бы отношение к этому результату. Если бы отношение к новому опыту продолжало оставаться благостным, то внутри Божьей благодати людям просто открылся бы следующий этап работы. Но из-за того, что они получили этот непростой опыт вследствие нарушения запрета, они, испытав чувство вины, оценили его как нечто разрушительное и лишившее их столь благодатной целостности. И в силу парадоксальной специфики ситуации, (которая, впрочем, является «общим местом» в устройстве человеческой психики – любого из нас мотало между Сциллой и Харибдой «за что боролись, на то и напоролись» и «чего боимся, то и получаем»…) она начала объективно становиться такой, какой ее субъективно оценили и восприняли. Таким образом познание добра и зла произошло в отсутствие Высшего разрешения, без Его направляющей воли… Что и повлекло, в общем-то, за собой все беды цивилизации.

В: Получается, что ви́дение зла одновременно с сильнейшим его непринятием под влиянием запрета, сформировало нечто вроде невроза у ребенка.

А.И: Да. Что такое одежда из листьев, которую они сделали? Желание прикрыть наготу. Нагота, срам никуда не делись, ее просто прикрыли, чтобы скрыть каким-то образом последствия вкушения запретного плода; и не просто скрыть – а уничтожить, свести на нет, сделать так, как будто ничего не произошло. Они захотели спрятать обнаружившееся расщепление прежде всего от самих себя. Разрушительным это действие стало потому, что в основе движения сшить опоясание лежало стремление вернуться к предыдущей утраченной целостности. Но ее нельзя вернуть: можно обрести новую, но к предыдущей уже не вернуться. Для того же, чтобы идти вперед и искать новую целостность, необходимо быть свободным от чувства вины за то, что было сделано.

Невинные души Адама и Евы, получив открытие того, что есть добро и зло, оказались не в состоянии это открытие переварить, они вынуждены были отреагировать на него невротическим образом – через вытеснение. Они сшили себе опоясания, спрятались в чаще от Бога, утратили свою невинность.

Зло стало немедленно обретать власть над Адамом и Евой просто в силу того, что стало ими отторгаться и вытесняться. И это – самое главное психологическое содержание первородного греха, потому что познать добро и зло по-настоящему можно, только дозрев до этого познания, взрастив в себе духовную силу ви́дения добра и зла. Они же увидели то, что не были готовы увидеть, а потому отреагировали невротично и деструктивно. Следовательно, для Божественного табу имелись весьма серьезные обоснования: Он не мог не знать, что результатом преждевременного «прозрения» станет вытеснение, а результатом вытеснения – появление зла: расщепленность, отсутствие целостности, которое, будучи воспринято, как зло, тем самым объективируется именно как зло, которое, будучи познано, но не будучи принято, моментально – в силу сочетания первого и второго обстоятельств – приобретает прочнейшие позиции в душах людей. А вот в какой мере и это сочетание, и (как следствие) эти прочнейшие позиции явились результатом глубокого и тонкого расчета змия, мы с вами увидим чуть погодя.

В: Почему же Господь ничего не делал, чтобы оказать какое-то воздействие на сознание Адама и Евы?

А.И: А каким вы мыслите себе это воздействие? Грозный окрик, битье по рукам? Если мы принимаем тезис о том, что все в Божией власти, то стало быть, принимаем и то, что без Его ведома ничего не происходит. В противном случае нам придется прийти к выводу, что Господь – как бы это выразить помягче – «опоздал» с прибытием на место происшествия. А это уже ни в какие ворота не лезет и вовсе было бы богохульством. Из чего неизбежно следует вывод, что на самом деле, Господь необходимое воздействие и оказывал именно через змия: это был первый этап задуманной Богом алхимической работы, алхимической трансмутации19 человеческого сознания. И змий был Господу необходим для этой работы с людьми, для их внутренней подготовки через вкушение плодов от древа познания добра и зла. Просто эта работа была организована Богом, как всегда, через выборы. Первую часть этой работы люди провалили. Далее наступил второй этап, особенности которого зависели от того, как был пройден первый. Если бы люди смогли сказать змею «нет», тогда последующая работа Господа была бы одна, но они сказали «да» и съели плод, а стало быть, и работа предстояла другая. Их изгнание из рая и прочие «меры воздействия» были не наказанием, а продолжением работы с их сознанием, которая длится по сей день. Божественный ум уже тогда знал и понимал и приход Своего Сына, и исправление Им последствий первородного греха.

Итак, одним из главных последствий первородного греха является непринятие зла внутри себя, выражающееся в его вытеснении, в отказе от созерцания, в нежелании его созерцать, углубляющем по логарифмической экспоненте ту первоначальную (и тогда весьма невинную) расщепленность сознания, возникновение, а впоследствии отвержение и вытеснение которой у первых людей, и легли, как мы сейчас видим, в основу библейского процесса «познания добра и зла». Если бы Адам и Ева сказали змею «нет», непринятие зла произошло бы на уровне отказа от него, а не на уровне отказа от его созерцания. Неизбежное в дальнейшем знакомство со своей нецелостностью и расщепленностью не проходило бы под знаком чувства вины. В этом случае они получили бы возможность в дальнейшем созерцать это расщепление без его непринятия20. Но они, увидев нечто неподвластное в себе, решили, что это и есть зло и, тут же сделав себе опоясания, впустили его в себя, тем самым действительно его создав в этот момент (тогда как до этого момента «зло» было лишь иллюзией), и дальше оно стало шириться и распространяться. И вся остальная история человечества – это, по словам Ницше, «стыд, стыд, стыд»21. Непринятие имеющегося в себе зла, неприязнь к нему, слепота ко злу есть не что иное, как наиэффективнейший механизм самоувеличения зла, наимогущественнейшее из всех имеющихся у зла орудий для воздействия на душу человека.

Теперь, чтобы понять сущность зла, нам надо подробнее просозерцать работу этого механизма. Почему зло так трудно увидеть в себе? Мы уже упоминали о том22, что человеческая психика устроена таким образом, что механизм, производящий различение добра и зла, одновременно является и механизмом непринятия зла, с одной стороны, и влечения к добру, с другой, что само по себе вроде бы совсем неплохо. Но при этом, будучи захваченным нашим эго, он – в силу этой захваченности – является также механизмом, внутри себя полностью искажающим картину происходящего, – и тем самым служит злу.

В: Потому что происходит не просто непринятие зла, а вытеснение…

А.И: Совершенно верно, непринятие превращается в вытеснение, а влечение к добру – в ложную оценку себя, своих мотивов и поступков, весьма далекую от реальности. И возникает ее (реальности) искажение. Именно через то, что это искажение, оно причастно ко злу. Именно это искажение создает объективное зло, причем самым парадоксальным образом – уже после того, как оно, вроде бы, было объективно воспринято23. Это важнейший парадокс и величайшая тайна возникновения зла, составляющая (будучи зашифрованной в мифе) один из сокровеннейших моментов эдемской истории. Влечение к добру и отрицание зла сами по себе ничего плохого в себе не несут. Но то, каким образом наша психика распоряжается и тем, и другим, производит увеличение зла и уменьшение добра. Тем не менее, влечение к добру и отрицание зла носят врожденный, глубокий, нативный, то есть присущий душе изначально, имманентный характер24. Просто в силу нарушения первыми людьми Божественного табу (вследствие чего было сотворено зло) эти природно-врожденные и сугубо положительные психические свойства перевернулись25, превратившись: непринятие зла – в вытеснение, влечение к добру – в наклеивание ярлыков, приписывание и отождествление26. Таким образом происходит искажение первозданной природы человека.

В: То есть изначально все было нормально: мы не стремились ко злу, мы стремились к добру?

А.И: Мы и сейчас стремимся к добру, но делаем это виртуально – путем подмены понятий и создания системы ложных оценок: «то, что я делаю – хорошо» (я же не могу делать плохо…) А все остальное: «он плохой» и прочие проекции27 – это сопутствующие обстоятельства, которые возникают в процессе искажения и переворачивания реальности по пути ее прохождения сквозь «черную дыру» нашего эго, суть которого (эго) и состоит в описываемой подмене. Эта подмена составляет квинтэссенцию эго, его глубинную и чистейшую сущность. Из чего вполне логично вытекает вывод о том, что эго появилось в результате того, что Адам и Ева съели яблоко… Этот вывод, надо сказать, отчасти подтверждается и самим текстом мифа: «И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты?» – ведь такой вопрос можно задать только тому, кто так или иначе, чувствует себя отделенным от остального мира, то есть тому, у кого уже есть то, к чему Господь взывает: «где ты?»

В: …И продолжает взывать и по сей день, да только вот мы, в отличие от Адама и Евы, частенько уже не слышим этих взываний – то ли по душевной глухоте, то ли по общей одебенелости нашего духа…

А.И: Ну так, первородную порчу-то никуда не денешь. Все остальные события, описываемые мифом, происходили под воздействием этого перевертыша28, включая разговор людей с Богом. Передергивание, переворачивание смысла именно на уровне оценок составляет суть того искажения мира, которое производит эго. С этой точки зрения, диалог змия с Евой и все последующие обстоятельства можно в метафорическом смысле рассматривать как точнейшее описание зарождения и становления структуры эго.

Эго производит передергивание и искажение, но они не являются самостоятельным и первичным злом. Это зло вторичное, появившееся в результате соприкосновения незрелых душ Адама и Евы с истинным, первичным злом, которое, исходя из символики первородного греха, заключается в том, что Ева, а вслед за ней и Адам, перестали рассматривать табу Бога как проявление заботы и стали воспринимать его как проявление запрета, проистекающего из нежелания (!) и опасения (!) Господа, как бы Его детища не познали чего-нибудь такого, что угрожало бы Его, Божественному, величию (!).

Такое восприятие Бога – как ограничивающего, авторитарного, карающего начала – было первым шагом на пути бунта и последующего падения Люцифера. Именно перевернув в своем сознании фигуру Бога и наделив ее чертами узурпатора, Люцифер созрел для того, чтобы начать свой бунт. Такое же отношение к Богу лежит в основе змеиных речей и самого желания змия транслировать это отношение людям. В этом смысле его отождествление с Сатаной в христианстве не случайно29. Люцифер, объявляя Бога узурпатором, которого надо свергнуть с его узурпаторского трона и установить царство свободы, хтонически30 сближается с фигурой Прометея, бунтующего против Зевса… Люциферианский бунт ассоциируется с прометеевским бунтом, но не за счет того, что Люцифер становится бескорыстным борцом, а за счет того, что Бог мыслится узурпатором по типу Зевса, который просто не хочет, чтобы людям было хорошо. Соответственно, бунтарь автоматически становится героем, просто потому, что Бог, против которого он бунтует, зол и деспотичен. Бог начинает восприниматься через призму проекции на Него злого начала. И весь парадокс и в то же время драматизм происходящего заключается в том, что эта призма, независимо от воли проецирующего, сама начинает создавать злое начало в его душе. Люцифер стал дьяволом именно из-за того, что он позволил своему сознанию создать такую демоническую проекцию,31 положившую начало первичному злу, которое затем метафизически перешло к Адаму и Еве от ранее, до них, падших слоев реальности, символизируемых в Библии змеем. Этот изначальный бунт родился из гордыни. А гордыня и является по своей сути восприятием воли Божией как деспотичной и узурпаторской.

Таким образом, первородный грех в своей глубинной сущности есть отпадение от воли Божьей, отделение себя от Бога, а уже вслед за этим – отделение себя от всех живых существ. Посмотрите на любое зло – оно всегда имеет одну и ту же формулу: я и мое благополучие находятся в абсолютной противоположности по отношению к благополучию другого, или других живых существ. Это – квинтэссенция зла.

Глава 2 Символ

У разбойника душа смутилася,

Возмутилася ужасом и трепетом.

Творил и он – земной поклон,

Земной поклон перед господом:

«Был я, господи, великим грешником,

Примешь ли ты мое покаяние!»

Сказание о разбойнике В. Брюсов

А.И: Если посмотреть на ситуацию под таким углом, то можно понять, каким образом христианство вырастает из иудаизма, а именно – из мифа о первородном грехе. В ответе Адама и Евы Богу звучит сожаление. Да! – но не раскаяние. Плод древа жизни, который мог бы исправить ситуацию, – это был именно плод раскаяния и покаяния. И через них стало бы возможным возвращение в лоно Божьей воли, исцеление от перевертыша грехопадения. В свете сказанного становится понятным многое: и утверждение о том, что, «Христос пришел искупить грех Адамов»32, и то, почему православие – это прежде всего религия покаяния, и то, каким образом она выросла из ветхозаветных представлений.

В: Для того и нужен был грех – чтобы прийти к идее покаяния?

А.И: Для того, чтобы произошло покаяние, грех, конечно, нужен, но для того, чтобы была чистота, совершенно необязательно предварительно пачкаться. Все, кто на эту тему размышляют, отмечают: конечно, возможность духовного взросления Адама и Евы без этого надлома в мире должна была иметься. Она не могла в нем не существовать, потому что если бы грех был именно нужен, это означало бы, что у Адама и Евы не было выбора (они сделали единственное, что только могли сделать), в этом случае с них снимается всякая ответственность. В такой ситуации нет свободы воли. Ведь свобода воли существует только тогда, когда есть вероятность альтернативного развития ситуации. Без вероятности альтернативного развития ситуации свобода превращается в фикцию. А раз так, следовательно, в рамках пространства мифа существовал альтернативный вариант развития человечества.

В: Но ведь в буддизме нет понятия греха? Там есть невежество.

А.И: Там есть процесс отпадения (от-падения). Понятия греха нет, но отпадение есть: этот язычок пламени, отделяющийся от огненного столба – реальности дхармадхату33. И, кстати, своим отделением полагающий начало процессу возникновения кармы – так что, хотя понятия греха в буддизме вроде бы и нет, процесс воздаяния при этом присутствует. Однако же вы лихо перепрыгиваете от христианства к буддизму. Такой переход от одной культурологической и религиозной символики к другой сопряжен с огромной опасностью и требует глубоких размышлений и аккуратности. Даже при восприятии религии греков римлянами немало было огрублено и напутано, несмотря на всю близость культур. Различия же между христианской и буддистской картинами мира гораздо более существенны.

В: Но если библейская история – это развернутая метафора каких-то универсальных процессов…

А.И: Я бы все же сделал поправку: скорее это развернутая метафора парадигмы осмысления культурного34 развития. Понятие греха в буддизме, действительно, очень сильно отличается (так же, как и понятие чувства вины) от сложившегося в иудейской культуре. В буддизме все по-другому: прямых параллелей не провести. Это как в фильме «Сталкер»: «Стойте, не двигайтесь. Прямого пути нет»35.

Итак, продолжим. Мы уже убедились в том, что первородный грех имеет несколько слоев. Первый уровень заключается в том, что Ева посмела засомневаться в истинности правоты Бога, из чего следует, что она заподозрила Бога во лжи, и таким образом змей оказался правдивым, а Бог – лжецом; а стало быть, Бог со змеем поменялись местами. Но это было как раз то, чего змей и добивался: он хотел поменяться с Богом местами, и у него это получилось.

В: Внутри Евы…

А.И: Да. В сознании Евы.

В: А для Евы все эти процессы были бессознательными?

А.И: Если бы она их осознавала, результаты ее выборов были бы другими. Кроме того, я думаю, что символичность этого мифа вообще заключается в том, что Ева выступает здесь как образ коллективного бессознательного*, и змей также не является индивидуальностью.

В: Почему?

А.И: Потому что это процесс. Мы встречаем в мифе отражение неких объективных процессов сознания, для описания которых другим языком в те времена не было возможности, так как не существовало еще никакого понятийного аппарата.

В: Все мифы отражают глобальные процессы?

А.И: Да, есть такая версия36. Думаю, она верна для большей части мифов. Итак, первый уровень грехопадения: Ева засомневалась. Второй уровень – она поверила змею. Представьте себе: Бог сказал: съешь – «смертью умрешь». А она откусывает! Какой эксперимент!

В: Что это – мужество или глупость?

А.И: Я думаю, что это бездумность и безответственность. В этом как раз и заключается второй уровень первородного греха: такое недорожение не только словами Господа, но и своей собственной жизнью.

В: Да… Живя в райском саду, вряд ли они понимали, что такое смерть. Чем для Евы было наполнено слово «умрешь»? Все наполняется собственным опытом.

А.И: Это было бы так только в том случае, если бы мы рассматривали миф как конкретную ситуацию. Но если мы рассматриваем миф как символ, то так быть не может. Ева пошла на нарушение запрета, переступив через страх смерти. Если бы эта ситуация была буквальной, она развивалась бы иначе. Психологически она недостоверна, она достоверна только как миф.

Третий слой первородного греха заключается в том, что Ева поспешила поделиться своим открытием с Адамом – дала ему поесть.

В: Чем она поделилась с Адамом в метафорическом смысле?

А.И: Прежде всего – двумя предыдущими грехами.

В: Получается занятно: вкусив от этого плода, она стала «ви́деть» то, чего раньше «не видела». Казалось бы, у нее открылось ви́дение.

А.И: Возник зажим. Такие ситуации у нас в жизни случаются постоянно: когда сознание сужается и мы вдруг начинаем что-то «видеть», чего раньше не «видели» Например, как «нелепо» и «смешно» в чужих глазах мы выглядим (в то время, как мы можем быть просто открыты и искренни в своих чувствах, или на самом деле до нас никому нет дела, и т. д. и т.п.) или как мы «неубедительны» etc. Практически всегда, когда такое якобы вновь открывшееся видение сопровождается негативными эмоциями, и особенно падением самооценки, на деле оказывается, что это никакое не видение, а самый обыкновенный психический зажим, или сужение сознания.

В: Чего же тогда сто́ит прежнее расширенное сознание, если оно так легко «схлопывается»?

А.И: Возможность падения существует для любого из нас в любой момент.

В: Я все пытаюсь понять: если Ева с Адамом жили в раю – были ли они просветленными? Или просто пребывали в девственном состоянии сознания?

А.И: Они не были просветленными – вне всякого сомнения.

В: Значит, сознание у них было девственно чистым. Поэтому и схлопнуться ему было легко – они его не удерживали…

А.И: Совершенно верно. Их изначально целостное ви́дение обладало огромной ценностью. Об этом говорит цена его утраты. Начало человеческой истории, переполненное горем, кровью, страданием, свидетельствует о том, что было утрачено нечто очень важное и цельное. Размышления о последствиях первородного греха приводят к пониманию важности следующего момента: то, что было утрачено изначально являлось Даром. И из этой дарственности совершенно естественно вытекала необходимость испытания, через которое Адам с Евой просто обязаны были пройти – здесь у них не было возможности выбирать. Они должны были пройти через это испытание как для того, чтобы узнать и понять ценность Дара, так и для того, чтобы хоть какую-то цену за него заплатить. Они могли бы лишиться девственности своей целостности, девственности неведения того, чем они владели, и понять ценность Дара, не лишаясь его, только если бы они не послушались змея.

В: Была ли у них в тот момент возможность выбора?

А.И: Считается, что была, но на мой взгляд, все зависит от того, откуда смотреть на ситуацию. Если смотреть на нее изнутри, из пространства мифа, то ее не могло не быть, ибо ее отсутствие лишает персонажей мифа свободы воли, а сам миф – экзистенциальной ценности. Если же смотреть на миф как на символ, то может оказаться, что процессы, охватываемые символикой мифа, своей глубиной и универсальностью далеко превосходят привычные нам рамки свободы человеческого выбора.

В: Возможность выбора была у Адама и Евы именно в тот момент?

А.И: Она только в тот момент и была. Ни до, ни после такой возможности уже не было. Если следовать внутренней логике мифа, второго шанса их соблазнить у змея не было. После того, как змей был бы отвергнут один раз, второй раз подступить к Еве он уже не смог бы37. Просветлиться их сознание могло одним-единственным образом – через отказ от предложения змея.

В: Но предложение от змея поступало только Еве. Как быть с Адамом? Если она отказывается, что происходит с его сознанием? Получается, что изначально возможность выбора есть только у Евы. Адаму не пришлось бы выбирать, если бы Ева отказалась.

А.И: Именно этим обстоятельством оправдывался – сначала на Ближнем и Среднем Востоке, а потом и на Западе – жесточайший патриархат: женщина – это дьявольское семя, через нее в мир вошло зло, поэтому ее надо держать в строгом и жестоком подчинении и воли ей не давать… В своих самых одиозных формах он проявлялся на Востоке и в Африке, где девочкам хирургическим путем удаляли клитор, что практикуется до сих пор в некоторых сообществах. Это очень тяжелая, жестокая и травматичная операция, имеющая одну-единственную цель – лишить женщину центра удовольствия. Основанием такого варварства служит убеждение в том, что женщина – существо до крайности распутное и совершенно не контролирующее себя. Откуда взялось такое отношение? А в том числе вот из этого самого мифа – через женщину в мир вошло зло, потому что дьявол действовал через нее, а добродетельного Адама «совратили» с пути истинного… Проникнитесь тем, насколько серьезное занятие – анализ этого мифа. Ведь его искаженным толкованием в течение тысячелетий вполне серьезно обосновывались очень тяжелые, малоприятные и часто весьма жестокие мероприятия – от ведьмовских процессов средневековья до отсутствия у женщин вплоть до середины 20-го века избирательного права. Любой миф, если он лежит у истоков цивилизации – очень серьезное основание, мощная платформа как для развития этой цивилизации, так и для отклонений в нем.