Рыцарь зимы

Как и Эндрю, они, похоже, просто проходили через город.

Набравшись смелости, мальчик разгладил тунику и побрел через площадь к вновь прибывшим.

– Ну-ка, что тут у нас? – бросил парень в шляпе. – Мистер Репоголовый, похоже, хочет с нами побеседовать.

Эндрю выпрямился и тут же покачнулся, а затем, прокашлявшись, произнес:

– Вы… вы пили из городского колодца без разрешения. Им… им заведует мой хозяин. Боюсь, вам это обойдется в пенни с каждого.

Двое парней искренне расхохотались, а тот, что был в шляпе, с ухмылкой произнес:

– Вот оно как, сэр Капустный Лист?

– Почему вы надо мной смеетесь? – спросил Эндрю, возмущенный их весельем. – Я уже разъяснил вам эту неприятную ситуацию. Если вы предпочитаете отправиться в тюрьму или в колодки, это ваше право, продолжайте смеяться и дразниться. Но я бы посоветовал вам прислушаться к моему дружескому предупреждению. Платите сейчас, или горько пожалеете. – Он выпрямился в полный рост. – Я человек терпеливый, сэр, но и у моего терпения есть пределы.

– В самом деле? Что ж, сэр, поверьте, я весь дрожу. – Он развязал потрепанный кожаный мешочек, висевший у пояса. – Похоже, я обязан выполнить ваше требование, иначе меня бросят в темницу и запытают до смерти из-за одного пенни. – Он покопался в кошельке и вытащил оттуда комочек меха. – Вот, сэр, держите, я плачу штраф с надбавкой. Сдачу можете оставить себе.

– Патрик, – произнес самый высокий из троих юношей, с миловидного лица которого не сходила широкая ухмылка, – оставь паренька в покое. Разве ты сам не видишь, что он голоден?

– Да, Патрик, – согласился другой, невысокий крепкий юноша с курчавой короткой бородкой, – продолжим путь.

Патрик, среднего роста и хорошо сложенный парень, окинул Эндрю взглядом, преисполненным жалости, затем кивнул. Когда все трое развернулись и двинулись прочь, Эндрю, запаниковав, крикнул им вслед:

– Мне придется сообщить властям о вашем нежелании соблюдать закон! У вас появятся причины сожалеть о своем поспешном решении, любезные сэры, можете мне поверить.

Патрик снова повернулся к Эндрю, теперь рассердившись всерьез. Казалось, он собирался, не стесняясь в выражениях, изложить мальчишке свое частное мнение о нем, но внезапно передумал.

– Скажи-ка, каким образом, – произнес он, – деревенский недотепа вроде тебя выучился так бойко и правильно говорить? Длинные слова, хорошо связанные, сказанные с уверенностью… Послушай, парень, мы прекрасно знаем, что ты не отвечаешь за этот колодец. Городскими источниками могут пользоваться все, и местные жители, и путники. Так что перестань изображать праведное негодование. Тебе нужна еда? Ты действительно голоден? Держи, – произнес он, сунув руку в кошелек и достав маленькую светлую монетку, ярко блеснувшую на слабом осеннем солнце. – Иди купи себе пирог, ради бога. Дальше по улице есть пекарня. Иди на запах свежего хлеба, и ты обнаружишь, что булочник с радостью продаст тебе свой товар. Мы это знаем наверняка, потому что только что сами нанесли ему визит.

Эндрю бросил взгляд на блестящую монету.

– Я… я не попрошайка, сэр.

– О, бога ради! – воскликнул Патрик. – Теперь ему деньги не нужны! Возьми фартинг, парень. Мне он ни к чему. Набей живот пирожками с мясом, а потом отправляйся домой, где бы то ни было!

Чувствуя, как слезы, вызванные унижением, обжигают глаза, Эндрю выхватил монету из руки юноши.

– А говорить я выучился, – мрачно произнес он сдавленным голосом, – у моего друга, отца Ноттиджа. Он пояснил мне значения многих красивых слов и давал мне уроки счета и геометрии.

– Я рад за отца Ноттиджа. А теперь, парень, иди и купи себе пирог.

Эндрю сделал так, как было велено, – помчался вперед по улице, пока не наткнулся на пекарню. Хозяин продал ему два вчерашних пирога и круглыми от удивления глазами смотрел, как покупатель уплетает выпечку, почти не жуя. Второй был съеден с той же скоростью и жадностью, что и первый. Наконец-то набив живот, Эндрю отправился на поиски троих парней. Они сидели возле трактира с кружками слабого эля, споря между собой о какой-то ерунде. Все трое с интересом взглянули на подошедшего к ним юношу.

– Я пришел, чтобы поблагодарить вас, – произнес Эндрю. – Вы были правы, я умирал от голода.

– Расскажи-ка нам свою историю, паренек. Артуру и Тоби не терпится ее услышать, – произнес Патрик, делая глоток из своей кружки.

– Я сбежал из деревни Крессинг и отправился на поиски счастья.

– Крессинг? Там находятся земли и амбары тамплиеров?

– Да.

– И где, интересно, ты надеялся отыскать свое счастье? В канавах да кроличьих норах?

– Опять ты надо мной смеешься, – напряженно произнес Эндрю, – а этого я не потерплю. Вы очень обяжете меня, согласившись встретиться со мной и сразиться на палках на городском лугу.

Трое парней зашлись от хохота.

– Редкая находка, не так ли? – воскликнул Тоби, самый рослый из троих. – Надо бы взять его с собой.

Патрик вопросительно изогнул бровь, так что она скрылась под шляпой, и одобрительно кивнул.

– Думаю, да. Нам нужен гладко выбритый парнишка, поскольку Артур отрастил этот ужас на подбородке, верно? Мальчишка симпатичный, стройный и сможет очаровать публику, всего-то нужно немного румян… Ну что, беглец, ты бы хотел к нам присоединиться?

Эндрю озадаченно переводил взгляд с одного юноши на другого.

– Присоединиться в чем?

– В игре, разумеется, простачок. Мы играем, мы актеры. Или ты не распознал наше ремесло по благородному облику?

Все трое тут же повернули головы в сторону и застыли, чтобы Эндрю мог оценить величие их профилей. А потом снова посмотрели на него и расхохотались, хлопая себя по коленям. Ребята оказались веселыми шутниками, и внезапно тьма, царившая в сердце юноши на протяжении стольких дней, развеялась, словно из-за туч выглянуло солнце.

– Я вообще-то хотел стать рыцарем, – признался Эндрю, – но заработать немного денег в придачу не повредит.

– Всего-навсего рыцарем?! – воскликнул Патрик. – Зачем целить так низко? Бери выше! Почему бы не стать принцем или королем, парень? Где твое честолюбие?

– Ты всегда все превращаешь в шутку?

– Ну разумеется, парень, в конце концов, моя профессия – развлекать других. Если не заставлю людей смеяться, то непременно доведу до слез. Хочешь, изображу для тебя Дидону, отвергнутую Энеем? Или Троила, безмерно опечаленного тем, что Крессида сбежала к грекам? Хотя нет, я не могу и не стану этого делать, у тебя сердце разорвется от тоски. Лучше уж вызвать у тебя улыбку, чем слезы, а?

Эндрю обнаружил, что и без того невольно улыбается.

– И мне правда можно пойти с вами?

– Конечно. Тоби, продемонстрируй-ка ему его костюм, а Артур пока закажет бедному пареньку выпить.

Тоби послушно развязал узел, который нес, извлек оттуда длинную тунику и развернул ее перед Эндрю, а Патрик сыграл простенький аккорд на лютне и пропел:

– Тра-ля-ля!

Эндрю скривился. Это было женское платье. Довольно симпатичное, голубенькое, с кружевным воротником, длинное, аж до земли, но с грязным подолом, который, вне всякого сомнения, часто волочился по полу.

– Но почему?..

– Нам очень нужен юный актер для исполнения женских ролей, – пояснил Патрик, прихлебывая эль. – Артур в последнее время стал похож на козла и не может убедить зрителей даже в том, что прекрасно не его тело, но душа. А ты, мой мальчик, выглядишь как продажная девица, точнее, станешь на нее похож после того, как мы тебя как следует напудрим и размалюем, нацепим парик и Артур покажет тебе, как надо вилять бедрами при ходьбе. Грубые мужланы будут в восторге от тебя, а женщины станут завидовать твоей стати и осанке. Ты прославишься по всей стране, рыцари начнут спрашивать: «Кто же, кто это божественное создание? Я должен сделать ее своей женой!» А короли и принцы тем временем будут проклинать твое низкое происхождение, которое не позволит им тут же предложить тебе руку и сердце!

– Ну… ну, не знаю.

Артур сунул кружку с элем в руку Эндрю.

– Предпочитаешь умирать с голода?

– Нет, конечно нет… но изображать женщину…

– А как по-твоему, в чем соль нашей игры?

– Я думал, из меня получится неплохой негодяй… Я могу изобразить очень свирепого типа, знаете ли.

– Негодяев и свирепых типов у нас сколько угодно, – отозвался Тоби, – перед тобой трое. А вот милые леди с писклявыми голосами попадаются очень редко. Решать тебе, парень. Если присоединишься к нам, будешь носить шелка и драгоценности, красить глаза и губы. Тебя никто не узнает в таком виде, ведь верно? Да родная мать прошла бы мимо тебя на улице. Отец, может, и обернулся бы, но только от вожделения, а не с гневным окриком: «Что это мой сын делает здесь, разукрасившись, как мозговая кость?!» Садись, пей эль и благодари Бога, что встретил троих великодушных актеров, сжалившихся над тобой.

Так Эндрю и поступил, наконец представившись и сказав, что он им бесконечно обязан.

– Еще бы, – охотно согласился Патрик. – А когда станешь рыцарем, вспомнишь своих друзей-актеров и вознаградишь их сполна землями и богатствами, не так ли? Но до тех пор, друг мой, будем благодарны зрителям, у которых в карманах завалялась пара монет. Сегодня будем играть в этом городе, а завтра двинемся в следующий. Мы никогда не задерживаемся надолго на одном месте, самое большее – день или два. Если что-то вдруг пропадает, люди в первую очередь винят странствующих актеров и цыган, так что лучше жить на ходу. Подобные злодеяния чаще всего совершаются братьями или отцами бедных жертв, но актеры – люди беззащитные, да к тому же они выделяются из толпы. Не забывай об этом, юный Эндрю. Если мы разбудим тебя среди ночи и скажем: «Беги!», ты должен тут же вскочить на ноги и броситься прочь следом за нами.

– Я это запомню.

Представление, которое они дали тем вечером, вышло не слишком вдохновенным. Эндрю стеснялся и смущался из-за того, что приходилось говорить женским голосом, и сорвал первый эпизод. Он то и дело забывался и начинал мямлить слова своим ломким баском, словно извиняясь перед публикой, которая каждый раз начинала вопить и хохотать. В тот вечер они пытались поставить серьезную греческую трагедию, но Патрик, всегда отлично улавливавший настроение толпы, вскоре заставил остальных переигрывать, вызывая не слезы, а смех – и не безуспешно. Как только начинало казаться, что публике наскучило представление, он выходил вперед с лютней и исполнял нелепую любовную песнь, посвященную Эндрю, который, кривясь и корча рожи, пытался выбраться со сцены, сбежать куда глаза глядят, хотя ему это упорно не удавалось. «Сценой» на самом деле для них был двор перед местной пивной. Очень быстро вокруг небольшого пятачка собрались зрители, и актерам теперь было некуда деваться. Когда раскрасневшемуся Эндрю удавалось разглядеть просвет в толпе и попытаться нырнуть в него и скрыться, он тут же исчезал, и «девицу» с энтузиазмом выталкивали обратно, под лучи светильников.

– Что ж, – произнес Патрик, когда представление закончилось и они начали подсчитывать выручку, – на сей раз мы выкрутились, но, Эндрю, – он наставительно указал пальцем на лицо их нового товарища, – этого не должно произойти вновь, иначе нам придется разойтись.

– Мне нужно потренироваться! – заискивающе произнес юноша. – Вы должны научить меня тому, как отделить себя от себя. Я наблюдал за всеми вами, когда мне не надо было играть. Вы словно становитесь другими людьми. Как это делается? Может, один из вас будет так любезен и научит меня лгать самому себе? Как заставить Эндрю поверить, будто он – Розамунда?

На троих актеров явно произвело впечатление то, что Эндрю понял суть проблемы, и Тоби сказал, что «возьмется за него».

Они переночевали в хлеву на окраине, но поднялись перед рассветом и снова двинулись в путь. Актеры направлялись в великий город Эссекса, Челмсфорд, где, по мнению Патрика, у них был шанс собрать больше зрителей. Представив, что дорога – это сцена, Тоби несколько раз изобразил разных персонажей, прямо на глазах зачарованного его перевоплощениями Эндрю, и дал мальчику хороший совет о том, как перестать быть собой и вжиться в роль.

– Скажи себе, – произнес он, обращаясь к юноше, – что шериф ищет Эндрю из Крессинга, уверенный в том, что тот совершил страшное преступление. Скажи себе: «Я должен притвориться, что я не тот, кого ищут, а другой человек, что я женщина, и непременно заставить всех поверить в эту ложь, иначе меня повесят, колесуют и четвертуют до захода солнца». Никогда не смотри в лица зрителей. Пусть они превратятся в море бледных одинаковых клякс. Ты играешь роль не для них, а для себя. Когда представление закончится, тебе будет трудно убедить самого себя, что ты не отважный мореход, а обычный простачок Эндрю.

– Я вовсе не простачок, – пробормотал мальчик.

По лицу Тоби пробежала тень, и парень помрачнел.

– А я говорю, что ты простак.

Эндрю уставился на высокого юношу, стоявшего перед ним.

– Почему ты меня оскорбляешь, Тоби?

– Потому что ты жалкий червь, мушиная личинка, скользкий слизень! – злобно прорычал Тоби.

– Я… Мне казалось, ты ко мне хорошо относишься, Тоби.

– К тебе?! – рявкнул тот. – Я тебя презираю, ты, жаба! Еще миг – и я тебя раздавлю, как улитку, коей ты и являешься. Что? Чего ты на меня пялишься безумными глазами, как умалишенный? Как смеешь ты бросать взор на меня, великого Цезаря? Неужели могучий воин должен терпеть, когда на него глазеет крестьянин, козопас без рода и племени? Я командовал многотысячными армиями! А ты присматривал за вонючими козами и их отродьем! Прочь с моей дороги!

Неожиданно Эндрю сообразил, что происходит.

– Ты назвал меня червем?! – Юноша вскочил и заорал прямо в лицо Тоби, которое находилось в двух сантиметрах от его собственного: – И слизнем? А ты сам сражался со львом, вооруженный лишь посохом? Отгонял ли ты волков от стада, швыряя в них камни? Может, боролся с медведем, чтобы спасти заблудившегося ребенка? Нет. Ведь у тебя есть прекрасный доспех, острый меч и несколько сотен охранников. Если бы у меня, простого козопаса, было твое оружие и твоя армия, я тоже стал бы великим воином. Поразмысли-ка лучше об этом, о, Цезарь! Если ты останешься один на дороге, в сандалиях и тунике, с палкой и камнем в руках, вот тогда ты сможешь называться мужчиной!

Тоби усмехнулся и закричал:

– Браво!

Двое других одобрительно захлопали в ладоши.

– Хорошо получилось? – спросил Эндрю. – Я хорошо сыграл?

– Отвратительно! – воскликнул Патрик. – Но это лучшее из всего, что у тебя получалось до сих пор. Ничего, мы еще сделаем из тебя актера – лет через тысячу.

Они зашлись от хохота, глядя на обескураженного мальчишку.

Анжелика де Соннак была очень одинокой молодой девушкой. Мать ее умерла от лихорадки, и отец не стал жениться вновь. У девушки не было ни братьев, ни сестер, а все компаньонки и дуэньи слыли уважаемыми дамами в летах. Ее отец, сэр Роберт, все время обещал пригласить молодых людей в поместье, но сейчас честный рыцарь полностью погрузился в государственные заботы. Он был советником короля Генриха, и этот великий воин и деятель, полагаясь на помощь своего вассала, нередко вынуждал того пренебрегать дочерью. Поэтому Анжелика вечно строила планы, пытаясь отыскать способ без разрешения навестить своих двоюродных брата и сестру, живших на окраине Лондона. Они обитали в одном из многочисленных деревянных домиков с соломенной крышей, обрамлявших дорогу, ведущую из города на север.

– Это не так уж и далеко, – говорила она своему спаниелю Менестрелю. – Мы бы с легкостью могли добраться до них и вернуться за день.

Мэтью и Андреа были младше ее, но, хотя Анжелике отчаянно хотелось пообщаться с молодыми людьми своего возраста, других вариантов не предвиделось. Раз или два к ее отцу приезжали дворяне с семьями, но с краткосрочными визитами. Да и гостей в поместье не было уже очень давно.

Но ее отца ни в коем случае нельзя было назвать жестоким тираном. Напротив, Роберт де Соннак слыл добродушным, мягким человеком и до безумия любил свою дочь. Возможно, даже слишком сильно – он не разрешал ей выходить из дома в его отсутствие, опасаясь, что она может угодить в беду. Однако сэр Роберт теперь был так занят королевскими делами, что с трудом находил время на сон, не говоря уже о том, чтобы отправиться с дочерью в гости к ее двоюродным брату и сестре. И разумеется, высокий пост часто заставлял его надолго отлучаться из дома, из-за чего Анжелика нередко чувствовала себя покинутой.

– В конце концов, мы теперь совсем взрослые, Менестрель, – произнесла она, обращаясь к спаниелю, который, едва услышав свое имя, поднял на хозяйку большие янтарно-карие глаза, – и не должны нагружать отца своими проблемами. Я одна отправлюсь к кузенам, пока отец объезжает земли. А, тебе интересно, как я собираюсь это сделать, ведь слуги не выпустят меня из дома? Смотри, на комоде есть перо и чернильница. Я напишу кузенам и сообщу им о своем визите. А потом составлю еще одно послание, но тебе, наверное, лучше не знать его содержания.

Менестрель, почесав ухо, восторгаясь тем, как доверительно с ним беседуют, решил, что требуется честный и весьма энергичный ответ. Он громко залаял в знак одобрения, о чем бы там ни говорила хозяйка, главное, ей интересно.

Анжелика направилась в отцовскую библиотеку, и Менестрель потрусил за ней следом. Там она нашла пару писем, которые отец писал ее матери, когда та еще была жива. Анжелика много раз читала их, проливая слезы, бесконечно растроганная открытым выражением нежных чувств отважного рыцаря. Роберт де Соннак был одним из тех воинов, кому доставляло больше удовольствия сочинение стихов, нежели истребление сарацин. Выбранные им красивые слова и выражения, полные любви, которую он питал к своей жене, снова вызвали слезы на глазах его юной дочери. Но Анжелике эти письма понадобились не для того, чтобы в очередной раз расчувствоваться. Перед ней стояла вполне определенная – и куда более практическая – цель.

Девушка унесла их к себе в комнату и, устроившись за своим письменным столом, начала составлять письмо управляющему. В нем «сэр Роберт» приказывал, чтобы во время его отсутствия его верный слуга велел подать карету и сопроводил Анжелику к дому ее кузенов. Дочь рыцаря весьма искусно обращалась с пером, но ее истинный талант крылся в фальсификации бумаг. Она довольно умело скопировала почерк отца, зная, что этого вполне хватит, чтобы обмануть полуслепого пожилого человека вроде их управляющего.

– Ну вот, – удовлетворенно произнесла Анжелика, посыпая письмо мелким песком, чтобы чернила быстрее высохли. – Очень похоже на отцовский почерк, не так ли?

Менестрель, недоумевая, на что он должен смотреть, на всякий случай снова согласно гавкнул.

Глава 3

Лондон

– Послушай, Эндрю, – произнес Патрик, когда молодые люди приблизились к Челмсфорду, – мы сейчас по-прежнему в графстве Эссекс, и тебя могут разыскивать. Мы должны оставаться настороже, готовые к бегству.

Эндрю был изрядно озадачен этими словами.

– Меня могут разыскивать? Но кто и почему?

– Потому, – отозвался Артур, – что ты беглец.

Эндрю покачал головой:

– Меня никто не хватится, кроме родителей. Даже барон не знает о моем существовании, я уверен в этом. Правда, хозяин нашей деревни услышит о моем побеге, но он простой рыцарь, и ему нет до этого никакого дела. Кроме того, мой отец – вольный человек.

– В одном можешь быть уверен точно: лорд ваших земель знает имя каждого человека на принадлежащих ему поместьях. Бароны – весьма цепкие люди. У них на счету каждый пенни, поросенок, мужчина, женщина и ребенок, которые, по их мнению, им принадлежат. Собственно, так они и становятся баронами. Это упрямые, сильные люди, а кодекс, по которому они живут, – жадность. Может, твой отец и вольный человек, но до тех пор, пока ты не унаследуешь его дело, ты, скорее всего, останешься в списке возможных крепостных. Полагаю, ты знаешь, какими правами наделен подневольный крестьянин?

– Никакими?

– Или очень немногими в любом случае. Ты всего лишь раб барона, которому запрещено покидать свой надел или деревню без его разрешения. Ты нарушил закон, и, если тебя поймают, накажут за это. Одна из самых суровых кар за подобный проступок – лишение свободы. Тебя притащат в поля и заставят работать, друг мой, и я сомневаюсь, что в этом случае тебе когда-либо удастся получить положение отца, который, по твоим словам, вольный человек.

– Но что же мне делать? – с беспокойством спросил Эндрю. – Здесь наверняка будут люди из Крессинга, это ближайший город к деревне. Торговцы и купцы, а может, и многие другие…

Тоби улыбнулся:

– Значит, нужно позаботиться о том, чтобы они не узнали вас, миссис Квикли.

– О, – протянул Эндрю, начиная понимать, какая участь ему уготована. – Мне что, придется все время ходить в платье?

Патрик расхохотался:

– Не беспокойся, наша следующая цель – Лондон, а там столько жителей, что ты вряд ли встретишься с кем-то из жителей вашей крошечной деревни.

– А сколько там людей?

– Говорят, в самом городе живет больше пятидесяти тысяч человек, не считая пришлых.

Эндрю присвистнул:

– Так много? Я не думал, что столько людей живет во всей нашей стране!

Итак, прежде чем войти в Чемсфорд, юноши нарядили Эндрю в женское платье и нанесли на его лицо столько слоев пудры и краски, что даже родная мать не смогла бы теперь узнать сына. Но эффект получился скорее обратный желаемому, поскольку теперь каждый прохожий на улице останавливался, чтобы рассмотреть странную женщину, принимая Эндрю за безумную. Юноша подыгрывал им, напевая песенки тонким голоском, разговаривая с деревьями и птицами и пытаясь расцеловать солидных пожилых джентльменов без разрешения. Вскоре вокруг актеров собралась целая толпа, и они начали одно из своих представлений. Эндрю порадовался про себя предупреждению Патрика о грозящей ему опасности, поскольку одним из первых людей, остановившихся посмотреть на их игру, был тамплиер из Крессинга. Его лицо было хорошо знакомо юноше, вполне вероятно, рыцарь также узнал бы его, если бы не этот маскарад.

Рыцарь, однако, похоже, остался недоволен представлением, поскольку поджал губы и ушел прочь, направившись на рыночную площадь.

Эндрю оставался в своем наряде весь день и часть ночи. Он испытывал большие неудобства и начал понемногу ненавидеть свою роль. Однако юноша понимал, что играть ее необходимо. Поздно вечером какой-то пьянчуга поссорился с Патриком и попытался ударить его по голове тяжелой железной кружкой. Парень ловко увернулся и, схватив бутылку, запустил ею в обидчика, однако промахнулся, и снаряд угодил в другого достойного человека, судя по одежде – мясника. Тот выхватил из ножен у пояса огромный нож и поклялся пустить Патрика на бекон. Тоби ударил мясника по голове кулаком, уложив его на месте, а Артур пнул по ногам пьянчугу, и тот кубарем покатился на землю. После этого четверо актеров помчались прочь, причем Эндрю пришлось задрать юбки почти до колен. За молодыми людьми гналась разъяренная толпа.

Они сбежали из города и переночевали в стоге соломы. Поутру друзья зашли на ферму и купили еды на заработанные вчера деньги. Жена хозяина удивленно смотрела на молодую девицу, которая уплетала еду за обе щеки. Эндрю еще не вполне оправился от недельного поста и с жадностью накинулся на яйца, поглощая их одно за другим.

– Я прошу прощения за свою сестру, – произнес Патрик, сделав изящный жест в сторону юноши. – Ее манеры оставляют желать лучшего. В этом виноваты целиком и полностью наши родители, светлая им память, не потрудившиеся привить этой невежественной девице хотя бы зачатки приличий. Невеждой она родилась, невеждой и остается по сей день. Мы глубоко сожалеем о ее поведении, мадам, и испытываем бесконечное огорчение в связи с тем, что вы вынуждены лицезреть ее отвратительные манеры.

– Ох, да что уж тут беспокоиться, – всплеснула руками жена фермера, поняв лишь малую часть этой высокопарной речи. – Главное, она кушает с удовольствием.

И Эндрю действительно ел с большим аппетитом. Хотя рыцарство по-прежнему оставалось лишь далекой туманной перспективой, как и раньше, встреча с троими актерами полностью изменила его взгляд на жизнь. Знай он, что в дороге может быть так весело и интересно, Эндрю давным-давно сбежал бы из деревни. Конечно, юноша не сознавал, что, покидая Крессинг, он нарушает закон. С другой стороны, разве что-нибудь изменилось бы? Эндрю в этом сомневался. Гарольд и его родители наверняка подняли такую бучу, что его в любом случае как минимум бы ждали колодки. А это конец, поскольку деревенские мальчишки начали бы швырять в него тяжелые камни (а потом с возмущением доказывать, что это овощи) и быстро забили бы недруга до смерти.

Но теперь деревенские обычаи и мелкие дрязги остались в прошлом. Эндрю направлялся в Лондон, великий город, где иногда можно было увидеть короля Генриха и его дочерей. Одна мысль о том, что ему, возможно, доведется лицезреть членов королевской семьи, приводила в восторг и наполняла радостным возбуждением. В Лондоне жили юные Генрих, Ричард, Джеффри и Джон, все принцы. И принцессы – Матильда, Элеонора и Джоанна, хотя Эндрю не знал, как обращаются с молодыми особами королевской крови, дозволено ли им путешествовать и гулять по городу, или же их держат взаперти в замке. Как бы то ни было, король Генрих нередко отправлялся во Францию, где он был герцогом или графом нескольких провинций. Или в Ирландию, лордом и господином которой являлся. Король из рода Плантагенетов правил многими землями на Британских островах. Патрик объяснил Эндрю, что Генрих, которого часто называли Короткий Плащ, по происхождению норманн, женился на французской королеве Элеоноре Аквитанской. Все это казалось совершенно невероятным деревенскому мальчишке, сыну простого кузнеца, подковывавшего лошадей.